Текст книги "Стая"

Океан кишел разными красивыми рыбами, их жабры сочились веществами, которые выделяли их возбужденные тела. Энергия взвихряла и освещала воду. Рыбий народ беззаботно напевал, болтал между собой, и вдруг все разом замолчали. Луна достигла апогея. Вода дрогнула, и первый коралл выпустил струю икры. Океан стремительно наполнялся спермой и яйцеклетками, и губаны присоединились к общей вакханалии.

Самки всех племен устремились к сияющей луне, самцы, возглавляемые владыками, последовали за ними. Сперма переполняла Губана, когда его прекрасные самки ринулись к поверхности, чтобы извергнуть тучу икры. Охрана Губана влилась в огромную рыбью толпу, прокладывая дорогу своему повелителю. Губан уже изготовился метнуть струю спермы в концентрированную массу яйцеклеток, когда по лику луны скользнули три длинные черные тени.

Дальше началось то, чего не было никогда. Море словно сжалось вокруг массы самок и владык, успевших подняться за ними. Но теперь уже никто не обращал внимания на нерест. Началась паника. Рыбы беззвучно кричали, толкали соседей и все больше сбивались в одну огромную стаю. Губан обезумел от ужаса, когда на его глазах гигантский рыбий ком поволокла куда-то некая сила, природа которой оставалась непонятной. Теперь уже не сперма и яйца – кровь наполнила воду. До Губана явственно доносились звуки ломающихся костей, треск рвущихся внутренностей, а рыбы все кричали и кричали, моля о спасении.

Губан заметался, пытаясь остановить это необъяснимое движение, но с таким же успехом он мог бы попытаться остановить луну в небе. Вот теперь в воде стал нарастать ужасающий грохот. Губану показалось, что он видит тонкие черные стрелы, впивающиеся в бока его народа. А потом они все исчезли. Все. Сдавленные вместе какой-то злой силой, тянущей их в небо. Губан отчаянно рванулся вперед, все еще не веря, что все эти тысячи, только что радостно плававшие вокруг, все до единого, исчезли без следа. Все, кроме него. Вода оглушительно рычала, но звук становился все слабее. Луна в шоке изумленно посмотрела вниз. Океан успокоился. Губан остался один.

Он не знал, сколько лун провел в поисках, прежде чем оказался здесь. Он был уверен, что смерть лежит в одной из щелей среди черных конусов, но не знал, как до нее добраться. Были дни, когда жар со дна не поднимался совсем, а в иное время накатывал яростными волнами, – но он был слишком далеко. А может, он уже притерпелся к здешним условиям. Ныряя, он больше не терял сознания. Вместо этого возникало ощущение, что его облизывает огромный горячий язык. Больно, но вместе с тем и приятно. Эта боль стала его постыдным удовольствием.

Несомненно, он заслужил смерть, только надо найти к ней другой путь. Можно, конечно, броситься на обломанный черный шип скалы и пронзить себя. Но если не получится убить себя сразу, рана привлечет акулу. И все же он трусливо обрадовался, когда шип втянулся, так что он не смог его найти. Губан смотрел на темные шпили вокруг, но видел только риф, покинутый давным-давно. Он проплыл много миль, от ярких шумных ярмарок на одном конце до унылых и пустынных регионов, где от древних коралловых городов остались лишь белые руины. Риф остался где-то там, в памяти, а он все бродил по просторам океана в поисках своего народа. Не обращая внимания на опасность, он все звал своих красавиц, своих рыцарей и оруженосцев, хоть кого-нибудь, кто бы его услышал. Он даже горестно призывал акул, чтобы пришли и схватили его, но ему суждена была другая мука – оставаться в живых.

И однажды он услышал незнакомый звук, словно лопнула какая-то перепонка между его слуховыми камерами. Далекий шум, грубое жужжание и стрекотание многих сотен тел. Инстинктивно Губан отшатнулся. «Дельфины, хищники», – подумал он. Их грубые голоса звучали почти на пределе его восприятия. Губан не знал, опасаться ему или радоваться.

15
Справедливость

Звук, который услышал губан, действительно издавала стая афалин. Деви категорически запретила упоминать даже имя Яру, но подробности о ее телесных повреждениях постепенно становились известны всем, и теперь каждая самка в стае знала, что Яру несколько раз изнасиловали. Также говорили, что эти четверо молодых отморозков не раз обижали и других членов стаи. Пересуды самок не стихали, возмущенный ропот нарастал, да так, что командиры звеньев временами не слышали собственных команд. Деви пришлось поговорить с господином Ку от имени всех самок стаи. Она не хотела, но отлично понимала, что, если этого не сделать, ее власти придет конец. С другой стороны, она не могла не думать о том, как враждебно воспримет подобный разговор владыка Сплит, чей сын был одним из преступников.

Лорд Ку выслушал ее с тяжелым сердцем. Малозаметные самки и раньше, бывало, подвергались насилию со стороны самцов, не способных содержать гарем. Это можно было считать естественными издержками поддержания власти. Но эти четверо изнасиловали одну из жен Первого клана, поправ священную мужскую иерархию, к которой они надеялись со временем присоединиться. А это уже вызов политической структуре общества. Значит, следовало устроить показательную порку.

Четверку окружили. Противореча друг другу, они всячески отрицали свою причастность к произошедшему. По их словам, они изо всех сил старались удержать вместе тупое стадо отстающих, но безуспешно.

– Почему «безуспешно»? – спросил владыка Ку, подплыв вплотную к ним.

Такие молодые, сильные… Жаль, что придется так поступить… Все молчали. Тишина длилась и длилась. Четверо наконец поняли, что на них сосредоточено внимание всей стаи.

– Я правильно понял, что вы были бы не прочь содержать мой гарем? Собрались захватить власть?

– Нет! – Четверо подростков только сейчас начали понимать, что происходит. Нет, ни в коем случае, они совершенно не это имели в виду, и вообще это все случайно получилось… Они приводили еще множество жалких оправданий, они уже не отрицали своей вины, они готовы покаяться… Они избрали неправильную тактику. Уж лучше бы они стояли на своем и продолжали все отрицать. А теперь… Теперь они видели перед собой молчаливую стену сородичей, причем подавляемая пока ярость самок была страшнее презрительного молчания самцов. В ответ на всеобщее осуждение четверо разозлились и начали жаловаться на несправедливость: дескать, они сильны и молоды, они могут стать владыками, так почему же им отказывают даже в таком невинном удовольствии, как удовлетворение своих сексуальных потребностей?

– Я благородного происхождения! – бушевал сын Сплита. – Я имею право на сексуальные привилегии!

Владыка Ку услышал негодующий гул самок, который Деви тут же подавила резким импульсом. Она-то прекрасно понимала, что справедливость висит на волоске: если жены разозлят владыку, он может и помиловать шалопаев. Некоторые самцы действительно обладали исключительными сексуальными правами, и только уважение к этой иерархии предотвращало насилие. Принадлежность к гарему была слабой защитой.

Деви покорно склонилась перед своим господином. Тут же ее примеру последовали остальные жены гарема, а вслед за ними и все другие самки стаи. Теперь все самцы видели, что они всего лишь смиренно молят о справедливости. Деви оставалась в позе покорности до тех пор, пока не почувствовала, что нервное состояние ее господина пришло в норму. Он знаком дал ей понять, что она может расслабиться. Деви выпрямилась, и все самки вслед за ней вернулись в обычное положение. Они только что подтвердили господство владыки Ку и напомнили ему, что его обязанность – защищать их.

Четверо молодых самцов недовольно загудели от такого неожиданного поведения. Обычно самки дрались, кусались и боролись за самых сильных самцов. Они никогда не действовали сообща. Деви использовала довольно хитрый трюк, который владыка Ку мог бы раскусить, но они хорошо сработали и выглядели вполне невинно. Затем они потеряли контроль над дыханием. Все увидели, как они продувают дыхала и опускают грудные плавники. Эмоции взяли верх – они не могли скрыть того, что готовятся к битве, и это решило их судьбу.

Владыка Ку неторопливо проплыл мимо каждого из нарушителей и сделал зубами глубокие царапины на их мордах. Это был знак безопасности для самок гарема и одновременно позорная метка. Она покажет любому, что ее носитель оскорбил господина. По толпе самок пронесся торжествующий ропот. Четверке отомстили за наглый разврат и хвастовство, за жестокость, с которой эти отморозки лупили совсем зеленую молодежь. Ропот сменился щелчками, прокатившимися сначала по Первому гарему, а потом и по всем остальным. Насильники Яру и убийцы ее детеныша на всю жизнь получили позорную метку. И снова Деви, склонившись, заставила свой гарем замолчать. Вскоре замолкли и другие гаремы.

Владыка Ку еще не закончил.

Дождавшись тишины, он, не торопясь, внятно отщелкал:

– Вы, четверо, ссылаетесь на привилегии, оправдываетесь похотливыми желаниями, забыв о верности и дисциплине. Тем самым вы оскорбили всех воинов, которые не подвергают приказы сомнению, тех, кто отдал жизнь за безопасность перехода стаи. Владыка Сплит, твой отец и мой заместитель, несет на себе знаки своей доблести. А ты позоришь его.

– Нет! – сорвался сын Сплита, прежде чем успел подумать. – Ты никуда не годишься, ты слишком старый! Нам нужны новые пути…

– Вот ты их и отыщешь, – владыка Ку гневно выгнул тело, и вокруг его глаз запульсировала старая рана. – Поищи эти новые пути на просторах океана. – Спинной плавник владыки резко выпрямился и замер неподвижно. – Ведь ты изгнан.

Поначалу четверо преступников насмешливо захихикали. Это что же, их изгоняют только за изнасилование и смерть какого-то недомерка? До них еще не дошло. Они все еще не верили в тяжесть приговора, но стая быстро объяснила им, что шутки кончились. Их принялись толкать и колотить, направляя к обрыву. Толпа торжествующе жужжащих самок следовала за ними, когда четверке пришлось выплыть из лагуны, все еще вызывающе брызгаясь и плескаясь. Они нагло свистели в ответ на оскорбления, словно отправляясь на охотничью вылазку; они грозились вернуться и отомстить за оскорбление. Конечно, они же сильные, вот их и прогоняют! Самки оскорбительно гудели в ответ, но Деви молчала. Владыка Сплит быстро проплыл мимо, всем своим видом демонстрируя ненависть к ней. Она видела, как он дошел до края лагуны и остановился. Она знала, что он слушает последние хвастливые выкрики любимого сына, замирающие в бескрайних просторах.

Все еще кипя от ярости, избытка адреналина и неверия в такой неожиданный исход их шалости, четверка уходила в океан. Им попадались косяки дневных рыб, и они, совершенно не испытывая голода, набрасывались на них. Они словно пытались доказать, какими бы славными охотниками они могли бы стать, если бы им только дали шанс проявить себя. Они подначивали друг друга, издеваясь над полученными шрамами, передразнивали Первую жену, шутливо (пока еще) боролись за господство в их маленькой общине, когда вспомнили вдруг выражение глаз Деви.

Она молча наблюдала за тем, как решается их судьба, а на самом деле именно она ее и определила. Четверка не сомневалась в этом, как не сомневалась и сама Деви, принимая решение, беря на себя ответственность. О, они, конечно, сильны! Но они прекрасно помнили разговоры о том, как эта самая Первая жена удерживает контроль над гаремом и над всей стаей. Все знали, что владыка Ку ничего не предпринимал, не посоветовавшись с ней. А что будет, если она исчезнет? Или будет ранена? Этот владыка без нее – ничто. Просто до сих пор об этом не думали. Самки лицемерны, от них никакого толку. Все же видят, что владыка Ку постарел, что тело его покрыто болезненными язвами, и с каждым днем их становится все больше. Так, выходит, их изгнали только за то, что они сказали правду?!

Но по мере того как они уходили все дальше от лагуны, мятежные мысли сменялись беспокойством. Белый риф остался далеко позади, они уже оказались на самом краю владений афалин. Дальше начинались впадины и подводные горы. Изменение течения подсказывало, что впереди жуткие черные конусы, которые кое-кто звал вершинами. Четверо шли довольно глубоко, не подозревая, что они приближаются к миру океанских демонов. Но прежде чем они осознали эту мысль, выяснилось, что они здесь не одни.

Странное и восхитительное существо двигалось в том же направлении, что и они, и это зрелище привело их в приподнятое настроение. Это была фугу, или иглобрюх; от ее психоактивного яда афалины ловили невероятный кайф. Они вообще любили все, что вызывало кайф, если оно не убивало, конечно. А случаи с передозировкой той же сарпы бывали. Так что рыба фугу считалась редким лакомством. Ее веселящий тетродотоксин пользовался бешеным спросом, так что афалины повывели всех фугу в своем ареале и слишком поздно спохватились, что надо бы сохранить хоть несколько особей на развод.

И вот Океан преподнес им утешительный подарок! Толстая испуганная самка старалась уплыть, но куда там! Четверка разом забыла обо всех своих бедах, быстро догнала фугу и начала дразнить, щелкая челюстями. От испуга рыба выпустила приличную дозу яда, и дельфины закувыркались, отпихивая друг друга, чтобы проплыть через самую середину наркотического облака. При этом они широко разинули рты, чтобы яд проник как можно глубже. Потом стало весело, фугу начали подкидывать и подталкивать к поверхности.

Губан прятался в тени самого большого конуса, лениво поворачивая огромное тело из стороны в сторону, ловя угасающие выдохи жерла вулкана, когда услышал вульгарное кудахтанье – и единственный испуганный крик. Кричала самка. Одна. На его территории. Кудахтанье становилось все громче и резче, дельфины хохотали. Враги хохотали! Судя по акценту, к нему пожаловали самые худшие из них – афалины. Если губаны попадались им на глаза, афалины затевали свои мерзкие игры, делали вид, что позволяют губанам бежать, но кончалось это всегда плохо.

В глубине тела губана родилось угрожающее рычание. Спинной плавник налился силой и поднялся тяжким боевым знаменем. Он пересчитал кудахтающих – четыре самца. Шансы так себе. Зато ярости в нем скопилось в избытке, а тут есть возможность потратить ее с пользой. Тело губана примерно на треть короче дельфиньего, зато здоровенные зубы крепостью не уступают кости или камню. Его громкий рык, бывало, оглушал сразу нескольких рыб. Куда принесло этих головорезов? Это его родная вода, их надо прогнать. Губан подождал, пока вопли фугу не сместились поближе к шипастым поверхностям конусов – там чувствительной шкуре дельфинов достанется, затем, распустив плавники и оскалив зубы, вырвался из тени.

Продолжая подбрасывать раздувшуюся фугу, то и дело подныривая под остатки облачков выпущенного ей токсина, четверо афалин сначала даже не заметили его. А вот фугу углядела его сразу, начала вращать глазами и тем самым предупредила своих мучителей. Они были под кайфом, поэтому сначала подумали, что яркие цвета и огромные размеры Губана – это такая забавная галлюцинация. Потом они отвлеклись, заметив, что их пенисы пришли в возбуждение из-за наркотика, и это привело их в еще больший восторг.

Разъяренный подобным легкомыслием, Губан бросился вперед и протаранил мордой ближайшего из них. Огромный пузырь воздуха вырвался из дыхала дельфина, а троих его приятелей еще больше позабавило то, как он пускает пузырьки. Губан озадаченно посмотрел на противника. Наверное, он вложил в удар маловато силы. Ладно. Следующему достался удар поосновательней, да еще яростный укус в ближайший плавник. Губан ощутил, что его зубы сомкнулись, то есть он прокусил плавник насквозь. В ответ раздался радостный визг. Он бросался на них, раздавая укусы направо и налево. В одурманенном мозгу четверых афалин возникло видение напавшей на них разъяренной стаи, и они бросились на поверхность.

Губан посмотрел им вслед. Длинные темные силуэты дельфинов на фоне поверхности напомнили ему что-то другое. Он вспомнил крики своих сородичей. Губан боролся, Губан устал…

– Сюда, сюда, ко мне, на помощь! – кричала фугу на вульгарном телеостейском[14]14
  От лат. Teleostei – костистые рыбы – ряд, к которому принадлежит 90 % всех видов рыб.


[Закрыть] языке, понятном большинству рыб.

Губан не понял, как ее занесло в святилище на вершине. Над собой он заметил хвостовые плавники и какие-то рыскающие рывки афалин, а вода приобрела коричневатый оттенок. От ярости губан пришел в себя. Эти твари испражнялись прямо над его домом! При этом они переругивались на своем гортанном диалекте, и он узнал звук, означающий «месть». Он ринулся сквозь отвратительную взвесь, он был готов драться дальше, но четыре дельфина уже уходили.

Глаза Губана вытаращились от гнева, сердце забилось быстрее. Но четыре дурака держали путь куда-то в просторы, подальше от родных вод. Навигационное чутье подсказало Губану, что там нет их стаи. Тогда он послал вслед афалинам проклятие с пожеланием всяческих бед в океане, после чего вернулся в свои владения. Именно их он защищал только что, значит, это его воды! Ах, да, фугу! Надо ее выселить.

Медлить с этим не стоило. Эта дура сдулась, и теперь от ее театральных воплей дрожали окрестные скалы. Губан не испытывал сострадания вообще ни к кому и уж тем более к этой фугу. Ошибочно посчитав ее самкой своего племени, он рисковал всем, а теперь эти хамы-афалины могут привести с собой других. От прежних мыслей о самоубийстве не осталось и следа, губан решительно не настроен был становиться пищей для каких-то дрянных млекопитающих. Он уперся взглядом в существо, по чьей вине только что случилось сражение, и, чтобы подчеркнуть свою враждебность, огрел ее плавниками. При этом у него возникло странное ощущение на коже, как будто он царапал бока о рифовый песок или проплывал сквозь заросли жгучих актиний.

Но здесь не было актиний и уж тем более рифового песка. Да, в бою он всегда ощущал прилив тестостерона под кожей, но тут было что-то другое. Губан почувствовал… сексуальное возбуждение. Он хотел, чтобы фугу убралась как можно скорее, чтобы укрыться и поразмышлять над этим немного. Он не мог расслабиться и думать, пока она здесь. А фугу делала вид, что не видит в нем красавца-самца, наделенного массой других достоинств. Она пыталась спрятаться.

– Убирайся! – проворчал он на телеостейском языке. Наверное, он здесь подходил больше, нежели родной для него изящный рифовый диалект. – Пошла вон! – А его гениталии тем временем определенно оживились. Неужели снова пришло время Нерестовой Луны? Неужели он так долго бродил?

– По-моему, ты растерялся, – сказала она лукавым голосом, принимая нормальные размеры. – Но ты же знаешь, я самая ядовитая рыба в океане. Ты такую пробовал? Неужто тебе не любопытно?

Губан не ответил. Чувство, возникшее в теле, никак не было связано с ее токсином. Он ежился, извивался из стороны в сторону, как будто стараясь стряхнуть с себя морок. Ему не было плохо, скорее наоборот. Выигранный бой с четырьмя самцами-афалинами придал ему энергии.

– Не заморачивайся, – посоветовала она, осматривая, нет ли повреждений на ее плавниках. – Я же вижу, что возбуждаю тебя. Меня все хотят. Это так утомительно… Везде одно и то же.

– Ну и вали отсюда! – рявкнул Губан. – Это мой дом, а не твой.

– Ты все еще не понял, как тебе повезло! – огрызнулась она, словно они принадлежали к одному племени. – Ты уже мой… – Она замолчала и уставилась вверх. Губан знал, что ничего она там не видит. До ближайшего конуса было далеко, а вода здесь не очень-то прозрачная.

– Где твой риф? – спросил он. – Ты не видела кого-нибудь из моих сородичей?

– Да ушла я оттуда, а твоих не видела, – как-то отстраненно сказала она, все еще глядя вверх и пытаясь остаться на месте. – У меня был великолепный риф, не то что эта свалка.

– И у нас был очень хороший риф, – против воли грустно сказал Губан. – Мой народ любил его.

– Ну, мое-то место было покруче всей вашей нелепой иерархии. Я жила на таком рифе, который чистил воду как настоящая водоочистная станция, если ты, конечно, знаешь, что это такое.

– Знаю. Ну и что? – Губана раздражал этот никчемный разговор, в который его вовлекли против воли.

– А потом кораллы заснули, – терпеливо продолжала она, – а все, кто жил на рифе, оказались бездомными. Многие умерли. Пожалуй, я здесь останусь. А то что-то устала…

– С какой стати? – взбеленился Губан. – Это мои владения.

– Ничего. Поделишься. Теперь и мои будут. А хочешь, убей меня. Мне все равно. – Она повернулась, чтобы лучше видеть его. – Там у нас было несколько таких, как ты, только цвета совсем другие. Что у тебя такое с хвостовым плавником?

Только теперь, когда она спросила, Губан понял, что непонятные ощущения действительно исходят от основания его хвоста. Именно оттуда поступали энергетические сигналы, пронизывающие все тело и достигавшие кульминации в голове. Как будто солнце освещало эту часть его тела. Несмотря на свои огромные размеры, он попытался обернулся, чтобы увидеть собственный хвост, и засек вспышку розового цвета.

– Этого раньше не было, – растерянно сказал он.

– Ну-ка, расскажи поподробней, – заинтересовалась фугу. – Знаешь, в последнее время со многими происходят разные странные изменения. Я много повидала на нашем рифе. Меня трудно удивить. Самцы становятся самками, самки – самцами, туда-сюда… Но ведь никто этого не хочет, правда? Полагаю, ты не один такой. Не очень-то удобно. На празднике Нерестовой Ночи с твоей внешностью делать нечего…

Губан рассердился и одновременно огорчился тому, как небрежно она назвала Великую Нерестовую Луну «праздником». Годовщина его катастрофы.

Губан задергался. Ему хотелось избавиться от навязчивых сексуальных мыслей, хотелось перестать думать о своей потере. Фугу говорила что-то еще, но он уже опускался вниз, туда, откуда веяло горячим, враждебным и темным.

Прижавшись кожей к блестящей шероховатости черной вулканической колонны, Губан дал волю фантазиям. Он чувствовал тайную дрожь, затем вспышки жара. Сначала самка, потом доминантный самец… – он был одним, потом другим, потом обоими. Он представлял себя наблюдающим, умирающим, поедающим, съеденным. Он спустился дальше, где жара остановила все мысли.