Текст книги "Госпожа"

Л. С. Хилтон
Госпожа

L. S. Hilton

DOMINA

Copyright © L. S. Hilton 2017

The moral rights of the author have been asserted.

All rights reserved.

Published in Russia by arrangement with The Van Lear Agency and Bonnier Publishing Fiction.

© Н. Пресс, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

* * *

Герцогине, с благодарностью

Пролог

Вообще-то, мне хотелось покончить с этим поскорее, но я все же заставила себя не спешить: закрыла жалюзи на всех трех окнах, открыла бутылку «Гави», достала два бокала, зажгла свечи. Привычные, всем известные ритуалы успокаивают. Он поставил на пол сумку, медленно снял куртку и, не сводя с меня глаз, повесил ее на спинку стула. Не говоря ни слова, я подняла бокал и сделала глоток. Взгляд гостя оценивающе скользил по картинам, а я все молчала, выдерживая эффектную паузу в ожидании его реакции.

– Неужели это…

– Агнес Мартин, – закончила за него я. – Да.

– Очень неплохо!

– Благодарю, – довольно улыбнулась я.

Снова тишина. Густую, плотную неподвижность венецианской ночи нарушил звук шагов по кампо, и мы словно по команде обернулись к окну.

– И давно ты здесь живешь?

– Некоторое время, – ответила я.

От напускной бравады, которую он демонстрировал в баре, не осталось и следа. Парень явно чувствовал себя неловко и выглядел неприлично юным. Разумеется, начинать придется мне. Я стояла в двух шагах от него с бокалом в руке. Глядя ему в глаза, я сделала первый шаг навстречу. Сможет ли он понять, что я пытаюсь сказать ему взглядом?

Беги! Беги без оглядки!

Сделав второй шаг, я протянула руку и дотронулась до его колючего подбородка. Медленно, гипнотизируя его взглядом, легко коснулась губ – это был даже не поцелуй, а обещание поцелуя – и тут же ощутила его язык во рту. А он не так уж и плох, подумала я, но отстранилась, одним движением сорвала с себя платье, бросила его на пол, потом туда же полетел бюстгальтер. Тряхнув волосами, я медленно провела ладонями по соскам и опустила руки.

– Элизабет! – прошептал он.

У кровати стояла ванна. Я взяла его за руку и повела к кровати, застланной простынями «Фретте», но на меня вдруг напало какое-то оцепенение. Привычные ощущения внезапно исчезли, и во мне не осталось ни гнева, ни желания. Я просто позволила ему сделать свое дело, а когда он кончил, резко села и радостно захихикала, изо всех сил изображая удовольствие. Главное – не дать ему заснуть! Растянувшись на влажной от пота простыне, я бросила жалкий сморщенный презерватив с каплей спермы на пол и повернула кран, открыв горячую воду.

– Я не прочь принять ванну и дунуть. Как тебе такой вариант?

– Конечно, не вопрос! Может, пофоткаемся?

Стоило нам потрахаться, как от его напускной галантности ничего не осталось. Чуть раньше, в баре, мне с трудом удалось отговорить его от селфи, и теперь он уже рылся в карманах валяющихся на полу джинсов в поиске своего долбаного телефона. Странно, что не выложил в Инстаграм фотографию собственного оргазма! На те недолгие секунды, что он елозил внутри меня, я и забыла, что он полный придурок. Внезапно то, что я собиралась сделать, показалось мне куда проще.

– Валяй, любовничек! Хотя погоди секунду! – бросила я через плечо, голышом прошла в гардеробную, нашарила в ящике упаковку бумажек для самокруток «Ризла» и на всякий случай вырубила Wi-Fi. Этому парню апдейты в режиме реального времени больше не понадобятся. Добавила в ванну немного холодной воды и капельку миндального масла, открыла тяжелый старинный шкаф, достала пару полотенец и села в ванну, погрузившись в облака пара со сладковатым ароматом розового масла.

– Запрыгивай! – бросила я через плечо, неторопливо вытряхивая табак из сигареты.

На ручке моей сумки был повязан платок от «Эрме» в бирюзовых и синих тонах с черкесским орнаментом, я быстро сняла его и спрятала за спиной.

– Погоди, сейчас прикурю, – шепнула я. – Вот, держи! – Я с довольным видом протянула ему косяк, в котором не было ровным счетом ничего, но узнать об этом моему незадачливому любовнику уже не доведется.

Пока он затягивался, я быстро накинула платок ему на шею и туго затянула, заправив за уши. Он тут же поперхнулся дымом, стал задыхаться и судорожно бить руками по воде. Упираясь ногами в край ванны, я изо всех сил откинулась назад, в сторону кровати, и продолжала тянуть платок. Он сучил ногами, но так и не мог опереться о скользкую от масляной воды ванну. Прикрыв глаза, я начала отсчет. В правой руке он продолжал по-дурацки сжимать промокший косяк и одновременно пытался схватить меня за запястье, но ему это не удавалось, пальцы скользили в миллиметре от моих рук. Двадцать пять… Двадцать шесть… Я не чувствую ничего, кроме дрожи в мышцах от нагрузки, не слышу ничего, кроме собственного дыхания, а его тело корчится в конвульсиях. Двадцать девять… Это ничего не значит. Тридцать… Это ничего не значит. Он стал заметно слабеть, но потом вдруг смог засунуть под платок сначала один палец, потом кулак и рывком бросил меня вперед, однако от усилия погрузился под воду, а я быстро выскочила из ванны, встала ему на грудь левым коленом и навалилась всем весом. У меня лопнул сосуд на глазу от напряжения, но моя жертва все еще билась под водой, на поверхность поднимались пузыри. Отпустив платок, я погрузила руки в воду, вслепую пытаясь нащупать его лицо и горло. Он попытался укусить меня слегка пожелтевшими зубами, но тут пузыри перестали появляться. Сквозь розовато-молочную воду я не видела его лица. Я медленно восстановила дыхание, расслабила сведенные от напряжения мышцы лица, но только я собралась приподняться, как вода в ванне вдруг всколыхнулась и он бросился на меня. Навалившись всем телом, я оседлала его, пытаясь не дать поднять голову. Мне снова удалось погрузить его в воду, прижав локтем, потом извернуться так, чтобы закинуть ноги ему на плечи. В таком положении мы находились довольно долго, пока с моего лица в ванну не капнула кровавая слеза.

Наверное, именно этот едва различимый звук и напомнил мне обо всем. А может быть, аромат миндального масла в поднимающемся от воды паре или прохладная пленка на поверхности воды. Тот холодный вечер, бесконечная тишина, первое мертвое тело под моими руками. Едва заметная линия разлома внутри меня превратилась в зияющую пропасть, и захватывающая дыхание сила мгновенно перенесла меня в тот день. Время словно сжалось, прошлое сконденсировалось и вернулось ко мне. Я так давно оставила ту девочку в прошлом, что уже и не вспоминала о ней. Она никогда не была живой в полном смысле этого слова, говорила я себе, но сейчас я как будто бы впервые увидела ее. В оцепенении я снова погрузила руки в воду, но там не было ничего, кроме чужого мертвого тела. Это нужно было сделать, вот только я никак не могла вспомнить зачем. Его рука дернулась вверх, я накрыла его пальцы своими, будто играя на водяной флейте. Не знаю, долго ли я смотрела на рябь на воде: может, несколько минут, а может, и час. Когда я пришла в себя, вода уже остыла.

Наконец я вытащила из-под себя тело и обнаружила, что его глаза открыты. Значит, последнее, что он видел на этом свете, – моя раскрытая вагина.

Скользкая кожа слегка порозовела и опухла, как свежевыпеченный хлеб, губы уже начали сереть. Голова запрокинулась назад, в свете свечей никаких отметин на его горле я не заметила. Схватившись за край ванны, я вылезла. Ноги предательски дрожали. Как только я отпустила его, тело тут же ушло под воду, и мне пришлось вытащить затычку, путаясь в его мокрых всклокоченных волосах. Пока вода утекала, я сходила за полотенцем, потом вытерла ему грудь и положила ладонь на сердце – ничего. Я наклонилась и потянула уставшие мышцы. Пол был залит водой, край ванны испачкан кровью и табачными крошками. Надо отмыть тут все горячей водой.

Чтобы вытащить тело из ванны, пришлось его практически обнять. Труп оказался тяжелым. Когда мне наконец удалось положить его на пол, я прикрыла тело полотенцем и села рядом, скрестив ноги. Так я просидела до тех пор, пока тело не остыло.

Слегка приподняв полотенце с его лица, я наклонилась и прошептала ему на ухо:

– Меня зовут не Элизабет, а Джудит!

Часть первая
Отражение

1

Восемью неделями ранее…

Одевалась я под песню Коула Портера «Miss Otis Regrets» в исполнении Эллы Фицджеральд. Эта песня всегда поднимала мне настроение. Спальню в своей квартире на площади Санта-Маргерита я превратила в гардеробную: зеркальные шкафы «Молтени» вдоль стен, туфли, сумки, шарфы – все на виду, все в зоне доступа, и это тоже поднимало мне настроение. Квартиру я выбрала на piano nobile, с видом на площадь и старинный рыбный рынок, отделанный белым камнем. Одну из стен гостиной я снесла, чтобы увеличить пространство, а в изножье кровати, прямо перед одним из трех арочных окон, поставила ванну на массивном основании из зеленого мрамора. Ванная комната, выложенная античными персидскими изразцами, находилась за гардеробной на месте бывшей лестничной клетки. И это были еще далеко не все радости нового дома Элизабет Тирлинк. Архитектор долго ворчал по поводу несущих балок и разрешений на перепланировку, но через девять месяцев после моего прибытия в Венецию я обнаружила, что расплата за грехи делает невозможное возможным. На стенах я развесила приобретенные в Париже картины – Фонтана, «Сусанна и старцы» и Кокто, добавив к ним еще одну современную работу: небольшую картину Агнес Мартин в белых и дымчато-серых тонах, которую приобрела на «Paddle8», онлайн-аукционе в Нью-Йорке. Кроме того, я воссоединилась и с остальными французскими шедеврами, за исключением лишь обезглавленного трупа Рено Клере, который навеки остался в наглухо заколоченном ящике в хранилище предметов искусства недалеко от Венсенского замка. Что бы там обо мне ни думал этот архитектор, утечки мне были совершенно ни к чему.

Написанное от руки приглашение на мою первую выставку выглядывало из-за рамы зеркала. Элизабет Тирлинк будет в высшей степени рада видеть вас в галерее «Джентилески»… Делая прическу, я вновь перечитала эти слова. У меня все получилось! Я стала Элизабет, а Джудит Рэшли теперь не более чем призрак из прошлого, лишь имя в паспорте, который лежит в ящике моего письменного стола и которым я никогда не пользуюсь. Я ласково провела рукой по аккуратному ряду вешалок с платьями, наслаждаясь гладкостью джерси и обволакивающим весом натурального шелка. На открытие я собираюсь пойти в приталенном платье из темно-синей чесучи от «Фиге», которое сзади застегивалось на крошечные пуговицы из золота и бирюзы, на манер чонсама. Ткань глубокого, насыщенного цвета сияла в моих руках. Для Элизабет я выбрала стандартный строгий образ галерейщицы, но где-то в глубине моей души ретиво потряхивал гривой молодой единорог. Я посмотрела на свое отражение и медленно улыбнулась: Ливерпуль остался далеко позади.

Одна из работ, на которой моей матери удалось задержаться хотя бы ненадолго, была работа уборщицы в доме около Сефтон-парка, уютного викторианского уголка с деревьями и оранжереями практически в центре и всего в трех автобусных остановках от нашего жилья. Однажды, когда мне было лет десять, в конце учебного дня я поняла, что забыла ключи от дома, и пошла искать маму.

Дома здесь были огромные, исполины из красного кирпича, с большими панорамными окнами. Я несколько раз позвонила, но никто не открывал. Ужасно нервничая, я попробовала открыть дверь. В коридоре пахло мебельным лаком, стоял слабый аромат цветов, на паркете лежал яркий коврик, а все пространство от входа до широкого лестничного пролета на второй этаж было заставлено стеллажами, полными толстых, тяжелых на вид книг. Здесь было так тихо. Стоило мне прикрыть за собой дверь, как все звуки тут же стихли: ни бормотания телевизора, ни резких криков ссорящихся супругов, ни визга играющих детей, ни рева двигателей, ни скребущихся домашних животных. Осталась только… тишина. Мне захотелось дотронуться до корешков книг, но я не осмелилась. Я еще раз позвала маму, и она вышла в коридор в спортивном костюме, который надевала во время уборки.

– Джудит! Ты что тут делаешь? С тобой все в порядке?

– Да, я просто ключи забыла.

– Ты до смерти меня напугала! Я уж решила, что это грабители! – воскликнула она, устало потирая лоб. – Придется тебе подождать, я еще не закончила.

Внизу около лестницы стоял большой стул, а рядом с ним – торшер. Я включила свет, и вся комната словно стала более сконцентрированной и сияющей, наполненной спокойствием и уединением. Скинув с плеч школьный рюкзак, я аккуратно поставила его рядом со стулом, а потом вернулась к стеллажам. Думаю, я выбрала книгу по корешку – ярко-розовый, с золотыми тиснеными буквами. «Вог, Париж, 50 лет». Книга оказалась посвящена моде, там было множество фотографий женщин в экстравагантной одежде и украшениях, лица скрыты за маской идеального макияжа. Медленно я перевернула страницу, потом еще одну, погрузившись в транс от насыщенных, элегантных цветов. С одной из фотографий на меня смотрела женщина в ярко-синем бальном платье с пышной юбкой, она перебегала через дорогу, будто на автобус опаздывала. Я уставилась на фотографию как завороженная. Потом перевернула страницу и снова впала в транс, потом еще и еще. Не знаю, сколько времени я провела за этим занятием, но пришла в себя, лишь когда поняла, что умираю от голода. Я встала со стула, скрипнул паркет, я аккуратно положила книгу на стул, но тут одна из дверей вдруг распахнулась, и я в испуге обернулась с виноватым видом, как будто что-то натворила.

– Ты что здесь делаешь? – произнес резкий женский голос, в котором угадывались нотки страха.

– Извините… Простите. Меня зовут Джудит. Я ключи дома забыла и зашла за мамой, она сказала мне подождать, – пробормотала я, смущенно указав на дверь, за которой моя мама скрылась, как мне на тот момент показалось, уже несколько часов назад.

– Ах вот оно что… Понятно. Она еще не закончила? – спросила дама и сделала мне знак следовать за ней по коридору, ведущему на большую уютную кухню. – Вы здесь?

Позади стола стоял диван, а рядом на полу валялись яркие подушки, на которых лежала моя мама.

– Вы здесь? – повторила дама.

Мне показалось, что я увидела бутылку вина на полу раньше хозяйки дома, но, судя по ее усталому тону, такое случалось уже не в первый раз. Наверное, мама нашла бутылку в холодильнике.

– Я просто прилегла отдохнуть, – принялась оправдываться мама, а меня обдало леденящей волной стыда.

– Мы ведь с вами уже об этом говорили, правда? – произнесла хозяйка, подходя к дивану и помогая маме сесть, настойчиво, но без какой-либо агрессии. – Мне очень жаль, но думаю, вам лучше больше здесь не появляться. За вами пришла дочь, – произнесла она со значением, давая понять, что ей меня жаль.

– Извините, я просто… – Мама теребила комбинезон, пытаясь взять себя в руки.

– Все в порядке, – еще более сдержанным тоном произнесла хозяйка, – но вам лучше уйти. Пожалуйста, соберите свои вещи, а я пока принесу деньги.

Она совершенно не собиралась устраивать скандал, вот что было удивительно. Просто чувствовала себя очень неловко оттого, что ей приходится этим заниматься, а сдержанным, профессиональным тоном она пыталась прикрыть смущение. Ей хотелось, чтобы мы поскорее покинули ее дом и разбирались со своими проблемами самостоятельно.

Я пошла к выходу и остановилась у дверей с рюкзаком в руках. Мне не хотелось слушать их разговор. Хозяйка, протягивая маме две двадцатифунтовые банкноты, должно быть, заметила, что я не свожу глаз с той самой книги.

– Хочешь ее взять? В подарок? – спросила она и, не дожидаясь ответа, впихнула ее мне, не глядя в глаза.

– Высокомерная корова! – бормотала мама, таща меня к автобусной остановке.

В автобусе она отдала мне ключ от дома и вышла на остановку раньше, у паба. Я с тревогой подумала о лежавших в ее кармане сорока фунтах. Больше нам этих денег не видать. Сделав себе сэндвич с фасолью, я достала из рюкзака книгу. Внутри обложки оказался ценник: книга стоила шестьдесят фунтов. Шестьдесят фунтов, и она просто взяла и подарила ее мне! Я аккуратно убрала свое сокровище под кровать и заглядывала в книгу так часто, что вскоре выучила наизусть имена всех фотографов и модных дизайнеров. На самом деле меня не так уж интересовали сами наряды, просто мне казалось, что у людей, которые носят такую одежду, совсем другое ощущение себя. Если ты обладаешь такими вещами, то каждый день можешь выбирать, кем хочешь быть, и контролировать с помощью внешнего вида то, что происходит у тебя внутри.

Я надела туфли на высоком каблуке, предварительно протерев их прилагавшейся бархатной тряпочкой. Если у Элизабет Тирлинк и было что-то общее с Джудит Рэшли, так разве что отсутствие у обеих прислуги. Для того чтобы стать Элизабет, в результате мне потребовалось куда больше, чем просто дорогой гардероб. Доспехи по-настоящему защищают, лишь когда они невидимы. Вот на это и ушли все мои силы. Не на учебу и экзамены, а на поддержание уверенности в том, что я способна победить в этой битве и выбраться из трущоб, где выросла. Не позволить матери затянуть меня в болото своей ущербной жизни. Устоять перед искушениями, перед злобными голосами в школьных коридорах, каждый день шептавшими за моей спиной, что я «сука» и «шлюха», просто потому, что мне хотелось большего. Я научилась ненавидеть одноклассниц и не замечать их, потому что всех их через несколько лет ждало одно и то же: обрюзгшие лица и поездки в автобусах с детскими колясками! Это все оказалось довольно просто. Куда сложнее другое: уничтожить в себе малейшие следы рабочего класса, с разинутым ртом взирающего на всю эту роскошь, когда мне наконец-то удалось поступить в университет. Вот что самое важное, вот что в первую очередь бросается людям в глаза. Мне пришлось убить в себе не просто грустную девочку, мечтательно разглядывающую под одеялом модные фотографии и скромную коллекцию открыток с шедеврами живописи, но еще и жалкую, рвущуюся на свободу душу. В один прекрасный день я села на поезд на Лайм-стрит и отправилась на юг. Больше ту девочку никто никогда не видел. Медленно, но верно я избавилась от акцента, научилась вести себя как подобает, выучила иностранные языки, отполировала и укрепила свои линии обороны с виртуозностью, достойной скульптора, ваяющего мраморную статую.

Однако и это было лишь началом моего пути к Элизабет. Некоторое время я работала в престижном аукционном доме в Лондоне и думала, что наконец-то достигла цели, но у меня не было ни денег, ни связей, а значит, и шансов стать чем-то большим, чем девочкой на побегушках для всего отдела. Я стала работать в ночную смену в клубе под названием «Гштад», думая, что стоит мне заработать на костюм получше и начать стричься в салоне подороже, как все наладится. Однако последних иллюзий на этот счет я лишилась, когда обнаружила, что Руперт, мой начальник, участвует в махинациях и продает клиентам подделки. Через пять минут после этого откровения он, недолго думая, указал мне на дверь. Один из клиентов клуба, Джеймс, предложил мне съездить с ним на выходные на Ривьеру, и с того самого уик-энда жизнь моя стала несколько… сумбурной. Тем не менее я сумела извлечь из всей этой ситуации выгоду, когда мне удалось отследить и продать ту самую подделку, из-за которой меня уволили, а на вырученные деньги переехать в Париж и стать арт-дилером. Должна признаться, не обошлось и без целого ряда досадных происшествий. Бедняга Джеймс в Лондон живым не вернулся, хотя в этом я, строго говоря, и не виновата. Дилер, у которого я украла поддельную картину, Кэмерон Фицпатрик, моя бывшая одноклассница Лианна, работавший под прикрытием итальянский полицейский Рено Клере и его сообщник, владелец секс-клуба в Париже, Жюльен, тоже отправились в мир иной. Из практических соображений мне пришлось переехать в Венецию под именем Элизабет Тирлинк. В немалой степени мое решение было связано с желанием избежать несколько навязчивого внимания со стороны некоего инспектора полиции Ромеро да Сильвы, коллеги Рено. Немало полировочной жидкости утекло, пока я заметала следы. Однако Элизабет оказалась неплохим прикрытием, ее блеск отражал лишь то, что людям хотелось видеть. Правду же говорят: встречают по одежке – провожают по уму.

2

– Мисс Тирлинк? Элизабет Тирлинк?

– Да, это я.

– Меня зовут Таге Шталь. Прошу простить за то, что явился вот так, без приглашения, но меня просто заворожили ваши картины.

– Приятно слышать.

– Давно ли существует ваша галерея?

– Нет, что вы! Мы открылись этой весной.

– Что ж, помещение просто чудесное!

– Благодарю! Надеюсь, вы получите удовольствие от показа!

Клиент растворился в толпе, которая казалась толпой лишь на первый взгляд, ведь в галерею «Джентилески» было приглашено всего около тридцати человек. Да, помещение можно было пройти за пятнадцать шагов, но зато с каждым шагом я ощущала, что оно принадлежит мне. Галерея располагалась на первом этаже зданий, ранее принадлежавших военно-морскому флоту, и находилась на дальней оконечности острова, около морского вокзала Сан-Базилио: типичные функциональные постройки XIX века, резко выделявшиеся на фоне великолепного вида на восточную сторону Гвидекки. Красота Венеции – скучная тема, на которую сложно сказать что-то новое, но за это я и полюбила свою галерею, она была символом источника бесконечного очарования города, которое появилось благодаря кораблям, труду до седьмого пота и специям.

На первую презентацию в Италии я привезла группу сербских художников «Ксаок коллектив», выбившихся в люди из какого-то сквота в Белграде. Их работы – вышитые коллажи и полотна, изображавшие необычные объекты, – были выполнены в народном стиле, намеренно аполитичны, просты и приятны как для глаза, так и для кошелька. И что немаловажно, они продавались, причем с успехом. Я решила устроить скромное открытие галереи в августе. Еще весной Элизабет Тирлинк успела познакомиться с разными нужными людьми во время проходившего через Венецию каравана завсегдатаев биеннале, но до статуса известной галерейщицы ей было еще далеко. Относительно тихие месяцы кинофестиваля, когда город полностью принадлежит туристам и огромному количеству обслуживающих их венецианцев, были идеальным временем для укрепления репутации, завязывания необходимых знакомств и тщательной проработки новой идентичности перед следующим биеннале.

Эти недели я провела за рассылкой приглашений на просмотр, составлением краткого пресс-релиза, выбором идеальной серой льняной бумаги для каталога и переговорами с фирмой, занимавшейся побелкой стен галереи. Ценители современного искусства воспринимают исключительно белые стены – это такой же факт, как и то, что все они ожидают, что картины окажутся нонконформистскими, двусмысленными и деструктивными. Мои текущие рабочие задачи несильно отличались от того, что входило в мои обязанности на дневной работе в «Британских картинах» в Лондоне, но теперь все было совершенно иначе. Во-первых, у меня появился настоящий рабочий стол «Полтрона T13», изготовленный по образцу модели Альбини 1953 года и производивший глубочайшее впечатление на посетителей, по крайней мере на итальянцев. За этим столом я могла сидеть сколько угодно, и некому было упрекнуть меня в том, что я ничего не делаю. Ассистента я нанимать не торопилась, а просто наняла нескольких студентов местного университета, чтобы те разносили гостям просекко и принимали у них верхнюю одежду, но они обращались ко мне «синьора Тирлинк», а не «Эй-Как-Там-Тебя».

На секунду мне отчаянно захотелось забыть обо всем произошедшем, перенестись обратно во времени и показать более молодой версии себя, что ее ждет в будущем. Посетители и бокалы с просекко были настоящими, настоящими были и написанные от руки ярлыки, которые студенты один за другим прикрепляли к картинам, чтобы показать, что данный объект уже зарезервирован. И даже я сама – такая невозмутимая, безупречная, уверенная в себе, – даже я была настоящей. Мой успех можно было назвать относительно скромным, но меня это не смущало – напротив, я была в полном восторге.

На другом конце зала тот самый Шталь, судя по внешности – скандинав, лениво листал мой тщательно составленный каталог. Подозвав к себе одного из студентов, он полез за бумажником. Значит, хочет что-то купить, подумала я и уже собиралась подойти к нему, как кто-то вдруг взял меня за локоть. Обернувшись, я увидела серьезного пожилого господина, одетого в строгий твидовый пиджак, несмотря на жару. Сначала я решила, что это просто заблудившийся турист или случайно забредший сюда профессор из расположенного неподалеку Университета Ка’Фоскари, но по первым же сказанным им по-английски словам поняла, что он русский, и нервно пробормотала:

– Добрый вечер!

– Вы говорите по-русски?

– Всего пару слов, к сожалению. – Я перешла на английский: – Чем могу быть полезна?

– Вы Элизабет Тирлинк?

– К вашим услугам.

Слегка поклонившись, он протянул мне визитку, на которой было написано «Доктор Иван Казбич» и адрес какой-то галереи в Белграде. Наверное, слышал про мои дела с «Ксаок».

– Чудесно. Я должен поговорить с вами от лица моего работодателя. Не найдется ли у вас свободной минутки?

– Ну разумеется, – заинтригованно ответила я.

– Я бы предпочел переговорить с вами наедине.

– Хорошо, – ответила я, взглянув на часы и обнаружив, что уже половина восьмого. – Вы не могли бы немного подождать? Показ вот-вот закончится.

Мой собеседник огляделся по сторонам. Шталь явно купил три последние картины, поскольку на всех экспонатах уже красовались ярлыки с надписью багровыми чернилами: «Продано».

– Вы, должно быть, очень довольны, такой успех…

– Да, благодарю вас. Прошу прощения, я ненадолго отойду, – сказала я и направилась к Шталю, который не спешил уходить, в то время как остальные гости уже толпились у выхода, прощаясь и обмениваясь планами на вечер.

Он спросил, не хочу ли я сходить вместе с ним в «Гарри бар», и тогда мне сразу стало все понятно на его счет. Венеция – величайшее творение рук человеческих, так почему же люди решают пойти ужинать в единственное место, где совершенно не на что смотреть, кроме как на унылую гротескную клиентуру? Взяв себя в руки, я объяснила, что у меня назначена встреча, и вежливо, но настойчиво выпроводила его на набережную, где слегка подернувшееся вечерней дымкой небо уже начинало менять цвет с сапфирового на медовый. Я поблагодарила за помощь студентов, которые к тому времени уже сложили каталоги в аккуратные стопки и убрали пустые бутылки и бокалы, расплатилась с ними наличкой, проводила до дверей и вернулась к доктору Казбичу.

– Прошу прощения, что заставила вас ждать.

– Ну что вы.

Казбич сообщил, что работает на коллекционера, который заинтересован в экспертной оценке стоимости своей коллекции, размещенной во Франции, и спросил, предоставляю ли я подобные услуги. Я давно ничем подобным не занималась, но, пока работала в «Британских картинах», несколько раз проводила оценку картин, и результаты оказались впечатляющими. Коллекция у клиента довольно серьезная, продолжал русский, и я прекрасно понимала, к чему он клонит. Я спросила, не хочет ли его клиент воспользоваться услугами одного из экспертов Международного фонда исследований в искусстве. Тут дело не в провенансе, тут же парировал мой собеседник, слегка улыбнувшись и дав мне понять, что мы оба прекрасно понимаем, о чем идет речь. В данном случае желательно, чтобы оценку провел частный эксперт. Что ж, значит, дело тут нечисто, и нам обоим это прекрасно известно. Уважающая себя девушка не должна принимать такие предложения, ну или по крайней мере сначала надо узнать, какова, собственно, цена вопроса. Словно поняв мой намек, доктор тут же сообщил, что его загадочный работодатель, разумеется, берет на себя все расходы, платит 20 000 евро за консультацию и еще 100 000 после получения отчета в письменном виде. Для начала мне предлагается приехать и оценить работы, а затем за две недели составить отчет по оценке их стоимости.

– Ваше предложение звучит крайне заманчиво, – не раздумывая, ответила я.

Люди, готовые платить такие деньги, обычно ждать не любят. Что клиент будет делать с моим отчетом, меня не касается. Доктор Казбич протянул мне толстый конверт цвета свежесбитого масла и терпеливо ждал, пока я открою его. Внутри был проект договора по открытию банковского счета на Кипре на имя Элизабет Тирлинк и еще один листок бумаги, на котором было написано только имя: Павел Ермолов.

Некоторое время я ошарашенно смотрела на листок, а меня, надо сказать, не так-то легко удивить. Павел Ермолов! Я смогу своими глазами увидеть коллекцию Павла Ермолова, и более того, он считает, что я этого достойна! Думаю, Казбич понимал: это такой уникальный шанс, что я с радостью согласилась бы на это предложение и бесплатно.

Коллекция Ермолова была окутана тайной, о ней ходили и легенды, и завистливые сплетни. Олигарх во втором поколении, он имел репутацию очень серьезного покупателя, но лично на показах никогда не появлялся, предпочитая приобретать предметы искусства через цепочку взаимозаменяемых, анонимных посредников. За последние пять лет с его именем связывали крайне удачные покупки: Матисс, Пикассо, и что несколько удивительнее, Джакопо Понтормо и Поллок однозначно были куплены от лица одной из его компаний. А еще его считали владельцем Боттичелли Джеймсона.

Работы получили такое название по имени американского мафиози, которому каким-то образом удалось вывезти их из Италии еще в XIX веке, о дальнейшей судьбе Боттичелли было известно лишь по слухам, на основе которых позднее была создана настоящая теория заговора. Двойной медальон «Благовещение» и «Мадонна с Младенцем» – эти картины не выставлялись на обозрение публики более ста пятидесяти лет. Некоторые знатоки в Интернете вообще сомневались в существовании этих картин и утверждали, что те погибли во время пожара в нью-йоркском доме Джеймсона, а затем противозаконным образом были повторно застрахованы, чтобы восстановить пошатнувшееся благосостояние третьего поколения семьи Джеймсона, другие сообщали, что видели картины то ли в Катаре, то ли в Корее. Имя Ермолова всплыло в этой истории около десяти лет назад в связи с какой-то мутной сделкой в Цюрихе, но никто с точностью не знал, действительно ли он является владельцем этих картин.

– Да, я согласна. Пожалуйста, передайте господину…

– Ш-ш-ш! – не дал он мне договорить, театральным жестом поднеся палец к губам. – Мой клиент ожидает соблюдения строжайшей конфиденциальности!