Текст книги "Царства смерти"

И, как на Воргоссосе, здесь за внешним фасадом тоже таилась тьма.

Народный дворец стоял за изогнутой стеной из бетона и стали в пятьдесят футов толщиной и втрое выше этого. Центральный корпус представлял собой ступенчатый многоэтажный зиккурат, похожий на пирамиду, посвященную какому-то ложному забытому богу. Другие здания, размещенные по периметру, не имели окон и не были никак украшены, напоминая надгробия; в них располагались казармы, арсенал и кабинеты тайной полиции. Из абстрактных фонтанов били струи, образуя над дорогой водяные арки. Солдаты в матово-черных доспехах гвардии конклава и в серо-красной военной форме с отличительными знаками несли у фонтанов и у дверей почетный караул. Другие смотрели на нас со ступеней зиккурата, поднимавшихся на тысячу футов почти к самому куполу.

Машины обогнули последний фонтан и остановились у громадной лестницы. По ступенькам, словно лава, стекла красная ковровая дорожка, напомнив мне о багровом покрывале, раскинутом Клитемнестрой перед ногами Агамемнона Великого на заре земной цивилизации. Двое стражей в доспехах открыли двери, похожие на створки морской раковины, и представитель жестом указал, что можно выходить. Паллино вышел первым – Бандит ехал в другой машине – и подал мне руку, а я в свою очередь помог выйти Валке.

– Почти как дома, – сказала она на пантайском.

Мне не хотелось об этом напоминать. На ее родине красота была субъективна, да и весь мир тоже. Дома, среди соотечественников, Валка видела то, что хотела видеть, то, что рисовали в подсознании ее имплантаты – иллюзии, тенями покрывавшие действительность. Там, где я видел лишь голый камень, ей являлись пышные сады, а вместо пластиковых полов и обитых нейлоном диванов – роскошный паркет и резная мебель. Демархисты воображали роскошь и прятали все уродливое, а здесь, в Содружестве, уродливость была общепринятой и воплощалась во всем.

– Как ты? – спросил я, наклонившись к Валке.

Вряд ли лотрианцы владели малоизвестным языком, на котором говорила тавросианка, но всякое бывает.

– Нормально, – храбро улыбнулась она. – Ничего страшного.

Когда мы поднялись на ступеньки, нас принялись снимать три дрона. Возможно, из соображений безопасности, а может, местная пропаганда собиралась раздуть что-нибудь из нашего визита. Я криво улыбнулся на камеру и поприветствовал выстроившихся вдоль лестницы пикинеров. Впереди шагал Бандит в сопровождении сигнифера, несшего жезл дипломата с красным знаменем в белую полоску, посреди которого сияло алое имперское солнце.

Пока мы поднимались, проходя мимо колоссальных прямоугольных колонн к фальшдверям в виде раскрытых книжных страниц, я заметил смутные силуэты встречающих: бледных темноволосых мужчин и женщин в серых костюмах.

Я ожидал, что нас остановят и поприветствуют у входа, но вместо этого нас отвели прямиком на досмотр. Пришлось пройти через светящиеся сканеры. Теперь нашим хозяевам стало известно о моем мече и проекторе щита и о пристегнутом к бедру пистолете. Они увидели мой кинжал, как и вооружение абсолютно всех сорока членов нашей делегации, вплоть до малейшего метательного ножа Бандита. Даже адамантовые кости моей левой руки стали всеобщим достоянием. Незамеченными могли остаться разве что имплантаты Валки да моноволоконная спираль, которую Карим прятал под копной своих темных волос.

Наш проводник сдержанно поприветствовал двух коллег, мужчину и женщину, спешивших нам навстречу через атриум. Все трое были так похожи, что вполне могли сойти за родственников. Серокожие, темноволосые, с пустыми глазами. Казалось, они находятся под действием каких-то стимуляторов – может, веррокса или амфетамина, а может, простого кофеина. У новоприбывшей парочки были такие же наушники, как у нашего проводника.

– Уважаемая делегация, – сказали они в унисон и вскинули руки; точно так же нас приветствовал по прибытии и первый дипломат.

– Благодарим за прием, – ответил я, давая им время выслушать перевод и получить ответ. – Когда мы сможем предстать перед Великим конклавом? Мне не терпится встретиться с вашими лидерами.

Женщина слегка поклонилась, сложив перед собой руки.

– В Содружестве нет королей и лидеров, – сказала она тоном строгой учительницы или схоласта, упрекающего нерадивого ученика. – Сегодня конклав не заседает. Делегацию пригласят, когда все председатели будут на месте.

Я с трудом удержался, чтобы не нахмуриться, и посмотрел на Валку и Тора Варро.

– То есть приема не будет? Я надеялся выступить сразу же.

Мужчины и женщина переглянулись, ожидая подсказки уполномоченных органов. Мое терпение уже было на исходе. Я мог смириться с молчанием, но не с этой бестолковой пассивностью, которую здесь выдавали за гражданскую добродетель.

– Я прибыл по особо важному заданию самого соларианского императора. Меня не примут?

Женщина – очевидно, старшая из троицы, хотя на это наблюдение мне наверняка опять бы повторили, что «каждый служит в меру своих способностей», – уставилась на меня с натянутой улыбкой:

– Все должны трудиться на благо общества. Чтобы был хлеб, жилье и порядок для всех трудящихся.

– Значит, все заняты?

Я сунул пальцы за пояс и осмотрел просторное помещение, в котором мы оказались. Пол здесь был не цементным и не пластиковым, а мраморным, из черно-белой плитки. Впереди поблескивал подсвеченный со дна низенький бассейн. Поверхность воды над темным камнем была абсолютно ровной, гладкой. Как черное зеркало. Мне почти по-детски захотелось нарушить это спокойствие, разбить иллюзию царящего вокруг абсолютного порядка.

Я понимал, что все это значит.

Они рисовались, притворяясь, как и все власть имущие, что важные дела для них – сущий пустяк. Делали вид, что прибытие посла Соларианской империи не предвещало конца их мира.

Но война надвигалась на Падмурак, хотели того его темные владыки или нет.

Глава 11. Великий конклав

Ночью снова навалились сны.

Мне снилось, как я тону в глубокой воде. Бледные руки тянулись из темноты, ласкали меня и тянули вниз. Я был то ли мертв, то ли на грани смерти и не мог выбраться из доспеха. Время текло вспять; я падал, падал вверх к алым огням и звукам хаоса битвы. Потом очутился на полуразрушенном каменном мосту за городом с серыми башнями. Кругом горели машины и бегали грязные люди с оружием.

Если время, как верят некоторые, в самом деле бесконечно, то рано или поздно все становится правдой. Я же верю, что финал неизбежен, как неизбежны концы всего в отдельности: империй, планет, людей. Но даже за несколько сот лет человеческой жизни можно любую неправду превратить в правду. Однажды я сказал Лориану, что не вижу будущего. Тогда я не знал, что способен на это.

Гремели выстрелы, сверкали вспышки.

Я проснулся.

На Падмураке занялся рассвет, и бледно-желтое солнце болезненно светило сквозь горизонтальные щели окон, как бы в разрезе показывая огромный суровый город. Из нашего номера на вершине шпиля, где находилось имперское посольство, я мог различить вдали другие купола. В нескольких милях отсюда был космопорт для шаттлов. За ним расположился грузовой порт, откуда прошлой ночью дважды стартовали ракеты. Дальше была только тундра. Тундра, в которой работали бесконечные фабрики, бараки и трудовые лагеря – три кита, на которых стояло лотрианское общество.

Не разбудив Валку, я вымылся в безводном душе, растерся под звуковыми струями. Когда вышел, кабина автоматически уничтожила все, что я с себя смыл. Оделся я в лучший дипломатический костюм: белую рубашку и брюки с двойной красной строчкой. Сверху накинул черную парчовую тунику с красной оторочкой и узором «бута». Натянул поверх рукава кожаную перчатку, застегнул на все застежки. Пристроил кольцо-печатку императора на указательный палец правой руки и не забыл цепочку с белым осколком скорлупы Тихого. Сапоги сели как влитые, плотно обхватив икры. Напоследок я прицепил к поясу меч.

Меня ждал Великий конклав.

Мы с Валкой и Варро прошли по черно-белому шахматному полу фойе в сопровождении нашей охраны и представителей правительства Содружества. К нам каждый день приставляли новых, а прежних мы больше никогда не видели. Нас проводили мимо зеркального бассейна к угловатой лестнице, что вела на галерею, опоясывавшую дворец-зиккурат. Галерея тянулась над фойе и нижними залами, расположенными по всему периметру дворца. Внизу ходили дипломаты и чиновники в одинаковых серых костюмах с черными звездами правительственных служащих на груди. Народ на языке Лотрианского Содружества назывался zuk, а эти люди, управлявшие им, именовались pitrasnuk.

Всю внутреннюю стену галереи покрывала гигантская фреска с изображением торжествующего народа. Впереди за квадратной аркой находился главный вход. Мы прошли туда – на этот раз без досмотра – и миновали еще несколько серых барельефов, пока не оказались в узком коридоре, где потолок располагался настолько высоко, что его было не разглядеть в темноте. Ответвлений у этого коридора не было, и я понял, что мы приближаемся к самому сердцу зиккурата. Это место напомнило мне об угрюмых бетонных казематах капелланской бастилии на Фермоне и о тюремных камерах Боросево на Эмеше. Я даже подумал, не вдохновлялись ли в Содружестве много тысячелетий назад архитектурой Капеллы – уж настолько она была устрашающей.

Из коридора мы попали в круглый зал, и, оглядевшись, я понял, что это амфитеатр. Колизей. Нас окружали десятифутовые стены, над которыми за железными перилами полукругом сидели тридцать пять председателей лотрианского Великого конклава. Центральное кресло пустовало, но все остальные, по семнадцать с каждой стороны, занимали серолицые дамы в серых платьях и господа в серых костюмах. Все темноволосые либо седые. Позади них и чуть выше сидели младшие чиновники, лица которых едва можно было разглядеть – такими сумрачными были эти покои государственной власти.

– Конклав принимает делегацию Соларианской империи, – произнес престарелый мужчина справа от центрального кресла, вероятно спикер. – Конклав выражает надежду, что прибытие делегации ознаменует начало новой эры сотрудничества между Империей и Содружеством. Что хорошо для всех, хорошо для каждого.

Он произнес это тоном проповедника, и в самом деле, как только он договорил, остальные председатели и чиновники хором повторили:

– Что хорошо для всех, хорошо для каждого.

После все слова повторялись на корявом галстани из динамика, вмонтированного в стену позади центрального кресла – возможно, для моего удобства.

В сумраке я различил мерцание защитного барьера, отделявшего нас от верхнего яруса, и понял, почему нас без вопросов пропустили сюда с охраной. Энергетическую завесу невозможно было пробить имевшимся у нас оружием.

Почувствовав, что пришел мой черед выступать, я шагнул вперед и поклонился, держа одну руку на сердце, а другую отведя в сторону, как было принято при дворах галактических правителей.

– Достопочтенные председатели, – начал я, выпрямившись, – я сэр Адриан Марло, рыцарь Королевского викторианского ордена. Меня прислал император Вильгельм Двадцать Третий из дома Авентов, чтобы заручиться вашей поддержкой в войне против ксенобитов-сьельсинов, уже долгое время разоряющих планеты в населенной людьми вселенной.

Я сделал паузу, позволяя председателям Великого конклава прослушать через наушники перевод и ответить. Но абсолютно все они молча и бесстрастно продолжали смотреть на меня. Тогда я приблизился еще на шаг:

– Вот уже более тысячи лет наша Империя терпит мощнейшие удары захватчиков. – И снова взял паузу.

Я прекрасно знал, как долго бушует война, но услышать это из собственных уст стало в некотором роде потрясением.

Переведя дух, я продолжил:

– Больше тысячи лет наши люди сражались, проливали кровь и гибли, чтобы сдержать натиск врага. Больше тысячи лет мы не отступаем. Кровь нашего народа обеспечивает безопасность вашего. Но теперь сьельсины ведут массированное наступление. Их флотилии уничтожают планеты вдоль границы рукава Центавра. Нас атакуют на нескольких фронтах, и мы не в силах защитить все звездные системы. Нам нужны корабли. Нам нужны люди.

Это заявление мужчины и женщины в креслах встретили с гробовым молчанием.

Покосившись на Варро, я добавил:

– Император, мой повелитель, просит вас присоединиться к нам и помочь защитить человечество от этой небывалой угрозы.

Председатели по-прежнему не шелохнулись. Старик, сидевший по правую руку от пустого кресла, покосился на соотечественников, как будто ожидая сигнала. Наконец Девятый председатель пошевелился. По сравнению с остальными он был очень молод, его короткие черные волосы были напомажены и аккуратно причесаны, а серые глаза над впалыми щеками сверкали.

– Тот, кто называет других повелителями или рабами, не может иметь товарищей. Возможны ли равноправные отношения с тем, кто не знает, что такое равенство?

Я ответил не сразу, обдумывая эти слова. Лотрианский я знал в совершенстве, но машина все равно перевела их на галстани. Это не было прямым ответом на мою просьбу, но прямого ответа я и не ждал. Я не мог понять, обращался Девятый председатель ко мне или порицал конклав за то, что они предоставили мне аудиенцию. Меня удивляло, как человек в таком юном возрасте достиг таких высот в Содружестве. Возможно, знание «Лотриады» значило для Великого конклава больше, чем опыт? Может, этот юноша был ученым или теологом – пусть у них и не было богов?

Через секунду я решил, что Девятый председатель все-таки обращался к коллегам по ассамблее, так как ему гнусавым голосом ответила женщина, Тринадцатый председатель:

– Стремление к равенству заложено в сердце каждого.

Она таким образом подталкивала нас к диалогу? Я снова посмотрел на Варро. Смуглое лицо схоласта, как обычно, не выражало эмоций. Его, в отличие от меня, происходящее, очевидно, не возмущало.

– Нам не доверяют, – прошептал он мне на ухо. – Господин слева не верит, что мы способны вести честную игру. Полагаю, он считает, что мы хотим воспользоваться ситуацией ради выгоды. Женщина с ним не согласна.

Кивнув, я внимательно осмотрел председателей Великого конклава. Над каждым мрачно нависали спинки их кресел. Вдоль перил по кругу летал дрон с камерой. Я проводил его взглядом, смотря прямо в объектив.

– От имени Империи я уполномочен сделать в пользу Содружества некоторые уступки, начиная с этой, – сказал я и, достав из кармашка на поясе кристальную карту данных шириной в дюйм и длиной в два, показал ее ассамблее.

По команде старика – Первого председателя, сидевшего справа от пустого кресла посередине, – из пола посреди амфитеатра поднялся пьедестал, и я положил кристалл на его стеклянную поверхность. Миг спустя где-то наверху, за председательскими спинами, включился голографический проектор, и конусообразный луч нацелился на пьедестал. Под фрактальными печатями, подтверждавшими подлинность имперского документа, шли строки юридического текста.

– Как вы можете видеть, – начал я, держа одну руку за спиной, а другую подняв вперед, как будто что-то протягивая, – мы готовы немедленно снять эмбарго на экспорт очищенного урана и антиматерии. Мы также готовы разрешить торговлю между отдельными корпорациями, действующими по имперской хартии, и вашими колониями. Это сотрудничество будет взаимовыгодно для наших народов.

По конклаву прокатился шепот. Младшие чиновники, сидевшие над основной террасой, где расположились тридцать четыре председателя, заметно оживились и зашушукались.

– Человек просит голоса! – подняв руку, объявила женщина в шестом кресле.

Я снова вопросительно посмотрел на Варро. Узкие брови схоласта приподнялись, и он помотал головой. Медленно – очень медленно – все председатели переглянулись, кое-кто даже привстал, чтобы посмотреть на других. Шестой председатель не опускала руку. Наконец поднялась рука Семнадцатого председателя, мужчины с квадратной челюстью, сидевшего дальше всех от центра, в левом углу от нас и, соответственно, по правую руку от пустующего кресла. После этого как по сигналу поднялось еще больше рук. Девятый председатель, напротив, сложил руки, так же поступили еще несколько. Первый председатель пересчитал всех.

– Двадцать один к тринадцати! – воскликнул он. – Голос предоставляется.

Я задумался, как бы они поступили в случае равенства.

Шестой председатель встала, одной рукой поправив платье:

– Почему именно сейчас? Империя враждовала с народом тысячи лет. Империя запрещала торговлю. Империя не позволяла открывать новые колонии. Теперь Империя просит народ о помощи. Почему?

Автопереводчик повторил ее слова привычным ровным, бесполым голосом.

Тридцать четыре серых лица взирали на меня. Шестой председатель осталась выжидающе стоять. Я смотрел на нее в изумлении.

Она сказала: «Человек просит голоса». Она попросила разрешения высказать свое личное мнение, не по протоколу, и остальные проголосовали за то, чтобы позволить ей это. Высказалась бы она, если бы они проголосовали против? Вероятно, нет, ведь кто, как не эти тридцать четыре человека, находятся в Содружестве под самым пристальным наблюдением?

Прежде чем ответить Шестому председателю, я покосился на Девятого.

– По всему Центавру горят планеты, – сказал я. – Сотни планет. Сьельсины атакуют невиданным прежде числом. Линия фронта растянулась и затрагивает слишком много систем, чтобы мы могли адекватно защитить все из них. Региональные наместники и феодалы почти разгромлены. – Я посмотрел на Валку и дождался от нее легкой ободряющей улыбки. – Центавр был многовековым оплотом борьбы с врагом. Если он падет, сьельсины тотчас будут у вашего порога. Наш народ с самого начала войны прикрывал вас живым щитом. И даже если нам удастся удержать контроль над регионом, нельзя исключать, что сьельсины проберутся на вашу территорию. Прошу, прислушайтесь: ход войны изменился.

Шестой председатель задумалась, прежде чем ответить.

– Если rugyeh заявятся сюда, это дорого им обойдется. Флот rugyeh растянется на несколько фронтов. Они ослабнут.

Несколько председателей ассамблеи конклава, включая Девятого и Семнадцатого, дружно закивали на это замечание.

Rugyeh на лотрианском означало «чужие». Так они называли сьельсинов.

– Сьельсины прибудут сюда, поживившись большой добычей и пополнив свои ряды за время перехода, – возразил я.

Исследования, проведенные Разведывательной службой легионов на захваченных невредимыми сьельсинских кораблях, показали, что там не пользовались яслями для фуги, а в ходе вскрытия тел и генетического секвенирования нашим схоластам и медикам удалось установить, что продолжительность жизни у Бледных была огромной. Князь Араната Отиоло однажды проговорился, что ему было больше тысячи лет, однако я так и не выяснил, насколько сьельсинский год соотносился с нашим. Так или иначе, сьельсины не сидели сложа руки, пока их мигрирующие флотилии бороздили межзвездную Тьму. Рождались новые поколения, жизнь шла своим чередом, и вражеские армии обновлялись и набирали силу после каждого перелета. В промежутках между битвами. Отчасти благодаря этому армия Бахудде после разорения Маринуса сохранила достаточно сил для нападения на Беренику. Для людей долгий перелет от звезды до звезды означал стазис, сон. А для Бледных? Для них это означало тренировку и развитие.

– Достопочтенный председатель, вы не знаете их так хорошо, как я, – сказал я, встретившись с ней взглядом, чтобы заставить понять. – Содружество не готово к такой войне. А Империя не успеет прийти на помощь, если бои развернутся в лотрианском пространстве.

– Угрозы! – без очереди воскликнул другой председатель, худосочный мужчина из левого крыла. – Делегация угрожает народу!

Автопереводчик воспроизвел его слова в воцарившейся тишине, не передав интонаций говорившего, из-за чего его возражение прозвучало вяло и монотонно.

– Говорящий не по правилам превозносит волю одного над волей народа, – вмешался Первый председатель. Старик положил руку на какой-то предмет, лежавший на пустом кресле посередине. – От имени конклава Двадцать Пятому председателю объявляется выговор.

Двадцать Пятый побледнел и потупил взгляд. Он высказался без спроса.

– Человек просит голоса, – промямлил он.

К моему удивлению, сам он не поднял руки, а вот Шестой председатель, не садясь, подняла. Девятый, а с ним и его прихлебатели, как и прежде, сложили руки. Первый председатель пересчитал голоса.

– Семь! – объявил он. – Против двадцати семи. Голос не предоставляется.

Двадцать Пятый председатель нахмурился, но больше ничего не сказал.

– Делегат утверждает, что Содружество не готово, – продолжила Шестой председатель, – но при этом просит у Содружества помощи. В этом есть противоречие.

– Что хорошо для всех, хорошо для каждого, – не удержался я.

Председатели недовольно заворчали, младшие чиновники наверху зашушукались.

– В данном случае что хорошо для моего народа, хорошо и для вашего. Или, по-вашему, мы не люди? – сказал я.

Шестой председатель не нашлась с ответом, и я сделал еще шаг вперед, переходя в риторическое наступление:

– Уверяю вас, для сьельсинов не будет никакой разницы. Их диета совершенно аполитична.

К моему удивлению, Шестой председатель не ответила и на этот раз, молча опустившись в кресло. Но сразу после этого ее оцепенение как рукой сняло.

– Всеобщее благо важнее личного, – произнесла она.

– Значит ли это, что вы согласны на наши условия? – впервые с начала заседания произнес Варро.

Я сомневался, что все будет так просто. Или лотрианцам настолько нужны были ресурсы? Я знал, что они эксплуатировали крестьян и рабочих не хуже моего отца, но, в отличие от него, платили им только хлебом и базовым протеином.

– Дела Содружества не решаются одним голосом, – ответил Семнадцатый председатель, задумчиво окинул взглядом соотечественников и со скучающим видом подпер голову кулаком. – От имени конклава…

Он взял паузу, дождавшись одобрительных кивков от пары других председателей. До меня дошло, что эта фраза, как и требование слова, была своего рода сигналом о том, что дальше выступающий будет изрекать мысль не по книге. Я предположил, что в таких беспрецедентных переговорах, какие мы вели, потребуются уникальные выражения и заявления. В самом деле, здешняя аудитория раздвигала рамки лотрианской политкорректности, балансировала на грани разрешенных истин. Поэтому требовалось просить слова, поэтому председатель, высказавшийся без спроса, был наказан.

– От имени конклава объявляется, что решение не будет принято сиюминутно. Конклав должен в деталях рассмотреть предложение делегации.

Коллеги говорящего согласно закивали.

Вдруг Семнадцатый председатель откашлялся.

– Человек просит голоса.

Он поднял руку; остальные один за другим повторяли его жест. Лишь компания Девятого традиционно осталась сидеть со сложенными руками.

– Двадцать девять, – подсчитал Первый председатель, – против пяти. Голос предоставляется.

Семнадцатый председатель едва заметно улыбнулся и встал, прежде чем начать. Я увидел, что он чрезвычайно высок и осанист; судейская мантия лежала на его плечах подобно королевской. Он вовсе не походил на представителя равного народа.

– Шестой председатель отметила верно. То, что Империя вдруг сменила гнев на милость, говорит об их отчаянном положении. Делегация утверждает, что вправе идти на уступки. В таком случае необходимо рассмотреть внесение дополнительных пунктов в соглашение, предложенное Соларианской империей. Нужны поправки.

– Поправки? – переспросил я с некоторым облегчением. Мне было куда комфортнее вести диалог с настоящим человеком, а не с говорящей головой.

– Какие, например? – вставил Варро.

Валка молчала. Она не была представителем Империи и не имела права выступать от ее имени. Она была моими глазами; механические глаза, давным-давно данные ей тавросианскими соплеменниками, не упускали ни одной мелочи, а наномашины, управлявшие серым веществом ее мозга, ничего не забывали, как и Варро с его многолетними мнемоническими тренировками. Эти двое были незаменимыми свидетелями.

– Например, право поселения в Верхнем Персее, – ответил он и улыбнулся, пока автопереводчик передавал его слова на языке, который, как они думали, был единственным понятным мне.

Семнадцатый председатель ни секунды не раздумывал перед ответом, и я понял, что все это было спланировано с самого начала.

Я потупил взгляд. Неужели мой визит в Содружество заведомо был обречен на неудачу? Неужели в Имперском совете ожидали, что Великий конклав выдвинет требования, на которые я не смогу согласиться? На которые Империя не сможет согласиться?

Неужели император дал мне очередное невыполнимое задание? Несомненно, Имперский совет осознавал, что такая вероятность есть. Мы тысячелетиями не позволяли лотрианцам расширять территорию за счет рукава Персея. Даже наше последнее вооруженное столкновение случилось из-за этих территорий.

– Право поселения… – покачал я головой. – Мне нужно будет посоветоваться с имперским руководством. – (Если бы меня в самом деле назначили ауктором, я был бы вправе согласиться сразу же.) – На это потребуется время. Пока мы можем обсудить другие детали договора.

– Исключительно на гипотетической основе, – добавил Тор Варро, мастер точных формулировок.

– Человек требует голоса, – произнес еще один человек.

Все повернулись к говорящему.

Девятый председатель поднял руку, выставив вверх палец. Учитывая, что до этого он трижды высказывался против предоставления слова коллегам, я удивился, что ему хватило наглости требовать слова самому. Но несколько рук – его приспешников – тут же взметнулись вверх, а следом еще больше.

Руки подняли все.

Я плохо разбирался во внутреннем устройстве политики конклава и поэтому не знал, как это оценивать.

– Тридцать четыре, – хрипло произнес Первый председатель, – против нуля. Голос предоставляется.

Девятый председатель даже не потрудился встать. Он откинулся на гранитную, похожую на памятник спинку кресла, как император, в надменности и горделивости не уступая оставшемуся стоять Семнадцатому председателю.

– Почему соларианский император прислал сюда именно этого человека? Адриан Марло хорошо известен. Этот делегат – воин, а не дипломат. Почему Красный император отправил на Падмурак воина?

– Потому что каждый должен служить на благо других в меру своих способностей, – колко ответил я, впервые заговорив на чистом лотрианском.

– Замечательно! – захлопал в ладоши Девятый председатель. – И весьма верно подмечено. Но вопрос остался без ответа. Почему именно этот делегат?

Лотрианская традиция непрямых обращений – с целью стереть любую идентичность, за исключением сугубо функциональной, – постепенно начинала меня раздражать. Пусть у лотрианских сервов формально не было хозяев, но в Империи даже у рабов были имена. Меня уже тошнило от лотрианского коллективизма, но я стиснул зубы и не позволил раздражению выйти наружу, выдохнув через нос и вспомнив стоические афоризмы Гибсона. Я чувствовал, что от моего ответа зависит многое, хотя и не знал почему. Несколько секунд посмотрев в глаза Девятому председателю, я перевел взгляд на других: престарелого Первого председателя, статного Семнадцатого. Множество почти безликих людей, одетых в серое, словно коллегия колдунов, поднялись над Великим конклавом, направив на меня микрофоны и голографы.

– Я знаю сьельсинов, – ответил я и для убедительности повторил это на языке Содружества, осторожно обращаясь с неуклюжими лотрианскими конструкциями. – Din konraad vedajim Rugyeh.

«Человек знает чужих».

– Во всей Империи нет никого, кто бы лучше меня изучил врага, – сказал я. – Я лично убил двух их князей, чем не может похвастаться никто другой. Я сражался с тремя пальцами Белой руки, служащей Бичу Земному. Я был первым, кому удалось убедить врага сдаться в плен на Эмеше. Император послал меня сюда, потому что я могу объяснить вашим адмиралам тактику и стратегию врага. Нашего врага. Господин, – обратился я к Двадцать Пятому председателю, – мое присутствие здесь и мои слова – не угроза. Это предупреждение. Сьельсины приближаются, и если падем мы, вы будете следующими. Они разрушат купола вашего великого города и сожрут ваш народ. Помогите нам, а мы поможем вам.

Всю мою речь Девятый председатель улыбался. Когда я договорил, он ничего не сказал, лишь снова откинулся в кресле, очевидно демонстрируя, что закончил.

– Конклав рассмотрит предложение делегата, – произнес Первый председатель. – Заседание окончено.

Сказав это, он потянулся к пустому креслу и что-то захлопнул. Вытянув шею, я смог различить книгу в черном кожаном переплете, фолиант длиной в локоть и шириной примерно в фут, чуть больше моих собственных дневников. Председатель встал и поднял книгу над головой, демонстрируя черную звезду на обложке. Теперь я понял, что передо мной экземпляр «Лотриады».

Я никогда не видел печатных копий этой книги. В детстве я, разумеется, ее читал – все дети лордов обязаны ее прочесть, чтобы понять, какое зло она несет. Но, как и большинство текстов на Делосе, «Лотриада» была в голографическом формате. Глядя на ее истинный облик, я испытал ужас.

Черная книга.

Единственная книга, разрешенная в Содружестве.

Подходящий символ, демонстрирующий все противоречия. Эта нация называла рабство свободой, выдумку – правдой и прославляла свой народ, разрушая саму концепцию личности.

Нация книгосжигателей, поклоняющихся книге, – как вам такое?