Текст книги "Избушка на костях"

– Не вздумай!

Я хотела закричать, но из горла вырвался лишь хрип. В нем едва-едва угадывались слова.

– Так будет правильно.

Тим взглянул на меня – открыто, смело, внимательно, так, как умел только он. В его глазах я рассмотрела лишь одно – приговор. Не было в них больше ни тягучей нежности, ни скрываемой заботы. Привычное спокойствие друга обернулось холодным равнодушием, ножом вспарывающим грудь.

– Отпусти!

Тим шагнул в воду и потянул меня за собой. Ледяной поток обжег голые ступни.

– Вода, Василиса, смывает все преступления.

Я оглянулась. Пустынный берег непривычно глубокой реки остался позади. Сарафан намок и кандалами тянул меня вниз. Тим вдруг остановился, обернулся и резко обхватил меня за плечи. Наши взгляды на мгновение встретились, а затем я, повинуясь крепким рукам Тима, с головой ушла под воду.

Все звуки стали глуше. Грудь сдавило, обожгло. Я забилась всем телом, силясь вырваться и сделать жадный вдох. Перед глазами застыло лицо Тима, и в его холодном взгляде я находила то, что искала всегда, – спокойствие. Веки тяжелели, жизнь уходила из меня сильными, жаркими толчками.

– Эй! – приглушенно донеслось до меня. – Что ты делаешь?

Тим ненадолго отпустил меня, и я, откашливаясь, хватаясь за шею руками, вынырнула на поверхность. В ушах звенело, горло и грудь горели, каждый вдох сопровождался болью, будто я глотала расплавленный металл.

Вдалеке на берегу стоял невысокий старец в простой рубахе и штанах. Его лицо потемнело от загара, седые волосы были собраны позади в хвост. В одной руке он держал рыболовную сеть, другой указывал на нас.

– Что ты с девкой делаешь?! Утопить надумал?

– Помогите, – прохрипела я из последних сил. – Помогите!

– Не девка это, – отрезал Тим. Его ладони снова сомкнулись на моей шее. – Ведьма она. И место ей на самом дне.

Робкий огонек надежды, затлевший внутри меня, погас. Вместе с ним, казалось, я и сама умерла.

– А, ну ладно, – сказал старик. – Раз ведьма…

Когда руки Тима надавили на ключицы, заставляя снова погрузиться под толщу вод, я не сопротивлялась. Отчаяние холодной змеей обвило меня с головы до ног. Его кольца сдавили ребра, и я прикрыла глаза. Где-то совсем рядом замаячила темнота. Она пахла теплом матушки и тонким ароматом трав на заре. Ее было так легко принять. Всего лишь перестать сопротивляться и…

Ладонь обожгло болью. Не той душевной, что терзала мое сердце, но и не такой тягучей, ноющей, от которой я мучилась, пока брела за Тимом. Боль каленым железом впилась в кожу. Так, словно Красно Солнышко снова коснулся моих пальцев, принимая угощение.

Красно Солнышко!

Все вокруг меня перевернулось, словно от кувырка головой вперед, и среди темноты, ужаса и отчаяния медленно проступило то, что прежде было скрыто, – правда.

Перед мысленным взором замелькали лица: Тима, Красна Солнышка, Дня… Так вот, значит, как жестоко испытание? Я резко распахнула глаза.

Лента, до этого сжимающая запястья, вдруг оборвалась. Я оттолкнула Тима, поднялась на ноги и, тяжело дыша, взглянула на берег. Там по-прежнему стоял старик и, скрестив руки на груди, смотрел на меня.

– Кто, – тихо, почти шепотом начала я, – набирает силу в темноте? Кто наводит морок, способный сломить, стереть в порошок человеческую душу?

Тим застыл. Его глаза сделались пустыми, руки повисли вдоль тела, словно у тряпичной куклы. Верно, ведь настоящий Тим где-то далеко.

– Кто же, ведьма костяная? – весело спросил старик.

Он выпрямился и отбросил в сторону рыболовную сеть. Та рассыпалась серебряными монетами, звонко опавшими на каменистый берег. Вместо простой рубахи и штанов на незнакомце теперь сидел пошитый по фигуре кафтан из черного бархата. За спиной развивался тяжелый белый плащ.

– Только один брат Красна Солнышка может вытащить человеческие страхи наружу, сделать их яркими, почти настоящими, словно те и правда из плоти и крови. – Порыв ветра едва не сбил меня с ног, но я устояла. Обхватила ладонью деревянную куколку на груди и твердо закончила: – Имя этому брату – Ночь.

Мой голос под конец набрал силу, и последнее слово гулким эхом разлетелось по округе. Старик на берегу рассмеялся. В его морщинистой руке появился черный посох, и Ночь, продолжая веселиться, ударил им о землю. В тот же миг реку заштормило. Над моей головой зависла огромная волна прежде спокойной воды. И прежде чем я успела что-то сделать, обрушилась на меня.

Я проснулась от собственного крика, разорвавшего ночную тишину.

– Василиса, тише, тише!

Кто-то обнял меня и прижал к себе. Я забилась в этих объятиях, в которых угадывался легкий аромат аира.

– Что случилось? – Тим отпустил меня и теперь взирал с недоумением и настороженностью. – Ты пришла в себя?

– А… Что?

Я судорожно оглянулась. Позади смутно белел ствол поваленной березы. Чуть в сторонке валялся наплечный мешок Тима, немного левее отдыхал Ветерок. Его бока все еще влажно лоснились от пота.

– Я очнулся, а ты лежишь на земле без памяти. Пытался привести тебя в чувство, но все без толку. День исчез, его нигде нет.

Конечно. Ведь с уходом Дня я провалилась в морок, навеянный его братцем. Неудивительно, что костей тех, кто не добрался до Бабы-Яги, было так много, что на избушку хватило!

– День не вернется, – тихо ответила я, стараясь унять дрожь в руках. Взгляд упал на ожог, оставленный пальцами Красна Солнышка, и я с благодарностью коснулась до сих пор пылающей кожи. Не зря, не зря я поделилась единственным яблоком! – Братец его, Ночь, тоже мне повстречался.

Лицо Тима медленно заледенело, а затем на нем проступило то, что раньше я видела редко, – изумление. Оно отразилось в глазах друга, сверкнуло где-то на дне и заставило его тихо проговорить:

– Ты повстречала обоих братцев и выстояла?

Я неуверенно огляделась. Темнота отступала, ее место занимала утренняя заря. В кронах деревьев уже мелькали первые птицы. Шорох их крыльев и робкий щебет наполняли тишину верно и сноровисто, как заботливая хозяйка – корзину спелыми яблоками.

– Кажется, да.

С моих губ сорвался прерывистый вздох. Тим смотрел на меня бесконечно долгое мгновение, а затем притянул к себе и сжал в объятиях. Камень, лежавший на моей груди, рассыпался пыльной крошкой. Я уткнулась в плечо Тима и заплакала от облегчения.

Испытание, изматывающее, выворачивающее душу, осталось позади. Рассвет вымывал его из памяти, как набегающая на берег волна – рисунок на песке.

По траве побежали тени, одна из них, словно игривая ящерица, лизнула мою щиколотку. Я вздрогнула, ясно осознавая одно: все самое сложное еще впереди.

Глава 5

Красно Солнышко не обманул. Действительно, изматывающая дорога до избушки заняла всего день да ночь. Сразу после того, как я повстречала братца в черном бархатном кафтане и осталась жива, наш путь подошел к концу. Стоило нам покинуть поляну с поваленной березой и верхом на Ветерке углубиться в лес, как за ближайшим же поворотом показалась наша цель.

С моих губ слетел прерывистый вздох. Я крепко обхватила за пояс Тима, прижалась к его спине, но не отвела взгляда от избушки. Слухи не лгали: она действительно была из костей. Основание – из скелетов ног, чьи пальцы когтями вспороли землю, стены – из россыпи рук, сцепившихся между собой. Иногда ладони разжимались и встряхивали запястьями, словно уставали держать вес дома на себе. В эти мгновения в мелких прорехах, как в щелку, можно было рассмотреть убранство избушки. На крыше, обкатанные до режущей глаз белизны, сверкали черепа. Избушку окружал частокол остро заточенных, словно копья, костей. На калитке вместо замка висел рот с подпиленными зубами. Над ним зияли пустые глазницы.

– Добрались, – проговорил Тим, но в его голосе не прозвучало радости.

Он медленно спешился и помог спуститься на землю и мне. Ветерок испуганно заржал, мотнул тяжелой головой и даже сделал шаг назад, когда Тим потянул за поводья.

– Тише-тише! – Друг попытался успокоить коня. – Все хорошо.

Прозвучало наигранно, словно заверение купца, продающего на ярмарке завалявшийся товар. На короткий миг я пожалела, что отправилась сюда, на край леса, да еще и Тима за собой поволокла. В душе соблазнительной сладостью карамельного петушка на палочке мелькнуло малодушное желание уйти восвояси. От резкого шага деревянная куколка под рубашкой покачнулась и чуть царапнула нежную кожу. Тут же я дернулась вперед, как если бы кто-то толкнул меня в спину. Пути назад нет. Глубоко и жадно вздохнув, словно перед нырком в глубину омута, я направилась к калитке. Шелест шагов по траве заставил пустые глазницы вспыхнуть зеленым колдовским огнем. Они жадно впились в меня, и я, грезя покончить со всем поскорее, бездумно потянулась к замку. Клацнули острые зубы, и на белоснежные кости упали алые капли моей крови. Я вскрикнула и отдернула руку. За спиной мгновенно оказался Тим. Он сжал мое плечо, привлекая меня к себе.

Белые пористые кости впитали красные кляксы, будто сухая земля – драгоценную влагу дождя. Глазницы снова вспыхнули, но теперь оранжево-багровым цветом. Челюсти щелкнули, рот сомкнулся, а затем упал на траву, к моим ногам. Я брезгливо оттолкнула его ногой, и он укатился куда-то в сторону. Калитка с противным, лязгающим звуком, пробирающим до мурашек, распахнулась, обнажая утоптанную тропинку к невысокому, трехступенчатому крыльцу.

Как завороженная, я сделала шаг вперед. Неуверенность отступила, мои движения стали порывистыми, торопливыми. Тим едва поспевал за мной. Не оборачиваясь, я услышала, как калитка захлопнулась, словно клетка, в которую угодила добыча. Ветерок снова испуганно заржал, но волнение, исходившее от коня, едва добралось до моего затуманенного разума.

Ступень, еще одна… На последней я чуть подрагивающей рукой потянулась к двери, но та, поскрипывая, словно старое дерево на ветру, распахнулась сама, едва не щелкнув меня по любопытному носу. В дверном проеме, зиявшем, словно ощеренная пасть, появилась высокая статная женщина. Ее черное бархатное платье с широкими рукавами и прямым подолом было расшито золотыми нитями. В проймах виднелась нижняя шелковая рубашка – тоже черная. Пояс, украшенный цветным стеклом, подчеркивал тонкий стан. Округлый, распластанный по плечам воротник на оттенок светлее, чем платье, – ну точно цвета неба перед рассветом – был отделан темно-синими драгоценными камнями. Их блеск ослеплял, и я, чуть прищурившись, сделала шаг назад, чтобы получше рассмотреть незнакомку. Белая, не познавшая загара кожа, соболиные брови вразлет, светлые, как подтаявший лед, глаза. Волосы, отливающие серебром, убраны под треугольный венец. Его жемчужные нити перемежались с серебряными гроздьями и спускались по обе стороны от красивого, точеного лица, чуть касаясь слегка тронутых румянцем щек.

– Явилась не запылилась, – проговорила она без удивления или злобы. В словах ее сквозила легкая усталость, но взгляд оставался тверд и ясен. Льдистые глаза смотрели на меня, а казалось, прямо в душу. – Зачем пришла?

И снова в ее вопросе не было ни насмешки, ни вызова. Незнакомка задумчиво сложила руки на груди, обнажив серебряные браслеты на тонких запястьях, и склонила голову набок.

– Я…

Слова не шли с языка. Что-то внутри подсказывало: ошибиться с ответом нельзя. Растерянная, я несколько мгновений стояла как вкопанная под изучающим взглядом незнакомки.

– Бабу-Ягу ищу, – наконец выдохнула я.

Незнакомка даже не пошевелилась. На ее лице, не тронутом морщинами, медленно растекалось равнодушие. Сердце екнуло и упало в пятки, как у перетрусившего зайца. Не то! Не то я сказала!

– Зачем ищешь ее? – уже более прохладно поинтересовалась незнакомка. – Какой тебе прок от нее?

Ее взгляд чуть сместился и прошелся, словно ощупывая, по стоящему позади Тиму. На высоком лбу ненадолго пролегла складка, которая исчезла, уступив место тонкой полуулыбке.

Рука Тима все еще лежала на моем плече, и я обхватила его пальцы, ища утешение в простом прикосновении. Тепло его кожи уняло панику в голове, мысли перестали носиться, словно вспугнутая стая черных воронов.

Правда. Вот та монета, которой я должна расплатиться на пороге избушки.

– Я шила вместе с мачехой и сестрами, – тихо обронила я, не поднимая глаз от кожаных сапожек незнакомки, выглядывающих из-под ее подола. Словно снова перенеслась в тот вечер, увидела, как капля алой крови тягуче сорвалась с пальца и упала на огарок зашипевшей свечи. – Было поздно, темно…

– Так-так, и что с того?

Как объяснить то, чего и сама не понимаешь? Меня передернуло, словно от холода.

– Свечи потухли, – еще тише, почти шепотом ответила я, по-прежнему не глядя на незнакомку. – Мачеха пыталась зажечь их, щелкала лучиной, но все без толку.

– Так ты за светом ко мне пришла?

– За ответами.

Поднявшийся ветер закружил подол моего сарафана и бросил в лицо горсть старых, полуистлевших листьев, невесть как сохранившихся с прошлой страды. В глазах незнакомки зажглось неуемное, кошачье любопытство. Взгляд, которым она меня одарила, смягчился.

– Ко мне всякий люд ходит, – задумчиво проговорила она. – Кто-то себя ищет, но им я не помощница: тем только зеркало в руку взять, и все поймут. Да только тяжела для них ручка того зеркала… Кто-то жаждет узнать правду. Таких тоже много, но не поймут они, что правды этой, как соломы в стогу, – выбирай любую. Есть и те, кто грезит помогать. Вот только им, прежде чем лезть к другим, с собой бы разобраться. Много, много всякого люда ко мне заглядывало… Но за ответами лишь ты одна пришла. Как тебя звать-то?

Дыхание сбилось. Выговорить имя получилось лишь с запинками:

– Вас-с-силиса.

– Ну что ж, Василиса. – Незнакомка посторонилась, словно пропуская меня внутрь. – Меня зовут Ягой. Проходи, коль за ответами пришла.

Я во все глаза уставилась на ту, кого в народе прозвали Бабой-Ягой. Неужто это она предо мною? Ни морщин, ни бородавки на носу, ни сгорбленной спины! Злые языки болтали, что в избушке на краю леса живет вредная старуха, но та женщина, что я видела, была молода и красива.

Словно подслушав мои мысли, Яга хмыкнула:

– Ты изумлена? Да ну брось, пустое! Мир большой и полнится диковинками: смешными, страшными, удивительными – на любой вкус и кошелек.

Я растерянно кивнула, плохо понимая, о чем толкует Яга. Мимолетно в памяти всплыли слова Красна Солнышка о знаниях, что как монеты. Я уцепилась за эту мысль, словно за хвост неуловимой жар-птицы, но почти тут же выпустила из пальцев. Тим напомнил о себе легким покашливанием за спиной, и я вспыхнула, вспоминая, что стою на крыльце не одна. Острое смущение разбавило пряное, опаляющее чувство вины: прежде о друге я не забывала даже на мгновение.

– Со мной друг, – негромко сказала я. – Впустишь нас двоих?

Яга чуть выглянула из проема, будто желая рассмотреть Тима получше. Жемчужные нити венца мелодично зазвенели, когда она покачала головой.

– Друг-то он друг, кто же спорит, вот только… – Яга резко, словно топором рубанула, оборвала себя. Вскинула голову, всматриваясь в небо, по которому все ближе к зениту подкрадывалось солнышко, и отмахнулась: – Ладно, о том позже. Да и в болтовне, если уж как на духу, смысла нет. Как будешь готова, правда сама откроется тебе. Сундучок-то без замка.

Яга проговорила это быстро, будто выпалила скороговорку, и, отступив вглубь сеней, поманила меня за собой.

– Какой сундучок? – Я с недоумением моргнула. Что-то останавливало меня от последнего шага, и я так и мялась на пороге. – Что за правда?

И растерянно обернулась к Тиму. По его лицу нельзя было ничего прочесть. Он словно спрятался за деревянной резной маской, скрывающей любые чувства. Даже глаза опустил в пол, изучая щербинки на ступеньках крыльца.

– Друга-то своего не забудь, – донеслось до меня из избушки. – Как его имя?

– Тимор, – громко ответил Тим, впервые за всю эту встречу подавая голос.

– Ти… Мор, – повторила Яга, словно смакуя тягучий цветочный мед. – Тебе подходит.

Я поймала взгляд Тима – встревоженный, острый, как кинжал на его поясе, и полный непривычного, чуждого ему смирения. Я так часто смотрела на мальчишек, которые бросали в меня камни: знала, что это неизбежно, злилась, убегала, но не могла ничего изменить. От дурного предчувствия по спине заброшенным за шиворот снежком прокатился холодок.

– Пойдем, – тихо сказала я и взяла Тима за руку. – Я обо всем позабочусь, обещаю.

Тим тряхнул головой, прядка медных волос упала на щеку, и меня, словно вспышкой, ослепил звонкий, как пощечина, ужас: на миг почудилось, что лицо друга прорезал тонкий шрам, а сама кожа пошла мелкими трещинками, как разбитая глина. Я моргнула, и все исчезло. Солнце, нырнувшее в тучу, выбралось на безмятежную синь неба. Тени разбежались. Передо мной снова стоял друг, на губах которого таилась привычная усмешка.

– Я знаю, – негромко сказал он и ни к месту добавил: – Чему суждено, то случится.

Тим сплел наши пальцы и первым перешагнул порог избы, потянув меня за собой. Я нахмурилась, всем нутром чуя одно: все, к чему я привыкла, все, что знала, осталось за закрывающейся дверью. Где-то на том трехступенчатом крыльце из выбеленных зноем и морозом человеческих костей.

* * *

Избушка встретила нас ароматом трав и… свежих блинов.

– Завтрак на столе, – откуда-то из глубины избушки сказала Яга. – Поторопитесь. Скоро другие гости явятся.

– Будут еще гости? – шепотом спросила я, но почему-то у Тима.

Тот с недоумением передернул плечами и со скрываемым напряжением огляделся.

Изнутри избушка была больше и просторнее, чем казалась снаружи. На высоком расписном потолке притаились луна и звезды с одной стороны и солнце – с другой. Присмотревшись, я приметила двух братьев Красна Солнышка на черном и белом конях. За спинами Дня и Ночи развевались плащи. Дорогие ковры на полу приглушали шелест шагов. На ровных белых стенах, как рябь на воде, то проступали, то исчезали сложные цветочные узоры: это человеческие кисти сплетали и расплетали пальцы, создавая причудливый орнамент из высохших костей.

Мы миновали сени, горницу и оказались в трапезной – непривычно светлой. В большие резные окна, прикрытые полупрозрачными занавесками, заглядывало солнце. Его яркие лучи скользили по гладкому деревянному полу и золотистыми завитками играли на расшитой скатерти на высоком столе. Таком длинном, что он протянулся вдоль всей стены.

За столом, попивая чай из большой кружки, сидел молодой мужчина. Его волосы цвета зрелой пшеницы, обрубленные по плечи, чуть топорщились на макушке. Атласная рубашка (заморская, не наша) с мелкими жемчужными пуговичками была расстегнута почти до самой широкой груди, на которой покачивался какой-то оберег на тонкой цепочке. Рукава закатаны до локтей, обнажая покрытую золотистым загаром кожу. При виде нас он отставил в сторону пузатую чашку с дымящимся чаем и приподнялся. Темно-синие штаны на нем оказались узкими и бархатными, сшитыми умелой мастерицей, но тоже не по нашей моде.

– Душа моя, кто это к тебе пожаловал?

К тебе пожаловал. Не к нам. Хозяин дома так не скажет.

Голос у незнакомца был мягким, ласковым. Ну точно у кота, мурчащего над миской сметаны.

– Ведьма костяная с другом, – спокойно ответила Яга. Она уже уселась на лавку и теперь нетерпеливо махнула и нам. – Ешьте, пока не остыло.

Накрытый стол поражал изобилием: тут и обещанные блины со сметаной, вареньем и медом, и пироги с рыбой и ягодой, и огромный каравай, и яблочная пастила. Во главе всего этого пира стоял начищенный до блеска самовар. Мы с Тимом переглянулись и не сговариваясь опустились за стол, поближе к пирогам. После долгого путешествия нас обоих терзал голод.

Я набросилась на угощения с жадностью голодного волчонка. Пирог с ягодой таял во рту, растекаясь по языку сладким горячим соком. От кружки чая, которую налил и пододвинул мне незнакомец в чужеземной одежде, полупрозрачными кольцами вился пар. Я потянулась к напитку, вдохнула дурманящий аромат чабреца и душицы и сделала глоток крепкого чая. Лишь тогда заметила на себе чужой изучающий взгляд.

– Душа моя, а наша молоденькая ведьма знает, кто ее друг?

Не убрав кружку от лица, я так и застыла с ней. Из горла вырвался кашель, но не обжегший нёбо чай стал тому причиной. Я хмуро обвела взглядом всех, кто сидел за столом: от замершего Тима с неестественно прямой спиной до Яги, задумчиво отламывающей бублик от вязанки.

– По лицу же видно, что нет, – спокойно ответила Яга и, обернувшись ко мне, резковато добавила: – Не спрашивай, пока не скажу.

– Но…

– Много будешь знать, скоро состаришься.

Я взглянула на Тима из-под полуопущенных ресниц. Тот не смотрел на меня, как будто полностью поглощенный трапезой. Сердце екнуло от обиды. Он что-то знает, но не говорит? Или его тоже сбивают с толку чужие намеки и недомолвки? Почему он все время молчит?

– Прямая, как стрела, – подмигнул мне незнакомец. Его зеленые глаза цвета первой листвы озорно блеснули. – Не принимай близко к сердцу, свет очей моих. Яга всегда говорит что думает. Что с ведьмы взять, да?

– А ты… – Я сделала глубокий вдох. Мысли подернулись дымкой, словно поле перед рассветом, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы речь звучала ясно и чисто. – Колдун?

Он рассмеялся – громко, раскатисто. Его широкая улыбка, подобно вышедшему в пасмурный день солнцу, озарила комнату, и на душе тоже потеплело. Мои плечи чуть расслабились, как если бы я ненадолго скинула с них груз, что все это время тащила с собой.

– Нет, свет очей моих. Ворожить только Яге под силу. А я при ней… – Он запнулся, искоса взглянул на хозяйку дома, равнодушно макающую бублик в кружку с чаем, и беспечно, словно зерна в землю, бросил: – Зови меня Кощеем.

Слова его упали в тишину, повисшую между нами. Она душила, сдавливала горло, но, прежде чем я успела разрубить ее оковы резким, обжигающим, словно каленое железо, вопросом, Яга посмотрела в окно, откуда донесся шум, и проговорила:

– Дорогие гости пожаловали. Как всегда, не вовремя… – Она досадливо цокнула языком и обратилась ко мне: – Слушай внимательно и запоминай. В твоей крови таится колдовство, ты им пропитана насквозь, как сад во время страды ароматом яблок. Таких, как ты, называют ведьмами костяными.

– Откуда это во мне? – вырвалось у меня. – Я никогда…

– От матери. – Яга пожала плечами, но взгляд ее потемнел, словно мыслями она унеслась куда-то далеко. – Сильная она была ведьма, многое могла…

При упоминании матушки у меня перехватило дыхание, перед глазами все поплыло. Не было ни дня, чтобы я не тосковала по ней. Старалась поменьше вспоминать, находя утешение в забвении. Но сейчас словно кто-то взбаламутил реку памяти, по воде пошла рябь, и в неспокойном отражении передо мной предстала матушка: такая, какой я запомнила ее до проклятой хвори, – ласковая, спокойная, с улыбкой, притаившейся в синих глазах. Подобно суденышку, угодившему в шторм, меня понесло по волнам. Я силилась выдавить хоть слово и не могла. Из водоворота чувств, как из-под обломков корабля, меня вытащил Тим. Его рука нащупала под столом мою ладонь и крепко ее сжала, согревая своим прикосновением.

Я моргнула, отгоняя морок прошлого, и взглянула на Тима. Его мрачный, решительный взор заставил меня очнуться. Он словно влил в мою душу часть своей силы. Ту, на которую я всегда опиралась.

– Ты знала матушку, – проговорила я скорее утвердительно, чем вопросительно. – Откуда?

– Все ведьмы костяные знают друг друга, – ответила Яга и со вздохом добавила: – Она учила меня.

Я сжалась, как от удара исподтишка. Неверяще уставилась на Ягу и выдохнула:

– Она…

На губах Яги промелькнула кислая, как забытый на солнце суп, улыбка.

– Рано ты пришла, Василиса. Ох, рано! Выгнать бы тебя, но ведь пропадешь. А я перед твоей матушкой в долгу…

– Ты тоже ведьма, так? – прямо спросил Тим у Яги, впервые подавая голос. – Возьмешь Василису в ученицы?

– То не тебе, а ей надобно спрашивать.

Взгляды всех троих скрестились на мне. Значит, вот оно как? Баба-Яга такая же, как и я сама? Она научит меня колдовству, как когда-то матушка научила ее?

От этих мыслей голова шла кругом. Я принялась бездумно обводить узоры на расписной скатерти.

– Верно, не торопись. На гостей сначала погляди, – с одобрением сказала Яга и поднялась из-за стола. – Скатерть-самобранка, благодарствую тебе. Убирай угощение.

В мгновение ока на столе не осталось ни крошки от того сказочного пиршества, к которому мы с Тимом присоединились: исчезли и пироги, и блины, и надкушенный каравай, и начищенный медный самовар… На пустом столе озером раскинулась лишь расшитая алыми цветами скатерть.

Поймав мой ошалелый взгляд, Кощей подмигнул мне:

– Ты привыкнешь к чудесам, золотце. Здесь они таятся за каждым углом.

Тишину разрезал шорох крыльев. Мимо меня пронесся черный смерч, в котором я, отшатнувшись, узнала ворона. Наглая птица уселась на плечо к Яге и громко каркнула, глядя мне прямо в лицо.

– Тише-тише, родной. Все свои.

Стены избушки сотряслись от сильного удара. Яга хмуро свела брови, а Кощей, раздвинув занавески, едва ли не по пояс высунулся в окно.

– Кто тут ломится? – грозно крикнул он и тут же смягчился. – Ты, князь мой яхонтовый? Не ломай двери, не гневи хозяйку. Сейчас сами отопрем.

– Встреть гостей нетерпеливых, – сказала Яга, почесывая брюшко ворону. – А мы подождем их в горнице.