Текст книги "Против всех"

Часть пятая
Вопль Содомский

По числу научных публикаций на душу населения Россия застряла где-то между Турцией и Испанией. В рейтинге средней продолжительности жизни мы стоим настолько далеко от цивилизованных стран, что об этом грустно думать. Треть населения нашей космической державы живет без канализации и справляет нужду в выгребные ямы, увенчанные, по причине холодного климата, дощатыми будками.

Но об этих проблемах беспокоится не слишком-то большая часть населения. По каким-то причинам в списке общественных язв, вызывающих у среднего россиянина самый жгучий интерес, одну из первых строк занимает не наша технологическая отсталость или чудовищно низкое качество жизни, а проблема сексуальной ориентации. В чем состоит сама проблема, мало кто возьмется сформулировать… но вот говорили бы и говорили только об этом.

Повод для этого репортажа давно забыт и канул в пучину истории. Тогда, четыре года назад, почтенный клирик Русской Православной Церкви о. Иоанн Охлобыстин вдруг возьми да и скажи, что геев надо бы жечь в печах. Видимо, любовь к дешевой театральности как-то на время подавила в нем христианскую сдержанность и стыдливость. Это привело… да ни к чему, в сущности, не привело. Были расторгнуты одни контракты и заключены другие. Но для нас с Антоном этот второстепенный скандальчик стал поводом поговорить с некоторыми публичными персонажами о довольно важных вещах. О том, например, как незаметно и ненавязчиво иногда приходит фашизм. О толерантности и ее границах. Одним словом, о всякой всячине, которая, увы, до сих пор не утратила злободневность.

(Февраль 2015)

Содом и Baon

После громкого заявления о печах и сексуальных меньшинствах о. Иоанн Охлобыстин покинул «Евросеть» и направился в сторону BAON. Ксения Собчак и Антон Красовский прошли обратный путь, чтобы разобраться, что же стояло за словами заштатного священника

Это история погони, начавшейся с одной эсэмэски и закончившейся… читатель уж наверняка подумал – арестом, расстрелом, пытками, – но нет. Закончилось все эмэмэской. В сущности, вся современная Россия тоскливо, словно ломтик пошехонского сыра в вологодском чизбургере, затерлась между ничего не означающими словами, безнадежными обещаниями и попытками найти выход, который, как и у этого грустного бутерброда, один.

Впрочем, началось все с эсэмэски.

Красовский – Собчак: «Сейчас хорошо бы Охлобыстина сделать».

Ответ пришел только через неделю: «Не <цензура> особо про Малиса говна. Договорились с ним на вью. Охлобыстина дожимаю».

Для тех, кто живет на облаке, напомним в общих чертах предысторию. 13 декабря в Новосибирске заштатный клирик Русской православной церкви иерей Иоанн Охлобыстин призвал жечь в печах лиц нетрадиционной ориентации (так называемых содомитов). Через несколько дней о. Иоанн лишился работы в компании «Евросеть», возглавляемой Александром Малисом. А в начале января заключил контракт с компанией Baon (возглавляемой Ильей Ярошенко), избравшей его в качестве своего рекламного «лица».

С фигурантами скандальной истории авторы статьи и намеревались побеседовать. Предполагалось, что наши встречи сложатся в своего рода роман-путешествие по России – пусть даже строго в пределах МКАД – наподобие «Мертвых душ», где на горизонте, как путеводная звезда, будет маячить загадочная фигура Ивана Ивановича Охлобыстина во всем ее нелепом величии.

Спустя неделю концессионеры встретились на двенадцатом этаже гостиницы Ritz-Carlton.

Глава первая. Бар отеля Ritz-Carlton, Тверская, 3

На террасу то и дело прорываются промерзшие туристы в ментовских ушанках с кокардами, чтобы сняться на фоне кремлевских звезд, тонущих, словно в ряженке, в рыжем январском смоге. Красовский сонно ковыряется в роллах, Собчак, допивая чай, теребит свой малахитовый айфон.

– Доброе утро, а с Иван Иванычем можно поговорить? Нет? А когда бы мне перезвонить? Нет? Да?

Вешает трубку.

– Сука. Ну ладно.

Красовский: Понимаешь, – мечтательно вглядывается в окна Сенатского корпуса Кремля, – ведь мое участие во всем этом репортаже не совсем тактично. Я в некотором смысле заинтересованный участник вакханалии, а не журналист.

Собчак: Так именно этим ты привлек мой близорукий взгляд. Я всегда тебе говорила: ты единственный в нашей стране потенциальный Харви Милк.

Красовский: Ну вот я бы предпочел работать журналистом, а не Харви Милком! Мне ведь совершенно неинтересно тут бороться с Иваном Ивановичем. Мне интересно, что с ним, здоров ли? Еще мне интересно, в какой момент Малис принял решение, что все-таки хватит, да. Или это решение вообще принял не он.

Собчак: С Малисом вообще все сложно. Он правоверный еврей и для него гомосексуализм – грех против Бога. Да и с тобой самим-то мне не все ясно. Ты же вроде верующий, православный – как в тебе уживается религиозность и гомосексуальность?

Красовский: Ох, довольно сложно уживается. Мне, конечно, грустно иногда без русской литургии, но я все время напоминаю себе, что Христос по поводу педиков ничего не говорил. Его педики вообще не очень интересовали. Он обращал внимание на врунов, воров, лицемеров. Собственно, на тех, кто сейчас в нашей стране <цензура> гомиков. Ну, то есть я убежден, что не я, а Иван Иваныч скорее бы привлек строгое внимание Христа.

Собчак: А из-за чего, по-твоему, произошла эта история? Это такой пиар странный у Вани или заказуха из админочки?

Красовский: Может, и так. Мы же не понимаем, как там сейчас все происходит. Вся эта фигня про «аморальный интернационал» – это же не Пихоя, не Джахан Поллыева, или кто там речи нынче пишет. Я прямо вижу: сидит в жопу пьяный Максим Леонардович Шевченко в «Чайхоне», например.

Собчак: В «Чайхоне» он не сидит.

Красовский: Я сам с ним несколько раз сидел в этой самой «Чайхоне» в хорошей теплой компании сотрудников АПшки. И эти все терки, они оттуда, из этой «Чайхоны».

Собчак: Почему именно гомосеков решили бить?

Красовский: Потому что гомосеки – как евреи, но евреев сейчас не круто бить. Евреи – это политическая элита: Фридман, Абрамович, Малис опять же. У Малиса всегда найдется тетка – Белла Златкис, вице-президент сберкассы. Так что их бить сейчас нельзя.

Собчак: Странная логика у тебя. Как раз ты сам только что живописал, что если бить евреев, то можно занять все эти места у сберкассы. А ваших-то ради чего бить? Ради айфонов со стразиками?

Красовский: Слава богу, после войны мы живем в таком мире, где, как только начинаешь бить жидов, ты сразу проваливаешься в пропасть. Тебе нет ну совсем никакого места. Потом, Путин уж кто-кто, но точно не антисемит.

Собчак: Но гомофоб?

Красовский: А там все гомофобы. Я тебе честно скажу: я, когда там с ними работал, тоже педиков ненавидел.

Собчак: А сейчас?

Красовский: А сейчас я всех ненавижу.

(У Собчак звонит телефон. Она записывает на салфетке номер с пометкой «Охл. новый».)

Собчак: Это все, конечно, интересно, но нам кровь из носу нужно достать этого попа-поджигателя. Он от всех шифруется уже неделю.

Уже на выходе Собчак цепляется каблуком за какой-то металлический предмет. Это маленький католический крест на платиновой цепочке. Минут через десять находится хозяин креста – молодцеватый мужичок лет сорока с брюнеткой в мини-юбке.

– Храни вас Господь, ребята! Сегодня ж Крещение! Это и мне, и вам знак хороший: добро будет! Счастье!

Добро и счастье ждали друзей в магазине спортивной одежды Baon.

Глава вторая. Магазин BAON, ТЦ «Европейский», площадь Киевского вокзала, 2

Путь Baon – это путь всей России. Стопроцентно русская – наша, балашихинская – компания, назвавшаяся непонятным словом. Вещам, на которых есть надписи кириллицей, русский человек не доверяет. При этом сами вещи шьются в Китае, поскольку русский человек в состоянии шить только варежки и милицейские душегрейки. И для полного счастья в самый разгар скандала эта компания нанимает заштатного попа Иоанна Охлобыстина своим лицом и телом, точно зная, что мало им не покажется.

Мила Ермолаева, директор компании Baon по маркетингу, поссорилась из-за этого решения со всеми своими друзьями, стала на неделю самым ненавидимым персонажем гомоэротического сегмента «Фейсбука», но не сдалась. За что воевала Мила Ермолаева, она так и не смогла ответить. Тут все так: сперва кто-то придумывает дурацкую идею (ну, скажем, закон о запрете гей-пропаганды), потом все понимают, что это форменный идиотизм, а потом все дружно начинают за этот идиотизм биться до последней капли крови. Отменить решение, признать свою ошибку в России не в состоянии никто.

Возможно, они и правы. Если тут начать признавать ошибки, то, не приведи Господь, само существование этой огромной таежной слабозаселенной страны станет ошибкой номер один.

Единственное, что в России по-настоящему ищут, но никогда не могут найти, – это смысл. Все в этой огромной стране отыщется – и нефть, и газ, и духовные скрепы, – однако зачем все это здесь вдруг оказалось, почему ничего толкового эти находки русскому народу не принесли – вот она, загадка.

Впрочем, по лицам посетителей ТЦ «Европейский» было видно, что все их загадки раскрыты, не хватает только вот того розового кошелечка.

На третьем этаже, в магазине марки Baon, так любезно предоставившей экономическое убежище Ивану Охлобыстину, ждал стилист Макс Гор. Это единственный гей, удостоившийся комплимента отца Иоанна: «Макс Гор (к сожалению) действительно лучший стилист из всех представленных на нашем рынке. Уймитесь, дураки, Гор – единственное, чем вы можете гордиться. Хотя, в идеале, его бы тоже хорошо на необитаемый остров отправить. Или вылечить как-то, в принудительном порядке».

Невысокий качок с сумочкой Louis Vuitton, спрятавшийся среди прилавков с пестрым ширпотребом, Гор опасливо смотрел по сторонам. Концессионеры напали на него с ходу.

Красовский: (вместо «здрасте») Ну и что тебе говорят? Что пидорас продал интересы пидорасов? Ты знал, что он хочет тебя сжечь?

Гор: Мне просто позвонила Мила Ермолаева, директор по маркетингу, и сказала: «У нас новое лицо бренда, мы хотим, чтобы ты его снимал».

Собчак: Но когда он сказал про печи, тебе же, наверное, уже передали?

Гор: Ну, уже после съемки с Иваном…

Собчак: Не ври!

Гор: Я не вникаю, я не живу жизнью Ивана!

Красовский: Подожди, ты реально не знал об этом?

Гор: Я не знал. Я работал со своей коллекцией, я вообще дома сижу сутками, вдохновляюсь.

Красовский: Жопокрут.

Собчак: Жопокрут реально. Так знал или не знал?

Гор: Я не вникал в ситуацию. Мало ли кто что говорит, в этой стране каждый день кто-то что-то говорит.

Красовский: А после того как на тебя все набросились, начали говорить, что Гор предатель, сволочь, что из-за таких нас и вешают, – ты пошел бы стилизовать Охлобыстина?

Гор: Смотря кто бы меня пригласил.

Собчак: То есть если бы твоя подруга Мила позвала, ты бы пошел?

Гор: Да.

Собчак: Ты понимаешь, что это человек, который хочет уничтожить таких, как ты?

Гор: Да, понимаю.

Красовский: Повезло тебе, Максим, что ты гей в России. В Америке тебя бы за такую позицию сожгли сами пидоры. Взяли бы Охлобыстина на улице, мешок на голову, в машину, привезли – а там Гор привязанный. Облили бы бензином и сказали бы важно: «Так будет гореть каждый гей, сотрудничающий с тобой, Иван».

Собчак: Мракобесная подстилка!

Гор: Лени Рифеншталь с красными штанами!

Собчак: Занятно, что мы все время приходим к параллелям между евреями и геями.

Гор: Ну так это же сравнимые вещи! Будучи евреем, я…

Красовский: Ах, ты еще и еврей.

Собчак: Тесака тоже бы стал стилизовать?

Гор: Нет, конечно!

Собчак: Не понимаю, где логика? Охлобыстин и Тесак – это же сейчас практически одно и то же!

Гор: Ну, нет все-таки.

Красовский: (глядя на рекламу с Охлобыстиным в розовых штанах) Чисто стареющий гомосек из клуба «Эльф».

Собчак: (деловито перебирая меховушки на капюшонах) У меня вопрос к вам обоим, мальчики. А есть у гей-сообщества какое-то оскорбительное слово, которым называют натуралов? Ну, типа ответочки на «пидорас»? Как у хохлов – «москаль»?

Красовский и Гор: (растерянно переглянувшись, хором) Нет!

Собчак: Ну вы даете, вообще. То есть вы даже оскорбить натурала не можете? Ну, скажем, <цензура>. Короче, я поняла: пока я лично не возглавлю ваше гей-комьюнити, у вас дела не пойдут!

Глава третья. Кафе «Бублик», Тверской бульвар, 24

– Ну все, поехали в «Бублик», – сказала Собчак, – а то опоздаем к отцу Иоанну.

– А он придет? – недоверчиво поинтересовался Красовский.

– Ну, вроде должен. Baon обещал.

В «Бублике» была забита стрелка: президент Baon Ярошенко, директор по маркетингу Мила Ермолаева, Охлобыстин, Собчак и Красовский.

– Ты сейчас подожди немного, – шепнула Собчак, – Ярошенко хочет со мной что-то с глазу на глаз перетереть. Пытаются, видно, Ваню слить, ищут новое лицо компании.

– Прыткие какие, – вздохнул Красовский, пропуская Собчак вперед.

В дальнем углу уже сидел худощавый мужчина в шарфе. Мужчина был похож на эмигрировавшего в Чехословакию поляка. В морщинах, в раньше времени появившихся впадинах на щеках, в тоскливом и равнодушном взгляде – во всем его естестве сочились бессмысленность совершенного им когда-то выбора.

За столом сидел человек, рожденный, возможно, командовать фронтом, но вынужденный заниматься отшивом кальсон.

Красовский: Каким образом вам пришла идея, что новую концепцию вашего бренда должен представлять отец Иоанн?

Ярошенко: Мы выбирали человека с неким, как нам кажется, положительным имиджем, с философией, соответствующей бренду. Иван Охлобыстин – семьянин, популярный актер с высоким рейтингом, шестеро детей.

Собчак: Вот он такой положительный герой, и дальше происходит фигня – вдруг этот положительный герой говорит про сжигание в печах, пишет донос президенту и так далее.

Ярошенко: Это произошло 13 декабря. У нас уже практически обговорен контракт. Никто из нас не слышал эту речь. Какой-то скандал разрастается, и мы подумали: это прекрасно, это тот человек, который нам нужен. Это человек, который будет подкидывать…

Красовский:…дрова в печку. (Смеются.)

Ярошенко: В доме повешенного не говорят о веревках. Давайте попробуем избежать темы печек…

(Входит Мила Ермолаева.)

Красовский: Давай все разложим по порядку. Значит, 13 декабря Иван Иванович сделал заявление, 14-го утром я пишу о том, что Иван Иванович делает такое заявление. Пишу: «Мила, посмотри на твое новое лицо компании». Ты мне пишешь: «Это невозможно, он таких заявлений делать не мог, это все вранье».

Ермолаева: Я верю в слова, которые сказал Малис, если я не ошибаюсь, что Охлобыстин реально психанул, его достали. Я не знаю, что там было в самом начале.

Красовский: Там есть прямой вопрос из зала: «Как вы относитесь к гомосексуалистам?» – «Я считаю, что гомосексуалистов надо сжигать». Аплодисменты зала.

Ярошенко: Секунду, тогда «содомитов», а не просто людей с какой-то ориентацией.

Собчак: Содомиты – это, собственно, геи и есть.

Ярошенко: Нет, это, наверное, те, которые совсем уже…

Красовский: А совсем уже – это как? Несмотря на то что я гей, я не разбираюсь, видимо, в градациях.

Собчак: Дело в том, что против подобного рода заявлений нигде в мире нет законов. Единственный способ, которым общество во всех странах научилось бороться с такого рода провокациями, – это общественное порицание. Человек, заявляющий подобные вещи в Америке, в Англии, в Германии – где угодно – про геев, про евреев, про женщин или чернокожих, становится изгоем. Его перестают принимать на работу, подписывать рекламные контракты. Почему вы не внесли свою лепту в то, чтобы показать Ивану, что такие вещи невозможны и не должны существовать? Почему вы не проучили Охлобыстина за это его высказывание?

Ярошенко: Между нами и странами, которые вы перечислили, – Европой и Америкой – есть разница. Мы немножко отличаемся от них. Возможно, мы не доросли до их менталитета, а возможно, они переросли не туда, куда надо. У них одни ценности, у нас немножко другие.

Собчак: Что вы имеете в виду?

Ярошенко: То, что гомосексуальные семьи могут усыновлять и удочерять детей. Вот мое личное мнение – это неправильно. Если хочется ребенка, пересиль себя и свяжись с женщиной или с мужчиной.

Красовский: Кстати, очень многие геи поддерживают вашу точку зрения.

Ярошенко: Ура! Хоть что-то…

Собчак: Хорошо, в чем-то мы не доросли до Европы, в чем-то они переросли. Но ведь вопрос же не в обществе, а конкретно в вас. Решение по поводу Ивана Охлобыстина принимает конкретный человек – вы. И если лично вы доросли до понимания того, что фраза о сжигании в печах или донос президенту – это нехорошо…

Ярошенко: Секундочку, сжигание в печах – да. А «донос президенту»… Наше медийное лицо и наш креативный человек такой же свободный гражданин Российской Федерации, и он может выражать свое мнение. И вот он хочет статью об уголовной ответственности за мужеложство.

Красовский: Но вы против нее?

Ярошенко: Я бы проголосовал за то, что сексуальность человека – его дело, но не надо пропагандировать это.

Собчак: Слово «пропагандировать» очень иезуитское. В него можно вложить все что угодно.

Ярошенко: Пропаганда, которой нас все пугают, иногда показывает, что это не так уж и плохо.

Красовский: То есть вы считаете, что гей-пропаганда – это когда говорится, что геи – это не всегда плохо?

Ярошенко: Да.

Красовский: То есть вы считаете, что реклама Baon – это когда вы говорите, что Baon – это не всегда говно? По-моему, пропаганда – это когда говорят, что это круто.

Ярошенко: Любая пропаганда что-либо говорит, что это хорошо. И вот я хотел бы, чтобы ее не было. Это мое личное мнение как отца троих сыновей.

Собчак: То есть когда ваши сыновья спросят: папа, а вот когда двое мужчин… Что вы скажете им?

Ярошенко: Я пятнадцатилетнему уже объяснил, что на тему гомосексуализма острить не надо.

Собчак: Представляете, ваш мальчик спросит: «Папа, а почему же тогда твою компанию рекламирует дядя, который говорит, что этих гомосеков надо сжечь? Если над ними даже смеяться нельзя».

Ярошенко: А есть ли какая-то статистика, сколько людей поддерживает его высказывания?

Собчак: Большинство людей вообще против гомосексуалистов в нашей стране. Но какое это имеет отношение к вам? Если вы считаете, что даже смеяться над геями не надо, почему же вы берете в компанию человека, который не просто смеется, а призывает их сжигать? Не противоречит ли это тому, что вы рассказываете вашим детям?

Ярошенко: Потому что мои дети – один уже учится в Англии, второй собирается с этого года учиться в Англии – будут воспитываться какое-то время там, в том толерантном обществе. В нашем обществе это не нужно, мы другие.

Красовский: То есть вы отправляете своих мальчиков в такой адский евросодом, где закрытые школы, где одна педерастия, где ничего кроме этого и нет. Вы отправляете двоих своих парней в эту Англию и говорите, что мы не доросли…

Ярошенко: Евросодом – по моей версии это был Амстердам, не глубинка Англии.

Красовский: Да, Англия – это классические семейные ценности. (Смеются.) Вы отправляете туда двух своих парней, при этом вы еще сами не понимаете, то ли мы не доросли, то ли они нас переросли, но главное – нам это не надо. Зачем тогда вы детей своих туда отправляете?

Собчак: Слушайте, это же как Гиммлер, который был женат на еврейке. Он тоже с трибун кричал о том, что это люди пятого сорта, и при этом обожал свою еврейскую жену.

Ярошенко: Давайте я Гиммлера не буду комментировать.

Собчак: Ну что ж, по-моему, прекрасно. Мы, конечно, не дождались Ивана… А он недостижим для связи, да?

Ермолаева: Я общаюсь с его директором.

Собчак: А что он должен по контракту у вас делать? Только фотосессии?

Ярошенко: Нет, акции с детьми. Мы все-таки не совсем плохие, не только сжиганием будем заниматься, но еще и детям помогать. С фондом «Линия жизни». То есть не все так плохо.

Собчак: Кстати, Чулпан Хаматова была бы прекрасным таким лицом, семейным… Или она не захотела?

Ярошенко: Мы ее не рассматривали. Не тот рейтинг.

Глава четвертая. Съемочная площадка сериала «Интерны»

– Слушай, ты как хочешь, – сказал Красовский Собчак, – а я поеду на площадку «Интернов». А ты потом приезжай.

– Ладно, договорились.

Какая-то улица между ТЭЦ и путепроводом, заводские склады, неприветливые пятиэтажки из силикатного кирпича. В просвете между ними виднеется зеленый купол старообрядческой церкви. Поворот, шлагбаум, грязная жесть забора, бывший цех превратился в съемочный павильон. Там, где раньше паковали стружку, живет сериал «Кухня», а справа от входа, где когда-то стояли станки, – «Интерны». На входе расписание: Охлобыстин И. И., все дни, кроме субботы и воскресенья.

– А где Иваныч-то?

– Да на гриме, поди, – не обращая на нас внимания, бросает ассистентка режиссера.

Но ни в гримерных, ни на съемках, ни в туалете, ни в буфете отца Иоанна нет.

Он исчез. Словно и не было, будто все, что пишется от его имени, сочиняет какая-нибудь Крис Потупчик или блогер Политтрэш между селфи и борщом.

Звонит Собчак: «Ну что там?»

– Ничего. А у тебя?

– Едем к Малису, он нас ждет.