Текст книги "Две секунды после"

Глава 11

В этот день Тому исполняется тридцать четыре. Середина января, в Нью-Йорке ледяной ветер, серость и паршивый мокрый снег. В отеле собираются гости: вечеринка была запланирована задолго до скандала и отменять ее никто не собирался, хотя Том и просил. С самого утра я наблюдаю его недовольство – он огрызается на гримеров и всех, кто пытается поздравить и приободрить. Первая часть дня рождения пройдет в гостинице, а оттуда гости выдвинутся в клуб.

Кто-то не приходит, решив, что связь с «Нитл Граспер» в такой момент может навредить репутации, но все же большинство людей прибывает на праздник. Гримеры приводят нас в порядок, и мы отправляемся на этаж, где запланирована официальная часть.

Людей – тьма, и я почти сразу теряю Тома из виду, потому что каждый из присутствующих требует долю его внимания. На публике Том преображается, начинает улыбаться и со всеми общаться, умело маскируя то, что у него на душе.

Я подхожу к столу с фуршетом, но кусок не лезет в горло – все думаю о том, что каждый из этих людей, скорее всего, читал статью. Наше видео уже не кажется самым ужасным происшествием в жизни – то, что люди будут думать о Томе как о педофиле, по-настоящему кошмарно.

Я вижу Марту с Джоуи, Мэнди с детьми и девушку Джеффа, даже сестру Тома Анну. Кажется, на его лице проскальзывает искренняя радость, когда он обнимает ее, не желая отпускать и ища в ней опору. Они разговаривают, а потом тихо пропадают из зала – наверное, это замечаю только я, потому что слежу за ними.

Ко мне подходит отец. В его руках стакан с виски, в глазах – кромешная тревога.

– Кое-что случилось, – прочистив горло, говорит он.

Я напрягаюсь, вставая ближе к нему.

– Что именно?

– Нам отменили… все эфиры и премии.

Сердце замирает. Отец добавляет:

– Номинация на Грэмми в том числе.

На какое-то время я теряю дар речи, и каждую клеточку моего тела пронзает боль. Развернувшись к фуршетному столу, наливаю себе газировки, прекрасно зная, что она не успокоит.

– То есть, – говорю, – ты хочешь сказать, что…

– Все пропало, Белинда. Мне позвонили с лейбла. Никто не хочет сотрудничать с нами.

Зажмурившись, отец опрокидывает в себя алкоголь.

– Не может быть… – Я прикрываю глаза, проводя рукой по лбу. – Почему все поверили в эту ложь?!

– Пусть катятся в ад, – выплевывает папа.

– Разве мы не можем найти кого-то, кто будет верить нам? Пап, я уверена, что такие люди есть! Они возьмут нас в эфиры!

Он вздыхает.

– Белинда, пойми… неважно, на чьей они стороне. Это бизнес. Им плевать, что было на самом деле, они боятся скандала и потери денег.

– Я просто… я просто в шоке. Том, он… – я вдруг замечаю его, входящего обратно в помещение. – Он не должен узнать об этом сегодня. Мы не можем ему сейчас сообщить.

– Не скажем. Пока никто, кроме тебя и меня, об этом не знает.

– Черт, как же так… – сокрушаюсь я. – Я не могу поверить, что мама устроила все это.

– Я ее уничтожу, – кивает папа, – клянусь.

* * *

На любой вечеринке с алкоголем всегда наступает тот момент, когда появляется человек, напившийся неоправданно сильно. Тот, кто заливает в себя бокал за бокалом или рюмку за рюмкой, не собираясь останавливаться, – просто потому, что он отключает контроль. Очень часто таким человеком была я. Сегодня это Том.

Он запивает свой стресс, и я не могу его винить. Но все же я чувствую в ситуации что-то неправильное, и не хочу видеть его таким. Мне некомфортно, не нужно, чтобы кто-то знал о его уязвимости, но самому Тому на это абсолютно плевать.

Первой реагирует Марта, пытаясь отвести его в сторону и поговорить. Том выдергивает свой локоть из ее хватки, покачивается, а потом что-то агрессивно ей высказывает, наклонившись прямо к лицу. Со своего конца зала я не слышу, что именно, но все и так понятно. Между ними разгорается конфликт. Подвыпившие гости, отшучиваясь, пытаются развести их в стороны. Том что-то бросает Марте, и она, явно оскорбленная, разворачивается и стремительно уходит с вечеринки.

Когда время близится к ночи, напивается все больше людей. Я не помню, когда в последний раз была трезвой среди пьяных, и от увиденного у меня холодеют внутренности. Неужели это выглядит так? Почему я никогда не замечала, насколько это ужасно? Неужели и я была такой?..

Глядя на пьяного отца, я словно снова становлюсь маленьким ребенком, который хочет плакать и мечтает, чтобы папа стал нормальным. Я порываюсь уйти, закрыть глаза и сделать вид, что ничего не заметила, но опасение, что случится катастрофа, заставляет действовать. Ощущение, будто я обязана предотвратить конец света.

Увидев, что Том снова с рюмкой в руке, я решаю начать с него. Тихо подойдя и окликнув, я встречаюсь с ним взглядом.

– Том, ты… – я касаюсь его руки, осторожно опускаю ее вниз, расплескав при этом водку себе на пальцы.

Он выправляется, и я чувствую себя очень маленькой. Том ставит рюмку на стол позади и медленно говорит:

– Ты все еще… все еще не поздравила меня.

Я непонимающе моргаю и смотрю на него.

– Том, с днем рождения.

– Так-то лучше, – покачиваясь, он поднимает руки и кладет их мне на лицо. – Но я все еще недоволен.

– Слушай, тут куча людей. – Я отстраняю его руки, но он возвращает их обратно.

– Замечательно! Каждый из них будет знать, как сильно мы с тобой любим друг друга, – говорит он и издевательски усмехается.

Я сжимаю зубы.

– Поздравь меня нормально. Прошу тебя, – Том наклоняет голову набок. – Я устал слушать лесть и рядовые фразочки.

Сглотнув, я решаю, что проще дать ему то, что он хочет, чем конфликтовать.

– Поздравляю тебя. Ты… очень хороший человек. По правде сказать, лучший из всех людей, которых я знаю.

Он пьяно улыбается, гладит мою щеку пальцем. Я оглядываюсь, опасаясь, что отец увидит нас.

– Продолжай, Белинда.

Прикрыв глаза и отпустив все, что происходит вокруг, я говорю, усмехнувшись:

– Возможно, ты лучший человек на всей этой сраной планете.

Том пошатывается, переминаясь с одной ноги на другую.

– Возможно, прозвучит глупо, но ты делаешь меня лучше. Глядя на тебя, я хочу быть лучше. Ты для меня пример и мотивация. Свет, на который я иду.

Переместив руку мне на талию, Том начинает подталкивать меня, пока я не натыкаюсь на стену. Сердце вот-вот сломает ребра. Он снова заставляет меня чувствовать, и я не в силах сопротивляться. Наклонившись, Том медленно проводит своим носом по моему, и я чувствую его пьяное дыхание.

– Я бы сожгла дотла весь мир, если бы это сделало тебя счастливее. Да я что угодно бы сделала. Потому что ты, как никто другой, заслуживаешь этого. Так что я желаю тебе быть счастливым. И еще: чтобы все люди относились к тебе так же, как и ты к ним. И отдавая, ты всегда получал столько же в ответ.

Увидев его улыбку, я тоже улыбаюсь. Черт, я не должна… Я не должна уступать, но когда Том спускается к моим губам, я ничего не делаю. Просто жду, когда он поцелует, чтобы ответить ему тем же.

Стоит ему коснуться меня – и я теряю контроль, забывая обо всем. Чувствую его мягкие горячие губы и проваливаюсь в беспамятство. Мне нужно, чтобы он целовал меня и делал это бесконечно.

И на самом деле все происходит так долго, что у меня начинают гореть губы и подгибаться ноги. Он вдруг отрывается и говорит:

– Я бы тоже сжег весь мир ради тебя.

Сзади вдруг слышится крик, а потом кто-то отрывает Тома от меня. Я вижу папу и охаю от страха. Развернув Тома за плечо, он кричит:

– Какого хрена ты себе позволяешь?!

Том молчит.

– Отвечай!

– Это моя работа, если ты забыл, – пожимает плечами Том, будто не понимая опасности.

– Ни черта это не работа, ты, нахрен, забыл, о чем мы говорили?!

– Белинде нравится, – кивает Том, заставляя меня опустить глаза от стыда. – Ей нравится, слышишь? Она все еще любит меня, и с этим ничего не сделать.

Отец хватает его за грудки и кричит в лицо:

– Это все, мать твою, происходит из-за тебя! Мы потеряли все из-за тебя! Все!

– О чем ты, черт возьми, говоришь?! – рычит Том, яростно реагируя на агрессию.

– О том, что ты трахнул мою дочь, свинья, – плюется отец, – не удержал в штанах свой член, и теперь мы лишились всего!

В голове появляется такое давление, будто череп сейчас взорвется. Том говорил, что они решили все конфликты. Но они ничего не решили.

– Если бы ты хоть немного уделял время своей дочери, она бы не лезла в постель ко взрослым мужикам! – сквозь зубы цедит Том.

Глаза отца наливаются кровью, он с шумом вдыхает и замахивается. Папа со всей силы бьет Тома в лицо так, что тот падает.

– Нет! – вскрикиваю я, оглядываясь вокруг и видя, что все присутствующие шокировано смотрят на нас. Я срываюсь к Тому, помогая ему встать. Он держится за нос, из которого хлещет кровь.

– Куда ты лезешь?! – кричит мне папа. – Отойди от него! Не смей позволять ему трогать себя!

– Ты с ума сошел?! – всхлипываю я, едва сдерживая резко подкатившие слезы. – Зачем ты это сделал?!

Том сплевывает кровь и говорит:

– Урод! – А потом подается вперед, но я тяну его обратно, останавливая.

Наконец-то появляются охранники. Один из них хватает моего папу, оттаскивая назад, а другой встает перед нами.

– Пожалуйста, давайте успокоимся, – говорит мужчина, пытаясь навести порядок.

Безуспешно вырываясь из рук секьюрити, папа кричит:

– Все отменено, Том! Все! Все премии, и Грэмми тоже! Больше не будет ни одной красной дорожки, ни одного телеэфира!

Я чувствую, как Том напрягается, и сжимаю его руку, пытаясь поддержать.

– Мы едем в Окленд, понял?! У нас больше нет работы!

Том ошарашенно делает шаг назад, а папа выпутывается из рук охранников и уходит прочь.

Глаза всех гостей направлены на нас. Я хочу провалиться под землю, но беру Тома и веду его к выходу. Отплевываясь от крови, он не сразу замечает, что мы уже в коридоре.

– Тебе надо в больницу, – говорю я обеспокоенно.

Том останавливается, порываясь вернуться обратно на вечеринку.

– Какая еще больница? О чем он говорил? Ты в курсе? Это правда?

– Ты видел себя? – Я оглядываю его. – Тебе надо в больницу! У тебя кровь!

– Я не поеду ни в какую больницу! У меня день рождения!

Я глубоко вздыхаю, пытаясь расслабиться.

– Хорошо. Но тебе надо умыться и поменять одежду! – Взяв его под руку, веду к лифту. – Нам нужно в номер.

Том перестает сопротивляться и спотыкается, но я успеваю удержать его на ногах. Он так пьян, что не может стоять ровно. Я почти довожу его до комнаты, как вдруг он разворачивает меня и впечатывает в стену. Нависает, опираясь руками по бокам, а потом лезет языком в рот. Я чувствую вкус его крови. Это горько, вязко, невкусно, но я все равно целую его, чувствуя, будто что-то надрывается внутри.

Он останавливается и кладет голову мне на плечо, тяжело дыша и шатаясь. Насторожившись, я спрашиваю:

– Том, что не так? Тебе плохо?

Он бессильно кивает. Растерев кровь по своему лицу, я разворачиваюсь к номеру и открываю дверь. Том оставляет на ней кровавый отпечаток, когда я завожу его внутрь.

– Черт, ты тяжелый…

– Прости, малышка… – бормочет он. – Меня сейчас стошнит.

Том резко выпутывается из моих объятий и бежит в туалет. Там он падает у унитаза и блюет. Я замираю в дверях ванной и закрываю глаза. Господи… Мне первый раз довелось увидеть Тома в таком состоянии, будучи трезвой. Я и представить себе не могла, как это выглядит. Выйдя в гостиную, я достаю из мини-бара воду. Вернувшись, сажусь на пол позади него и принимаюсь гладить по спине.

– Давай, Том, потерпи, – медленно говорю я, хотя вряд ли он меня слышит. – Скоро станет легче.

Глядя на его периодически напрягающуюся спину, я думаю – а что теперь будет? Неужели мы, правда, улетим в Окленд? Просто все бросим и улетим? Вот так вот все и закончится? Моя мать будет искренне рада.

Отчаянно вздохнув, я утыкаюсь лбом Тому в лопатки и чувствую, как содрогается его тело. Моя мать победила. Она смогла разбить всех нас до единого.

– Все будет хорошо, – сдавленно говорю я, хотя теперь уже точно ничего хорошего не будет.

Когда Том поднимает голову от унитаза, я подаю ему воду. Вид у него ужасный: глаза красные, нос разбит, губы сухие. Он пьет, и я спрашиваю:

– Ты как?

Том качает головой, кладя на ободок руку, а сверху голову. Становится понятно, что это еще не все.

Спустя примерно час Тому становится легче. Я помогаю ему подняться, подвожу к раковине и прошу умыться. Трясущейся рукой он открывает воду и плещет себе в лицо. Мне больно на это смотреть, и я не знаю, как правильно поступить: помочь ему или нет. В итоге я все-таки не выдерживаю и смываю кровь с лица сама. Кажется, его это не сильно волнует. Том споласкивает рот, и мы выходим в спальню.

Присев на кровать, он сгибается пополам.

– Том… – Я опускаюсь на колени перед ним. – Тебе надо поспать, потом станет лучше.

Он долго собирается, но отвечает:

– Вызови врача.

– Как мне его вызвать? – не понимаю я.

– Там… – хрипит он, – в рюкзаке моя страховка. Позвони и узнай, что нужно сделать.

Я киваю. Сделаю все, что он просит. Копаясь в сумке, я обнаруживаю груду его таблеток и на секунду зажмуриваюсь. Достав документы, звоню и параллельно читаю страховые документы, понимая, что его жизнь стоит четыре миллиона долларов. Странное чувство. Этого будет достаточно, если случится что-то ужасное? Понятия не имею, но, наверное, да.

В итоге врач приезжает через тридцать минут, ставит Тому капельницу и оставляет лекарства. Говорит, что его нос не сломан, но нужно сделать рентген, чтобы убедиться наверняка. Тем временем настает утро. Я целую ночь провела без сна, но ложиться не собираюсь, пока точно не буду уверена, что с Томом все хорошо.

На улице уже рассвело, когда Том наконец-то приходит в себя. Он идет в душ, а я решаю, что могу отправиться спать. Только я все равно не дохожу до кровати, а обессиленно опускаюсь на диван в зале. Беру подушку и обнимаю ее. Адская ночка, лучше не скажешь. Голова тяжелая, в глаза будто насыпали песка, и я смотрю в одну точку до тех пор, пока Том не подходит ко мне и не садится рядом.

От него пахнет шампунем, волосы мокрые, и с них на чистую одежду капает вода. Мы сидим в тишине, но потом Том говорит:

– Тебе тоже надо помыться. Ты… – Он не заканчивает, отводя взгляд.

Это что, стыд? Я смотрю на свои руки, на них высохшая кровь. Еще на лице и на платье.

– Да, – говорю я, – сейчас.

Я сжимаю край подушки, но потом все же встаю. Том поднимается и заходит за мной в спальню. Я медленно беру из чемодана пижаму. Он смотрит на меня, но когда я ловлю этот взгляд, отводит его себе под ноги. Прижав вещи к груди, я жду.

– Белинда… – говорит он, не поднимая глаз, – можно я лягу здесь? Моя кровать в крови… и рвоте.

Внутри все сжимается.

– Конечно, – отвечаю я, даже не думая отправить его спать в зал, – я… пойду.

В ванной скидываю одежду и захожу в душ. Открываю кран и окатываю себя холодной водой.

Когда я выхожу, Том лежит спиной ко мне на дальнем краю кровати, и я так устала, что мне абсолютно плевать. Устроившись подальше, я закрываю глаза. Но не проходит и секунды, как он поворачивается ко мне и двигается ближе. Том неожиданно крепко обнимает меня поперек груди, со всей силы прижимая к себе. У меня перехватывает дыхание. В его действиях столько отчаяния, что меня сносит им, словно волной.

Он утыкается мне в макушку носом и говорит:

– Прости меня, Белинда… Пожалуйста, прости.

Глава 12

– Прости меня, Белинда… Пожалуйста, прости.

Я сглатываю. Нахожу его руку на своем теле и сжимаю ее. Сердце разбивается на много-много кусочков, потому что такую слабость Том еще никогда мне не показывал.

– За что ты извиняешься? Все в порядке, Том… – шепчу я.

– За то, что я говорил тебе, и как себя вел. Я на самом деле хочу быть с тобой рядом, мне хорошо с тобой, но…

Я чувствую спиной его горячую грудь и обжигающее дыхание на затылке. Жду. Понимаю, что он хочет сказать что-то еще.

– Что «но»?

– Я больше так не могу! Я не могу делать вид, что все происходящее меня не касается.

Оцепенев, я почти не дышу и не двигаюсь. Том молчит, слова даются ему тяжело.

– Я ломаюсь, Белинда… Я не должен тебе жаловаться, не должен так падать в твоих глазах, но мне просто некому больше об этом сказать.

Сглотнув, я медленно разворачиваюсь в его руках.

– Том… – шепчу я, почти касаясь его носа своим, – все в порядке. Ты можешь говорить мне о чем угодно, я все пойму…

Он смыкает ладони у меня на спине.

– Вся моя жизнь рушится на глазах, и я никак не могу это остановить. Невыносимо наблюдать за этим.

– Том, твоя жизнь не рушится. Твоя жизнь – это ведь не только звездный образ.

Горько покачав головой, он говорит:

– Моя работа – это все, что у меня есть.

– Это не так, Том… – Положив руку ему на щеку, я чувствую, что перехожу границы, начерченные мной же, но не могу противостоять желанию коснуться его. – У тебя есть семья, сын, у тебя есть мы… Целая жизнь, помимо работы.

– Я не знаю, кто я без нее.

Задумавшись, я сажусь на колени, переместив руки Тому на грудь.

– Мне плевать на твою работу. Будь ты хоть бомжом, я все равно буду тобой восхищаться.

Сжав мою ладонь, Том усмехается, будто обесценивая эти слова.

– Нет, Белинда. Ты восхищаешься не мной. Ты восхищаешься тем, кем я являюсь, той жизнью, которой я живу, и тем окружением, что я создаю вокруг себя. Лиши меня работы, и я буду уже другим человеком.

– Ты идиот… Они могут отнять у тебя премии, топы в чартах, да что угодно, но никто не сможет лишить тебя твоего опыта! Никто не отнимет то, что делает тебя тобой. Пусть ничего не будет, мне плевать, потому что никто больше не может быть таким, как ты! И уж точно не наличие тупых премий говорит что-то о человеке… Господи, Том, да кому они вообще нужны? Они ничего не значат.

Мы долго молчим, глядя друг на друга. Он гладит меня по руке, и я вспоминаю, как хорошо мне с ним было, и почему я не хотела его отпускать.

– У нас с тобой много разногласий. – Я поджимаю губы. – Но мы все равно пойдем с тобой до конца.

Том медленно садится и приближается к моему лицу. Касается моего лба своим и держит рукой за затылок.

– Я тебя люблю, – говорит он.

Я прикрываю глаза, чувствуя боль в грудной клетке. Том начинает целовать меня, но я отворачиваюсь.

– Я хочу, чтобы мы были вместе. Только так я согласна на это.

Том кусает губы, перебирает пальцами мои волосы.

– Бельчонок, я… тоже хочу быть с тобой. Я пытался отрицать это, но сейчас очень сильно в тебе нуждаюсь.

По телу бегут мурашки от понимания, что я нужна ему. Столько времени прошло, я смогла отпустить его, но стоило снова заговорить об отношениях, и я в его власти.

Сердце наполняется болезненной любовью. Это совершенно точно нездоровое чувство, но я не хочу больше сопротивляться. Я люблю его.

– Так давай будем вместе, – улыбаюсь.

Том сжимает челюсти, будто от боли. Качает головой, дав понять, что не все так просто.

Отстранившись, я убираю от себя его руки. Свешиваю ноги с кровати, поворачиваясь спиной.

– Я должен… – Том сглатывает, – должен кое с чем разобраться, чтобы быть уверенным, что у нас получится.

Я понятия не имею, о чем он говорит, и это звучит как отговорка, но конфликтовать не хочу.

– Ладно. Разбирайся.

Чувствую, будто меня снова оставили одну в реабилитационном центре и игнорируют звонки и сообщения. Я уверена, тогда Том принял решение порвать со мной, но прямо сейчас изменил свое мнение. Странно осознавать, что лишь тяжелые обстоятельства заставили его вернуться ко мне.

Не поворачиваясь к Тому, я ныряю под одеяло и говорю, что хочу спать. Он аккуратно ложится рядом, и мы медленно засыпаем.

* * *

Когда я просыпаюсь, его уже нет рядом. Тяжело протираю глаза и смотрю в телефон – два часа дня. Голова раскалывается так, будто я пила всю ночь, а не помогала Тому приходить в себя. Прислушавшись, я понимаю, что из гостиной раздаются странные звуки. Нахмурившись, встаю и выхожу из спальни.

В зале все перевернуто. Вещи с полок скинуты на пол, телефон для связи с ресепшен свисает со стола, подушки от дивана разбросаны в разных частях комнаты. Посередине всего это хаоса Том, копающийся в верхней одежде в шкафу у входа. Я непонимающе качаю головой.

– Ты что наделал? – говорю я, заставив его вздрогнуть.

Том делает глубокий вздох, но его тело все равно трясет от раздражения. Он швыряет свою куртку на пол и чертыхается.

– Том, ты чего… – медленно подойдя, я смотрю на него круглыми глазами. Потом поднимаю кожанку и вешаю на плечики.

– Я не могу найти свой ключ от номера. – Он проводит по красному лицу руками.

– Ты все здесь перевернул, потому что не мог найти ключ?

Том нервно стучит ногой по полу, положив ладони на бока. Он не отвечает, явно скрывая свое раздражение.

– Возьми мой… – Я лезу к себе в куртку, но там ничего нет. – Или сходи к администраторам, попроси новый…

– Слушай, я сам решу, что мне делать, хорошо?

Огорошенная таким ответом, я киваю.

– Хорошо.

В воздухе стоит напряжение, и мне хочется как можно скорее убежать отсюда. Том принимается ходить по залу туда-сюда и гневно дышит. Я уже собираюсь тихо отправиться в свою комнату, но вдруг слышу стук в дверь. С облегчением я кидаюсь открывать ее и на пороге вижу двух незнакомых мужчин.

Это пугает, и я отшатываюсь. Что им надо?

– Здравствуйте, вы Томас Митчелл? – Незнакомец заглядывает мне за спину.

– Ну, я, – хамит Том.

Мужчина разворачивает удостоверение, и у меня немеют ноги.

– Агент Джон Хиггинс, ФБР. Вы задержаны по подозрению в деле о совращении. Вы должны пройти с нами для дачи показаний.

Наступает тишина, у меня начинают трястись руки. Полицейский пытается сделать шаг внутрь, но я встаю у него на пути.

– Какого совращения, вы шутите?! – возмущаюсь я. – Он не совращал меня! Я перед вами, и говорю, что он этого не делал!

– Суд во всем разберется, и если подозреваемый не виноват, то дело будет закрыто. Не стоит сопротивляться, мы все равно вас задержим.

– Какой еще подозреваемый?! – вскрикиваю я. – Вы что, с ума сошли?!

– Какое у вас основание? – спрашивает Том, выйдя вперед.

– Ордер на ваш арест.

Агент показывает Тому документ, который тот изучает, а потом кивает и обращается ко мне:

– Белинда, все в порядке, детка. Все хорошо. Как только они уведут меня, сообщи обо всем Биллу. Я не виноват, ты же знаешь, так что все будет нормально. Они отпустят меня после допросов.

Я мотаю головой, не веря в то, что он говорит. Офицер достает наручники и подходит к Тому, тот молча протягивает ему руки, долго глядя на меня и кивая напоследок.

– Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде. Вы имеете право на адвоката во время допроса. Если вы не можете нанять адвоката, для вас будет назначен государственный защитник. Понимаете ли вы свои права?

– Да, – коротко отвечает Том и позволяет вывести себя за дверь.

Я несколько секунд стою в ступоре, слушая бешеный стук своего сердца, а потом хватаю куртку и набрасываю ее прямо поверх пижамы. Быстро обуваясь, я набираю отца. Гудки в трубке отдаются еле слышным эхом, а потом где-то далеко-далеко я слышу папино «алло».

– Папа, срочно спускайся в холл. Тома арестовали, его везут в участок!

– Что? – ошарашенно кричит он. – Арестовали?!

– Да, у них был ордер! Скорее, пап! Я спускаюсь.

Бросив трубку, я вылетаю в коридор, а потом в вестибюль. Сквозь прозрачные двери входа я вижу, как Тома ведут в наручниках прямо под фотовспышками папарацци. Они лезут друг к другу на головы, пытаясь сделать лучший кадр, и охране отеля приходится удерживать их, не давая наброситься на конвой. Тома садят в полицейскую машину как раз тогда, когда ко мне подбегает отец. Без слов он берет меня за руку и тащит на улицу. Прицелы фотокамер устремляются на нас, яркие вспышки ослепляют до боли в глазах. Журналисты что-то спрашивают и говорят, но мы игнорируем их, скорее протискиваясь к проезжей части и прикрывая лица руками. Отец открывает дверь черной тонированной машины, дежурящей здесь специально для посетителей отеля, и я запрыгиваю в салон. Папа садится следом.

– За полицией, как можно быстрее! – кричу я, и водитель незамедлительно трогается с места.

Когда мы подъезжаем к участку, то паркуемся следом за нужной машиной. Репортеры успевают обогнать нас, и когда выходим, они снова лезут с вопросами и тычут камерами в лицо. Я не вижу Тома, потому что нас обступили люди. Отец закрывает меня собой, расталкивая всех вокруг и пробираясь вперед. Преодолев толпу, мы оказываемся в центральном бюро департамента расследований Нью-Йорка.