Текст книги "Академия Весны"

Глава тринадцатая
Избавление

ИЗБАВЛЕНИЕ

Спасение, освобождение от какого‐либо физического, магического, энергетического воздействия.

Ее глаза похожи на розовое золото с россыпью драгоценных камней. Это все, о чем думает Рейв, пока она поет. Он не слышит мелодии, не знает языка. Это не пинорский, это не похоже на их нудные однообразные молитвы. Это не похоже на траминерские заклинания. Это песня, самая настоящая, и руки, которые его держат, передают песню через кожу в вены, она стремится к сердцу.

Рейв не может сказать, что это магия, что он под гипнозом или вроде того. Он все осознаёт, но не хватает сил заткнуть сирене рот, потому что становится легче. Боль отпускает, проходит озноб, к щекам приливает кровь, Рейв чувствует даже это. Он закрывает глаза, но будто продолжает видеть розовое золото, отпечатавшееся у него на сетчатке.

Руки с тонкими прохладными пальцами касаются его слишком невесомо, хочется, чтобы сжали крепче. Хочется вобрать в себя еще больше успокаивающей, трепетной магии, которая делает так хорошо. Без чертового зелья, которое, кажется, травит не хуже болезни. Просто какими‐то строчками, песенками, словами.

– Как ты это делаешь? – Ему хочется спать. Он концентрируется на прохладных пальцах, которые его держат, цепляется за них, чтобы не сползти на пол.

– Тсс… – опять шепчет иная, касаясь теперь его волос.

Становится еще легче. Совсем легко. Рейв будто в невесомости, и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она точно знает, что и где болит, и ее песня исцеляет.

– Как?

– Не знаю, – отвечает она. – У меня нет учебника по сиреноводству…

– Откуда ты узнала, что сможешь?

– Если у меня болит голова, я могу себе помочь. Предположила, что смогу и тебе. – Ее пальцы перебирают его волосы осторожно, но без страха или настороженности. Она прекрасно понимает, что он полностью в ее руках.

– Не нужно эксп…

– Да брось. Лучше скажи спасибо! – смеется она над ним, в ее голосе снисходительность.

Рейв заметно лучше выглядит. Щеки заливает светлый румянец, грудная клетка медленно поднимается и опускается в ровном спокойном ритме. Он проводит рукой по волосам, зачесывает их назад, но пара прядей упорно падает на лицо, а их с Брайт пальцы сталкиваются, и она дергается, чтобы убрать руку, но не делает этого. Соприкасаются только подушечки, не больше. И Рейв очень хочет открыть глаза и посмотреть на выражение лица Брайт Масон, но только крепче сжимает веки, так чтобы под ними заплясали огненные круги и мушки.

– Ага… – пересохшими губами произносит он, сглатывает и расслабленно откидывает голову.

Он уверен, что сейчас она отдернет руку и прекратит перебирать его волосы, но она решительно отодвигает его пальцы и продолжает делать то, что делала.

– Это та самая болезнь, которую лечит отец?

– Что‐то вроде того.

– Но ты же постоянно пьешь зелье?

– По большей части да. Зелье или таблетки – одна дрянь. Что? Неприятно в моей шкуре? – смеется он.

Брайт Масон теплая, и Рейв концентрируется на этой мысли. Он не хочет открывать глаза и определять, насколько она близко, не хочет портить все и опять рычать на нее. Сейчас всё более-менее нормально. Болееменее стабильно. Стабильно тяжело. Он очень не хочет осознать, что из видения в окне напротив девчонка превращается в реальное существо. Оно дышит, говорит, касается. Оно настолько близко, что начинает вводить в искушение, как материализовавшийся сон. Это опасно и чревато неприятными последствиями, и тут совершенно по‐детски можно затыкать уши и глаза, вопить: «Если я не вижу, значит, этого нет!»

Увы. Пока план именно такой.

– Я не делала ничего специально, если ты об этом.

У нее очень хриплый голос. Неестественно глубокий, сухой, будто обработан какими‐то чарами или вроде того. Она звучит потусторонне и завораживающе, даже когда совсем не старается, и это необъяснимо приятно для ушей.

Он вспоминает первый раз, когда услышал от нее человеческую речь, это было на крыльце Академии первого сентября. Тогда Брайт сказала: «Пошел к черту». Она обращалась к Энграму Хардину, и тот совсем не расстроился от такого милого приема, напротив, тут же заявил, что эта «цыпочка» окажется в его комнате уже к концу недели. Тогда Рейву показалось, что он ослышался, что это был просто шелест листвы или шум ветра, что‐то такое, природное, естественное.

Но чем чаще он сталкивался с Брайт Масон, тем яснее понимал, что ее голос и есть шум ветра и шорох листвы. Он не лгал ни одной нотой и был сухим как бархат и глубоким как небо. Он все чаще пытался вспомнить то, как она вопила проклятия в холле его дома, но не понимал, почему ничего не выходит.

– Да-да, конечно. Ну, надеюсь, ты уже пожалела, что ввязалась в это… – смеется он.

Она стекленеет, и ее рука, которая лежит на голове Рейва, с силой сжимает его волосы. Он распахивает глаза.

– Это как‐то по‐детски, тебе не кажется? – Он смотрит прямо на нее, знает, что это как‐то неправильно влияет на Масон, она тут же теряется.

Рейву отчасти нравится эта его мнимая власть, как будто он впервые чем‐то действительно обладает, но сама мысль неприятна. Нельзя думать об иной-сирене как о предмете для обладания. Она – ошибка. Досадная, глупая и очень грубая ошибка Ордена, который решил использовать в своих целях иных.

– Отпусти, – выдыхает он. – И проваливай, если полегчало.

– Полегчало, – кивает она.

Ее нижняя губа подрагивает, а верхняя приподнимается, обнажая ровный ряд белых зубов. Рейв изучает лицо Масон вблизи. Оно какое‐то неестественно крошечное по сравнению с просто огромными глазами. Губы маленькие, верхняя губа пухлее нижней, как бывает у детей. Волосы растрепанные, и их слишком много для такого миниатюрного тела. Она острая, угловатая, болезненно худая.

Когда Масон отстраняется, уходит и ее тепло, отпускает магия, но не возвращается боль. Зато кожа головы до сих пор болит от ее захвата. Девчонка нашаривает свою черную тонкую шапочку и натягивает на голову. Теперь нелепая бини торчит вверх гребешком, а из‐под нее – не менее нелепые кудри. Масон нацепила вместо классической водолазки с высоким горлом футболку с длинным рукавом. Ее юбка все такая же короткая. Из-под «Фоксов» сегодня торчат шерстяные бордовые носки. Нелепая, нелепая, нелепая!

Она закидывает на плечо свой рюкзак, и тот висит мешком, полупустой. Бьет девчонку по заднице, длинный хвост не надетой на плечо лямки касается пола. Нелепая! Мелкая! Рейв чувствует что‐то исходящее от нее, но не может понять. Это не страх, не ярость, не ненависть, не похоть. Что‐то неяркое, незнакомое.

– Ты уйдешь или мне тебя вытолкать? – рычит наконец Рейв, сдаваясь. Она не понимает по‐другому.

– До вечера, – говорит Масон, и за ней закрывается дверь. «Фоксы» слишком громко топают, давая понять, что их хозяйка удаляется.

– Спасибо за помощь, – выдыхает Рейв, закрыв глаза. – Мелкая…

Кто она?

– …паршивка.

До вечера! Будто у них назначено свидание.

* * *

– Привет, так, я по делу. Значит, смотри, мне предложили список из трех парней на выбор… Так, где же… м-м… вот! Ты, Листан и Якоб. Я взвесила все за и против и, в принципе, почти определилась. Думаю, что выбираю в женихи тебя. Ты как? Подумай до конца недели. – Шеннен дежурно улыбается и делает пометку в ежедневнике. Стоящий рядом с Рейвом Якоб вымученно стонет и прикрывает лицо рукой, будто за пять секунд успел устать от разговора.

Парни как раз собирались прогуляться до студенческой деревни, когда у крыльца их поймала стайка шестикурсниц. Шеннен отделилась от своей группки с решительным выражением лица и тут же набросилась на Рейва с разговором, который, кажется, долго репетировала прежде. Шеннен на него даже не смотрит, только слабо дергает подбородком чуть вверх и в сторону.

– Я подойду к тебе… так… – Она быстро листает свой ежедневник и кусает кончик карандаша. – Воскресенье… возможно, я не смогу, значит, понедельник. Отлично, подойду к тебе в понедельник и уточню, идет? – Она обводит дату в кружок.

– Окей, – пожимает плечами Рейв. – Обещаю подумать.

И Шеннен Блан, перекинув за спину длинный конский хвост, уходит. Она невероятно хороша сегодня, хотя, скорее всего, ничего нового с собой не сделала, просто обычно не приходилось с ней беседовать дольше трех секунд. У нее ровная белая кожа, мелкие пепельные веснушки на носу, минимум макияжа и почти всегда легкая улыбка на губах. Она бы ни за что не изуродовала себя истериками и злобой, как это делает Бэли Теран. Идеальный выбор.

Шеннен собранная, ответственная. Она на хорошем счету у Ордена, она все записывает в ежедневник и никогда не опаздывает, она понимает свою роль в семье Блан и следует ей безукоризненно.

– Неплохо, – тянет шокированный Фандер, стоящий рядом. – Тебе она… ну… нравится?

– Я откуда знаю?

– Но ты не против, чтобы она была твоей невестой?

– Фан, мы выпускники. У нас у всех должны к концу года появиться невесты, – усмехается Листан. – Только не говори, что веришь в вечную любовь и брак не по расчету!

– Я вообще не верю в брак. И сейчас думаю, как бы эффектно и, самое главное, эффективно пожалеть бедняжку Бэли Теран.

– Не перестарайся, ее родители уже закинули удочку на женихов, – ласково улыбается Листан и хлопает друга по щеке. – Ах, Фандер… что бы я без тебя делала… – жеманно вздыхает он. – Ты такой сильный! Защити меня! – Парни ржут, а Фандер кривится. – Но, в принципе, твой брат тоже сойдет. – И Листан разворачивается к Якобу. – Ах, Энграм, ты такой сильный… – И все четверо начинают неприлично, совершенно не аристократично ржать.

– Она крутится перед Энгом? – отсмеявшись, хмурится Фандер.

– Все крутятся перед Энгом, – закатывает глаза Листан.

– С каких пор?

– С тех, когда он три года назад переступил порог Академии. Он всегда был популярнее тебя.

– Да ладно! – Фандер морщится.

– Ну вот смотри. – Листан поправляет на переносице солнцезащитные очки. – Ты популярен только у первокурсниц, да? А он гулял в прошлом году с аспиранткой. Чуешь разницу? Твой брат не промах!

– И, кажется, зациклился на иной-сирене, – ухмыляется Якобин и кивает на парочку, шагающую от лотка с булочками.

Напряженная Брайт Масон в круглых очках и торчащей черной шапке, как воровка антиквариата, да еще и в безразмерном пальто на плечах. А рядом прилизанный, до тошноты идеальный Энграм Хардин. Эти двое садятся на лавочку и о чем‐то болтают. На лице Брайт скука, она даже достает плеер и начинает нажимать кнопки. Потом кладет на колени учебник, поворачивается к Энграму, который треплет языком не затыкаясь. Что‐то говорит. Энг кивает и начинает увлеченно наблюдать, как Брайт Масон читает книжку, нахмурив брови и кусая кончик карандаша.

– Идиллия. Эй, Рейв? – окликает Якоб.

– М-м?

– А вы и правда будете с ней разбирать библиотеку?

– Да.

– Мерзость какая… Там работы до конца года!

– Если я не убью ее раньше. Или наоборот. Дикарка. – Рейв пинает камень носком ботинка, тот взвивается в воздух вместе с облачком пыли.

– Не заиграйся, – тянет Листан в своей привычной манере. Он сплетник и прожигатель жизни, обожает всех подозревать в непристойных связях, а сам никогда ничего о себе не рассказывает.

– Спасибо за бесполезный совет, – очень тихо бормочет Рейв, рассеивая зависшую в воздухе пыль. Он делает это очень быстро, но, когда поднимает взгляд на Листана, понимает, что тот все увидел. Пылинки, будто издеваясь, сложились под действием магии Рейва в женское лицо, как обычно. – Мне пора. – Рейв разворачивается на пятках и удаляется от друзей. Ему нет необходимости смотреть, как Брайт Масон любезничает с Энграмом Хардином.

Глава четырнадцатая
Библиотека

БИБЛИОТЕКА

Учреждение, собирающее, хранящее, контролирующее (в случ. изданий, наделенных маг. свойствами) книги и периодические издания.

Даже первый месяц не подошел к концу, а Брайт уже разочарована во всей этой затее с учебой. Она с нетерпением ждет среды в надежде на что‐то более интересное, чем три пары пинорского языка и две пары вводного курса по модификациям. Ну, по крайней мере, не нужно делать домашнее задание, не придется учить словарные слова, потому что она и так их знает. И с модификациями попроще, потому что оценку за следующую пару она уже заслужила, рассказав все про лунный нож. Подумать только! Лунный нож! Детский сад. И по этой теме задали полноценную письменную работу.

Ну, по крайней мере, в среду стоит что‐то интересное под аббревиатурой ТЗД, и Брайт уже в том состоянии, когда хочет получить хоть какие‐то знания в этой «суперэлитной» Академии. Ну должен быть хоть какой‐то плюс во всей этой истории с обучением.

– Добрый вечер. – У дверей библиотеки стоит декан, и Брайт смущенно улыбается. Он здоровается по‐пинорски – видимо, это попытка уколоть за прогул пары. Все‐то он знает.

Декан не в преподавательской форме, как было во время занятий, на нем серый спортивный костюм: штаны и объемная толстовка. На ногах простые белые кроссовки. Он кажется еще проще и улыбчивее, настолько, что Брайт чувствует, как щеки немного краснеют.

– Добрый вечер, профессор, – отвечает она так же по‐пинорски.

– Готовы к отработке? – Он говорит медленно, чтобы она успевала переводить, но будто не сомневается, что ей это под силу.

– Честно говоря, с большим удовольствием пошла бы к себе и легла спать.

Столь длинное предложение удостаивается довольной улыбки, и Эмен Гаджи толкает дверь библиотеки, пропуская Брайт внутрь. Она замирает. Великолепных стеллажей, уходящих под потолок, больше нет. Всюду, словно мертвые бабочки, лежат книжные развороты, и Брайт даже удивляется, что они не разлетаются, потревоженные человеческими шагами. Обугленные полки источают запах костра и плавленой полировки. Витражи закоптились, магический фон ослаблен и словно одичал, это очень чувствуется. То и дело лица и рук Брайт касаются воздушные потоки, холодные или горячие, – это магия, освободившаяся от книжной оболочки.

– Вы знаете пинорский, – произносит Эмен Гаджи утвердительно и заинтересованно.

– Да… отец учил. Он алхимик…

– Знаю. Его книга была в этой библиотеке. Ее используют на парах алхимии как учебное пособие.

Брайт улыбается, ей бы хотелось заниматься по книге отца, но у нейромодификаторов нет в программе первого курса алхимии.

– Отец говорил на пинорском как на родном. Он сказал, что это наш тайный язык, когда мне было пять, и я сочла своим долгом штудировать пинорские словари.

– Как много талантов, – смеется Гаджи. Это могло бы быть неловко, но в его тоне сквозит сарказм. – Поиск приключений, основы хирургии и пинорский. Что еще? Чечетка? Декламирование стихов?

– Я неплохо пою, – отшучивается Брайт, а декан преувеличенно серьезно кланяется.

– Пожалуй, этот концерт я пропущу. – И они начинают смеяться.

Голоса отдаются в пустой библиотеке страшно громко, гулкое эхо возвращается и бьет по ушам.

– Итак… что нужно делать? Убираться?

– В каком‐то смысле. В библиотеке было несколько миллионов книг. Как минимум три тысячи из них содержали темную магию. Они были не о темной магии, а с ней. Это разные вещи, как вы понимаете.

Брайт кивает.

– Теперь эта магия облепила стены и не даёт их восстановить. Еще пара тысяч активных светлых книг, они летают по помещению, чувствуете?

– О да! – Брайт поднимает руку и смотрит, как молочно-белое облако концентрированной магии стремительно ее обволакивает, щекоча и охлаждая. – Что они делают?

– Жаждут общения. Их же никто не читает.

– И что с ними теперь делать?

– Темные отскрести со стен. Светлые поймать.

– А уборка? Кто сделает это?

– Библиотека сама восстановится, как только стены будут очищены, а светлые книги перестанут сходить с ума.

– И книги сами…

– Да, книги тоже восстановятся, как только их магия будет поймана. Те, в которых магии не было, подтянутся следом.

– Вау…

– Вы не бывали в магических библиотеках?

– Я никогда не думала, что они так работают… – Брайт трогает молочно-белый туман, он ластится как живой. – Как его ловить?

Гаджи вытягивает руку над туманом.

– Место, – велит он по‐пинорски, а туман возмущенно взвивается и формируется в полупрозрачную книгу. – Пошевеливайся!

И подставляет черный мешок, который достает из кармана толстовки. Книга недовольно хлопает страницами, но послушно ныряет в мешок.

– Один готов. Осталось три тысячи двести восемь светлых книг. Раз уж вы знаете пинорский, будете их ловить. Темные книги оставим мистеру Хейзу.

Брайт кивает и оглядывается. Это странно, но ей кажется, будто стоит упомянуть Рейва Хейза, как он тут же словно материализуется из воздуха. Она натыкалась на него сотню раз за остаток дня и никак не могла понять, то ли сама обращает на него внимание, то ли он ее преследует. Везде и всюду говорят о Хейзе, он настолько популярен, что можно даже не прислушиваться и все равно узнать, с чем он пил кофе на обеде и какого цвета у него ежедневник. А потом он проходит мимо, и приходится мучительно гадать, был ли услышан этот глупый треп.

Вот и теперь Брайт замирает, кожей чувствуя приближение проблем. Хейз стоит в дверях, крутит на указательном пальце какой‐то брелок и смотрит на носки своих ботинок. Выглядит немного усталым, осунувшимся, но лицо слишком презрительно кривится, чтобы его пожалеть.

– Мистер Хейз, – кивает Эмен.

– Добрый вечер, сэр. – Хейз чуть щурится в знак приветствия, но не делает попыток приблизиться. – Мне тоже проведете инструктаж?

– Полагаю, студент шестого курса в этом не нуждается.

Декан вежливо и даже немного смущенно улыбается Брайт, а потом выходит, и это пугает. С ним уходит крошечная частичка тепла, и становится промозгло. Рейв стоит, перекатываясь с носков на пятки. Его губы изгибаются, а бровь ползет вверх. Он, видимо, сменил форменную водолазку на футболку и то и дело устало трет шею. Брайт замечает на его пальце крошечный ожог и вспоминает, что пару часов назад чувствовала мгновенную вспышку боли. Хейз следит за ее взглядом и тоже смотрит на свой покалеченный палец, потом медленно возвращается к изучению лица Брайт и вопросительно склоняет голову набок.

– Давай сделаем это молча. – Брайт не дает Хейзу начать язвить и язвит первой.

– Звучит как приглашение, – ухмыляется он.

– Ты наверняка все слышал. Я – светлые книги, ты – темные?

– Раз уж декан так сказал. – Он чуть кланяется, а потом просто проходит мимо Брайт без дальнейших комментариев. Библиотека достаточно огромна, можно разойтись в противоположные стороны и не встречаться, так что Брайт уходит к высоким окнам, где толпится стая книг.

– Привет, ребята! – Она чувствует себя сумасшедшей, когда неловко машет книгам, и буквально кожей чувствует, как Рейв закатил глаза и фыркнул. – Вы добровольно полезете в мешок или надо уговорить?

Книги собираются в кучку, будто совещаются. Потом соединяются, формируя своеобразный баннер-растяжку, и на ней появляется надпись на пинорском: «У нас бойкот!»

– Почему?

«Мы стояли на верхней полке! Все считали, что мы неинтересные!»

– А вы интересные?

Брайт скрещивает руки на груди и тяжко вздыхает.

«Конечно! Мы – двадцатитомник об истории речного промысла Сибары!»

– Это вообще что такое? Сибара…

«Затонувшее три века назад королевство!» – загораются буквы.

«Величайшее государство!» – перебивают их другие.

«Стыдно не знать, юная леди!»

«Мы что, для тебя какая‐то шутка?»

«Не знать… что такое Сибара… Безграмотность! Невоспитанность! Необразованность!»

«Стыд! Стыд! Стыд!»

Книги будто с ума сходят. Кружат вокруг Брайт, а она удивленно на них смотрит.

– От меня‐то вы что хотите? – Она прикрывает голову руками, а двадцатитомник о рыбалке начинает ее щипать. Книги пролетают сквозь ее голову, обжигают руки и ведут себя как противные насекомые. – Вот и светлая магия! – вопит Брайт, прикрываясь мешком, а единственная пойманная деканом книга вырывается на свободу, ликующе сыпя кругом белые страницы.

– А ну, прекратили! – строго велит Рейв. – Вам не стыдно? Вас же написали еще в девятнадцатом веке! И вы терзаете девушку?

Брайт хмурится. Хейз отлично говорит по‐пинорски – это раз. Он так… высокопарно ее защищает – это два.

«Сэр, просим прощения, милорд, просим прощения, но…»

– Это недостойное поведение для уважающих себя книг, я разочарован.

Что за фарс? Брайт хмуро смотрит на Рейва, а он делает вид, что ничего особенного не происходит.

– Извинитесь и марш в мешок, господа.

Книги начинают растерянно тыкаться друг в друга, теряют призрачные страницы, а потом рассыпаются в извинениях и подобии книжных реверансов.

– Какого черта? – шепчет Брайт.

– Потом, – вздыхает Рейв. – Прими извинения.

– Ничего страшного… господа книги. – Она чувствует себя полной дурой и уже предвидит, как Рейв Хейз всем расскажет про эту нелепую сценку.

– А ты чего убежал? – рявкает он на книгу, что поймал декан. – А ну! Быстро, быстро, быстро!

Книга, словно послушный щеночек, мчит к хозяину и ныряет в мешок за остальными.

– Что. Это. Было?

– Ничего. Ты помогла мне, я тебе. С книгами нужно общаться на том языке, на котором они написаны. Я имею в виду стилистику, жанр. Книги о рыбалке были написаны для джентльменов, они не понимают другого языка. Та первая книга была про дрессуру аркаимских огненных верещалок, такие маленькие волшебные собачки.

– О… А как я узнаю, о чем книга? И как с ней беседовать?..

– Декана спроси, – холодно усмехается Хейз. – За мной был должок, и я его уже вернул.

Он вручает мешок Брайт и уходит к своим темным книгам.