Текст книги "Две секунды после"

Его губы искривляются то ли в отвращении, то ли в пренебрежении.

– Знаешь, очень легко поверить в чужие слова о себе, – задумчиво говорит он. – Поверить, что ты плохой. Весь мир под это заточен – ткнуть носом в то, что ты плох. Сломать волю и сравнять с массой.

Мы медленно продвигаемся по улице до небольшого парка и заходим в него.

– Но суть в том, чтобы выстоять и продолжать гнуть свою линию. Ты не обязана выслушивать мнение каждого. Я научился этого не делать.

– Ты сильнее, чем я. Всегда таким был.

Том мягко усмехается. Его рука проскальзывает вдоль моей спины и ложится на плечо. В парке теплое освещение, и, кроме нас, никого нет.

– Помнишь, я однажды сказал, что мы слишком похожи?

Кивнув, я смотрю на него.

– Я – скала, – отвечает Том. – А чужое мнение – волны. Они разбиваются о меня, но мне плевать. Я как стоял, так и буду стоять.

Мы идем по аккуратным дорожкам парка, оставляя за спиной лавочки и фонари. Вдруг становится очень спокойно. Я чувствую поддержку. Знаю, что он проходил через это, и я не одна. И в конце концов, я тоже – скала.

Мы пересекаем парк и выходим с противоположной стороны. На этой улице заведения намного проще, чем там, где мы были изначально. Кругом потрепанные вывески, навесы и облупившаяся штукатурка зданий. Увидев бар-закусочную, Том предлагает зайти. Пройдя внутрь, мы занимаем дальний столик в углу и подзываем официантку в чепчике и фартуке с рюшами. Диваны здесь ярко-красные, столы деревянные, а стены выложены белым кафелем. Атмосфера шестидесятых в классическом американском кафе.

Мы заказываем картошку и газировку. Оставаясь с Томом наедине, ко мне снова возвращается неловкость.

Черт возьми, как же искусно мы делаем вид, что ничего не произошло. Но я так не могу, а потому начинаю:

– Том, я хотела сказать… – и опускаю взгляд.

– Да?

– Не думаю, что нам стоило… тогда после концерта… Не знаю, что на меня нашло. Секс без обязательств не для меня.

Том молчит.

– Мы не должны были этого делать, – добавляю я.

– Почему ты так думаешь? – спрашивает он. – Мы ведь оба хотели этого, оба получили удовольствие. Так почему нет? Я имею в виду, ты не должна себя винить.

– Я не виню, просто… – Я качаю головой. – Поняла, что секс для меня очень важен. Это намного больше, чем просто вставить и кончить. А ты не будешь со мной встречаться, чтобы оправдывать мои ожидания.

Том поджимает губы.

– Ты права. Не буду.

Я сжимаю челюсти, осознав, что если и чувствую боль от его слов, то совсем чуть-чуть. Я давно смирилась с таким порядком вещей.

– Но, кажется, я снова начинаю в тебя влюбляться, – почти шепотом говорит он.

Меня словно пронзают стрелой насквозь. Я не дышу. В ушах звенит, а сердце резко болезненно сжимается.

– Что… что ты сказал?

Мы смотрим друг на друга, не в силах произнести ни звука. У Тома пересохли губы. Приходит официантка и расставляет по столу еду. Когда мы снова остаемся одни, Том прочищает горло.

– Белинда, как ты думаешь, можно ли насильно разлюбить человека? Сделать это, когда не хочешь?

– Не знаю. Вряд ли…

– Я пытался разлюбить тебя.

К лицу приливает кровь, в горло словно воткнули иголки.

– Я пытался разлюбить тебя и стереть из своей памяти.

– Ты поэтому не навещал меня? Пытался стереть?

Том кивает.

– В рехабе ты должна была справиться со всем сама. Если бы я появился, то мы бы снова оказались в бесконечном круге, где я тебя спасаю. Ничего бы не вышло.

Опустив руки под стол, я сжимаю кулаки.

– Звучит как полный бред, – выдавливаю я с трудом.

– Мы с тобой… – продолжает Том, – не можем встречаться. Мы разрушаем наши жизни, не привнося в них ничего хорошего. Мы просто уничтожим друг друга, если будем вместе.

Я пытаюсь успокоить бурю внутри себя, но злость вырывается:

– Знаешь, я не считаю, что ты прав. Мне кажется, ты убедил себя в этой ерунде, опасаясь чего-то. Я думаю, это из-за меня, из-за того, что я сделала тебе очень больно. Прости за это, я, правда, сожалею, но… Ради любви можно преодолеть любые страхи. Если ты не готов, значит, тебе это не надо, или это не настоящая любовь. От подлинных чувств просто так не отказываются.

Том потупляет взгляд, рассматривая столешницу. Это кажется мне странным. Будто ему стыдно за что-то.

– Я давно смирилась с тем, что тебя нет в моей жизни. Я не хочу снова влюбляться. Я больше не та маленькая девочка, которая бегала за тобой и умоляла о любви. Мне это не надо, поэтому нам не стоит продолжать.

– Я ведь не заставляю тебя. Мы занялись сексом, потому что ты этого захотела.

Прикрыв глаза, я вспоминаю, что чувствовала в тот вечер. Я просто хотела самоутвердиться.

– Это случилось… потому что мне хотелось проявить власть. Проверить, насколько легко тобой завладеть. Доказать себе, что я лучше всех остальных… Это было нелепо и глупо.

Подавшись ко мне всем телом, Том находит мою руку под столом и сжимает.

– Если когда-нибудь захочешь снова завладеть мной и совершить глупость… – он приближается к моему лицу и говорит в самое ухо, – можешь сделать это еще раз.

Я чувствую жар в животе и выдергиваю ладонь из его хватки.

– Я хочу тебя, Белинда. Постоянно. Я буквально схожу с ума, едва взглянув в твою сторону.

– Прекрати. – Я отдаляюсь от него, взрываясь от гнева. – У этой игры теперь другие правила, понятно? Я больше не буду за тобой бегать. Ты мне не нужен, Том, это я нужна тебе! Это ведь ты попросил меня быть здесь. Так что будь осторожнее, ведь я могу уйти, если захочу, и контракт мне не указ. Не забывай об этом.

Смотрю на него со злостью, а Том заинтересованно разглядывает мое лицо. Потом улыбается, кивает и выуживает ломтик картошки из корзинки, макая ее в соус. Резко остыв, я повторяю за ним, запивая фастфуд кока-колой.

* * *

Под утро мы возвращаемся в отель. После небольшого конфликта оба успокоились и общались как старые друзья. Том много рассказывал мне о музыке, а я о днях, проведенных в реабилитационном центре. Просидев в закусочной несколько часов, мы снова отправились гулять по Нью-Йорку. За это время я вспомнила, какой Том интересный и умный собеседник. Возможно, могли бы с ним дружить.

Зайдя в вестибюль, мы видим участников «Нитл Граспер», менеджера Аарона и моего отца. Все на взводе и раздражены. Непонимающе переглянувшись, мы с Томом подходим к скоплению людей.

– Ребята, восемь утра. Что вы тут делаете?

Все резко замолкают и, словно задержав дыхание, смотрят на нас.

– Куда вы пропали? – грозно спрашивает отец.

– Гуляли, – жестко отвечает Том. – В этом проблема? Вы нас потеряли?

Снова тишина. Я чувствую, как леденею от волнения. Том не унимается:

– Что случилось?

– Как я понимаю, вы еще не в курсе, – говорит Аарон.

– Не в курсе чего? – спрашиваю я.

Менеджер колеблется, но все же открывает что-то на смартфоне и протягивает его нам.

На экране статья, выложенная на сайте газеты «Вашингтон пост». Я почему-то вижу фотографию своей матери. Под звук оглушительно бьющегося сердца начинаю читать и понимаю: это интервью, где она заявляет, что наши с Томом отношения начались задолго до того, как мне исполнилось восемнадцать.

Глава 10

Я в тысячный раз просматриваю статью.

Мама рассказывает все о нашей жизни. Об отце, его работе, о том, как наша семья вообще связана с «Нитл Граспер».

Нет, люди и до этого понимали, кто я и кто мой отец, но теперь все наши связи раскрылись полностью.

«Да, Билл познакомился с Томом пятнадцать лет назад».

«Да, альбом, прославивший «Нитл Граспер», написан под руководством моего мужа».

«Да, мы много времени проводили с группой, вместе с Белиндой ездили с ними на гастроли».

«Нет, я не могу точно сказать, когда между ними это началось. Скорее всего, уже давно. Мне жаль, что я не заметила вовремя».

Я прочитала это так много раз, что могу рассказывать наизусть. И все же я раз за разом открываю статью, будто если перечитаю ее в тысячный раз, она исчезнет.

К публикации мама приложила наши семейные фотографии. Видимо, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Помимо них, совместные кадры с «Нитл Граспер», когда мы отмечали очередное знаменательное событие в их карьере. Том везде в обнимку с Мартой, но кого это волнует?

А еще… снимок меня и Тома, очень старый, я даже не знала, что такой существует. На нем налет десятилетней давности – видно качество цифрового фотоаппарата.

Том выглядит на фотографии, как пацан. У него сережка в крыле носа и короткие зеленые волосы. И стоит он с таким лицом, словно его заставили.

Я рядом. Мне лет пять, и я в розовом платье. У меня открытый рот и очень растерянный вид, будто я вообще не понимаю, что делаю в этом мире.

Каждый раз, смотря на этот снимок, меня передергивает. И если фото вызывает такие ощущения у меня, то что чувствуют люди, смотрящие на это со стороны? Отвращение, ничего больше.

И все написанное – абсолютная ложь. Я даже ни разу не говорила с Томом, когда была ребенком. У нас просто не было точек соприкосновения. Подростком я смотрела на него, как на Бога, а когда стала еще чуть старше, то обнаружила, что он человек, которого можно попросить о чем угодно, и никогда не получить отказа. На этом строилось наше общение. И больше ни на чем.

«В глубине души я подозревала, но носила розовые очки и не хотела в это верить. Когда я все поняла, было уже слишком поздно».

Заявить, что Том растлевал меня с самого детства – это так в духе моей матери. Ни в шестнадцать, ни в пятнадцать, и даже ни в четырнадцать – с самого детства. Сказанное настолько абсурдно, что я не могу представить, как люди в это поверили.

И тем не менее мы были в топах упоминаний. В Твиттере имя Тома вышло на первое место по количеству цитирований, а число поисковых запросов, связанных с нашим скандалом, взлетело в стратосферу. Мой Инстаграм ломился от сообщений, а у отеля скопилось так много журналистов, что полиции пришлось перекрыть улицу, чтобы сохранить порядок.

Я понимаю, что мама сделала это не просто так. Случилось что-то, о чем я не знаю. Выпуская эту статью, она наверняка преследовала цель. А журналисты… явно решили потопить нас, ведь публикация вышла ровно в день презентации альбома и абсолютно точно затмила его по упоминаниям.

Поежившись, я иду к отцу.

Медленно подойдя к двери отцовского номера, громко стучу. Скрестив руки на груди, смотрю на папу тяжелым взглядом, когда он запускает меня внутрь.

В его номере наш адвокат, но я и не ожидала застать отца одного. Мне срочно нужно с ним поговорить, и совершенно неважно, кто будет рядом.

– Есть предположения, почему это случилось? – спрашиваю я. – Она писала тебе? Звонила?

Отец громко сдавленно вздыхает, потерев переносицу.

– Сядь. – Указывает на диван.

Поколебавшись, все же сажусь. Папа заставляет меня волноваться.

Он садится рядом, проводя ладонями по ногам.

– Пап? – Я наклоняюсь к нему. – Между вами что-то случилось?

– Да, случилось.

Несколько секунд он молчит, потом продолжает:

– Пока ты была на реабилитации, мы с твоей матерью находились в процессе развода. Заканчивали все юридические дела.

Напрягшись всем телом, я киваю. Отец сглатывает и смотрит себе под ноги.

– Я был так зол на нее… был зол на ситуацию, что произошла с тобой. Я срывал на всех гнев и был настоящим исчадием ада. А твоя мать… только подливала масла в огонь.

– Хорошо, продолжай…

– Я нанял самых дорогих адвокатов и сделал все, чтобы она не получила ни копейки моих денег. Она же хотела, чтобы после развода я платил ей ежемесячно.

– Вот стерва, – выплевываю я, глядя, как отец снова вздыхает.

– Она угрожала мне. Говорила, что разрушит мою жизнь и карьеру. Но слушая ее обещания, я лишь сильнее распалялся.

Сглотнув, я начинаю складывать пазл и отдаленно понимать, к чему он ведет.

– Перед тем, как мы уехали из Окленда, у нас было последнее судебное заседание. За несколько минут до его начала она подозвала меня и сказала, что дает последний шанс передумать и согласиться на ее условия. Иначе… иначе я всю оставшуюся жизнь буду жалеть о содеянном. Как ты понимаешь, я не послушал и отнял у нее все. Не оставил ничего, даже машину забрал. Она буквально осталась на улице.

Мои внутренности холодеют, становится понятна мотивация матери.

– Она писала мне недавно. Сказала готовиться к концу. Я не придал этому значения.

Я поджимаю губы:

– И вот мы здесь.

– И вот мы здесь, – повторяет отец.

– Она решила бить через Тома, – киваю я своим словам. – И через меня. О, должно быть, она наслаждается моими мучениями.

– Если не будет работы у Тома, ее не будет и у меня.

– Но все, что она сказала, – ложь! Правда на нашей стороне, и мы должны победить!

– Я не знаю, что будет, Белинда. Если общественность восстанет против нас, то люди перестанут работать с группой, чтобы не рисковать репутацией.

Спрятав лицо в ладони, я издаю жалобный стон.

– Пап, это полный кошмар. Все думают, что Том педофил, который совращал меня с самого детства.

– Да, детка. Я знаю, что все думают.

Я забираюсь на диван с ногами, ложусь головой на его подлокотник.

– Пап, что нам теперь делать?

– Подождем сутки, а потом вы с Томом выпустите заявления, в которых будете отрицать написанное в статье. Наши пиарщики уже готовят текст. А потом будем ждать и смотреть, как развернутся события.

– Ладно. Мы с этим разберемся.

– Обязательно, Бельчонок. У нас просто нет другого выхода.

* * *

С силой дернув дверь, я резко врываюсь в наш с Томом номер и слышу:

– Я не буду этого делать, Марта!

Три пары глаз устремляются на меня – раздраженные Том и Марта, которые стоят посреди гостиной, и понурый Джоуи, сидящий на диване с игрушкой в руках. Я неловко замираю. Кажется, я не должна была этого видеть.

– Что-то важное? – повышенным тоном спрашивает Том.

– Эм, нет… я просто пришла в свою комнату.

Он указывает на дверь.

– Тогда выйди.

– Не надо, – вмешивается Марта. – Я все сказала, Том. Джоуи, пойдем.

Джоуи встает, бросив на родителей печальный взгляд. Марта протягивает ему руку, потянув к выходу, и мы с Джоуи переглядываемся в дверях. Мне становится так больно за него, что хочется прижать малыша к груди и сказать, что все будет хорошо, все наладится, но Марта уводит его, громко захлопнув за собой дверь.

Том тяжело дышит, уперев руки в бока, и начинает ходить по кругу.

– Черт, – шипит он, со всей силы пиная диван.

Вздрогнув, я удивленно смотрю на него. Он сжимает челюсти, явно тяготясь моего присутствия.

– Я хотела сказать… Говорила с папой, мы думаем, что быстро разберемся с матерью, и все будет хорошо.

Он смотрит на меня таким взглядом, будто я полная дура. Пытаясь успокоиться, Том медленно и глубоко вдыхает.

– У меня эфир на радио, – говорит он. – Нужно идти.

За моей спиной вдруг раздается грохот. В дверь стучат с такой силой, что вибрирует воздух. Я быстро открываю, и в номер врываются участники «Нитл Граспер».

– Они отменили гребаный эфир, – рычит Бен.

Том замирает:

– Что, черт возьми?

Резко опустившись на диван, Марк шипит сквозь зубы:

– Долбаные уроды. Сказали, что обстановка вокруг группы слишком неоднозначная, и в таких условиях они опасаются реакции на наше появление. Кретины.

– Твою мать… – шепчет Том и опирается руками о барную стойку, склонив голову.

– Проклятая стерва… – распаляется Бен. – Она знала, что все ей поверят. Знала, куда надо бить. Хорошо бы подать на нее в суд за клевету. Я придушу ее, если когда-нибудь увижу.

Расположившись в одном из кресел, в диалог вступает Джефф:

– Да хрен с ними. Подумаешь, какой-то убогий радиоэфир. У нас запланирована еще куча появлений и на радио, и на телеке! Я только рад сегодня отдохнуть.

Оторвавшись от стойки, Том лезет в мини-бар и достает оттуда бутылку виски. Плеснув алкоголя в стакан, он делает большой глоток.

– Н-да, Белинда… – протягивает Марк, – ну и мать же у тебя.

Вздохнув, я падаю на диван рядом с ним.

– Да. Она та еще… дрянь.

Том выпивает порцию алкоголя, наливает еще и говорит:

– Если какое-то задрипанное радио отменило эфир, остальные тоже отменят.

– Брось, мужик! – разводит руками Бен. – Не нагнетай. Наверняка найдутся те, кто захочет нас поддержать.

– Мы выпустили целый альбом, а всем плевать, говорят только про то, как я трахал Белинду!

Крик Тома рассекает пространство, и на комнату опускается тишина. Группа смотрит на него неодобрительными взглядами, а мне становится противно.

– Ну, – Бен пожимает плечами, – надеюсь, ты хотя бы получил удовольствие.

– Пойду-ка я обратно к отцу, – говорю я, поднимаясь.

– Черт, прости, – Том трет виски. – Я не хотел тебя задеть.

– Все нормально. Мне в любом случае здесь делать нечего. Переночую у папы, только возьму вещи из комнаты.

В спальне я забираю пижаму и дневник. Зацепившись за обложку взглядом, я провожу по ней рукой и читаю заголовок: «Сегодня тот самый день».

Папа купил мне этот ежедневник, когда я начала проходить программу «12 шагов». Здесь я писала свою исповедь и до сих пор считаю дни трезвости. Медленно присев на кровать, я тяну за ленту закладки и открываю нужный разворот. Смотрю на календарь и несколько длинных рядов записанных мною чисел.

Сто девяносто девять. Сто девяносто девять дней я чиста, и завтра будет уже двести.

Ничтожное количество, но я горда собой. Я молодец, и каждый день повторяю себе это, когда вывожу очередную цифру. Сто девяносто девять дней я справляюсь и буду это делать дальше. Какое бы давление на меня ни оказывалось, и какой бы стресс я ни испытывала, смотря в этот дневник, я понимаю, что мне не нужны наркотики, чтобы справиться с проблемами. Я сильная и справлюсь, не обращаясь ко злу. Ничто меня не сломает, даже моя мать.

* * *

«#ОтменяемТомасаМитчелла».

«#ОтменяемТомасаМитчелла».

«#ОтменяемТомасаМитчелла».

«#ОтменяемТомасаМитчелла».

«Кто-нибудь отрежьте ему член. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Надеюсь он умрет самой мучительной смертью. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«ПОЧЕМУ ЭТОТ УРОД ДО СИХ ПОР НА СВОБОДЕ?! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Эй, полиция?! Почему вам снова ВСЕ РАВНО на СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ в сторону РЕБЕНКА?! КТО-НИБУДЬ собирается ЧТО-НИБУДЬ с этим сделать?! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Как земля носит таких уродов? #ОтменяемТомасаМитчелла».

«ОН ПЕДОФИЛ, ГОСПОДИ! А Я ВЕДЬ ЛЮБИЛА ЕГО В ШКОЛЕ! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Жаль. Музыка у него была хорошая. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Всего хорошего, «Нитл Граспер». #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Растерзать и сжечь. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Удалите его песни со всех площадок! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Его нужно посадить! Этот человек опасен для наших детей! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Если полиция ничего с этим не сделает, мы устроим самосуд! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«ДЕТИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЗАЩИЩЕНЫ! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Бедная девушка… Она не понимает, что он с ней сделал, она думает, это любовь. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Педофил должен быть КАСТРИРОВАН или ИЗОЛИРОВАН! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Очередное доказательство, что Америка полностью прогнила. Всем карательным институтам плевать, что он насиловал ребенка. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Я больше не буду слушать его песни. Какими бы классными они ни были, я не буду поддерживать насильника. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Белинда должна посмотреть правде в глаза. Я знаю, как это больно, но чем раньше она признается себе в том, что с ней случилось, тем будет лучше. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Я ненавижу его! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Удалила все песни «Нитл Граспер» из плейлиста. Чувствую себя лучше. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Какая-то часть меня отказывается в это верить. Он был моим кумиром на протяжении трех последних лет. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Так рушатся мечты. #ОтменяемТомасаМитчелла».

«БОЙКОТ ЕГО ГРУППЕ И МУЗЫКЕ! #ОтменяемТомасаМитчелла».

«Томас Митчелл должен умереть. #ОтменяемТомасаМитчелла».

Давление усиливается с каждой секундой. Мне начинает казаться, что нас ненавидит весь мир, все хотят, чтобы мы исчезли. Миллионы людей обсуждают ситуацию, и каждый имеет свое мнение. Основной нарратив такой: Том – насильник и должен поплатиться. Никому не важны факты, не важно расследование или доказательства. Люди нашли жертву и хотят ее распять, устроив публичную казнь. Человечество всегда было таким – будь то отрубание голов на площади или многомиллионная отмена. Люди хотят крови, такова их природа.

В толпе ты чувствуешь себя правым, и только стоя на плахе, понимаешь, как система несправедлива. Тебя хотят лишить жизни и не дают возможности оправдаться. Оказавшись в такой ситуации, ты не можешь из нее выбраться.

Я никогда не подставляла себя под удар. Не хотела публичности, не хотела давать людям возможность влиять на меня, но часто все происходит не так, как хочется. Напрямую моя жизнь не рушилась, но судьбы дорогих мне людей находились под угрозой. Вопреки всему мы надеялись спастись.

С самого утра Тому начинают приходить пожелания смерти на телефон – кто-то узнал его номер. Том швыряет айфон в мусорное ведро, а потом пинает его со всей силы, повалив на пол. Атмосфера гнетущая – все находятся в ожидании очередного удара. Сингл группы, до этого занимавший первую строчку в рейтингах, резко валится вниз. Мы с Томом публикуем отшлифованные пиарщиками оправдания, и это только поднимает еще одну волну возмущений.

Выпустив альбом, «Нитл Граспер» ожидали, что он дебютирует с верхних строчек чартов, но этого не происходит. Все рассчитывали на небывалую популярность альбома, но теперь такое невозможно. Из разговоров отца с лейблом я понимаю, что те недовольны. Деньги на рекламную кампанию альбома потрачены, а реализация под угрозой. Отец уверяет их – все под контролем, он разберется и начинает готовить документы, чтобы подать на маму в суд.

Он пытается напрямую связаться с ней, но натыкается на вереницу юристов, которые с удовольствием встали на ее сторону после успешной публикации в СМИ. Правозащитные организации и фонды заявляют о намерениях с ней сотрудничать, пожелав сделать лицом борьбы с педофилией. Оставив надежды договориться с матерью, отец решает идти на таран: как можно быстрее и жестче доказать, что она оклеветала нас. Медлить нельзя – от этого зависит наша судьба.

Все были решительны и верили в лучшее, но с каждой прошедшей секундой мы подступали все ближе к краху. Как бы ни старались, у нас не получалось оправдать свое имя, ведь мать опережала нас на сотню шагов. Мы и представить не могли, что нас ждет впереди.