Текст книги "Пациент #666"

Глава 5
Я вижу голубое небо и белые облака

Хлоя, дрожа, приблизилась к Лукасу. Он был пугающе неподвижен и покорен – даже когда она осмелилась прикоснуться к его шее, пытаясь привести в чувство и привлечь его внимание, Эосфор почти не отреагировал. Ей пришлось осторожно похлопать его по щекам, чтобы добиться хоть какой-то реакции. Но и это не утешало – Лукас, с трудом разлепив веки, скользнул по ней мутным взглядом и задрожал, пытаясь отстраниться.

– Не надо… – просипел Эосфор. – Прошу… не надо… я все понял… понял… прошу… больно…

Он её не узнавал, боялся – наверное, сейчас было справедливо бояться каждого, кто к нему приближался, особенно, если было невозможно разглядеть лицо.

Девушка рискнула обойти его, взглянуть на спину – и не смогла различить в полутьме, есть ли там новые раны. Достала телефон, подсветила экран, боясь включать яркий фонарик. Крови не было, новых синяков, кажется, тоже – но кожа слегка покраснела.

Задержав дыхание, чтобы не потревожить больные места, Харрис чуть потянула вниз штаны Лукаса. Точно – можно было разглядеть крошечный след от укола.

В голове у неё мелькнула картинка – Рэй, обнимающий его и что-то прячущий от неё за спиной. Боже, так это ему пришлось лишить родного брата ног?.. Вот почему он был так подавлен, вот почему почти плакал, вот отчего вздрогнул, когда Хлоя вошла в комнату раньше, чем было задумано.

Харрис закусила губу. Она должна была это прекратить, должна была что-то сделать прямо сейчас – но не знала, как ей быть. Конечно, можно было просто освободить Лукаса, посадить его в коляску и каким-нибудь образом протащить наверх – хоть это вряд ли было легко сделать, ведь пандуса возле лестницы из подвала не было. К тому же, даже если бы её каким-то чудом не застукали в процессе, она всё равно очень рисковала. Каковы были шансы, что каждый из семьи подумает на другого, когда узнает, что кто-то освободил Лукаса и отвёз в комнату?

Нет, самой было действовать нельзя. Но и скрыть тот факт, что она приехала раньше, тоже уже не представлялось возможным – её видел ночной сторож. Значит, оставался только один способ всё это завершить – и Хлоя очень надеялась, что у неё получится сделать всё правильно и не наляпать ошибок.

Осторожно, ласково проведя напоследок кончиками пальцев по напряжённым, вывернутым рукам Лукаса, надеясь, что он это почувствует, девушка отстранилась от него и быстро взбежала по ступенькам наверх. Приоткрыла дверь, огляделась, выскочила, подхватила сумку и медленно, стараясь издавать побольше звуков, стала подниматься по лестнице.

Нарочно шаркая и подтаскивая сумку, Хлоя прошла по коридору второго этажа. Сердце ныло и требовало действовать быстрее, но Харрис старалась изобразить безмятежность. Суетливость могла бы вызвать подозрения.

Девушка прошла к своей комнате, открыла дверь, бросила там сумку. Выждала полминуты, внутренне содрогаясь и представляя, как Эосфор внизу отчаянно пытается лишний раз глотнуть воздуха, пока она медлит. Наконец, Хлоя снова вышла в коридор, приблизилась к двери комнаты Лукаса, открыла её и остановилась на пороге. Пару раз позвала его, будто удивляясь. Проверила ванную комнату, уже почти ненавидя себя за то, что не может броситься вниз и помочь Эосфору сама. Потом направилась к ближайшей комнате, в которой ещё горел свет. Постучалась.

Дверь ей открыл Захария. Подавив желание врезать ему по лицу, Харрис изобразила удивление и усталость.

– Доброй ночи, – поздоровалась она, делано улыбаясь.

– Мисс! Не знал, что вы вернулись, – приподнял брови Зак, вежливо улыбаясь в ответ.

– Да, я не смогла лечь пораньше, как обещала мистеру Эосфору, и поняла, что опоздаю, если лягу спать, – Хлоя усмехнулась. – Послушай, ты не знаешь, где Лукас? Я хотела зайти к нему, проверить, как он, выпил ли лекарства, смог ли уснуть… Но его в комнате нет.

– О, мисс, не переживайте, – Харрис видела, как парень напрягся, и как у него забегали глаза, но сделала вид, что этого не заметила. – Лукас сейчас… с сестрой. Ему было так одиноко без вас, что она не смогла оставить его.

– Так они ещё не спят? – приподняла брови Хлоя. – Я могла бы зайти к ним…

– Не стоит, доктор, Лукас только-только успокоился. Если он увидит вас – точно не уснёт до утра. Я передам Аманде, чтобы она уложила его спать поскорее, ладно? Вы очень устали с дороги, я ведь вижу, – он заискивающе улыбнулся, – вам нужно отдохнуть, доктор. Утром найдёте Лукаса в его комнате, мы его приведём.

– Что бы я без вас делала, – благодарно пожав его руку, кивнула Харрис. – Хорошо, спасибо. Надеюсь на вас.

– Не переживайте, – прибавил Зак, провожая её до комнаты. Попрощавшись с ним, Хлоя прикрыла за собой дверь и демонстративно вжикнула замочком сумки. Достала пижаму, прочие необходимые вещи, стараясь одновременно создавать «рабочий шум», и тут же – прислушиваться к происходящему в коридоре.

Наконец, спустя десять минут, раздались шаги и лёгкое постукивание. Стук Хлоя узнала, так катилась коляска Лукаса – он не прерывался, значит, его кто-то вёз. Разумеется, вряд ли Эосфор был сейчас в состоянии куда-то добраться самостоятельно, даже если на пути не было препятствий.

Дверь рядом с её комнатой открылась. Девушка уже была в постели и старательно притворялась спящей на случай, если к ней кто-то заглянет. Ещё стук – коляска преодолела порожек комнаты Лукаса. Потом пыхтение – наверное, Захария с кем-то укладывал старшего брата в постель. Снова послышались шаги, кто-то сходил в ванную комнату, набрал там во что-то воду, вернулся обратно. Всё это продолжалось с полчаса – но Хлоя была рада уже тому, что Эосфор больше не был подвешен за руки в подвале.

Она слышала его неконтролируемые беспомощные, жалобные стоны, и изо всех сил стискивала ткань одеяла, жмурясь, понимая, что просто не может помочь. Попыткой сделать лучше она могла создать кучу проблем – гораздо серьёзнее тех, что были у них сейчас.

Ей удалось уснуть лишь через час, когда братья покинули комнату Лукаса, оставив его в одиночестве. Он притих – может быть, они что-то ему вкололи, или вынудили выпить, чтобы на время унять боль и заставить уснуть. Харрис буквально приказала себе остаться лежать и отдыхать – ей нужны были силы, чтобы суметь помочь ему утром. А если она начнёт бегать к нему по ночам, это точно ни к чему хорошему не приведёт.

Утро было кошмарным. Хлое пришлось выслушать лживые объяснения Годфри, явившегося к ней в комнату, по поводу вчерашнего звонка его сына. Она даже не придала им значения – просто молча кивала, делая вид, что верит. Позже Эосфор с притворным вздохом сообщил, что иммунитет Лукаса ослаб в больнице, и он слегка приболел – Харрис было страшно представить, что именно скрывалось за этими словами, но и им она «поверила», даже подтвердила каким-то медицинским фактом. Она пообещала, что позаботится о нём и даст ему пару дней отлежаться в постели – Годфри хищно ухмыльнулся, кивая в ответ на эти слова. Того он от неё и хотел – чтобы она не могла проверить, что он сделал с сыном, чтобы не стала осматривать его тело. Впрочем, она уже видела достаточно.

Он был уверен, что правду Лукас ей всё равно не расскажет – и Харрис с трудом удержала на лице сочувственную улыбку, когда мужчина покинул её комнату, позволяя переодеться и приготовиться к работе.

Впервые за несколько дней натянув на себя что-то, кроме свитера и наскоро умывшись, Хлоя поспешила к Лукасу. Секунду помедлила, стоя возле его двери, боясь увидеть, в каком он состоянии, но всё же решилась и вошла в комнату. Замерла, оглядывая Эосфора-младшего.

Он выглядел едва ли хуже обычного. Они знали, что делать, чтобы причинить максимум боли и нанести минимум повреждений, и к тому же – почти не оставить следов. Хлоя бы ни за что не подумала, что вчера этот человек, измученный болью, задыхался в подвале, подвешенный за руки. На нём была кофта с длинными рукавами – и Харрис не нужно было закатывать рукава на ней, чтобы понять, что на запястьях оставались тёмные следы от ремней.

Она присела рядом. Эосфор, кое-как приподняв веки, посмотрел на неё расфокусированным взглядом. Он температурил, и голос у него слегка сел – наверное, он сорвал его, когда кричал вчера в подвале.

– Доктор… – с трудом выговорил Лукас. Хлоя осторожно сжала его руку, кивая. Она видела, что ему было сложно говорить, и заметила, что он едва сумел её узнать – и не собиралась настаивать на том, чтобы Эосфор прямо сейчас рассказывал ей всё, что случилось вчера днём. Харрис понимала, что была виновата в произошедшем – при ней Эосфор такое бы с сыном не совершил.

– Я здесь, – Хлоя заставила себя ободряюще улыбнуться, сжимая его тонкие пальцы. – Я здесь, Самаэль. Прости, что так долго. Прости, что… не была рядом вчера, – слова давались с трудом, но она буквально давила их из себя. Лукасу сейчас нужно было услышать чей-то голос. Пусть даже человека, который отказал ему в помощи, когда он умолял об этом.

Харрис осторожно притронулась к его левому плечу, нащупала под тканью кофты бинты, которых вчера не видела в подвале. Предусмотрительно. Они даже поменяли ему повязку на укусе, изображая заботу. Хлоя глубоко вздохнула, беря себя в руки. Она должна была быть сильной. В конце концов, она сама на это подписалась.

И, открыв глаза, девушка, наконец, приступила к своей работе.

У неё почти не было идей, как помочь Лукасу, кроме того, как дать ему обезболивающее. Эосфор ослабел, совершенно не имел сил, чтобы перебираться в коляску, или даже просто приподняться в постели. Харрис представляла, как у него ломило спину, поэтому не настаивала на том, чтобы он вообще хоть как-то двигался. Всё, что она могла сделать сейчас – слегка унять боль таблетками, которые привезла для самой себя. Обезболивающих в аптечке почти не было, да и её содержимое наверняка подвергалось тщательному контролю. Оно им ещё могло понадобиться попозже.

Лукас отказывался от еды. Хлоя чувствовала, что он был прав – ему в пищу могли насыпать чего-нибудь нехорошего, чтобы притупить чувства во всём теле. И, честно говоря, ей не хотелось это проверять. Кто знает, пользовался ли Годфри услугами профессиональных химиков постоянно – а переборщить с дозой было проще простого. Одно дело – держать сына на привязи, изредка делая новый укол, просто чтобы к ногам не вернулась чувствительность, и совсем другое – парализовать его полностью, сделав процесс восстановления невероятно тяжёлым и едва ли возможным.

Да, по пути домой девушка поискала информацию об том, что Лукасу вкололи, чтобы хоть как-то ориентироваться в том, что ей предстоит. Этот состав долго выводился из организма, если не был нейтрализован некоторого рода противоядием в течение нескольких часов после введения. Но тем не менее, он выводился, и восстановление функций двигательного аппарата было вполне возможно. Харрис подозревала, что Годфри об этом знал – значит, время от времени он собирался пополнять концентрацию вещества в организме сына. Это звучало жестоко, но сейчас было меньшим из зол – Хлое нужно было только следить за тем, чтобы эта концентрация не превышала определённого уровня. С бесчувственными ногами ещё можно было жить, и, если это было необходимо для того, чтобы Эосфор-старший оставил Лукаса в покое и не мучил его, значит, так тому и быть. Уж лучше передвигаться в коляске, но остаться в живых. И у них была возможность заниматься музыкой – у них были гитары, рояль, укулеле. Они могли постоянно тренировать руки, чтобы не позволить лёгкой передозировке полностью парализовать Эосфора.

И к тому же – она всё ещё надеялась, что однажды сможет вытащить его отсюда, и помочь ему снова начать ходить. Если даже не сама лично, то передав другим врачам – они точно знали, как скорее вывести эту гадость.

Лукас пришёл в себя настолько, чтобы суметь внятно заговорить, только ближе к вечеру. Харрис честно пыталась уговорить его помолчать. Эосфор морщился, голоса почти не было, так что ей пришлось отпаивать его горячим чаем. Тогда он умолк, жадно глотая живительную жидкость, прогревая горло. Лукас выпил две чашки и закусил таблеткой с лимонным вкусом – единственным леденцом, что нашёлся у Хлои в кармане. Им удалось это спрятать от заглянувшего к ним Зака, который поинтересовался, не нужна ли доктору помощь. Девушка его отослала, попросив их часто не тревожить, и парень скрылся за дверью, пообещав, что придёт через пару часов, если она не позовёт его раньше.

Когда за братом закрылась дверь, Лукас, собравшись с силами, шёпотом попросил Харрис помочь ему повернуться на бок. У него дико болела спина, он больше не мог на ней лежать – Хлоя засомневалась, что ей стоит делать это. Несмотря на слова Зака, в любой момент могли войти обеспокоенные родственники Эосфора, заметить, что она помогла ему повернуться. Что, если бы они догадались, что девушка в курсе произошедшего? Или если бы, как минимум, решили, что она осматривала своего подопечного? Никто не стал бы отвечать на её вопросы, если бы она их задала. А если бы не задала – это тоже выглядело бы странно.

Но Лукас так просил, так что она, в конце концов, согласилась. Помогла ему управиться с ногами, потянула в сторону. Хоть Харрис и не была обычным полевым медиком, она делала это довольно часто – ничего сложного в этом не было. Ухватить за плечо, в данном случае – чуть ниже, чтобы не задеть укус, и за колено. При таком расположении рук не нужно было прикладывать больших усилий, чтобы перевернуть кого-то со спины на бок.

В какой-то момент Лукас судорожно глотнул воздух, неожиданно сильно схватил её за руку. Девушка секунду соображала, а потом до неё дошло – она случайно прикоснулась к его спине. Эосфор крепко сжал её запястье и замер, напряжённый. Хлоя поняла, что надавила на больное место.

– Прости, – шепотом извинилась она. Лукас не ответил, боль лишила его последних сил – он хотел сказать что-то, но не справился с собой. Только бессильно опустил голову на её руки, которыми она осторожно коснулась его больного плеча, шеи. Харрис начала поглаживать его по волосам, успокаивая. И заодно чутко прислушиваясь, стараясь не расслабляться – если бы кто-то подошёл к двери комнаты, ей нужно было бы вернуть Эосфора в исходное положение.

Они долго молчали. Хлоя налила ещё чашку чая, теперь уже поить Эосфора было легче. Чай был сладким, она специально положила побольше сахара, чтобы помочь Лукасу как можно скорее набраться сил. От боли бы это его не избавило, но помогло бы продолжать бороться.

Наконец, сил хватило у него на то, чтобы вернуться воспоминаниями к событиям того мучительного дня. Эосфор не стал ничего скрывать, сейчас он был не способен на то, чтобы как-то искажать правду – что помнил, то и говорил. Рассказал всё, что произошло тогда: как его мучили на интервью, как он не выдержал и украл телефон отца, как Зак сдал его. Даже о том, как он надеялся, что задохнётся под собственным весом, лишь бы не чувствовать боли, что причиняла ему Аманда. Хотя бы для того, чтобы потерять сознание – но Харрис прекрасно поняла, о чём именно он думал.

– Если бы что-то случилось, отец бы просто позвонил вам, – прошелестел Лукас, не отрывая чуть расфокусированного взгляда от лица Хлои и подтверждая её мысли о его намерениях, – и сказал бы, что возвращаться не нужно. Он что-нибудь придумал бы… – Харрис понимала, что не может отвернуться от него, но этого ей сейчас хотелось больше всего на свете. Она искренне считала, что все кошмары войны были позади – и вот, снова видела глаза человека, переживающего такие боль и страх, каких не должно и не могло было быть в мирное время. На секунду она опустила веки – Лукас вдруг дотронулся до её руки, привлекая внимание. – Мне жаль… – Эосфор слизнул с губы крошку сахара, прилипшего с чашки, – я не хотел звонить вам, чтобы заставить вернуться… Но я больше не справлялся, – он выглядел затравленным, когда вспоминал о журналистах, и девушка сжала его руку в ответ.

– Что Аманда делала с тобой? – спросила Хлоя. Взгляд её подопечного стал на секунду пустым – на две тысячи ярдов, – словно он провалился в те события, в то время, о котором она спрашивала.

– То, что должна была, – помолчав, ответил Лукас. В глазах, затуманенных болью, появились смирение и безнадёжность. – То, что ей приказали.

– Но как можно так мучить того, кого она почти что вырастила? – у Эосфора дрогнули губы, будто он хотел что-то сказать, но передумал. Он казался безучастным к тому, как Харрис прикасалась к нему, стараясь утешить, унять боль хотя бы душевную. Хлоя попросила его продолжить – Лукас, подчинившись, заговорил снова. Он говорил столько, сколько хватало сил – делал передышки, паузы, отдыхал, и снова начинал говорить. Эосфор помнил все жгучие удары по болевым точкам – лёгкие, будто тычки, но неожиданно болезненные. Помнил, как несколько раз к коже прислоняли что-то – и его колотило, скручивало, пока электрический ток пронзал уязвимые места. То, что он уже не запомнил – запомнило истерзанное тело, и оно всё равно подсказывало, говорило о том, что произошло.

Едва Лукас утих, закончив свою историю, Хлоя услышала то, чего ждала всё это время – кто-то шёл по коридору. Ей пришлось встать, чтобы снова перевернуть Эосфора на спину – он тихо застонал, когда девушка это сделала.

Харрис позаботилась о сокрытии «улик» вовремя. Через секунду после того, как она села обратно, раздался тихий стук, и дверь приоткрылась.

– Мисс, у вас всё в порядке? – раздался голос Зака. – Скоро будет готов обед, и я подумал… – он заглянул в комнату, подозрительно оглядывая помещение, будто ожидал увидеть что-то, о чём мог бы доложить отцу, – что вы могли бы ненадолго оставить Лукаса и отдохнуть, – закончил Захария фразу. Хлоя покачала головой, заставляя себя улыбаться.

– Конечно, отдохну. Было бы здорово. Только погодите минут десять, я дала бы ему жаропонижающее, – это, кстати, была почти правда: укладывая Эосфора на спину, Харрис ощутила, что у него явно была температура, и подумала, что ей стоит сделать всё-таки укол. – Хочу убедиться в том, что он хорошо поспит, – Хлоя кивнула, подкрепляя собственные слова. Зак, уже вошедший в комнату, изобразил печаль. Харрис заметила, что в руках у него была большая глубокая тарелка, наполненная до краёв разными фруктами.

– Надеюсь, ему станет лучше, – сказал он, бросая на Лукаса быстрый взгляд из-за плеча Хлои. Зак будто бы прятался за ней, чтобы не заставить бредящего брата испугаться – видимо, он тоже был причастен к издевательствам над ним. Лукас не рассказал об этом, но Харрис догадалась сама – Захария, судя по всему, не только сдал его отцу со старшей сестрой, но ещё и помогал им в подвале лично.

– Да, конечно, станет, – пообещала Хлоя. «Когда исчезнет стая монстров, издевающихся над ним», – мысленно закончила она фразу, едва удерживая улыбку по-прежнему приветливой. Прекрасно зная, что это Годфри, скорее всего, приказал Заку крутиться вокруг них, словно ничего и не было, она вновь поразилась жестокости отца Лукаса. И заодно невидимой галочкой отметила тот факт, что первое впечатление о семье её не подвело: об Аманде, которая была настоящим цепным псом, да и о Заке, предавшего брата, тоже – он был мелким, мерзким щенком, старающимся заслужить отцовскую похвалу. – Что это? – желая как-то сменить тему, чтобы поскорее выпроводить Захарию, спросила девушка, указывая на тарелку со фруктами. Парень вздрогнул, будто сам забыл о существовании предмета, что находился у него в руках.

– О, это… Это чтобы он скорее поправлялся, – и Зак поставил миску на прикроватный столик. Харрис протянула руку и взяла из тарелки манго. Дежурная улыбка у Захарии как будто выцвела: – Вообще… это было для Лукаса, то есть… для вас мы можем сложить отдельно…

– Вообще, у Лукаса на это аллергия, – хоть так, но она позволила себе кольнуть Зака. Но тут же пришлось немного смягчиться: – Это было указано в его медкарте. Со слов родственников, – и это была чистая правда – туда ей пришлось смотреть особенно внимательно при назначении новых препаратов. Конечно, не то, чтобы в психбольнице каждый день кормили пациентов манго, но в медкарте был указан полный список всех известных аллергических реакций.

– Я… Да, извините. Точно. Я забыл.

– Не страшно. Для этого здесь я, – Хлоя качнула головой. И решительно подвела итог беседе: – Скоро буду.

– Тогда ждём вас внизу, – закивал Захария, быстро покидая комнату. Харрис беззвучно выдохнула, когда за ним закрылась дверь. Эосфор, на которого она немедленно бросила тревожный взгляд – зажмурился, делая такой же медленный выдох, как и она сама. Хлоя поняла – он едва вытерпел всё то время, пока Зак не вышел, оставив их в покое. Похоже, Лукас пытался сморгнуть слёзы – чтобы не мучить его очередными душещипательными беседами, Харрис поднялась и отправилась за обещанным жаропонижающим. Вернулась к постели как раз тогда, когда он посмотрел на неё, комкая простынь, чтобы сдержать чувства, которые рвались наружу болезненными стонами.

– Мне так… хочется… чтобы всё это кончилось… – едва слышно выдохнул Эосфор. Он прекрасно понимал, что боль можно было бы унять, но сейчас это было невыполнимо. Отец мог догадаться, что девушка была в курсе происходящего.

Но это всё было невыносимо. Потому Лукас, едва ли чувствуя, как по щекам катятся бессильные одинокие слёзы боли, повторил то же самое, что сказал тогда в ванной – кажется, пару дней назад, когда пытался спрятать свою паническую атаку, пытался почувствовать собственные ноги и задушено молил то ли Бога, то ли Дьявола, о смерти. Тогда он сказал это прямо при Хлое, да, он помнил это – и в тот вечер поклялся себе, что больше никогда не посмеет говорить о смерти. Ведь девушка, по сути, пожертвовала собственной жизнью, чтобы хоть немного облегчить его муки в этом доме.

Но сейчас Эосфор был не в силах сдерживаться. У него всё так же нет ног – Аманде не пришлось напрягаться и приковывать их, она избивала парализованного брата – и да, сестра никогда никого не щадила. Если ей прикажут убить кого-то, она не ослушается. В ней нет сочувствия и милосердия – если и были, то умерли много лет назад.

Ей не впервой будет отнимать чужую жизнь. Джорджина и Ноа были не единственными близнецами в этой семье – нет, помимо всех прочих, Аманда тоже родилась не одна. У неё был брат-близнец – и Лукас прекрасно знал, куда он однажды пропал. Он не уехал учиться или работать, нет – за какую-то страшную провинность он оказался в том же подвале. Аманда всегда была палачом, и хотела, чтобы её брат стал таким же – но этого не случилось. Зато случилось другое – страшное, что навсегда оставило отпечаток на семье, пусть Годфри и старался скрыть эту историю.

Его старший сын исчез. И с этим исчезновением Эосфор-старший справился гораздо лучше, чем с попыткой скрыть проблему с Лукасом. Тем не менее, методы у него остались прежними.

И Эосфор всё ещё дрожал, вспоминая о том, как его бесполезные, бесчувственные ноги стали страшным довеском, мешающим дышать. Он помнил, как они странно дергались вслед за ним, когда его выгибало от боли. Как они были жутко безжизненны и безвольны – подламывались под странными углами, и он молился о том, чтобы ощутить их, чтобы, если не пнуть своих палачей, то хотя бы опереться на пол, чтобы лишний раз получить глоток воздуха. Но то было только в начале – Лукас сказал Хлое правду, к концу пытки он действительно мечтал о том, чтобы задохнуться под своим весом – это было не так страшно, как в психбольнице, в петле. В этот раз он намеренно прекращал сопротивляться, подтягиваться, чтобы дышать. Надеялся, что потеряет от боли и удушья сознание, а потом и сердце не выдержит такой нагрузки.

Но оно выдержало. И сейчас никто не мог помочь Эосфору унять боль, пока она сама не пройдет. У него нет сил. Нет никого, кто мог бы спасти, вытащить его отсюда. Хлою саму нужно спасать, скоро и она может за одну ошибку попасть в тот подвал, или быть убитой, или…

– Я правда… никогда так не хотел умереть… как сейчас, – на это даже шепота не хватает. Лицо безразлично, но в глазах мука, и самое страшное – Лукас еще видел, что Харрис сумела прочитать по его губам эти слова. Ему ведь так хотелось защитить ее – если не спасти от отца, то хоть не дать увидеть, что её попытки излечить его душу безуспешны. Ей нужен прогресс, иначе… иначе и отец может что-то заподозрить, и она сама, отчаявшись, сдастся. Откажется от него. Это будет для неё безопаснее, может быть, но Эосфор останется один, не зная, как и ради кого жить. Из него сделают овощ новые сиделки, и последним днём, когда он видел солнце, станет тот самый, в который Хлоя вытащила его из психбольницы.

Он не хотел ей лгать. Может, только слегка преувеличивать положительные результаты её помощи. Но прямо сейчас желание умереть было сильнее всех этих других желаний и страхов.

Всплыли в памяти слова доктора с того вечера на полу в ванной: «ты хочешь не умереть, а начать жить». Наверное, это было мудро и справедливо. Лукас потому и не смог убить себя в психушке совсем недавно – когда Харрис дала ему надежду, он вспомнил о том, чего лишился, и что отчаянно хотел вернуть.

Но сейчас любой вздох вызывал у него отвращение. Биение сердца причиняло боль, отдаваясь в измученной спине. И он… он ненавидел жизнь в эту минуту. Ему самому безумно страшно было это осознавать, но он и правда просто ненавидел жизнь.

– Всё хорошо, – услышал Эосфор откуда-то сверху. Смутная тень – глаза у него закрывались от усталости и жара, – наклонилась над ним, поглаживая по чуть влажным волосам, прикасаясь губами ко лбу. Он хотел ей что-то сказать – но не сумел даже открыть глаза, когда тяжёлые веки опустились сами собой. Хлоя не винила его за момент слабости.

С мыслями о том, что ему нужно выспаться и собраться, чтобы больше не подвести эту невероятную девушку, Лукас провалился в сон.

Харрис же, глубоко вздохнув, отстранилась от него и выпрямилась. Эосфор был измучен, он страдал от жуткой боли, отдающейся во всём теле – это она прекрасно понимала. Ему и правда виделось освобождение в смерти, это было естественно, так что Хлоя и не думала обвинять его в слабости. Ей нужно было что-то для него сделать, как-то облегчить его жизнь в этом доме – если это вообще можно было назвать жизнью, а не мучительным существованием.

Харрис понятия не имела, с чего ей начать. Лукасу требовался уход и отдых, но вот конкретно сейчас он спал, и она должна была что-то придумать. Например, прощупать его семью как следует. Копаться в их тёмном прошлом, или даже настоящем, особого смысла не было – нет, сейчас девушка собиралась просто поговорить с ними. Убедиться в своих выводах, сделать новые: очевидно, например, что с Амандой явно были шутки плохи, что Захария просто прислуживал ей и отцу, а вот Рэй… Парень, кажется, прекрасно понял, с кем она встречалась у себя дома. И, может быть, видел даже встречу Хлои с подругой в кафе – вероятнее всего, он единственный догадывался о её настоящих намерениях: спасти Лукаса, вылечить его, помочь, если это возможно, покинуть дом. Однако девушке никто ничего не сказал до сих пор – все вели себя, как обычно. Он ничего не сообщил Годфри? Почему?

И кто ещё мог бы помочь ей, если бы Харрис вдруг надумала перейти к активным действиям? Пока что на её стороне, предположительно, был только Рэй и ещё парочка несовершеннолетних детей – мал мала меньше, надеяться только на них было безумием.

С этими мыслями Хлоя покинула комнату Лукаса и спустилась вниз, как и обещала.

Совсем скоро девушка пришла к ещё одному очевидному выводу – люди в этом доме были вымуштрованы и приучены переключаться между двумя своими личностями: настоящей и напоказ. В общении с ней все использовали вторую – а кто ещё не мог, был слишком мал, или казался запуганным и слабым, тот просто с ней не контактировал. Харрис наблюдала за младшими детьми, которые всюду ходили гуськом, держались вместе, чтобы, видимо, не нарваться на очередное наказание. Им всё ещё было жаль друг друга, они могли сочувствовать – значит, далеко не всё было потеряно. Если бы их забрать из этого дома прямо сейчас, отправить к хорошим психологам, помочь справиться со всеми блоками и запретами, что вбивал им в голову отец… Честно, если бы она не узнала результаты экспертизы и не увидела вчера Лукаса в подвале – может быть, она бы до сих пор сомневалась, что в этом доме что-то настолько не так.

И к тому же – жена Эосфора до сих пор не объявилась дома. Хлоя ждала, что она может приехать – стоило бы объявиться как раз вчера, но похоже, у неё и правда были большие проблемы. Годфри не произносил о ней ни слова, и даже от самой младшей, Ребекки, которая как раз годилась по возрасту в дочки Карен, ничего не было слышно. Младшим детям было естественно хвататься за взрослых женщин, если в доме не всё ладно – если же напротив, отец их балует, им свойственно обратное. То есть, даже если Леонард не была матерью Ребекки, они вполне могли быть близки.

Впрочем, в этом доме довольно опасно было становиться хоть с кем-то близким.

– Доктор? – позвал кто-то. Харрис вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей – она вдруг поняла, что Зак уже дважды у неё что-то спрашивал. Годфри, который тоже снизошёл до очередной трапезы с семьёй, внимательно на неё смотрел, отвлекшись от еды.

– Да? – Хлоя рассеянно улыбнулась, стараясь долго не задерживать взгляд на своём работодателе. – Извини, я…

– Вы устали? – неожиданно сочувственно, не фальшиво спросил Захария. Отец едва слышно кашлянул, и парень внутренне съёжился, поняв, что сказал что-то не то.

– Нет, всё хорошо, – Харрис постаралась исправить ситуацию, поняв, что у Зака могут появиться серьёзные проблемы, если она этого не сделает. – Всё в порядке. Просто задумалась.

– Я… – Эосфор-младший быстро взглянул на отца, потом, собравшись, повторил вопрос, который Хлоя не расслышала: – Я просто спрашивал, как себя чувствует Лукас. Может быть, вы… – Годфри не отрывал от сына взгляда, и тот стушевался, замолчал, потеряв и мысль, и желание говорить.

– Ему нужно отдохнуть. Хорошенько выспаться. Не переживай, всё будет в порядке, – пообещала девушка. – У него высокая температура, это вполне нормально после подобных потрясений – переезда, смены обстановки… Полезли старые болезни, мы ведь полностью сменили его образ жизни. Сейчас вокруг столько людей, – она мягко улыбнулась, несмотря на то, что этот парень ей не очень нравился, – семья, все перемены, шум в доме…

– Ясно, – пробормотал Захария, пряча глаза. Харрис снова вспомнила, как он вышел из подвала вслед за Амандой – может, Лукас не умолчал о его участии. Может, Зак действительно больше ничего ему не сделал. А может, брат почему-то всё ещё любил его, и потому не стал упоминать о том, что Захарии пришлось сделать – простил, спрятал где-то глубоко в сердце. Что могло их связывать в детстве?