Текст книги "Мы нарушаем правила зимы"

Над рекой взмыла и заметалась чёрная тень – крупный ворон с острым клювом носился вдоль берега и хрипло, испуганно кричал… Злата понимала, что Праматерь не бросала слов на ветер, но даже и теперь ей казалось, что та лишь пугала её! Тщетно. Она летала туда-сюда вдоль реки и понимала, что не знает, куда двигаться дальше. Её будто привязывали невидимые нити… Наконец она рухнула на песок. Ударившись о берег, Злата приняла свой привычный облик и побежала прочь от каменного коловрата в чащу леса. Она не пойдёт к людям, только лишь убедится, что по-прежнему может распоряжаться собой, пойти, куда хочет! Увы, лес словно смеялся над ней. Она бестолково кружила между деревьями, бежала прочь от реки, продиралась сквозь заросли, перепрыгивала овраги и балки – и снова неизменно выходила на тот самый берег, у тех самых камней! Злата устала, запыхалась, вся исцарапалась в колючем кустарнике. До сих пор она не представляла, что такое – заблудиться в лесу! Лес был её домом, но внезапно сделался враждебным и чужим.

Сколько времени она блуждала по лесу, сколько раз возвращалась к реке? Ей казалось, прошло уже целое лето, листья понемногу начинали желтеть, в воздухе становилось всё холоднее, а она продолжала идти и идти. Злата старалась выбирать путь так, чтобы удалиться от жилища сестёр, каменного коловрата, как можно дальше. Она иногда присаживалась отдохнуть, срывала ягоды черники и брусники с кустов, снимала губами капельки росы с травинок, утоляя жажду. Когда она уставала совсем, то укладывалась на мягкий мох, на ковёр из сосновых игл, а то и прямо в густые папоротники – но сон не шёл. А что, если мавки заметят пропажу и пустятся в погоню? Злата не знала, что велела им Праматерь насчёт их блудной сестры – надеялась только, что те не станут её преследовать. Раньше они никогда не пытались настигнуть её и увести силой, и даже если и встречали её, говорили дружелюбно, приглашали танцевать с ними и плавать при луне, смеялись… Нет, сёстры никогда не применяли к ней силы.

Однажды, возможно, через много дней после начала пути, между древних елей Злате почудилось, что она всё-таки вырвалась из леса, преодолела сплетение чар Праматери. И правда – впереди, за могучими стволами струился свет, ряды деревьев редели. По-видимому, там кончался лес, и начиналась дорога. И наверняка там были люди.

Злата остановилась и присела под елью. Надо успокоиться и решить – будет ли она выходить из леса? Праматерь решила припугнуть строптивую дщерь, но, как видно, не хотела быть чрезмерно жестокой. Желала проявить доброту? Злата едва не расхохоталась – никогда Праматерь не была с ними добра! Скорее наоборот, безжалостна, стоило кому-нибудь ослушаться. Правда, последний раз одна из мавок ослушалась Праматери, верно, лет сто назад. Ослушалась, потому что увидела своего возлюбленного в руках сестёр и вступилась за него. Она не позволила сёстрам его убить, а с первым лучом солнца попрощалась с ним навсегда. Она знала, какая судьба ожидает ту, что предала своих…

Злата на миг представила, что в руках сестёр-мавок оказался бы Всеслав, но тут же отбросила эту мысль. Он не человек, он волкодлак, государь обращённых – за него не стоило бояться.

Злата медленно-медленно пошла вперёд. Нет, выходить в мир людей она пока не станет, только лишь подойдёт поближе, посмотрит, запомнит это место. А если, дай Бог, увидит проходящего мимо живого человека, то хоть порадуется: чужие люди казались ей сейчас более близкими, чем сёстры-мавки и, уж конечно, сама Праматерь. Она ускорила шаг, потом побежала… Меж стволов елей блеснул свет! Злата бросилась туда, в бессилии упала на землю и зарыдала без слёз.

Прямо перед ней неспешно катила свои прохладные воды знакомая река и исполинский каменный коловрат невозмутимо возвышался на берегу.

* * *

Анна с испуганным криком вскинулась на постели: что за кошмар она видела только что? За окном еле серел ранний рассвет, рядом спокойно спала Клавдия… Анне почудился настойчивый стук за окном. Ворон?! О Господи, только бы это был он! Она сама не знала, отчего ей так важно вновь его увидеть!

Анна на цыпочках подбежала к окну и отворила ставни: оказалось, над городом стоял плотный туман, было холодно и сыро. Ворон был где-то рядом: она слышала его хриплый, надрывный, будто жалобный крик. Как странно, разве карканье ворона может быть жалобным?

– Где ты? Лети ко мне, я отогрею тебя! – позвала Анна.

Ей показалось, что рядом с окном мелькнули блестящие чёрные перья – Анна даже сумела поймать умоляющий взгляд круглых чёрных, будто гагатовые бусины, глаз.

– Тебе нужна помощь? Лети сюда, не бойся!

Но он не мог её найти, он будто ослеп в тумане… Анна протянула руки, и рукава её рубахи тотчас стали влажными от воды, а ворон, покружившись немного, стал удаляться, тяжело взмахивая крыльями. Он летел тяжело, с трудом, словно его ранили или подбили камнем. Казалось, он вот-вот упадёт.

Анна одним махом преодолела лестницу – в доме все ещё спали – и выскочила во двор.

– Спускайся ко мне, ты не можешь сейчас лететь! Я тебе помогу!

Что-то с шумом пронеслось над её головой, Анна ощутила уже забытое ласковое прикосновение чёрного крыла – в тот же миг ворон пропал из её поля зрения. Даже не улетел, а просто исчез, словно его не существовало.

Анна вскочила; она сама не знала почему, но ей захотелось бежать за птицей, бежать босиком, по городу, дорогам, полям, лесам – лишь бы догнать… Но в тумане почти ничего не было видно: пробежав немного, она споткнулась и упала возле калитки. Сверху уже раздавался испуганный голос Клаши, затем Анну подхватили заботливые сильные руки. Илья молча прижал её к груди, и легко, будто былинку, понёс в мезонин. Анна же горько рыдала, уткнувшись ему в плечо; постепенно ей стало чуть легче в его объятиях, но всё равно чувство невыносимой потери не отступало.

– Он больше не прилетит, я знаю! Он не сможет… Крыло подбито, или… Его кто-то не пускает ко мне!

Клавдия молча уложила подругу в постель, напоила присланным хозяйкой травяным чаем. Илья же стоял у окна и внимательно всматривался в туман, который не желал расходиться.

– Анюта, тебе кошмар привиделся. Успокойся, поспи ещё… – Клаша натянула было на подругу одеяло, но Анна откинула его и замотала головой.

– Нет, нет, я видела! Он летел… с трудом…

Клавдия умоляюще поглядела на Илью. Тот подошёл к их столу, взял оттуда уголь, альбом и подал Анне.

– Покажи, кого ты видела?

Ей не понадобилось много времени: таинственную птицу, бывшую её тайным другом и однажды спасителем, Анна помнила во всех мелочах.

– Да-а, это ведь тот самый, – сказала Клаша, разглядывая рисунок. – Был уже здесь. Так, верно, если дорогу знает – и опять прилетит? Просто заплутал в тумане.

– Нет-нет, он не прилетит, я чувствую, – всхлипнула Анна. – Раньше мог, а теперь…

Клавдия с жалостью поглядела на неё: хотя она и не могла понять, отчего пропажа ворона так опечалила подругу, но горе Анны было неподдельным. Клаша начала было что-то говорить, но Илья прервал её:

– А ведь я эту птицу тоже видел! Только очень давно. Там, в лесу, когда…

Анна тотчас догадалась, о чём он говорит, показала глазами на Клавдию. Эту тему для разговора пока пришлось отложить.

* * *

Позже, когда начало всходить солнце, туман понемногу рассеялся, утро стало ясным, свежим и прохладным. Анна и Илья попрощались – ему надо было спешить на работу; для Анны же этот день оказался ужасно печальным и счастливым одновременно. Слёзы по прежнему струились из её глаз, когда она вспоминала прощальный, жалобный взгляд ворона – и, в то же время, она испытывала наслаждение от мысли, что Илья теперь всегда с ней, он будет возвращаться домой каждый день, они больше не расстанутся!

Клавдия позавтракала вместе с Анной, хозяйкой и Петрушей и упорхнула в свой модный магазин. Провожая её, Анна шёпотом спросила, не хочет ли подруга представить им с Ильёй своего таинственного обожателя.

– Рано пока, – многозначительно пояснила Клаша. – Я ему сказала: Анюта мне всё равно, что сестрица родная. И если знакомиться, так только когда у нас серьёзный разговор пойдёт. И кого попало я к тебе приглашать не стану!

– Ну что же, будем ждать! – засмеялась Анна. – Надеюсь, недолго!

Клаша засмеялась, поцеловала подругу и скрылась за калиткой.

На душе у Анны немного посветлело: всё говорило о том, что Клавдия влюблена и счастлива. Общество нового друга заставило Клашу переменить давешнее цинично-неприязненное отношение к мужчинам. Сейчас же, стоило только упомянуть её кавалера, как щёки у Клавдии розовели и взгляд становился нежным и мечтательным. «Ну, слава Богу!» – подумала Анна.

Глава 9

Целый день после пропажи Елены Левашёв пребывал в сильной тревоге, вздрагивая и раздражаясь буквально от каждой мелочи. Он уехал на службу в надежде, что Элен таки прекратит дуться и вернётся домой к вечеру. Однако и вечером она не появилась; в конце концов, Владимир даже собрался обращаться в полицию. Ведь, возможно, с Еленой случилось какое-нибудь несчастье! Она, будучи такой наивной, доверчивой, неприспособленной к самостоятельной жизни – и ушла на улицу без денег и вещей!

Левашёв едва не кинулся в ближайший участок. Однако… После некоторых размышлений он передумал и решил повременить. Во-первых: зачем поднимать шум вокруг своей фамилии? Сейчас для него это весьма невыгодно – его репутация должна быть кристально-чистой. А во-вторых, даже чувствуя уколы совести, Левашёв не мог не признать: присутствие Елены в его доме во время подготовки к свадьбе с Софи отнюдь не желательно. Она будет тут путаться под ногами, глядеть на него с укором, плакать… А то и истерику закатит! Зачем ему это?! На самом деле, он ведь вовсе не гнал её из дома, изо всех сил старался вести себя так, чтобы её не огорчить! Элен сама приняла решение уйти – так почему он должен за неё отвечать? В конце концов она взрослая женщина, он ей не опекун и не папенька!

Так что Владимир коротко объявил знакомым и своим домашним, что Елена Алексеевна уехала в имение Левашёвых до конца лета, дабы поправить здоровье и прийти в себя после смерти матери. Если она вдруг надумает объявиться – ну и хорошо, а если нет… Владимир мысленно пожал плечами: так как тёщи и Анет больше нет на свете, то и беспокоиться о Елене, в сущности, некому.

* * *

И вот теперь он оказался по-настоящему свободен! Наконец-то можно было погрузиться в приятные хлопоты и предвкушение грядущих ослепительных перемен. Софья Дмитриевна Нарышкина и её блестящее семейство, где он теперь полностью принят! А уже скоро его представят государю; вероятно, это сделает сама мадам Нарышкина… Ведь даже после своего долгого отсутствия в России она осталась близким другом его величества! О, Владимир приложит все усилия, чтобы император Александр узнал и хорошо запомнил его. Ведь граф Левашёв его будущий зять!

Утопая в собственных мечтах, Левашёв, тем не менее, прикидывал: достаточно ли хорош его особняк для будущей жизни с Софьей Дмитриевной Нарышкиной? С тех пор, как он выкупил его, тут была обставлена заново столовая и гостиная, полностью переделана бальная зала, везде новые ковры, на стенах панели из драгоценного розового дерева, на окнах – бархатные шторы… Понравятся ли Софи покои Анны? Или их тоже надо будет перестраивать? А детскую?.. Ведь у них с Софи тоже могут появиться дети… При этой мысли Владимира передёрнуло: ему тотчас пришёл на память день, когда Елена производила на свет близнецов. Брр! Ни за что на свете он больше не хотел бы при этом присутствовать.

Левашёв задумался, во сколько ему обойдётся новая переделка дома под вкусы Софьи Дмитриевны, и нахмурился. Весь его капитал – собственно, это состояние папаши Калитина. Деньги Анны завещаны детям, которые будут владеть ими по достижению совершеннолетия. Никаких формальных прав на состояние Елены у него нет. Конечно, он управлял всеми калитинскими предприятиями, пока Елена жила с ним; ей и в голову не пришло бы требовать у него какого-то отчёта. А сейчас как быть?

Чёрт бы побрал этот её внезапный побег! Оставалось только надеяться, что Элен перестанет обижаться и когда-нибудь вернётся к нему. Владимир вытер холодный пот со лба. Он настолько привык к её покорности – а вот если сейчас ей вздумается потребовать свою часть отцовского капитала – тогда как? Это пробьёт серьёзную брешь в его состоянии!

Владимир перечислил про себя, чем владеет сейчас: многие из предприятий папаши Калитина он продал и обратил в деньги, для того чтобы не тратить время и силы на управление. Но оставалось всё же достаточно… Доходный дом, обещанный Денису, который Левашёв, конечно же, не собирался ему жаловать. Несколько пекарен, мельница, торговые ряды на Сытном рынке, хлебные лавки, договоры на поставки в рестораны… Несчастное имение в Стрельне Левашёв намеревался отстроить заново и тоже продать втридорога, но на это уйдёт время!

Впрочем, приданого за Софьей Дмитриевной тоже дадут немалое! А уж когда Левашёв получит повышение благодаря близости к государю…

К концу присутственного дня Владимир заспешил: он был сегодня зван на ужин к графине Нессельроде. Они с Софи собирались встретиться и серьёзно обсудить, где она пожелает провести медовый месяц. Софья всякий раз пренебрежительно отзывалась о модных лечебных курортах Европы и говорила, что они ей страшно наскучили, но Нарышкина-старшая напоминала о тревогах докторов по поводу её здоровья.

– О, нет, только не снова на какие-нибудь несносные воды! – восклицала Софья Дмитриевна в ответ.

– Софи, тебе надо беречься! – настаивала мать. – Нужно ехать на юг, туда, где тебя подлечат…

– А если я хочу на север, к белым медведям? – шутливо спорила Софья. – На самом деле, я бы поехала куда-нибудь в Норвегию! Давно мечтаю увидеть фьорды!

– Софи! – мадам Нарышкина всплёскивала руками. – Вспомни, совсем недавно ты кашляла! А если снова начнётся кровохарканье? Боже мой, это было бы просто ужасно! – она прикладывала платочек к глазам. – Граф, да скажите же вы ей!

Левашёв вместе с мадам Нарышкиной принимался уговаривать строптивую невесту. На самом деле, Софья Дмитриевна вовсе не выглядела больной и заявляла, что чувствует себя прекрасно, так что Владимир склонен был считать, что её маменька преувеличивает, как все заботливые матери.

* * *

На ужин к Нессельроде гостей собралось немного: человек пять. Владимир вошёл в роскошную, но уютную угловую гостиную, извинился перед графиней за запоздание и поискал глазами Софи. Та сидела на обитом атласом диване и беседовала с госпожой Рихтер, а Нарышкина-старшая что-то негромко обсуждала с хозяйкой дома. Впрочем, обе дамы Нарышкины выглядели грустными и растерянными. Когда Левашёв подошёл к Софье Дмитриевне, ему показалось, что недавно она плакала.

– Как вы себя чувствуете, Софи? – с тревогой спросил он, целуя её руку. – Вижу, вы печальны, утомлены.

Софи взяла его под руку и увлекла к камину, где они так любили сидеть весной: несмотря на тёплый вечер, она дрожала. Ей будто бы и вправду нездоровилось.

– Побудем здесь, Владимир Андреевич, мне совсем не хочется есть. Скажите, пусть нам сюда подадут чаю.

Левашёв сделал знак лакею.

– Не прикажете ли лучше проводить вас с маменькой домой? Графиня Нессельроде охотно извинит…

– Нет. Я нарочно дожидалась вас. Владимир Андреевич, милый, у нас плохие вести! – Софья Дмитриевна смотрела на него с отчаянием. – Понимаете, maman ездила к государю, она хотела лично поговорить с ним про меня и мою свадьбу…

– И что же? – проговорил Левашёв; от её тона его тоже пробрал озноб.

– Так вот: его величество наотрез отказался признавать нашу с вами помолвку! Он изволил гневаться на маменьку, ибо она разрешила вам ухаживать за мной! Его повеление остаётся прежним: выдать меня за графа Шувалова.

Губы Софьи Дмитриевны крупно дрожали, но воспитание не позволяло ей выдавать свои чувства при всех. Она отвернулась и, взяв с подноса чашку с чаем, принялась наливать в неё сливки… Густая белая жидкость потоком хлынула из молочника на блюдечко, а оттуда – прямо ей на платье.

– Софья Дмитриевна! Подождите! – зашептал полностью ошарашенный Левашёв.

Он забрал у неё молочник и поставил на столик; Софья же склонила голову и потерянно рассматривала запачканный светло-голубой шёлк своего наряда.

– Софья Дмитриевна! Я, признаться, не понимаю! Что же это означает для нас с вами?!

– Это означает, – голос Софи звучал теперь ровно и безжизненно, – что мне придётся выйти за господина Шувалова. А вам – не отчаиваться слишком сильно и найти себе достойную супругу.

Владимир в ужасе смотрел на неё. Сердце у него словно провалилось куда-то под колени. Как Софья может быть такой спокойной?! Или это её проклятые хорошие манеры заставляют произносить все эти страшные, равнодушные слова?! Неужели это конец? Конец всем его планам! Всё, всё было напрасно! Он рисковал, решился на убийство жены, стрелялся на дуэли, подвергал себя опасности быть опозоренным, осуждённым на каторгу – всё ради брака с дочерью императора! А тот, видите ли, одним своим словом взял и перечеркнул все его мечты!

«Господи, да чем же я так не угодил государю?!»

Оказывается, Владимир простонал это вслух. Софи покачала головой и положила руку на его запястье.

– Дело не в вас, милый Владимир Андреевич! Просто его величество принимает в моей судьбе личное участие – это знают все… Он весьма расположен к семье Шуваловых, вас же не знает вовсе. Государь сказал, что не может допустить, чтобы я вышла замуж… непонятно за кого. Прошу вас, не отчаивайтесь так! Поверьте, государь ничего не имеет против вас лично…

Софья Дмитриевна продолжала говорить что-то ещё, однако Владимир был не в состоянии ничего слушать. На глазах её блестели слёзы, голос звучал ласково, но твёрдо. В этот момент Левашёв почти возненавидел её: ну разумеется, ей-то нечего терять! Она никого не убивала, ни в кого не стреляла, не рисковала собой ради него! Не поставила на карту всё своё будущее!

Двери в гостиную были открыты, до Владимира доносились знакомые голоса, смех, французская речь, стук ножей и вилок, звон бокалов. Гости госпожи Нессельроде ужинали себе спокойно, беседовали – им не было никакого дела до терзаний графа Левашёва! Кровь бросилась ему в голову: захотелось ворваться в богато убранную столовую, смахнуть приборы на пол, разбить хрустальные бокалы, сдёрнуть со стен шпалеры и картины, разломать всю мебель!.. Сколько можно сдерживать себя, любезничать со всякими ничтожествами, каждому пытаться угодить! И ради чего?! Ради таких вот плевков в лицо! «Государь сказал, что не может допустить, чтобы я вышла замуж… непонятно за кого». Он, граф Левашёв – непонятно кто! Полный нуль рядом с этим малокровным трусом Шуваловым! Его не представят императору, он не войдёт на равных в ближний круг царя, не подружится с великими князьями, как уже мечтал…

Левашёву стало трудно дышать; он рванул на себе галстук, пытаясь сделать вдох, и неверными шагами направился к окну. Надо собраться с силами и поехать домой. Какая разница, что скажет госпожа Нессельроде? Всё равно для него всё кончено.

Владимир стоял у окна и глубоко дышал; голова у него болела и кружилась. Давно он не испытывал такого ужасного разочарования! Софи переминалась рядом с ним с ноги на ногу и поглядывала с беспокойством. Она что-то говорила про свою маменьку. Левашёв заставил себя прислушаться.

– Я тоже пребываю в настоящем отчаянии, милый Владимир Андреевич! Я говорила с maman очень дерзко! И она клянётся, что пыталась уговорить его величество, но ведь она знает его, как никто! Поверьте, мой дорогой, я люблю вас больше всего на свете. Сердце моё отдано вам…

Софи улыбнулась сквозь слёзы и положила руку ему на плечо. Левашёв в раздражении едва не смахнул её, и лишь по привычке удержал себя от такой грубости. Ещё осенью он трепетал, видя Софью Дмитриевну, изобретал тысячи способов понравиться ей, заинтересовать, влюбить в себя! И вот, надо же – всё впустую!

Должно быть, его смятение и досада отражались на лице, потому что Софья Дмитриевна взволнованно проговорила:

– Вам дурно, мой милый? Должно быть, я слишком резко высказала вам это всё! Но мне казалось, лучше объясниться сразу, дабы не отравлять вас ложными надеждами! Давайте присядем!

Они уселись на бархатный диванчик возле окна. Софья смочила свой платок водой из графина и приложила к его лбу.

– Успокойтесь, дышите глубже! Если это вас утешит, Владимир Андреевич: я буду любить вас всегда! Моё сердце останется с вами.

Да на что ему, чёрт побери, её сердце?! Ему нужны были возможности, что представились бы для него благодаря союзу с семьёй Нарышкиных! Владимир откинулся на спинку дивана, стискивая пальцами виски. Софи же со слезами на глазах погладила его безупречно причёсанные каштановые кудри.

– Хотите, я позову доктора Рихтера?

Левашёв отрицательно покачал головой, не открывая глаз.

– Владимир Андреевич! Что же я могу для вас сделать, чтобы вы не страдали так?

Он наконец открыл глаза и взглянул на неё: Софья бережно касалась его лицо влажным надушенным платочком, попутно смахивая слёзы.

В воспалённом мозгу Левашёва начал складываться кое-какой план. А вдруг ничего ещё не потеряно? Тут правда придётся поставить на карту буквально всё – но зато можно выиграть! Император отказал матери Софи в просьбе выдать её за Левашёва? Но ведь они могут пожениться и вовсе не спрашиваясь у них!

И тогда… Что же будет тогда? Если Софью и Владимира обвенчают, то никто, ни маменька, ни государь не смогут ничего изменить! Ибо перед Богом и людьми они станут мужем и женой! У них будет совершён брак, за ним последует брачная ночь… Левашёв отрывисто рассмеялся: вряд ли после этого Шувалов захочет предъявить права на бывшую невесту, даже если ему прикажут. Кому же нужен надкусанный ломоть?!

Значит, семье Софьи Дмитриевны останется только покориться и принять Левашёва в качестве зятя! И государь, надо полагать, не отречётся от любимой, хотя и незаконной дочери лишь потому, что она вышла замуж за того, кого полюбила! Ну погневается немного, ну не захочет их видеть некоторое время. А потом… Потом…

Владимир искоса взглянул на Софи и сжал её руку так, что она едва не вскрикнула.

– Вы спросили, что можете сделать, чтобы я не страдал?! Единственное, чем вы можете мне помочь, Софья Дмитриевна, это стать моей! Моей навеки, телом и душой – чтобы больше никто не разлучил нас! Иначе я не буду жить, мне незачем жить вдали от вас…

Он стиснул её в объятиях, не заботясь, что в любой момент мог войти лакей, чтобы позвать их к столу. Он принялся покрывать её лицо, обнажённые плечи и грудь поцелуями, нарочито жёстко, даже грубо, будто не имея сил владеть собой… Софья не сопротивлялась – а он старался распалить её, пробудить желание близости, видно, ещё дремавшем в этом хрупком юном существе… Внезапно она сама прильнула к нему – страстно и отчаянно…

«Вот так, вот так!» – лихорадочно думал Владимир. – «Пусть бы сейчас вошёл кто-нибудь: чем больше я скомпрометирую её, тем лучше!»

Но никто не появился, в угловой гостиной стало совсем сумрачно… Левашёв отстранил Софи и торжественно опустился перед ней на колени.

– Ты станешь моей женой, несмотря ни на какие препятствия? Скажи правду – и либо сделай меня счастливейшим из смертных, либо подпиши мой смертный приговор!

«Да что это я несу, какую-то чушь из сентиментальных романов!» – пришла ему в голову досадная мысль. – «Надо успокоиться!»

– Да, я стану твоей женой! – также торжественно ответила Софья. – Мне нет дела, что кто-то против: хотя бы и сам император, и весь белый свет!

За этими клятвами последовали новые лихорадочные объятия; впрочем, Левашёв твёрдо помнил, что сперва отношения надо узаконить! Только так, иначе его план не сработает!

Он обещал Софье Дмитриевне разработать детали их бегства и взять все хлопоты на себя. От неё потребуется только собрать необходимые вещи и договориться с горничной, которой она может доверять. Владимир увезёт Софи за город, где они смогут обвенчаться, и, наконец, сделаться мужем и женой. Затем они напишут её маменьке покаянное письмо, признаются, что не могут жить друг без друга! И, если она простит их, вернутся и бросятся к её ногам. Ну а потом, выждав некоторое время, можно будет дать знать и государю…

Продумывая это всё, Владимир отнюдь не был уверен в успехе. А вдруг император всё же потребует расторжения брака, на том основании, что семья невесты не одобрила самовольства? Хотя, Софье Дмитриевне в прошлом месяце исполнилось восемнадцать лет… Значит ли это, что она может распоряжаться собой? А вдруг священник заупрямится? Наверное, стоит скрыть, кто они такие! И постараться провести венчание как можно незаметней, подальше от города!

Софи с надеждой вглядывалась в его лицо; глаза её лихорадочно блестели. В угловой гостиной сделалось прохладно, так как камин не топился, и окно оставалось открытым. Софи замёрзла, но не жаловалась – и только, когда Левашёв ощутил, как заледенели её руки, он поцеловал её в последний раз и встал.

– Теперь нам надо идти, любовь моя. Прошу, не давай понять своим домашним ни словом, ни делом, что собираешься ослушаться маменьки и государя. Не показывай своих чувств!

«А то ещё надумают увезти её из Петербурга в Европу, тогда ищи-свищи!» – докончил Владимир про себя. Ну уж нет, на этот раз он своего не упустит! Посмотрим тогда, что скажет его величество! Левашёв мрачно рассмеялся.

* * *

Элегантное закрытое ландо выехало из города и теперь держало путь на север. Поразмыслив, Владимир решил везти Софью Дмитриевну в губернский городок Сестрорецк. Владимир в сопровождении Дениса уже ездил туда верхом и лично договорился, разумеется, инкогнито, с иереем храма святых Петра и Павла, что тот обвенчает их с Софи. Им была изобретена соответствующая жалостная история про надменных и жестоких родственников невесты, что терзают сердца влюблённых и не дают им соединиться. Батюшка растрогался и обещал помочь, а звонкие монеты ещё более укрепили их договор.

Далее осталось подгадать лучший момент для бегства и похищения Софи. Владимир считал, что надо немного выждать. Он старательно ходил на службу, при знакомых и друзьях держался скромно, выглядел печальным и больным. Те, что знал – а таких было немало – о его неудачном сватовстве, сочувствовали и пытались выражать сожаление. Левашёв же отвергал соболезнования, показывая, как тяжело ему об этом говорить.

С Софьей они почти не общались. Владимир суеверно не желал представлять, как они будут разговаривать с Нарышкиной-старшей после всего, что случится. Он уже не хотел ничего продумывать наперёд! Лишь бы у него всё получилось! Ещё одного страшного разочарования ему просто не перенести. А Софи трепетала перед гневом маменьки и не понимала, что Левашёву страшно докучали её опасения. Да пусть Нарышкина-старшая хоть желчью изойдёт, когда дело будет сделано! Всё равно ничего изменить она тогда не сможет.

И о Елене Левашёв старался не вспоминать. Он загадал про себя: если Элен вернётся домой до того, как он сбежит с Софи – значит, удача повернулась к нему спиной и ничего у него не выйдет! Подумав так, Владимир устыдился было, но всё равно, подспудно ожидал и боялся возвращения Елены.

Но она так и не пришла. Левашёв воспрял духом, когда до отъезда осталось всего несколько часов. Они договорились, что Софья выйдет до рассвета из дому по чёрной лестнице со своей горничной и небольшим узелком. Владимир будет ждать её на соседней улице с заранее нанятым извозчиком. Они доедут до Выборгской заставы и пересядут в ландо, принадлежащее Левашёву, на козлах которого будет Денис.

* * *

В ландо было не холодно, даже душновато – и всё равно Софья Дмитриевна слегка дрожала. Её горничная, миловидная, опрятная девица с сонным взглядом, боролась с дремотой, то и дело клевала носом. В итоге она и совсем заснула, предоставив Владимиру заботиться о своей барышне.

– Ты уверена, что она никому ничего не сказала? – в тревоге спрашивал Владимир. – Вдруг, она нас выдала?!

– Уверена, милый. Я ей своё жемчужное ожерелье подарила; ох, она и счастлива была!

Софья рассмеялась, тут же закашлялась и виновато взглянула на Левашёва. Впрочем, тот был слишком занят своими мыслями. Так, они прибудут в Сестрорецк должно быть, к вечеру. Там есть постоялый двор, где он наймёт для Софьи самую приличную комнату. А завтра утром…

Софи молчала, только куталась в бархатную накидку и изредка покашливала. Она всеми силами старалась, чтобы Владимир не заметил её нездоровья и улыбалась всякий раз, когда встречалась с ним глазами.

– Ты замёрзла? – спросил он наконец.

Софи передёрнула плечами и поёжилась.

– Так, немного… Я, знаешь, разнервничалась последние дни, а доктора звать боялась, да и маменьке ничего не говорила.

– Отчего же ты не дала мне знать?! И как ты себя чувствуешь теперь?

– У меня как будто небольшая лихорадка. Ты не беспокойся, милый, ничего страшного, а тебя тревожить зачем же? Того и гляди, ты раздумал бы бежать со мной!

Софья снова улыбнулась. Владимир вгляделся в неё пристальней: глаза невесты нездорово блестели, на щеках пылал неестественный румянец… Похоже, она и правда была больна. Чёрт побери, только этого не доставало! Левашёв едва не выругался вслух.

– Послушай, Софи. Не стоит подвергать риску твоё здоровье; давай, я прикажу повернуть назад! В конце концов, всё это можно отложить! Ты вернёшься домой, поправишься, и тогда…

– Нет, – воскликнула она. – Я этого не допущу! Я решила, что вернусь в Петербург только твоей женой, графиней Левашёвой!

Владимир уныло пожал плечами.

* * *

На протяжении пути Софье Дмитриевне становилось всё хуже, и скрывать этого она уже не могла. Владимир несколько раз предлагал ей вернуться: он был не на шутку испуган. Как она будет венчаться, если не сможет даже встать?! Но лихорадочное состояние, владевшее Софьей, давало о себе знать – на его уговоры она залилась слезами и высказала предположение, что Владимир, верно, передумал венчаться с ней, и лишь играл её чувствами! С трудом он сумел её успокоить, гадая про себя, станет ли ей лучше, когда они прибудут на место?

Увы, к вечеру стало совсем скверно. Владимир на руках внёс Софи в комнату на постоялом дворе и уложил на кровать. Комната была небольшая, вполне чистая, с хорошей постелью, сундуком, столом и креслами. Когда Левашёв вместе с горничной кутал Софью Дмитриевну в одеяло, она смеялась и что-то говорила по-французски… Денис отправился разыскивать доктора, Владимир же приложил ладонь ко лбу своей невесты и в отчаянии рухнул в кресло… Да что же за напасть?!

Завтра, рано утром, ещё до света их будет ждать священник в храме над рекой – и для Левашёва это явилось бы победой! Теперь же…