Текст книги "Алмаз розенкрейцера"

Глава 19

Оба брата Елагина были доставлены на станцию Сиверскую, где содержались в камере здания вокзала, до прибытия из Петербурга специальных уполномоченных полицейских. Пока Иван и Вениамин находились там, они во всём сознались и написали чистосердечное признание. В их вещах была найдена папка с бумагами канцлера Михаила Дмитриевича Воротынского, листик из блокнота Макмиллана, набор отмычек и две карты. Обе нарисованы от руки, не самым лучшим образом. Первая изображала подземные ходы в Полюстрове, а вторая пещеры в Рождествено. Все эти вещи были занесены станционным жандармом в опись, приложенную к составленному Бровиным общему делу, со слов Владимира Александровича Воротынского. Макмиллан был отправлен домой, вместе с Алисой собирать вещи. Они втроём с князем уезжали в обратно Петербург. Спиридон Прокопович отвёз Алису и Макмиллана на станцию, вместе с багажом. В половину девятого вечера из Петербурга пришла телеграмма о том, что за Елагиными приедут завтра, к семи часам утра. Ввиду этого, Воротынский, Макмиллан и Алиса вернулись в Рождественское. Наутро, как и обещали, приехали на пассажирском составе два уполномоченных для особых поручений и четыре полицейских с ружьями наперевес. После введения оных чиновников в курс дела, Елагиных посадили в особое купе восьмичасового поезда, приставив охрану, а свидетелей, то бишь князя, Алису Сатерленд и Джо Макмиллана устроили в первый класс. В десять часов поезд прибыл на Царскосельский вокзал. Ивана и Вениамина там же погрузили на полицейскую карету, а Воротынского с Макмилланом и Алисой доставили на казённой коляске в участок. В затхлом, охваченном дымовой табачной завесой кабинете участкового пристава Алексея Григорьевича Дронова, сидя на скрипящем, шатающемся стуле, князь излагал всю историю с самого начала. Помощник участкового пристава, ёрзавший за маленьким столиком в углу кабинета Дронова, записывал все показания карандашом на полицейском бланке. Сам пристав, человек средних размеров, не толстый, не худой, не высокий, не низкий, с густой бородой и торчащими усами, круглым носом и поросячьими глазками, выражавший всем своим видом явное недоверие к Владимиру Александровичу, добавлял густоты в существующую завесу, не выпуская изо рта трубку.

– Значится, воры? – спросил Дронов, глядя на князя.

– Да – подтвердил Воротынский.

– Убийцы?

– Да

Пристав вздохнул и обратился к сидевшему у двери кабинета юному жандарму:

– Леонид Серафимович, приведите задержанных

Жандарм кивнул, встал со стула, выглянул из кабинета, что-то сказал, и отошёл, распахнув дверь, впуская в неё Ивана и Вениамина Елагиных.

– Присаживайтесь, господа – сказал Дронов, вытаскивая из драной папки лист с заглавием «Чистосердечное признаніе въ содѣянномъ» – Вы писали? – Алексей Григорьевич показал лист севшим на скамью у стола помощника пристава братьям.

– Да, мы – ответил Иван.

Воротынский сидел, постукивая пальцами о коленку и поминутно вынимая из кармана часы. Терпение его было на исходе. Его допрашивали уже полчаса:

– Сколько можно, Алексей Григорич? Вот два признания, вот протокол, вод свидетельские показания! Вы понимаете, что мы такими темпами упустим старшего Елагина?

Дронов с нейтральным лицом положил лист с признанием обратно в папку и, вынув изо рта трубку, облокотился на стол:

– Ваша Светлость, будьте столь любезны, не мешайте мне работать. Я буду делать то, что считаю необходимым. В конце концов, когда Вы ставите спектакли в театре, я Вам не указываю, что и как делать

– Видимо, господин участковый пристав, я лучше разбираюсь в театральном искусстве, чем Вы в ловле преступников – с совершенно равнодушным лицом, не скрывающим откровенное неистовство, проговорил Владимир Александрович.

Эти слова привели Дронова в гнев. Он покраснел, глаз его задёргался, он сжал кулак и стукнул им по столу:

– Не сметь указывать мне!!!

– Какие нынче нервные стали участковые… – всё также невозмутимо, глядя в сторону, говорил Воротынского.

Алексей Григорьевич встал из-за стола, дрожа и заикаясь:

– Да я Вас сейчас…

Дронова перебил Светлейший князь:

– Не забывайтесь, господин участковый. Сядьте и выслушайте меня ещё раз, если в предыдущие три до Вас не дошло

Дронов тяжело выдохнул и сел, с ненавистью глядя на князя.

– В гостинице «Два якоря», под именем Огюста Гуфье, остановился Аркадий Елагин, тот самый, что был выслан из России в 1860 за связи с английскими масонами. Он приходится родным дядей этим двум господам, а по совместительству, руководил их преступными действиями. Этот человек опасен для нашего общества, так как помимо того, что он либерал, западник и масон, он ещё вор и убийца. Вы понимаете, что по Аркадию Елагину давно виселица плачет? Я обещаю Вам, Алексей Григорич, что все лавры достанутся Вам, а за поимку оного негодяя, Вас наверняка произведут помощники полицмейстера

Дронов подпёр подбородок кулаком и выпустил изо рта пару густых клубов дыма:

– Хорошо. Поедем, посмотрим на Вашего масона – Алексей Григорьевич встал, положил трубку в пепельницу, вниз головой и одел фуражку – Уведите Вениамина Пантелеевича, соберите отрядец в три-четыре человека, выдайте им оружие и запрягите телегу – сказал он, обращаясь к помощнику пристава.

Макмиллан, сидевший рядом с Алисой на длинной скамье в приёмной, резко вскочил, когда Воротынский вышел из кабинета участкового:

– Ну, что?

– Езжайте пока на дачу, отдыхайте, ни о чём не думайте. Я приеду через часик – ответил Владимир Александрович, вручая в руки Джо его саквояж, стоявший на полу рядом со скамьёй.

Джо попытался сопротивляться, но быстро понял, что это абсолютно бесполезно и подчинился воле Владимира Александровича.

Алексей Григорьевич Дронов вышел на улицу вперёд князя, попытался с разбегу запрыгнуть в полицейский тарантас, но промахнулся, и чуть было не шлёпнулся в грязь. Сидевший на козлах городовой начал хихикать, но уловив на себе суровый взгляд участкового, закашлялся и покраснел. Дронов же, одёрнул портупею, туго сжимавшую его грудь поверх шинели, и осторожно взобрался в кузов, сев рядом с Воротынским. С Невы дул сильный холодный ветер. Домовые трубы коптили не переставая. Переезжая через мост, повозка попала под обстрел сотен тысяч колючих капель. Завернув в начале Лоцманской налево, экипаж попал на Псковскую. Гостиница, а вернее, публичный дом «Два якоря» находился в глубине этой улицы, и располагался в недавно выстроенном, но уже обветшалом, сером, громоздком, четырёхэтажном доме. Содержала его вдова штабного капитана, горького пропойцы и весьма худого семьянина Леонтия Яковлевича Полубочка, Пелагея Николаевна, женщина властная, расчётливая и самолюбивая.

– Госпожа Полубочка, моё почтение – сказал, войдя в переднюю и отряхая свою шинель, Алексей Григорьевич Дронов.

Как и во многих публичных домах, в этом преобладал красный цвет. Красные шторы, красные пуфы, красные койки и кушетки, на которых валялись в пьяном угаре представители самых презренных слоёв столичного общества, в обнимку с падшими женщинами. В доме этом, как и во всех остальных, воняло водкой, низкосортным табаком и дешёвым парфюмом. В отличие от многих более дорогих петербуржских заведений подобного типа, в этом публичном доме не было музыки, не подавали кушаний, в углу не стояли благовония, да и убранство было куда скромнее. Тем не менее, как только полицейские вошли, хозяйка сделала жест нескольким мамзелькам и те вмиг облепили гостей.

– Здравствуй, Лисей Григорич – ответила хозяйка, встав из-за стола, за коим до сего момента она заполняла домовую книгу – Чем могу служить?

Дронов замялся и покраснел:

– Мы сегодня… в общем, по делу мы. В каком номере остановился некий Август Гофе?

– Огюст Гуфье – поправил Дронова Воротынский, вежливым жестом дав понять одной из женщин, что не нуждается в её услугах.

Пелагея Николаевна заглянула в регистрационный журнал, приставив к носу лорнет:

– В двенадцатом, господа

Владимир Александрович сделал жест вошедшему вслед за ним городовому, и он впустил в переднюю Ивана Елагина.

– Поднимаемся наверх. Иван Пантелеич идёт вперёд, за ним я, за мной – Алексей Григорич. Вы, Иван Пантелеич, постучитесь в дверь и скажите, что нашли то, что искали. Постарайтесь придать голосу бешеной радости. Остальные ждут внизу – сказал Воротынский, вынув из кармана револьвер и взведя курок.

– С каких это пор Вы командуете? – возмутился Дронов.

Князь вздохнул и всплеснул руками:

– Извольте, Алексей Григорич…

Дронов помялся, откашлялся, поправил портупею и вынул револьвер:

– Значит так, архаровцы… вначале поднимется задержанный Елагин. Он постучит в дверь и скажет, что нашёл то, что искал. Попытайтесь придать бешенного… об эту самую… об стенку… ну, Вы поняли, что придать. Я за Вами, князь за мной, а вы все внизу. Ясно?

Трое городовых, вооружённых до зубов молча кивнули головой.

– Всё. Вперёд! – скомандовал Дронов, с решимостью парохода направившись к лестнице.

– Алексей Григорич! – одёрнул его Воротынский.

– Что ещё? – спросил тот, обернувшись.

– Первым идёт Иван Пантелеич…

– А! Точно, прошу Вас… – Алексей Григорьевич отошёл от лестницы, пропуская вперёд Елагина.

Иван Пантелеевич осторожно поднялся на второй этаж, подошёл к номеру двенадцать, дождался князя и участкового и, по сигналу Владимира Александровича постучался в дверь.

– Qui est là?* – Раздался хриплый, но высокий мужской голос из-за двери.

*Кто там?

– Open, Professeur, nous avons trouvé ce que vous cherchez!* – Сказал Иван Пантелеевич, тщетно стараясь придать голосу непринуждённость.

*Откройте, профессор, мы нашли то, что искали!

За дверью послышалось шарканье, затем замок щёлкнул, дверь открылась, и Дронов влетел в комнату:

– Всем лежать! Именем Его Императорского Величества, Вы арестованы!

Посередине комнаты стоял совершенно растерянный старичок в круглых очках, с длинными усами и баками, в коричневом жилете с золотой цепочкой и с сигарой в руке:

– Excusez-moi, messieurs, je ne comprends pas ce qui se passait…*

*Простите, господа, я не совсем понимаю, в чём дело.

– Прекратите валять дурачка, Аркадий Петрович… – сказал, степенно войдя в комнату, Владимир Александрович.

Старичок изменился в лице: растерянность сменила гримаса страха и отчаяния, искривившаяся в совершенно комическую, после чего профессор залился истерическим хохотом и сел на стул. Окончив смеяться, он кинулся к Ивану Елагину, стоявшему в дверях, совершенно пунцовому от стыда, в ярости горя желанием его поколотить, но был остановлен Дроновым, схватившим его чуть ниже пояса и усадившим обратно.

– Успокойтесь, Аркадий Петрович. Всё кончено

– Вы не имеете права, я поданный Бельгийской короны! – огрызнулся профессор.

– Не Вам, любезный господин Елагин диктовать нам наши права – сказал Алексей Григорьевич, пряча в кобуру револьвер – Эй! Ребята! Поднимайтесь сюда!

В комнату вошли трое городовых, столпившись у двери, в ожидании дальнейших указаний. Владимир Александрович подошёл к Дронову и наклонился к его уху:

– Пусть они пока обыщут комнату, а я переговорю с задержанным

Участковый кивнул и обратился к своим подчинённым:

– Так, архаровцы, давайте, обыскивайте помещение, всё под опись. Потом лично проверю

Князь же подошёл к сидящему в совершенно грустнейшей позе Аркадию Петровичу, взял из угла табурет и сел напротив:

– Ну что, Аркадий Петрович? Поговорим?

– О чём? – спросил тот отчаянным тоном, не поднимая головы.

– О Вашей прелюбопытнейшей жизни. Начнём с того момента, когда Вы встретили в Брюсселе Джо Макмиллана. Скажите, Ваши действия ведь были спонтанными?

– Да. Я поначалу не думал ничего плохого. Просто помочь человеку хотеть…

– Хотел

– Простите?

– Хотел помочь человеку

– Да. Хотел. Простите вы, просто я уже пятнадцать год не практиковаться родной язык

– Что сподвигло Вас предпринять столь рискованную авантюру?

– Видите ли, в Европе, в определённый кругах человеков, абсолютный крепкое мнение, что Михаил Воротынски создать философский камень. А Вы, верно, знать, зачем он нужен?

– Да, при помощи этого предмета предполагалось получать эликсир жизни и превращать свинец в золото

– Именно так. Я заниматься алхимией уже тридцать восемь год, а имею я шестьдесят. Всё время я пытаться найти эта камень. Но, увы, не результат. Я воспринимать этот случай, как подарок судьбы. Быть глупо упустить такое. План родиться в моя голова сразу и быть прекрасен. Почти… мой племянники быть мне как сыновья. Они готов помочь мне в любой момент. Я дать месьё Макмиллан эта книга, чтоб он отправлять мне она из Пэтэрсбург, что он и сделать. А дальше Вы всё знать лучше, чем меня…

– Да. Но меня мучает ещё один вопрос. Пятнадцать лет назад, когда мой отец пригласил Вас на дачу для помощи в поисках алмаза, Вы убили слугу за то, что он нашёл алмаз?

Елагин замер и на мгновенье закусил губу:

– Нет. Это быть всего лишь осколка бутылки. Не знать, как он попадать в стена. А… идея убить слуга, чтобы отпугнуть Ваш отец и сам найти алмаз родиться у меня внезапно. Нож, которым я убить слуга, быть мой подарок от мой брат. Бутылка попадаться мне случайно. Но идей быть неплоха. Я разбить её около труп. И все подумать, что пробудиться призрак Ваш прадед. Я хотеть вернуться в подвалы Ваш дворец и сам найти тайник с алмаз, чтобы никто мне не мешать. Но кто-то написать на меня донос и меня отчислить из министерства и отлучать от церковь.

Воротынский вздохнул:

– Да, Аркадий Петрович. Мне Вас искренне жаль. Во что Вас превратили погони за химерами… ну да ладно… встретимся в суде – Владимир Александрович встал, поклонился и подошёл к Дронову, шепнув ему на ухо просьбу не указывать его имени в рапорте о задержании, после чего незаметно удалился.