Электронная библиотека » Курт Воннегут » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 16:26


Автор книги: Курт Воннегут


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 1

Тому, кого это касается:

Сейчас стоит весна. Вечереет.

Дымок от очага, разведенного на мозаичном полу вестибюля Эмпайр-стейт-билдинг на Острове Смерти, стелется над джунглями элентуса, «небесного дерева», заполонившими Тридцать четвертую улицу.

Тротуар под покровом джунглей весь повело, покоробило, вздыбило от мороза и работы вездесущих корней.

В джунглях расчищена маленькая полянка. На этой полянке, на старом заднем сиденье, выдранном из такси, сидит голубоглазый, тощий белый старик со впалыми щеками, двухметрового роста, ста лет от роду.

Это я.

Меня зовут доктор Уилбур Нарцисс-11 Свеян.


Ноги у меня босые. Я одет в лилово-пурпурную тогу, на которую пошли портьеры, найденные в развалинах отеля «Американа».

Я – бывший Президент Соединенных Штатов Америки. Я был последним президентом, самым высоким из всех, и единственным, кто развелся в то время, когда занимал Белый дом.

Я живу в бельэтаже Эмпайр-стейт-билдинг со своей шестнадцатилетней внучкой по имени Мелоди Малиновка-2 фон Петерсвальд и ее возлюбленным, Исидором Крыжовник-19 Коэном. Кроме нас троих, в небоскребе никто не живет.

Ближайшие соседи от нас в полутора километрах.

Вот – я слышу крик соседкиного петуха.


Наша ближайшая соседка – Вера Белка-5 Цаппа, женщина, которая любит жизнь и умеет жить лучше всех, кого мне доводилось знать. Ей недавно минуло шестьдесят, она полна сил, работа у нее так и кипит, а сердце – чистое золото. Сложенья она крепкого, вроде пожарного крана. У нее много рабов, она их отлично содержит. И вместе со своими рабами она разводит коров и свиней, кур и коз, кукурузу и пшеницу, овощи и фрукты и даже виноград на берегах Ист-Ривер.

Они построили мельницу, чтобы молоть зерно, винокуренный заводик, где гонят коньяк, коптильню – и много всего такого.

– Вера, – сказал я ей как-то раз, – тебе осталось только написать свою Декларацию независимости, и ты станешь новым Томасом Джефферсоном.


Эту книгу я пишу на писчей бумаге, принадлежащей Континентальной школе автомобилистов – Мелоди с Исидором нашли три ящика в кладовке на шестьдесят четвертом этаже нашего дома. И вдобавок – сотни две шариковых ручек.

* * *

Гости с материка нам не докучают. Мосты снесены, туннели обвалились. И на лодках никто не подходит – все боятся особой местной формы чумы, которую прозвали «Зеленая Смерть».

Она встречается только здесь, поэтому Манхэттен и прозвали Островом Смерти.

Хэй-хо.

Я теперь частенько повторяю «Хэй-хо». Что-то вроде старческой икоты. Зажился я на этом свете.

Хэй-хо.


Сегодня сила тяжести совсем пустячная. Опять у меня из-за этого эрекция. У всех мужчин поголовно в такие дни эрекция. Автоматические последствия ничтожно малой силы тяжести. По большей части это не имеет ни малейшего отношения к эротике, а уж человеку в моем возрасте оно и вовсе ни к чему. Это ощущение чисто гидравлическое – вроде неполадок в водопроводных трубах, не больше.

Хэй-хо.


Сила тяжести сегодня настолько близка к невесомости, что я мог бы взобраться на самую верхушку Эмпайр-стейт-билдинг с чугунной крышкой от люка и забросить ее в Нью-Джерси.

Я бы запросто перекрыл рекорд Джорджа Вашингтона, который запустил серебряный доллар через Рапахэннок. И все же есть еще люди, которые утверждают, что прогресс – пустое слово.


Меня иногда зовут «Королем подсвечников», потому что у меня тысяча с чем-то подсвечников.

Мне, однако, больше нравится мое второе имя – Нарцисс-11. Вот какое стихотворение я написал про это – и, само собой, про жизнь в целом:

 
Из тех семян –
Вот эта плоть,
Она бежит
От боли прочь
И норовит
проспать всю ночь.
Ей надо петь
И хохотать,
Ей надо плакать
И рыдать.
Когда ж придет
Мой смертный час
И плоть прикажет
Долго жить –
Мой бренный прах
Прошу я вас
Нарциссом в землю положить.
 

А кто все это будет читать? Бог знает. Я знаю одно – не Мелоди и не Исидор, это точно. Как и вся молодежь на острове, они не умеют ни читать, ни писать.

Их абсолютно не интересует прошлое человечества, им даже не хочется знать, как живут люди на материке.

Послушать их, так самое великое достоинство людей, населявших этот остров, – а тут ступить было некуда, – то, что они повымерли и все осталось нам.

Вчера вечером я их попросил назвать трех самых великих людей в истории человечества. Они заявили, что вообще не понимают, про что я спрашиваю.

Но я велел им подумать и найти хоть какой-то ответ, и они нашли. Эта работа пришлась им не по вкусу. У них головы разболелись.

Наконец они все же вымучили ответ. За двоих, как всегда, говорила Мелоди, и вот что она сказала совершенно серьезно:

– Ты, Иисус Христос и Санта Клаус.

Хэй-хо.


Когда я не задаю им вопросов, они чувствуют себя счастливыми, как устрицы.


Они мечтают когда-нибудь стать рабами Веры Белка-5 Цаппы. Я не против.

Глава 2

Нет, надо все же постараться не писать то и дело: «Хэй-хо».

Хэй-хо.

* * *

Родился я как раз тут, в Нью-Йорк-Сити. Тогда я еще не был Нарциссом. Меня окрестили Уилбур Рокфеллер Свейн.

Более того, я был не один. У меня был разнояйцевый близнец женского пола. Ее назвали Элиза Меллон Свейн.

Крестили нас, кстати, в больнице, а не в церкви, и не было толпы приглашенных родственников и близких друзей. Дело вот в чем: мы с Элизой были такие уроды, что родители нас стыдились.

Мы были чудовища, выродки, и все надеялись, что мы долго не протянем. У нас было по шесть пальчиков на каждой крохотной ручонке и по шесть пальчиков на каждой маленькой ножке. И лишние соски у нас тоже были – по паре на брата.

Мы не были безмозглыми монголоидами, хотя волосы у нас были жесткие и черные, типичные для монголоидной расы. Нет, это было что-то новое, невиданное. Мы были неандерталоидами. С самого детства мы напоминали взрослых ископаемых, обезьяноподобных людей – массивные надбровные дуги, срезанные лбы, челюсти, как у бульдозера.

Считалось, что у нас нет никакого интеллекта и что мы умрем, не дожив до четырнадцати лет.

Я-то жив и бью хвостом, благодарствуйте. Элиза тоже была бы живехонька, уверен, если бы не погибла в возрасте пятидесяти лет под оползнем, на окраине китайской колонии на планете Марс.

Хэй-хо.


Нашими родителями были два глупеньких, хорошеньких, очень молоденьких человечка, которых звали Калеб Меллон Свейн и Летиция Вандербильт Свейн, урожденная Рокфеллер. Они были сказочно богаты и происходили из американских семейств, которые едва не погубили планету, увлекшись какой-то идиотской детской игрой: они, как одержимые, превращали деньги в энергию, потом энергию обратно в деньги, и опять – деньги в энергию.

Калеб и Летиция сами по себе были безобидными существами. Отец отлично играл в триктрак и был, говорят, сносным фотографом. Мать была деятельницей Национальной Ассоциации Просвещения Цветных. Они никогда не работали. Оба так и не окончили колледж, хотя пытались.

Они очень мило писали и умели мило говорить. Обожали друг друга. Стеснялись, что так плохо учились. Они были добрые. Я не могу упрекать их за то, что они были так потрясены, когда от них родились два чудовища. Дать жизнь таким монстрам, как я и Элиза, – да от этого любой свихнется.


Калеб и Летиция, между прочим, исполняли свой родительский долг нисколько не хуже меня самого, когда пришла моя очередь. Я был абсолютно равнодушен к собственным детям, хотя они были нормальные, как все люди.

Может, мне было бы даже забавнее возиться со своими детишками, будь они чудышками, как Элиза и я.

Хэй-хо.

Юным Калебу и Летиции посоветовали не травить себе душу и не подвергать опасности мебель, пытаясь вырастить нас с Элизой в Черепашьем Заливе. Умные люди сказали, что мы им такие же близкие родственники, как свежевылупившиеся крокодильчики.


Калеб и Летиция, послушав советчиков, поступили гуманно. Конечно, то, что они сделали, влетело им в копеечку и притом попахивало средневековьем. Наши родители не схоронили нас в частной клинике для таких, как мы. Вместо этого они заточили нас в жутком старом дворце, который получили по наследству – посередке двухсотакрового яблоневого сада, на верхушке горы, близ деревни Гален, в штате Вермонт.

Там тридцать лет никто не жил.

Туда привозили плотников, электриков, водопроводчиков, которые должны были создать что-то вроде рая для меня и Элизы. Все полы были сплошь покрыты коврами, а под ними шла толстая резиновая прокладка, чтобы мы не ушиблись, когда будем падать. Столовую обложили кафелем, а в полу сделали стоки – так удобнее будет мыть все, включая нас самих, прямо из шланга, после того как мы поедим.

Было и кое-что посерьезнее: два сплошных забора, забранных поверху колючей проволокой. Первый забор окружал яблоневый сад. Вторым обнесли дом, чтобы уберечь нас от любопытных взглядов рабочих, которых приходилось время от времени пускать в сад обрабатывать яблони.

Хэй-хо.


Прислугу взяли местную. Наняли повара. Наняли двух уборщиц и одного уборщика. Наняли двух опытных нянек, которые нас кормили, одевали, раздевали и купали. Я лучше всех помню одного слугу – Уизерса Уизерспуна, по совместительству охранника, шофера и мастера на все руки.

Мать его была из Уизерсов. А отец был Уизерспун.

Так что все они были простые деревенские люди, и никто, за исключением Уизерса Уизерспуна, который служил в армии, никогда не выезжал из Вермонта. Собственно говоря, они редко выбирались дальше, чем за десять миль от Галена, и все были в той или иной степени родства – это был вынужденный инбридинг, как у эскимосов.

Само собой, они приходились дальними родственниками и нам с Элизой – ведь наши вермонтские предки некогда тоже много лет блаженно плескались в том же мелком генетическом прудочке.

Однако, по тогдашней американской мерке вещей, они приходились нам такой же родней, как карась орлу – ведь наша семья превратилась в покорителей мира и мультимиллионеров.

Хэй-хо.


В общем, нашим родителям не стоило большого труда купить верность и преданность этих живых ископаемых из прошлого нашей семьи. Им назначили скромное жалованье, которое им казалось царским, при неразвитости и примитивности тех долей мозга, которые связаны с умением делать деньги.

Их разместили в удобных квартирках в самом дворце, поставили им цветные телевизоры. Им разрешили есть вволю, и все за счет наших родителей. А работа у них была пустяковая.

Мало того, им не приходилось особенно затруднять себя, принимая решения. Думать за них должен был молодой практикующий врач, доктор Стюарт Роулингз Мотт, который жил в деревушке и должен был навещать нас каждый день.

Доктор Мотт, человек унылый и замкнутый, был сам из Техаса. До сих пор не могу понять, что его занесло в такую даль от родных мест и от всех родичей – лечить жителей эскимосского поселка в штате Вермонт.

Вот любопытное примечание к этой истории, хотя, возможно, оно и не имеет исторического значения: внук доктора Мотта будет Королем Мичигана, когда я останусь на второй срок Президентом Соединенных Штатов.

Что-то мне опять икается.

Хэй-хо.


Торжественно клянусь: если я доживу до конца этой автобиографии, я ее перечитаю еще раз и вычеркну все «хэй-хо».

Хэй-хо.


Между прочим, в доме была автоматическая система тушения пожаров – и сигнализация на окнах, дверях и световых люках.

Когда мы подросли и стали еще страхолюднее, и вполне могли бы сломать человеку руку или оторвать голову, в кухне установили громадный гонг. К нему подсоединили вишнево-красные кнопки, расположенные в каждой комнате и по всем коридорам через равные промежутки. Кнопки светились в темноте.

Кнопку следовало нажать только в том случае, если бы мне или Элизе вздумалось поиграть в смертоубийство.

Хэй-хо.

Глава 3

Отец поехал в Гален с адвокатом, доктором и архитектором – лично наблюдал за перестройкой дома для нас с Элизой, нанимал слуг, договаривался с доктором Моттом. Мама оставалась здесь, в Манхэттене, в доме на Черепашьем Заливе.

К слову сказать, черепахи теперь вернулись в Черепаший Залив, их тут видимо-невидимо.

Рабы Веры Белка-5 Цаппы с удовольствием их ловят и варят из них суп.

Хэй-хо.


Это был один из тех редких случаев – не говоря о смерти отца, – когда мать и отец расставались больше чем на один-два дня. И отец написал маме из Вермонта нежное письмо – я его нашел в столике у ее кровати после ее смерти.

«Моя дражайшая Тиш, – писал он ей, – нашим детям будет здесь очень хорошо. Нам есть чем гордиться. Архитектору есть чем гордиться. Рабочим есть чем гордиться.

Как бы коротка ни оказалась жизнь наших детей, мы им подарим достойное и счастливое детство. Мы создали для них чудесный астероид, волшебный мирок, где стоит один-единственный дом, а все остальное – яблоневый сад».

* * *

Потом он возвратился на свой собственный астероид – в Черепаший Залив. По совету медиков он и мама навещали нас отныне один раз в год, неукоснительно, в наш день рождения.

Их роскошный особняк стоит до сих пор, там тепло и крыша не протекает. Там наша ближайшая соседка, Вера Белка-5 Цаппа, поселила своих рабов.


«А когда Элиза и Уилбур умрут и наконец попадут на небо, – писал дальше отец, – мы можем упокоить их с миром среди наших родственников Свейнов, на нашем собственном кладбище под яблонями».

Хэй-хо.


Что же касается тех, кто уже упокоился с миром на этом кладбище, отделенном от дома забором, то это были по большей части хозяева здешних яблоневых садов, их супруги и потомство, люди ничем не примечательные. Нет сомненья, что многие из них были так же малограмотны и невежественны, как Мелоди и Исидор.

Вот что я хочу сказать: это были безобидные человекообразные обезьяны, с ограниченными возможностями творить злые дела – а это, поверьте на слово мне, старику, и есть единственное, для чего создан род человеческий.

* * *

Многие надгробия на кладбище ушли в землю или повалились. Непогода стерла надписи на тех, что еще стоят.

Но был там один колоссальный монумент, с толстыми гранитными стенами, черепичной крышей, широким порталом – он-то простоит до Судного дня, это точно. Это был мавзолей основателя богатств нашей семьи и строителя дворца, профессора Илайхью Рузвельта Свейна.


Профессор Свейн был, насколько мне известно, самым умным из всех наших предков: Рокфеллеров, Дюпонов, Меллонов, Вандербильтов, Доджей и прочих. В восемнадцать он окончил Мичиганский технологический институт, а в двадцать два основал Департамент государственного строительства при Корнелльском университете. К тому времени он уже получил несколько ценных патентов на железнодорожные мосты и устройства по технике безопасности – этих изобретений было бы вполне достаточно, чтобы сделать его миллионером.

Но ему этого было мало. Он взял, да и основал компанию Свейна по строительству мостов. Они составляли проекты и наблюдали за строительством мостов на железных дорогах почти что на всей планете.

* * *

Он был гражданином мира. Говорил на многих языках, был личным другом многих глав государств. Но когда настало время возвести свой собственный дворец, он построил его в яблоневом саду своих предков, простых и необразованных.

И он был единственным, кто любил эту варварскую громадину, пока не привезли нас с Элизой. Мы были там очень, очень счастливы!


Только мы с Элизой знали тайну профессора Свейна, хотя его уже полвека как не было в живых. Слуги ни о чем не догадывались. Родители ничего не знали. Рабочие, которые перестраивали здание, судя по всему, тоже ничего не подозревали, хотя им приходилось проводить трубы, электропроводку и отопление в самых несусветных закоулках.

Вот эта тайна: там был дворец внутри дворца. В него можно было проникнуть через разные люки и фальшивые панели. Там были скрытые лестницы, и гнезда для подслушивания со смотровыми щелками, и потайные переходы. Там даже подземные ходы были.

Так что мы с Элизой могли запросто, скажем, нырнуть в громадные стоячие часы в зале на верхушке северной башни, а вылезти почти в километре оттуда – через люк в полу мавзолея профессора Илайхью Рузвельта Свейна.

* * *

Мы узнали и еще одну тайну профессора – раскопали, когда рылись в оставшихся от него бумагах. Его второе имя было вовсе не Рокфеллер. Это имя он сам себе придумал, чтобы выглядеть этаким аристократом – когда поступал в МТИ.

В его свидетельстве о крещении стояло другое имя: Илайхью Уизерспун Свейн.

Я думаю, что и мы с Элизой следом за профессором набрели на мысль придумать всем без исключения новые вторые имена.

Глава 4

Умер профессор Свейн таким толстяком, что я не могу себе представить, как он ухитрялся протискиваться в свои потайные переходы. Они были ужасно узкие. Тем не менее нам с Элизой это было совсем не трудно, несмотря на двухметровый рост, – потолки там были высоченные…

Между прочим, профессор Свейн умер от своей тучности здесь, во дворце, во время обеда, который он закатил в честь Сэмюэля Ленгхорна Клеменса и Томаса Альвы Эдисона.

Да, было времечко.

Мы с Элизой нашли меню этого обеда. На первое у них был суп из черепахи.


Слуги время от времени судачили о том, что в доме водятся привидения. Они слышали, как в стенах кто-то чихает и хихикает, слышали, как скрипят ступеньки там, где никаких лестниц не было, как хлопают двери там, где дверей не было и в помине.

Хэй-хо.


Конечно, заманчиво было бы мне, полоумному столетнему долгожителю в развалинах Манхэттена, поднять шум на весь мир, разораться, что мы с Элизой подвергались чудовищной жестокости в заключении, в этом старом гнезде всякой нечисти. На самом-то деле мы были самыми счастливыми ребятишками во всей истории человечества.

И это блаженство длилось до того дня, когда нам исполнилось пятнадцать лет.

Представляете?

Да, а когда я стал врачом-педиатром и работал здесь, в том самом доме, где вырос, я часто говорил себе, глядя на какого-нибудь малолетнего пациента и вспоминая собственное детство: «Это существо только что попало на эту планету, ничего о ней не знает, да у него нет и никаких принципов, чтобы судить о мире. Этому существу совершенно безразлично, кем оно станет. Оно просто рвется стать кем угодно, таким, каким ему назначено быть».

Во всяком случае, это точно соответствовало нашим с Элизой настроениям, когда мы были малышами. И вся информация, которую мы получали на планете, на которой очутились, сводилась к тому, что быть идиотами просто здорово.

Поэтому мы холили и лелеяли свой идиотизм.

На людях мы отказывались от членораздельной речи. «Агу», – бормотали мы. «Гу-гу», – говорили мы. Мы пускали слюни и закатывали глаза. Пукали, заливались хохотом. Лопали конторский клей.

Хэй-хо.


Посудите сами: мы были пупом земли для тех, кто о нас заботился. Они могли проявлять чудеса христианского героизма только при условии, что мы с Элизой останемся навсегда беспомощными, мерзкими и опасными. Стоило нам проявить сообразительность и самостоятельность, как они превратились бы в наших жалких и униженных слуг. Если окажется, что мы можем жить среди людей, то им придется расстаться со своими квартирами, с цветными телевизорами, с иллюзиями, будто они что-то вроде врачей и сестер милосердия. Да и солидное жалованье от них уплывет.

Так что с самого начала, почти не ведая, что творят, в этом я уверен, они тысячу раз в день молили нас оставаться беспомощными и зловредными.

Из всего разнообразия человеческих способностей и достижений они мечтали, чтобы мы поднялись хотя бы на первую ступеньку высокой лестницы. Они всей душой желали, чтобы мы научились пользоваться уборной.

Повторяю: мы с радостью пошли им навстречу.


Но мы тайком научились читать и писать по-английски, когда нам было четыре годика. А к семи годам мы умели читать и писать по-французски, по-немецки, по-итальянски, знали латынь, древнегреческий и математику. Во дворце были тысячи и тысячи книг. К тому времени, как нам исполнилось десять, мы их все перечитали – при свечах, в тихий час или после того, как нас укладывали спать, – в потайных ходах, и чаще всего – в мавзолее Илайхью Рузвельта Свейна.

Но мы по-прежнему пускали пузыри и гулили и прочее, когда взрослые могли нас видеть. Нам было весело.

Мы вовсе не сгорали от нетерпения, не спешили проявлять свой ум на людях. Мы не считали, что ум вообще на что-то годится, что это может кому-то понравиться. Мы думали, что это просто еще один признак нашего уродства, печать вырождения, как лишние соски или пальцы на руках и на ногах.

Вполне возможно, что мы думали правильно. Как по-вашему?

Хэй-хо.

Глава 5

И все это время чужой молодой человек, доктор Стюарт Роулингз Мотт, взвешивал нас, измерял нас, заглядывал во все отверстия, брал мочу на анализ – и так день за днем, день за днем, день за днем.

– Как делишки, детишки? – так он обычно говорил.

Мы отвечали ему: «Агу», и «Гу-гу», и прочее в том же роде. Мы его прозвали «Друг детишек».

Мы со своей стороны делали все возможное, чтобы каждый следующий день был точь-в-точь как предыдущий. Каждый раз, как «Друг детишек» хвалил нас за хороший аппетит или хороший стул, я неизменно затыкал себе уши большими пальцами, а остальными шевелил в воздухе, а Элиза задирала юбку и щелкала себя по животу резинкой от колготок.

Мы с Элизой уже тогда пришли к единому мнению, которого я до сих пор придерживаюсь: можно прожить безбедно, надо только обеспечить достаточно спокойную обстановку для выполнения десятка простых ритуалов, а повторять их можно практически до бесконечности.

Мне думается, что жизнь, в идеале, должна быть похожа на менуэт, или на виргинскую кадриль, или на тустеп – чтобы этому можно было без труда научиться в школе танцев.

* * *

До сих пор я не знаю, что думать про доктора Мотта: иногда мне кажется, что он любил Элизу и меня, знал, какие мы умные, и старался оградить нас от беспощадной жестокости внешнего мира, а порой мне кажется, что он не соображал, на каком свете живет.

После смерти матери я обнаружил, что ящик для постельного белья в ногах ее кровати был битком набит конвертами с отчетами доктора Мотта – он их присылал два раза в месяц – о состоянии здоровья ее детей. Он сообщал о том, что мы все больше едим, и соответственно растет объем наших экскрементов. Он всегда упоминал о нашей неизменной жизнерадостности и о нашей природной устойчивости к обычным детским болезням.

По сути дела, он сообщал о вещах, которые без труда понял бы подмастерье плотника, – к примеру, что в возрасте девяти лет мы достигли роста в два метра.

Но, как бы мы с Элизой ни росли в высоту, одна цифра в его отчетах никогда не менялась. Наш интеллектуальный возраст оставался на уровне двух-трехлетнего ребенка.

Хэй-хо.


«Друг детишек» – конечно, не считая моей сестры, – один из немногих людей, которых я хотел бы повстречать в загробной жизни.

Мне до смерти хочется спросить его, что он действительно думал о нас, когда мы были детишками, о чем только догадывался, а что знал наверняка.


Мы с Элизой, должно быть, тысячу раз давали ему повод заподозрить, что мы очень умны. Притворились мы довольно неумело. В конце концов, это вполне возможно, если вспомнить, что мы, неся при нем разную околесицу, вставляли слова из иностранных языков, которые он мог понять. Он мог бы заглянуть в дворцовую библиотеку, куда прислуга никогда не забредала, и заметить, что книги кто-то трогал.

Он мог случайно сам обнаружить наши потайные ходы. Он обычно отправлялся бродить по дому, покончив с осмотром своих подопечных, это я точно знаю, а слугам объяснял, что отец у него был архитектор. Он мог даже пройти по одному из потайных ходов, найти книги, которые мы там читали, увидеть своими глазами закапанный парафином пол.

Кто знает…


Хотелось бы мне также узнать, что за тайное горе его грызло. Мы с Элизой в детстве были так поглощены друг другом, что почти никогда не замечали, как себя чувствуют другие люди. Но печаль доктора Мотта произвела на нас сильное впечатление – значит, это было глубокое горе.

* * *

Я как-то спросил его внука, Короля Мичигана по имени Стюарт Малиновка-2 Мотт, – не знает ли он, с чего это доктор Мотт вел себя так, словно жизнь его раздавила.

– Сила тяжести тогда еще не выкидывала фокусов, – сказал я. – И небо было голубое, а не желтое, не распрощалось навеки с голубизной. И природные запасы планеты тогда еще не истощились. И страну не опустошили эпидемии албанского гриппа и Зеленой Смерти.

У твоего деда была славная малолитражка, славный маленький домик, славная маленькая практика и славная женушка, и славный малыш, – сказал я Королю, – а он только и знал, что хандрить!

Мы беседовали с Королем в его дворце на озере Максинкукки, на севере Индианы, где в прежнее время располагалась Кульверовская Военная академия. Формально я еще был Президентом Соединенных Штатов, хотя ситуация полностью вышла из-под моего контроля. Конгресса вообще больше не было, не было ни системы федеральных судов, ни казначейства, ни армии – ничего.

Во всем Вашингтоне, штат Каролина, осталось, должно быть, человек восемьсот, не больше. Когда я явился засвидетельствовать почтение Королю, со мной оставалось только одно «сопровождающее лицо».

Хэй-хо.

* * *

Он спросил, считаю ли я его своим врагом, и я ответил:

– Да что вы, боже упаси, Ваше Величество, – я в восторге, что человек ваших масштабов установил законность и порядок на Среднем Западе.

Я так выспрашивал Короля про его дедушку, доктора Мотта, что он наконец рассердился.

– Бог ты мой, – сказал он, – где вы видели американца, который знает что-нибудь о своих предках?


В те дни он был сухощавый, гибкий, закаленный – воин-святой, аскет. Моя внучка Мелоди познакомилась с ним, когда он стал грязным сластолюбцем, жирным стариком в наряде, усыпанном драгоценными камнями.


Когда я с ним познакомился, он носил простую солдатскую форму без всяких знаков отличия.

Что касается моего костюма: костюм был подобающий для клоуна – цилиндр, фрак и брюки в полоску, жемчужно-серый жилет и короткие гетры в тон, несвежая белая рубашка с высоким воротником и галстуком. Поперек жилета была пущена золотая цепочка от часов, некогда принадлежавших моему предку Джону Д. Рокфеллеру, тому самому, что основал «Стандард Ойл».

На цепочке у меня болтался ключ Фи Бета Каппа из Гарварда и миниатюрный пластмассовый нарцисс. К тому времени я официально изменил свое второе имя с Рокфеллера на Нарцисс-11.

– Ни убийств, ни растрат, ни самоубийств, ни алкоголиков, ни наркоманов в той ветви семейства вроде бы не было, – продолжал Король. – Насколько мне известно.

Ему было тридцать. Мне было семьдесят девять.

– Может, дед был из тех чудиков, у которых хандра врожденная? – сказал он. – Это вам в голову не приходило?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации