Текст книги "Две секунды после"

Том переходит на другую сторону, утягивая меня за собой.

– Ты в порядке? – спрашивает он, заглядывая в лицо.

– Да, да… нормально, – слегка запоздало киваю я.

Наклонившись, он целует меня в губы. Толпа взрывается. Я замираю и даже, кажется, округляю глаза. Снова крики, вспышки… Я беру Тома за руки, которыми он придерживает меня, и углубляю поцелуй. Плевать. Не могу и не хочу сопротивляться, ведь мне это нравится.

Потом Том дает еще пару автографов, мы с ним вместе фотографируемся с несколькими фанатами и запрыгиваем в машину. Я, Том и Джефф садимся рядом, напротив – Марк, Бен и мой отец.

– Черт… как же я рад! Я просто не могу усидеть на месте! – Бен вертится на кресле, улыбается, у него блестят глаза.

Азарт после выступления все еще плещется в крови.

Том тянется к Бену и бьет его по колену:

– Это был охрененно крутой концерт, чувак!

Марк активно кивает:

– У меня до сих пор бурлит кровь!

Я обкусываю ногти, уставившись в окно. Смотрю, как беснующиеся фанаты остаются позади, и очень медленно осознаю, что сейчас произошло.

– Не стоило вам целоваться у них на глазах, – говорит отец, отвлекая меня от окна.

Он окидывает нас с Томом недобрым взглядом, отчего сердце подскакивает и переворачивается. Неужели он все слышал?

– Зачем они просили меня сфотографироваться? – резко перевожу тему я.

В салоне раздается легкий смех.

– Ты теперь тоже звезда, киса, – Бен подмигивает мне и вальяжно раскидывается в кресле.

Я смотрю на Тома.

– Ты ведь моя девушка, – говорит он так, будто это правда, – ты им интересна.

– Я все равно не понимаю, зачем им это надо. Я никто.

Бен морщится, а Марк усмехается:

– Ох, Бельчонок. Не думай. Наслаждайся.

«Нитл Граспер» начинают хихикать. Взглянув на отца, я вижу, что он не следит за ходом разговора, а пристально и как-то озлобленно смотрит на Тома, а тот либо не замечает этого, либо игнорирует.

Не желая видеть разгневанного отца, я отворачиваюсь обратно к окну. Если папа знает, что случилось между нами, то мне понятна его реакция, а если нет… тогда я не понимаю, что случилось.

Мы доезжаем до отеля, но «Нитл Граспер» возвращаться в номера не собираются. Они высаживают меня, а сами отправляются на афтерпати. Отец уезжает с ними, и мне остается только гадать о его чувствах.

Оставшись одна, я готовлюсь ко сну. В солнечном сплетении поселяется липкая и вязкая тревога, будто я извалялась в грязи. Душ не помогает почувствовать себя чистой. От этого не отмыться.

Глава 8

Я заснула в самолете на разложенном кресле.

Понимаю это, когда просыпаюсь от хлопка в голове и резкой боли, охватившей виски. Сквозь приоткрытые веки я вижу Тома, он разглядывает мое лицо.

Перед взлетом он устроился рядом со мной. В салоне было несколько других мест, но он сел ко мне.

Его глаза бегают по моему лицу. Он слишком увлечен рассматриванием, чтобы понять, что я уже проснулась и вижу это. Том слишком близко. Так, будто мы проснулись с ним в одной кровати.

Его глаза вдруг округляются от испуга.

– Черт, Белинда… у тебя… – Он тянет ко мне руку, проводя ей под моим носом и показывает. На пальцах кровь. Вся сонливость резко пропадает, а боль в голове начинает чувствоваться так остро, словно мой череп сплющили под давлением. Задрожав и подскочив, я бегу в уборную.

Там я вытаскиваю бумажные полотенца из держателя и прикладываю их к носу, наклонившись над раковиной. Вся моя белая толстовка запачкана кровью, пару капель попало на спортивные штаны.

Выкинув одни полотенца и взяв другие, смотрю на себя в зеркало. Это то, что я получила, – мои последствия. Постоянные мигрени, скачущее давление и кровь из носа. Если кто-то скажет, что у восемнадцатилетних не бывает проблем с давлением, я посмеюсь им в лицо. Бывает, если вы употребляете наркотики. Что уж там, бывает и хуже.

В рехабе я видела ребят, которым повезло меньше, чем мне. Я видела тех, чей мозг пострадал так, что это сделало их почти слабоумными. Дерганная походка, отсутствующий взгляд, несвязная речь и полное непонимание происходящего вокруг – вот что происходит, когда клетки мозга умирают.

Я осматриваю в зеркале свое лицо. На щеках остались скопления шрамов от прыщей, которые появлялись, когда я употребляла – еще один исход зависимости. Но и здесь мне повезло – я видела людей, у которых все лицо было в ямах.

– Ты в порядке? – слышу я и вскрикиваю от неожиданности. В дверях туалета Том. – Нужна помощь?

– Кровь не останавливается, – говорю я почти отчаянно.

– Подожди, возьму аптечку.

Пока я меняю салфетки у носа, Том отходит к бортпроводнику. Он приносит сумку с красным крестом и заходит ко мне в кабинку, из-за тесноты прижимаясь ко мне своим телом. По мышцам проходит разряд тока, и это не очень приятно.

– Нужна перекись, – говорит Том, стараясь не смотреть на меня.

Я тоже опускаю взгляд. Неловкость заполняет помещение. Господи, между нами случился секс, а мы пытаемся делать вид, что ничего не произошло.

Дверь туалетной комнаты резко отъезжает в сторону.

– Какого черта вы здесь делаете? – В проеме возникает рассерженный отец.

Мой рот открывается и закрывается. В голове не укладывается, что он ворвался так бесцеремонно.

– У Белинды пошла кровь из носа, нужно остановить, – спокойно говорит Том.

– Митчелл, давай-ка проваливай отсюда. – Папа освобождает ему проход. – Справимся без тебя.

Отец испепеляет Тома взглядом, и это заставляет меня насторожиться. Не протестуя, Том выходит, не сводя с моего папы глаз.

– Перекись, – говорит он.

– Не учи меня.

Том сжимает челюсти, и я вижу, как тяжело ему дается молчание. Мы с отцом остаемся вдвоем, и он берет аптечку.

– Пап… между вами все в порядке? Вы ведь давно помирились, что происходит?

– Послушай, Белинда… – намочив ватный тампон, отец вводит его мне в ноздрю. Слизистую щиплет так, что слезятся глаза. – Ты знаешь, я не в восторге от того, что он втянул тебя во все это.

– Пап, не начинай…

– Скажу честно, я был категорически против вашего общения после твоей реабилитации. Я не изменил своего мнения, но подстроился под обстоятельства.

От его нравоучений хочется закатить глаза, но я стойко преодолеваю это желание.

– Не дай ему себя одурачить. Он ничего хорошего тебе не принесет. Том виноват в том, что с тобой случилось.

– Пап… – вздыхаю я. – Ты же знаешь – я так не считаю, мы с тобой обсуждали это много раз. Не волнуйся за меня. История с Томом давно позади.

Зубы сводит от своих же слов. Я даже не знаю, правда ли это.

– Я очень надеюсь, – отец поджимает губы.

И все-таки он что-то почувствовал. Неужели это так легко понять? Ведь никто не знает. Никто даже не предполагает.

Когда я возвращаюсь на свое место, Том спрашивает:

– Ну как, нормально?

– Да, нормально, – отвечаю я и отворачиваюсь к окну, не в силах отделаться от ощущения, что он смотрит на меня.

На самом деле, отец прав. В той части, где Том не принесет мне ничего хорошего. Но не только он, я тоже. Я не делаю его лучше, положительно не влияю на него, как и он на меня. Мы разрушаем друг друга, но…

Вспоминая вчерашний секс в подсобке, у меня срывается дыхание, и учащается пульс, отчего становится больно.

Секс без обязательств не для меня. Мне нравится Том, но не нравятся свободные отношения. Раньше я умоляла его быть со мной, но теперь не хочу спать с ним так, чтобы это ничего не значило.

Когда-нибудь это должно было случиться в моей жизни. Стоило попробовать, чтобы понять – мне такое не подходит. Секс – это важно. Важнее, чем я думала. Не придавать ему значения у меня не получится.

Самолет садится в Нью-Йорке. «Нитл Граспер» закончили все свои дела в Лос-Анджелесе, и теперь настало время пиар-кампании. Том закидывает гитару в чехле себе за спину и выходит. Я натягиваю огромную серую куртку и красную шапку (подарок от Джуди) и иду вслед за ним.

В Нью-Йорке мокрый снег и ледяной ветер. Поежившись, я схожу по маленькому трапу нашего личного джета и устраиваюсь в машине.

Доехав до зала прилетов, нас встречает охрана.

– У выхода папарацци, – предупреждает мужчина в черном и передает что-то неразборчивое по рации.

Меня охватывает волнение. Я не готова к съемкам. В огромной дутой куртке, с кровью на одежде и без малейшего следа макияжа.

Сначала выходит наша команда и мой отец. Следом группа, а мы с Томом остаемся последними. Понятно, что ждут они именно нас.

Мы беремся за руки, и ощущение, будто я схватилась за раскаленный камень. От его крепких рук меня передергивает.

Выйдя, мы сразу оказываемся под лавиной фотовспышек и криков. Прикрыв лицо рукой, я следую за Томом, который уверенно ведет нас к машине. Хочется улыбаться, но надо держать лицо. Черт возьми, безумие. Когда моя жизнь успела превратиться в это? Как такое вообще возможно?

Мы прыгаем в автомобиль, и охрана хлопает за нами дверьми. Вспышки летят даже сквозь салон. Я прикрываю окно ладонью, чтобы фотографии не получились, пусть оставят нас в покое хотя бы здесь.

Пока машина отъезжает, я наблюдаю, как папарацци следуют за ней. Оказавшись на дороге, мы, наконец, можем вздохнуть свободно. Хочется прийти в себя после тяжелого перелета, но на этот день еще запланировано множество дел.

* * *

В отель мы прибываем только поздно вечером, и у его входа тоже полно репортеров. Договорившись с охраной, нас заводят с черного хода. Гостиница находится в высоченном небоскребе посреди Манхэттена и занимает несколько верхних этажей. Когда мы добираемся до номера, я едва стою на ногах – целый день мы были заняты примеркой и подготовкой к релизу альбома. Я увидела финальную версию обложки, и на ней была та самая фотография, которую выбрал Том. Ее отредактировали, слегка затемнив, но кровь на лице сделали ярче – так, будто она светится.

Мы обсудили значимые даты: выходы синглов, клипов, альбома, интервью, телевизионных эфиров, наши появления с Томом. Я чувствовала, как адская машина под названием «Нитл Граспер» тяжело приходит в движение.

Все закручивалось. Ощущалось все больше и больше давления, но остановить это я не могла. Теперь только вперед, даже если мы несемся в горящее жерло.

Зайдя в номер, я останавливаюсь. Том замирает за моей спиной. Перед нами открывается вид на Манхэттен: огромные окна в пол наполнены темно-голубым небом и электричеством соседних небоскребов.

– Вау… – Я задерживаю дыхание и срываюсь к окнам, по пути задевая длинный черный кожаный диван.

По бокам от него – два таких же кресла, а в середине – кофейный столик из темного стекла. Лавируя между мебелью, я пересекаю белый ковер и подхожу вплотную к окну, касаясь его лбом.

Свет автомобилей с высоты, словно блестки, рассыпанные по улицам, переливается и сверкает.

– Боже, это что-то… – говорю я, слегка обернувшись, но не отводя взгляда от окна.

Том медленно подходит и слегка касается меня боком. Это заставляет все же посмотреть на него.

– Все, как ты любишь, – говорит он, разглядывая вид.

Позади нас лестница, и я догадываюсь, что спальни наверху. Поднявшись, я слышу, что Том идет следом. Открыв одну из дверей, я нахожу комнату на углу здания, две из четырех стен у которой стеклянные. Огромная кровать стоит напротив, а прямо у окон – ванная на небольшом пьедестале.

– Эта комната – моя, – быстро говорю я, опережая Тома.

– Без проблем, – усмехается он и пожимает плечами.

Шагнув внутрь, я включаю свет, осматриваю комнату еще раз, а затем разворачиваюсь.

– Спокойной ночи, – говорю Тому и захлопываю перед ним дверь.

Глава 9

«Она такая высокомерная. Посмотрите на ее лицо. Она буквально презирает нас всех взглядом».

«Как неуважительно она ведет себя по отношению ко всем этим людям. Она должна быть благодарна за то, что к ней проявляют интерес. Она никто».

«Как она в него вцепилась… Бр-р-р… Мне аж некомфортно стало».

«Том, моргни два раза, если тебя держат в заложниках:)»

«Такая неприятная».

«Она в грязной одежде и с грязными волосами… М-да».

«Чушка».

«Как ее вообще зовут и почему все ее обсуждают? Она выглядит совершенно не примечательно».

«Поверить не могу, что она добилась всего этого, просто потрахавшись с кем-то в грязном толчке».

* * *

«Белинда, привет. Посмотрел твое видео. Что ж, могу сказать, что это было самое ужасное порно в моей жизни».

«Ничего более убогого, чем ты, я никогда не видела».

«Твоя минута славы началась и закончилась в туалете;)»

«Шлюха».

«Шлюха».

«Шлюха:*»

«Почему ты еще не мертва?»

«Я найду тебя и убью. Шлюхи должны быть мертвы».

«Кто-то говорит, что вам просто не повезло, но я считаю, что только шлюхи дают в обоссанном туалете бара. Ты шлюха, Белинда».

«Умри».

* * *

«На самом деле, это недопустимая разница. Ей 18 вчера исполнилось. Она жертва и не понимает, что с ней произошло. Почему полиция не обращает на это внимание? Они должны это проверить. Надо создать петицию, чтобы его посадили».

«Простите, а когда он трахал ее, ей вообще было 18?»

«Всем буквально плевать на то, что очередной звездный мужик трахнул ребенка, все делают вид, будто ничего не произошло».

«Ее отец – его продюсер. У меня в голове не укладывается».

«Папашу посадить вместе с ним».

«Мда. Треш».

«Его надо отменить #ОтменитеТомасаМитчелла».

«Вместо того, чтобы на самом деле увидеть ужас ситуации, все обсуждают их порно. Поверить не могу».

«Растлитель должен сидеть в тюрьме».

«Он чей-то кумир. Его фанатки – молодые девочки. Они всегда будут на все согласны. А если она не первая? Пусть выскажутся другие жертвы. Он не должен быть на свободе, его нужно изолировать от детей».

«Таких нужно кастрировать».

«По ее лицу видно, что она ни черта не понимает. Она слишком глупа, чтобы понять».

* * *

Настроение просто ни к черту. Зря я зашла утром в интернет. Начитавшись комментариев и сообщений в социальных сетях, мне кажется, что весь мир против нас. Против меня и Тома. Оказывается, на него тоже льется тонна ненависти, просто я не замечала, слишком зациклившись на себе.

В интернете творился ад. Бум просмотров нашего порно закончился, но мы подогревали разговоры и сплетни фотографиями, каждый раз напоминая людям, откуда они о нас узнали.

Казалось, все до единого в этом мире посмотрели то злополучное видео. И если я была шлюха, то он насильник. Никто из нас не был хорошим, мы оба были плохими.

Меня ужасал масштаб травли. Тысячи людей, тысячи, обсуждали нас и писали комментарии, а особо жестокие слали сообщения лично.

От происходящего я чувствую страх и ненависть. Все эти люди ходят со мной по улице. Они обычные пешеходы, такие же, как я. Возможно, когда-то мы даже пересекались с ними.

Я едва удерживаюсь от желания относиться ко всем людям с предубеждением. Останавливаю себя, чтобы не желать им смерти в ответ.

«Нитл Граспер» сияют на ковровой дорожке перед театром, где скоро начнется презентация альбома. День должен был быть замечательным, но теперь я словно отравлена и не чувствую в себе сил улыбаться людям. Подав руку, охранник помогает мне выбраться из автомобиля, и я иду вслед за Томом.

На улице мороз, но на мне коротенькое кожаное платье, лямки которого тянутся к широкому ошейнику. На ногах высокие черные лакированные сапоги, и это все. На съемку отведено всего несколько минут – так что холод не должен стать помехой, но я почти сразу покрываюсь мурашками и начинаю трястись.

Взяв меня за талию, Том встает перед фотографами, а потом мы заходим в помещение.

В холле суматоха. Собираются приглашенные гости и пресса. Все общаются друг с другом, узнают новости, о чем-то договариваются, ведут светские беседы. Я стараюсь держать лицо, превозмогая отчаяние, и улыбаться. Это теперь и мой мир тоже, я должна играть по его правилам. Гуляющие по залу папарацци периодически кого-то снимают, из разных концов холла летят вспышки. Когда фотографируют меня, я стараюсь быть милой.

Я протискиваюсь в зал, где будет проходить мероприятие. На сцене выставлен длинный стол для участников группы, а внизу, перед ней, расставлены многочисленные ряды из стульев. Обведя помещение взглядом, я вдруг замираю и едва сдерживаюсь, чтобы не издать разочарованный возглас.

Я вижу Марту – бывшую жену Тома, вместе с его сыном Джоуи. Рядом с ней Мэнди – жена Марка, и двое их детей – Фрэнк и Фиби.

Я врастаю в пол и не могу двинуться, ноги словно налились свинцом. Почему я так на нее реагирую? Вдруг вспоминаю, как в прошлом году мы с Томом устроили скандал с моими родителями на дне рождения Джоуи. О, боже.

– Белинда! – вдруг слышу я детский крик.

Джоуи замечает меня и срывается навстречу. Когда он подбегает, у меня глаза округляются от того, что он мне уже по грудь. Сколько я спала?

– Привет, Джоуи, – я наклоняюсь, чтобы обнять его. – Как дела?

– Все хорошо, я приехал к папе, – восторженно говорит он, – у него сегодня важный день.

Я тихо посмеиваюсь, потому что он явно повторяет чьи-то слова.

– Ты так вырос, – удивляюсь я, – и стал очень похож на папу.

– Мне все это говорят, – пожимает он плечами.

Я смеюсь. Джоуи – просто маленький Том, и мне хочется заобнимать его до смерти, но к нам подходит Марта.

– Здравствуй, Белинда, – довольно холодно говорит она.

Я киваю ей. Мэнди тоже оказывается рядом, здороваясь со мной, Марта стоит с непроницаемым лицом. Интуиция подсказывает – ей не нравится, что мы умудрились пересечься.

Похлопав Джоуи по плечу, я выпрямляюсь и отпускаю его. Чувствую, что Марта не приветствует наше общение.

– Папа! – кричит Джоуи и бежит вперед, огибая меня.

Развернувшись, я вижу, как Том обнимает сына. У меня сердце сжимается от того, насколько они рады друг друга видеть.

Марта и Том, как обычно, общаются мило, и я думаю, что это самое большое лицемерие, которое я когда-либо видела. Потому что помню, как Том когда-то орал на нее по телефону, а потом от злости швырнул его в стену. Или как она заставила его десять часов лететь из Европы в Америку, просто чтобы отметиться у врача.

Но образ, который они создают на публике, идеален. Так и хочется подойти и спросить: «Ребята, а почему бы вам не сойтись снова? Вы же так прекрасно подходите друг другу».

Меня передергивает. Сейчас я смотрю на это другим взглядом, и мне больше не кажется, что они флиртуют. Оба из кожи вон лезут, чтобы показаться не теми людьми, которыми являются.

Том общается с Джоуи. Тот рассказывает что-то о девочке из школы, с которой он хочет дружить. Том внимательно слушает и серьезно ему отвечает. Это мило, и мне становится грустно от того, что эти двое так редко видятся.

Звучит оповещение о начале презентации. Для близких и родственников приготовлены места в первом ряду, и я сажусь прямо напротив стола, за которым будет сидеть Том.

Стоит гомон, «Нитл Граспер» рассаживаются, и их просят представиться. Первым поднимает микрофон Бен:

– Меня зовут Бен Уотерс, и я алкоголик.

– Я тоже Бен Уотерс, – подхватывает Марк.

Джефф кивает:

– Я тоже алкоголик.

– Эм… мое имя Том, – смеется последний.

Я тоже улыбаюсь. Чего у «Нитл Граспер» не отнять – так это юмора. В любом месте и в любой ситуации, как бы хорошо или плохо ни было, они будут шутить.

Все четверо представляются нормально. На сцене сбоку сидит Аарон – их менеджер, и он показывает рукой на одного из журналистов, начиная бесконечный поток вопросов.

По количеству находящихся здесь людей пресс-конференция будет длиться часа три, не меньше. Потом «Нитл Граспер» дадут интервью нескольким журналам, а вечером состоится официальная вечеринка, посвященная выходу альбома.

Репортер с заднего ряда говорит:

– Вы все очень хорошие друзья… – но застревает, видимо, забыв вторую часть фразы.

Том ерзает на стуле и барабанит пальцами по столу.

– Друзья? – спрашивает он. – Мы-то? С чего вы вообще взяли?

Спустя молчаливую секунду его подхватывает Бен:

– Лучший друг – мертвый друг. Если ваш друг жив – подождите.

Я усмехаюсь, но остальные в зале явно не понимают шутку. Аарон говорит:

– Следующий вопрос.

– Ваш новый альбом намного сложнее предыдущих. Что вы скажете тем, кому он не понравится?

– Отсосите, – бросает Марк.

Том кивает:

– Он на сто процентов прав.

Бен говорит:

– Если вам не понравится, мы сомневаемся, что у вас есть вкус для альбома такого уровня. Вы, скорее всего, его не поймете, даже не пытайтесь.

– Скромность – одно из наших сильных качеств, – подмечает Том и добавляет: – На самом деле, меня раздражает высокомерие некоторых людей. Они еще не слушали альбом, но заранее решили, что им не нравится.

– Кто-то говорит: «Вот он послушал, ему не понравилось, значит, и мне не понравится». Это так тупо, – Марк разводит руками.

– Я думаю, что наши настоящие фанаты будут довольны, – кивает Джефф. – Мы никогда еще не работали настолько профессионально.

Я невольно улыбаюсь. Как же я люблю «Нитл Граспер» и то, как они совмещают серьезные вещи с дурацкими шутками. Любая проблема становится легче, когда ты находишься с ними. Кто-то из зала говорит:

– Вашей группе в этом году восемнадцать лет.

Том, нахмурившись, кивает.

– Многие группы распадаются за этот срок. Что держит вас четверых вместе?

Наступает тишина, в которой «Нитл Граспер» мысленно решают, кто будет отвечать. Бен собирается открыть рот, но Том останавливает его, взмахнув рукой.

– Мы не даем барабанщику говорить слишком много, в этом наш успех, – объясняет он.

Марк игнорирует это:

– На самом деле, терпение. Мы все невыносимые придурки, но очень терпеливые.

Том добавляет:

– Терпеть друг друга восемнадцать лет – настоящее испытание. Но мы, на самом деле, как семья. Тебе приходится постоянно чем-то жертвовать, потому что никуда не можешь деться от этих людей.

Джефф усмехается:

– Вы не подумайте, мы любим друг друга, и самые настоящие друзья. Мы росли вместе. По большей части, между нами нет проблем.

Когда становится понятно, что ответов больше не будет, из толпы раздается:

– О чем этот альбом?

Том подносит к губам микрофон и подбирает слова. Все ждут.

– Если говорить в целом, то он о двух людях. В альбоме есть некая концепция, и если внимательно слушать, то ее можно понять. Каждая песня рассказывает часть истории этой пары, и в конце они приходят к трагичному финалу. – Том замолкает, собираясь с мыслями, и я чувствую, как ладони холодеют. – Вообще, все началось с песни о любви к своей девушке, которую я написал. И это была самая непримиримая песня об отношениях, которую я когда-либо создал.

Том сжимает микрофон крепче.

– Я назвал эту песню «Последняя ночь на земле». Потому что рядом с ней всегда казалось, что эта ночь будет последней. Знаете, такое чувство, будто висишь на волоске от чего-то неотвратимого. Я не говорю, что это плохо, иногда это даже необходимо, но в конце это приводит героев к плохому исходу. И, несмотря на все эмоции, что они испытывают, мир говорит им: «Так не получится, так дела не делаются».

Я слушаю его, и мое сердце полыхает огнем. Не знаю, что думать. Почему он так откровенен? Зачем он говорит это куче незнакомых людей? История облетит всю страну. Весь мир, черт возьми.

– Про что еще этот альбом?.. Про трудные времена в жизни, про кризисы, про сумасшествие. В каждом треке поднимается какая-то определенная тема. Например, наркотики. Если не говорить о чем-то нелегальном, сейчас очень легко стать зависимым, достаточно просто получить нужный рецепт. Это проблема. Еще саморазрушение и то, как оно может повлиять на вашу личность. Думаю, у многих людей есть внутренняя кнопка самоуничтожения, у меня такая точно есть. И это всегда борьба с собой и желанием ее нажать. В каком-то плане этот альбом – моя психотерапия. Попытка взять под контроль свою жизнь хотя бы в строчках текста.

Том замолкает, а я пытаюсь осознать слова, что он сказал. Уши словно заложило, и я слышу, как в сосудах шумит кровь. Марк, воспользовавшись тишиной, говорит:

– Знаете, мы не даем говорить барабанщику, а стоило бы замолчать солисту.

Том смеется.

– В общем, альбом большой, песен много, каждая говорит о своем, и стоило бы мне, и правда, уже замолчать.

Все улыбаются, и я бы тоже улыбнулась, но только эти откровения совсем испортили настроение. Я понимаю, это его работа, но… из зала вдруг раздается вопрос:

– Скажите, Том, вашей девушке было восемнадцать, когда вы начинали встречаться? Дети всегда были по вашей части, или вы только недавно стали ими интересоваться?

Весь клуб на несколько секунд погружается в оглушительную тишину. У меня сначала холодеют, а потом загораются пламенем внутренности. Время как будто замедляется, но вдруг резко начинает идти вдвое быстрее.

– Так вот, о новом альбоме… – говорит Том, когда Аарон подает кому-то из охраны сигнал.

Я оглядываюсь на задние ряды, чтобы увидеть, кто задал вопрос, и этот мужчина смотрит на меня:

– Белинда, скажите, вы осознаете, что над вами было совершено насилие?

Я словно проваливаюсь под землю. Журналиста хватает охрана и отбирает микрофон. Он пытается что-то крикнуть, но его скручивают и выводят, а Том продолжает говорить, чтобы заглушить его речь.

Очень быстро снова становится тихо, и все делают вид, будто ничего не произошло. Пресс-конференция продолжается, и «Нитл Граспер» вновь отвечают на вопросы.

* * *

Когда мы появляемся на афтерпати, в клубе уже достаточно много народу. Я не хотела идти на вечеринку, но это было обязательное условие. Мы с Томом должны были появиться вместе.

Около барной стойки пересекаемся с компанией мужчин. Окинув меня с ног до головы похотливым взглядом, один из них присвистывает. От неловкости я кладу руку на грудь и стараюсь прикрыть оголенные плечи, но потом понимаю: это бесполезно. Они ведут себя так неуважительно, потому что видели то порно.

– Эй, мужик! – зовет парень из компании, окликнув Тома.

Заметив его, тот подходит и здоровается, пожимая руку. Подойдя вслед за Томом, я понимаю, что они знакомы.

– Мужик, отлично трахаешься! – говорит парень.

Том напрягается всем телом, настороженно наклоняет голову.

– Что ты сказал?

– Говорю, отлично трахаешься! Только почему в таком стремном баре? – Вся компания начинает смеяться.

Секунду Том стоит, осознавая слова, а потом вдруг кидается вперед.

– Ты охренел?! – Он бьет парня в грудь, отталкивая его. – Что ты несешь?! Не смей обсуждать мой секс, урод! Не смей!

Адреналин заставляет меня рвануть вперед.

– Том! Том… – я хватаю его за руку, потянув назад. – Перестань, забудь о нем…

Вокруг нас собирается толпа, подходит охрана.

– Воу-воу, мужик. – Парень поднимает руки вверх. – Полегче. Я ведь ничего такого не сказал.

– Заткни свой поганый рот и не смей обсуждать то, как я трахаюсь, – Том тыкает в него пальцем. Охранник оттесняет его в сторону. – И катись отсюда к черту!

Стараясь предотвратить драку, я говорю:

– Том, успокойся… ты чего?

Даже не посмотрев на меня, он резко разворачивается, скидывая руки охранника, и проходит вглубь клуба. Я остаюсь одна и вижу, как компания продолжает рассматривать меня и обсуждать. Противно. Не хочется здесь находиться.

Сжав руки в кулаки, я выхожу в фойе и забираю свою куртку. Черта с два я буду терпеть то, что мне не нравится. Я, мать вашу, Белинда Шнайдер, и если я не хочу где-то находиться, то ухожу, и никто не в силах меня остановить.

Окинув взглядом выход из клуба, я вижу скопление охраны. Будут вопросы, и, если кто-то хватится меня, секьюрити сразу меня выдадут. Пройдя из фойе на террасу, я нахожу пожарную лестницу. Отлично. Перекинув ногу, собираюсь перелезть ограждение, как вдруг слышу:

– Что ты делаешь?! – и быстрые шаги по направлению ко мне.

– Черт, Том! – оглядываюсь я на него. – Я же могла упасть!

Он подходит.

– Ты сбегаешь?

Вздохнув, я смотрю на свои руки, сжимающие лестницу.

– Да, черт возьми, сбегаю! Потому что я не хочу весь вечер терпеть на себе взгляды: «смотрите, это она была на том самом видео»!

– Белинда, это официальное мероприятие… Мы должны здесь находиться. Нам за это платят.

– Окей, мне можете не платить. Ни за какие деньги я это терпеть не буду.

Продолжив покорять лестницу, я перелезаю через ограждение и оказываюсь по другую сторону от Тома.

Он смотрит на меня, потом назад, на клуб. Снова на меня и снова на клуб.

– Черт… – говорит он.

Опустившись на одну ступеньку, я подначиваю его:

– Признайся, ты тоже хочешь уйти. Давай, Том! Сколько можно строить из себя хорошего? Ты рокер или кто? Почему тебе не плевать на этих людей? Деньги важнее гордости?

Муки выбора отражаются на его лице. Плюнув на все, Том просит подождать и срывается за курткой. Накинув на себя кожанку, он подходит и цепляется за лестницу. Меня это по-настоящему радует, и я улыбаюсь. Когда мы оказываемся на земле, то тихо смеемся. Том говорит:

– Ты все та же…

– Надеюсь, что это хорошо.

– Очень хорошо.

Том мягко улыбается и смотрит на меня долгим взглядом. Почувствовав учащенное сердцебиение, я отворачиваюсь и отхожу от стен клуба. Он следует за мной.

Над нами нависает неловкость. По крайней мере, надо мной. У нас был секс, и меня это волнует. Мы опять переступили черту, переступать которую было нельзя. Это либо разрушит наше общение, либо снова сплотит. Но поскольку я знаю, что быть со мной он не хочет, значит, итог будет печальный.

– Почему люди думают, что, увидев мои фотографии, они имеют право делать обо мне выводы? – говорю я, пытаясь отвлечься от выматывающих мыслей.

Боковым зрением я вижу, что Том продолжает смотреть на меня.

– Ты опять начиталась комментариев в интернете? – спрашивает он.

– Да, потому что… потому что я не могу не читать! Новости сыплются на меня отовсюду! Мне начинает казаться, будто весь мир против меня. Люди пишут, что я шлюха. Что я глупая, высокомерная, желают мне смерти. Но они меня не знают! Ничего обо мне не знают! Просто увидели меня на фотографиях. Так хочется спрятаться ото всех!

Мы продвигаемся по уютной тесной улице района Ист-Виллидж. Все лучшие ночные заведения Нью-Йорка сосредоточены здесь, в том числе и клуб, в котором проходит презентация. Людей на улицах немного – лишь небольшие группки курящих у дверей баров. Причина тому – холодная и промозглая февральская погода.

Глянув на меня сверху вниз, Том вдруг говорит:

– Прости. Это все из-за меня.

– Что? – Я поднимаю на него голову. Том снова извиняется, и я ничего уже не понимаю.

– Я попросил мне помочь и обещал защитить. Но от давления я не могу тебя уберечь. Это то, с чем сталкивается каждый, кто выходит в общественное поле. Мы все через это прошли, но тебе особенно сложно, я понимаю и чувствую себя виноватым. Я знал, что так будет. И все равно уговорил пойти на это.

Я смотрю себе под ноги. Улицы вымощены темной крупной плиткой. Здания – из красного, черного и коричневого кирпича, с решетчатыми фасадами и уличными лестницами. Слова Тома эхом звучат в голове. Знал, но уговорил.

– По крайней мере, ты говоришь честно, – подмечаю я. – В конце концов, я сама согласилась. И знаешь, Том… – я бросаю на него мимолетный взгляд. – Тебя тоже травят. Я видела. Тебе тоже непросто.