Текст книги "Пациент #666"

– Всё, что с ним сейчас происходит – следствие потрясения после переезда. Он обязательно поправится, – Хлое очень хотелось сказать что-нибудь двусмысленное, колкое, но она сдержалась. Это, в принципе, была правда: всё, что случилось с Лукасом за последние дни, действительно было следствием переезда. И он действительно был потрясён всем, что произошло. Может, это уже звучало достаточно двусмысленно, судя по тому, что Эосфор-старший не отрывал от них с Заком взгляда. Рисковать не стоило.

– Хорошо, – Захария натянуто улыбнулся и уткнулся в свою тарелку.

Кто-то вдруг обратился к Годфри, переводя тему беседы. Хлоя притихла, слушая разговоры и стараясь присмотреться к каждому из присутствующих. Эосфор-старший поддержал игру, но не прекратил поглядывать на девушку. Харрис поняла, что ей стоит вести себя осторожнее, если она хочет остаться в этом доме и помочь Лукасу хоть чем-нибудь.

И она правда надеялась, что у неё это получится.

Когда обед завершился, Хлоя быстро ретировалась к себе в комнату. Посидела там, делая вид, что заполняет какие-то бумаги, потом отправилась в душ. Девушка продолжала внимательно прислушиваться к каждому шороху, что доносился из коридора – она всё ещё боялась, что кто-то может прокрасться к Лукасу и снова как-то ему навредить. Но – обошлось. Когда она заглянула к нему в комнату, он всё ещё мирно спал. Никаких следов от новых уколов, никаких следов насилия, ничего постороннего – его не трогали.

Харрис вздохнула, опускаясь на стул рядом с его кроватью. Осторожно коснулась лба, проверяя температуру и стараясь не разбудить. Лукас уже не был таким горячим, жар спал, сон ему помогал. Хорошо. Во сне, по крайней мере, он не чувствует боли.

Раздался тихий стук в дверь. Хлоя вздрогнула, вскинула взгляд на часы – было около восьми вечера. От ужина она отказалась, пообещав «заботливым» сёстрам Лукаса поужинать позже, после того, как проведёт с ним вечернюю беседу. Эосфор вот-вот должен был проснуться, потому Харрис и вернулась – она обязана была выдать ему лекарства, как-то поддержать, помочь, убедить в том, что всё не так плохо, как казалось ему днём. Если у него будут силы говорить, может быть, попытаться как-то отвлечь, пока его снова не потянет в сон после таблеток.

Девушка тихо поднялась и приоткрыла дверь. На секунду растерялась – перед ней стоял сам Годфри, собственной персоной.

– Можно, доктор? – неприятно-холодно улыбаясь, пытаясь изобразить нечто вроде доброй усмешки, спросил мужчина. Харрис кивнула, отступая на шаг – у неё не было выбора. Она могла бы выйти сама в коридор, но кто знает, что задумал Эосфор? Чего он хотел?

Поэтому девушка впустила его в комнату сына, вежливо улыбаясь и только прижимая к губам палец.

– Он спит, – тихо сказала Хлоя. Годфри кивнул, тихо вошёл, оглядел помещение.

– Я ненадолго. Просто хотел убедиться, что… вас всё устраивает, доктор. Вы могли столкнуться с определёнными, – он скользнул взглядом по спящему сыну, – трудностями. И, возможно, передумать, или разочароваться в своём решении. Может быть, вам что-нибудь нужно? – Харрис пожалела, что закрыла за ним дверь – когда она обернулась, мужчина оказался уж слишком близко к ней. Хлоя с подобным сталкивалась не впервые – она прекрасно понимала, к чему клонит Эосфор. Он начал издалека, но девушка немедленно распознала его дальнейшие намерения.

Это было отвратительно.

– Всё в порядке, – уже в который раз за день повторила Харрис. Годфри прищурился, глядя на неё сверху вниз, остановился. Воспользовавшись моментом, Хлоя отошла от двери, вновь увеличивая расстояние между ними, открыла окно – было душно, она и так хотела проветрить помещение, и заодно – слегка осадила Эосфора. Конечно, Хлоя не прыгнула бы из окна, если бы он начал к ней приставать в открытую, но таким образом она возразила мужчине – показала, что у неё всё ещё есть возможность уйти, что она не собирается ему уступать. Открыла окно – откроет и дверь.

– Значит, вас всё устраивает? – спросил Годфри. Вопрос был с подвохом, но Харрис не могла ответить отрицательно – политик и бизнесмен, Эосфор тоже владел кое-какими психологическими приёмами. Он был довольно серьёзным противником, то, что ей удалось обмануть его однажды, ещё не значило, что ей будет удаваться это и дальше. Нужно было быть настороже.

– Я обязательно сообщу вам, если нам что-то понадобится, – сформулировала Хлоя. Годфри ответом был недоволен, но постарался этого не показать.

– Например? – подтолкнул он её. Девушка чуть пожала плечами, стараясь продолжать вежливо улыбаться.

– Могут потребоваться новые лекарства, или смена питания. Что угодно, вплоть до струн для гитары, – Харрис усмехнулась, Эосфор же чуть поморщился.

– Конечно, без проблем. Но я спрашивал о другом, – мужчина снова подошёл ближе, – я хотел узнать, что нужно именно вам, доктор. Довольны ли вы, – он выделил голосом последнее слово. – Это тяжёлая работа, я могу понять, если вам самой понадобится… поддержка.

«Это так теперь называется?» – хотелось саркастично спросить Хлое, но она вновь заставила себя промолчать. Подумала, кивнула – на этот раз было бы странно, если бы она отстранилась, так что девушка осталась на месте. Годфри не прикасался к ней, хоть и стоял практически вплотную, нависал, доминировал. Выждал несколько секунд, ожидая реакции Харрис, хмыкнул.

– Вполне, – ответила она вслух. Мужчина окинул её оценивающим взглядом – уже не таким, как в больнице, а хищным, плотоядным.

– Это хорошо, – медленно сказал он. Хлоя уловила краем глаза лёгкое движение слева – взглянула на кровать, где лежал Лукас, и заметила, что он уже не спал. Молчал, не шевелился больше, и смотрел на неё и своего отца, широко распахнув глаза. Девушке показалось, Эосфор-младший даже затаил дыхание, чтобы не привлечь внимания – ну или потерял дар речи, что было более правдоподобной версией.

– Привет, – сказала она, включая Лукаса в происходящее, ставя его между собой и Годфри. Эосфор чуть нахмурился, недовольный этим, но девушка уже уловила момент – и направилась к Лукасу, присела рядом, проверила температуру – хоть и делала это до появления Эосфора-старшего. Ей нужно было изобразить активную деятельность, показать Годфри, что он здесь лишний. – Простите, сэр, – Харрис постаралась сказать это с сожалением, некоторой виной – будто она бы хотела продолжить, или хотя бы достойно закончить их разговор, но обстоятельства ей помешали, – нужно работать.

– Да, разумеется, – сквозь зубы процедил Эосфор. Тоже подошёл к кровати, склонился над сыном, изображая заботу, провёл рукой по его волосам, будто любящий отец. – Позаботьтесь о нём, доктор. И помните, – Годфри склонился к самому её уху, – вы всегда можете передумать, – он развернулся и ушёл. Закрыл дверь – одним движением, плотно, с лёгким хлопком.

Хлоя выдохнула.

Лукас вновь опустил веки, услышав этот её вздох. Ему было просто невыносимо противно – он знал это настроение своего отца, Годфри хотел заполучить доктора в свою «коллекцию». Конечно, она не была богатой молодой дурочкой, которая могла бы выносить ребёнка и отказаться от него втайне от родителей в обмен на помощь уже бывшего мужа в своей будущей карьере. Наоборот, Хлоя была умна, наверняка казалась Эосфору-старшему честной и принципиальной – не такой, как почти восемьдесят процентов женщин, с которыми он имел связи. Неужели, ему захотелось разнообразия?

Лукас стиснул зубы, когда его передёрнуло от отвращения. В голове мелькнула справедливая мысль – а почему ему, собственно, это было так неприятно? Понятно, почему противно было Хлое, она вовсе не собиралась ложиться в постель с его мучителем, и даже не думала о возможных приставаниях, когда самоотверженно предложила себя на роль его сиделки в этой золотой клетке. Но почему было так противно ему самому?

Эосфор приоткрыл глаза, посмотрел на девушку. Она хлопотала возле аптечки, собирая ему нужные таблетки, сверялась с собственными записями в блокнотике, что-то бормотала себе под нос. Старалась сделать всё, чтобы и не навредить ему медикаментами, и не заставить Годфри насторожиться после проверки аптечки. Умная, добрая – даже ещё считая его безумным, Харрис не оскорбляла и не унижала его во время их первой встречи. Вскользь она упомянула, что служила в горячей точке – значит, её доброта не была показателем мягкосердечности. У неё был стержень. Лукас определённо уважал её, как женщину. И ему было стыдно за поведение отца – пусть и косвенное, но он имел к нему отношение. Если бы не он, Хлои бы тут вообще не было, и ей бы не пришлось терпеть это ради него. А что, если это отпугнёт её? Что, если заставит уйти?

Лукас вдруг подумал, что никогда не позволил бы себе такого отношения к этой девушке. Не только к этой, конечно, к другим тоже. Он бы никогда так себя не повёл. Не прикоснулся бы к ней, если бы она не хотела – даже если бы был здоров и свободен, не стал бы давить на неё. Не посмел бы так настаивать. То ли из уважения к ней, то ли…

Эосфор вздрогнул, понимая, о чём именно только что подумал. Харрис ему нравилась. Тут же Лукас забыл о боли, тело обдало холодом, сердце забилось. Разум немедленно начал всё отрицать – нет, этого не могло быть. Он не мог, не должен был верить самому себе. Тем более – своим чувствам. Доктор просто была первым человеком, что нормально отнёсся к нему, увидел в нём личность, а не психа. Всё, что могло их связывать в обозримом будущем – партнёрство, может быть, дружба. Всё правильно, всё хорошо – без симпатии друг к другу они бы и не смогли продолжать играть перед отцом. Только симпатия, только забота друг о друге. Никаких других мыслей. Никаких ложных надежд на то, что их может связывать нечто большее.

– Доктор, – перебивая поток собственных мыслей, тихо позвал Эосфор. Хлоя подняла на него тревожный взгляд – она за него переживала. Приятно – девушка делала это искренне. – Доктор, простите… – голос звучал жалко, слабо, но говорить громче ему и не стоило. Харрис отложила стаканчики с таблетками, подошла, села рядом.

– Самаэль? – наверное, она подумала, что он бредит. Лукас сглотнул, поморгал, стараясь придать лицу адекватное выражение, не позволить ему искажаться от боли.

– Простите за то… что вам пришлось пережить, – он почти шептал. – Я не мог и подумать… что он… – горло перехватило, произносить это вслух показалось невероятно мерзким. Хлоя с облегчением вздохнула, поняв, наконец, о чём он говорит. Сжала руку, ободряюще улыбнулась.

– Не беспокойся. Я справлюсь, – девушка слегка покривила душой, её и саму передёргивало от одной мысли о том, к чему пытался её склонить Эосфор-старший. Но Лукас искренне считал себя виноватым в произошедшем, и это точно не могло пойти ему на пользу.

– Мне так жаль…

– Самаэль, – Харрис приподнялась, дотянулась до стакана с водой и пластикового стаканчика с пилюлями, – всё нормально. Мне приятно, что ты переживаешь за меня, но сейчас тебе лучше подумать о своём выздоровлении. Хорошо? – она вручила ему таблетки и помогла приподнять голову, ловко поднесла к губам стакан.

– Если бы я мог вам помочь…

– Ты можешь. Выпей лекарство и постарайся настроиться на лечение, – Хлоя усмехнулась, когда Эосфор послушно высыпал в рот таблетки. Помогла запить, контролировать, как в больнице, не стала – ей было важно, чтобы Лукас знал, что она ему доверяет. Но, вроде бы, он не стал ничего выплёвывать – значит, доверял ей в ответ.

Ей безумно хотелось вновь отправиться в душ, чтобы содрать с себя кожу после того, как Годфри стоял рядом с ней – даже не прикасаясь. Что будет дальше? Что будет, когда он пересечёт черту? Захочется искупаться в хлорке или бензине, лишь бы стереть с кожи возможные прикосновения?

Эосфор, которого девушка осторожно уложила обратно на подушку, легонько коснулся её руки и виновато посмотрел в глаза. Харрис глубоко вздохнула, заставила себя ему улыбнуться. Поняла – она заставит себя справиться с чем угодно, лишь бы помочь человеку, невероятным образом сохранившему чистую душу, выбраться из этого дома.

Или, по крайней мере, хотя бы из этой кровати, к которой он был сейчас почти что прикован.

* * *

Прошло несколько дней, чуть больше недели. Лукас отошёл после того, что с ним сделали в подвале – в конце концов, его били не для того, чтобы покалечить, а лишь для того, чтобы причинить сиюминутную боль. Для этого необязательно было наносить серьёзные повреждения, и Эосфор довольно быстро пошёл на поправку.

Уже через три дня после произошедшего он смог перебраться в коляску, пусть и с помощью Хлои. Через четыре – они снова взялись за музыку, Лукас вспоминал, заново знакомился с гитарами. Харрис перебирала что-то на тонких струнах укулеле, без определённой цели, лишь для того, чтобы издавать хоть какие-то звуки. Эосфор пару раз поправлял её, но они пока что даже толком не играли настоящие песни – только мелодии. Если бы у Хлои спросили об этом, она бы ответила, что это для выражения общего эмоционального состояния, настройки на нужные чувства, мысли. С Лукасом они это особо не обсуждали – просто усаживались рядом и в какой-то момент ловили свою волну, если он не хотел ни о чём говорить.

Когда зазвучали более весёлые мелодии, девушка поняла, что поступила правильно, не нагружая сразу своего пациента тяжелыми беседами. Они оба старались избегать лишнего контакта с хозяином дома, и до сих пор это не обсуждали – Харрис каждое утро оглядывалась, входя в комнату Эосфора, стараясь подметить любое изменение. Если бы Годфри разозлился и поставил камеру, чтобы следить за ними, девушка должна была бы понять это раньше, чем они бы выдали себя, сказав что-то компрометирующее.

Но хоть Лукас и перешёл к музыке быстрее, подвижнее, всё чаще Хлоя замечала, как тоскливо он смотрит в сторону окна. Проветривать комнату было недостаточно, Эосфор, конечно, немного окреп, но ему не хватало солнца и свежего воздуха. Конечно, он и в психбольнице их видел нечасто, но в палате у него не было окна – а в этой комнате оно было. И Лукаса наверняка манила улица, сад. Солнце, ветер – ему было это нужно. Он ничего не говорил ей, чтобы, видимо, не показаться требовательным, или слабым, но Харрис не могла не заметить, как он задерживал взгляд на окне. Ему было тяжело, а она – медлила, не зная, как заставить себя пойти к Годфри и объявить о новом решении. Мимоходом – казалось, неправильно. Пойти лично и серьёзно поговорить – неприятно, ведь воспоминания о том моменте в комнате Лукаса были ещё свежи.

Так что Хлоя продолжала тянуть, заставляя совесть молчать и постоянно находя причину, по которой ещё было рано идти к Эосфору-старшему и высказывать ему свои взгляды на лечение его сына.

Так продолжалось несколько дней. Однажды утром, после завтрака, Харрис отвезла Лукаса обратно в его комнату. Сама – отошла на пару минут к себе в комнату, чтобы принести укулеле и ещё пару вещей. Задержалась, быстро отвечая на сообщение матери, потом – взяла то, что хотела взять, и поспешила обратно. Толкнула дверь, вошла в комнату Лукаса, уже открыла рот, чтобы что-то сказать – и остановилась. Мучительно сдавило где-то в горле, будто чувство вины превратилось в удавку.

Эосфор дотянулся до окна и открыл его. Но это было не так уж необычно – с его ростом он легко мог это сделать. Дело было в другом – они часто приносили с собой какие-то булочки или печенье наверх, чтобы лишний раз не спускаться за перекусом. Хлоя старалась не отходить от своего подопечного ни на шаг, ему самому – тем более сложно было это сделать. Поэтому у них стоял термос с чаем, и был запас чего-нибудь пожевать.

И вот сейчас Лукас этот их запас тратил. Причём, не на себя – подъехав совсем близко к открытому окну, он протягивал в него руку. С этой руки одновременно что-то клевали сразу двое голубей. Видимо, Эосфор накрошил печенья, и сейчас угощал своих незваных гостей. Не замечая, что Харрис уже пришла, он наблюдал за птицами и улыбался. Хлоя вспомнила, как мечтала увидеть его улыбку снова, как хотела вернуть ему прежнюю жизнь – и совесть, вырвавшись из плена разума, дала ей оплеуху. Девушка закусила губу. Она, наконец, решилась – больше просто невозможно было смотреть на мучения Лукаса, лишённого возможности не то, что вернуться к старой жизни, а даже выходить на улицу.

Харрис подошла поближе и негромко покашляла. Эосфор вздрогнул, обернулся к ней. Птицы оказались наглыми, их появление Хлои как раз не напугало. Лукас высыпал оставшиеся крошки на карниз под окном, где сидели голуби, и отодвинулся от окна. Отряхнул руки, потянулся было к гитаре, но Харрис остановила его – коснулась плеча, быстро улыбнулась.

– Я скоро вернусь, – пообещала она. Эосфор чуть приподнял брови, искренне удивляясь, что доктор нарушила их распорядок дня. – Не волнуйся, – сказала девушка, – я быстро, – и покинула комнату.

Лукас хотел было последовать за ней, хотя бы выглянуть в коридор, но Хлоя быстро комнату заперла – это было странно. Не то, чтобы девушка делала это впервые – на ночь его всегда закрывали, отец объяснял это тем, что не хотел, чтобы его сын, выбравшись из комнаты, как-то себе навредил. В детстве он был подвержен лунатизму, и, хоть лунатить в инвалидной коляске было бы сложно, Хлоя не стала с ним спорить и просто соблюдала все эти внешне нехитрые правила. Эосфор нисколько на это не обращал внимания – в конце концов, верно, он был в плену, и запертая дверь была, наверное, меньшим из неудобств. Ему, честно говоря, и не хотелось покидать свою комнату – когда он сделал это не так давно, пусть и не по своей воле, в итоге, всё кончилось издевательствами в подвале. Воспоминания были свежи.

Но вот то, что девушка заперла его днём, настораживало. Когда она отлучалась, то никогда не запирала дверь, чтобы позволить Лукасу выехать хотя бы в ванную комнату. Днём дома всегда кто-то был, и если Харрис куда-то отходила, то ненадолго, и Эосфор просто не успел бы ничего натворить. Его это вполне устраивало, он был благодарен девушке за эти маленькие лёгкие нарушения приказа его отца. И сейчас она вдруг «ненадолго ушла», закрыв его на замок. Что это могло значить?

Лукас растерянно посмотрел на гитары, что по-прежнему покоились на двух удобных стойках. Взял каждую в руки, покрутил колки, настраивая их на слух. Хлоя приносила ему тюнер, но, видимо, забыла отдать – обычно она доставала его из кармана кофты.

Ладно. Возможно, Харрис посчитала, что он может как-то ей помешать в том, что она собиралась сделать. Может быть, девушка вообще решила уйти из этого дома – если так, он не станет умолять её остаться. Хлоя больше других заслуживала лучшей жизни, заслуживала того, чтобы навсегда покинуть эти стены и никогда больше не вспоминать о том, что здесь происходило. Он справится, если что.

Харрис и правда отправилась в кабинет Годфри. Она не ждала от него особого понимания, и прекрасно осознавала, что должна будет пережить, пока не добьётся своего, но её пациент мучился без возможности выйти хотя бы в сад, и Хлоя больше не могла на это смотреть. Она и так слишком долго оттягивала этот момент – не хотела сталкиваться с Эосфором-старшим, не хотела разговаривать с ним наедине, где не было бы Лукаса, которым можно было бы прикрыться, оборвав разговор практически на любом месте.

Но, в конце концов, она – врач. И она должна сделать всё для своего пациента.

Так что девушка, заперев дверь комнаты, чтобы Эосфор не попытался остановить её или помешать, уверенно развернулась и направилась в сторону кабинета Годфри. Без перерыва, едва подошла к двери, постучалась и тут же заглянула – теперь уже тормозить было нечего.

– Мистер Эосфор? – позвала она. Где-то за книжным шкафом, что закрывал проход во вторую часть кабинета, раздался какой-то звук, потом появилось движение, и Годфри вышел из-за угла.

– Доктор? – Хлоя вошла и сразу прикрыла за собой дверь, не до конца, чтобы не отрезать себе путь к отступлению, если ситуация совсем выйдет из-под контроля, но достаточно, чтобы дать понять, что она пришла одна. Эосфор прищурился, губ коснулась хищная улыбка. – Что-то случилось?

– Вы просили обращаться, если нам что-то понадобится, – сказала Харрис. Во взгляде у мужчины что-то мелькнуло, она не успела понять, что именно, но улыбка стала почти снисходительной.

– Прошу, присядьте, – Годфри указал на кресло, что стояло напротив его стола. Хлоя, беззвучно выдохнув, подошла к столу – Эосфор оказался рядом, учтиво отодвинул мягкий стул, предлагая девушке помощь. От его рук, которыми он будто бы ненавязчиво коснулся её лопаток, когда отпускал спинку кресла, исходил холод – Харрис с трудом сдержала невольную дрожь. Показалось, будто на неё посадили лягушку, которая решила постучать по её спине лапками.

Годфри поставил на высокую полку несколько папок, что держал в руках, а потом подошёл к столу и сел на своё место. Молча кивнул, показывая, что слушает, и будто бы незаметно придвинулся ближе к столу, чуть наклоняясь вперёд.

– Я хотела попросить у вас разрешения вывозить Лукаса в сад, – ровно, без лишних эмоций, заявила Хлоя. Эосфор приподнял брови, будто удивлённый подобной просьбой.

– Я ожидал немного другого, – признался он, откидываясь в своём кресле назад. Ухмылка превратилась в усмешку, почти весёлую. – В этом доме нет пленников, доктор. Неужели, для этого нужно моё разрешение? – вопрос снова был с подвохом. Харрис даже показалось, будто Годфри специально задал его так, чтобы она это поняла.

– Думаю, будет довольно странно выглядеть, если я вдруг просто потащу вашего сына на улицу, ничего не объясняя, – Хлоя тоже приподняла брови, делая вид, что удивляется тому, как Эосфор мог этого не понять. – Может быть, я неверно сформулировала вопрос, но мне нужно предупредить вас, и знать ваше мнение по поводу моего решения, – Харрис пошла напролом, – осуществлять тот вид прогулок, который доступен Лукасу ввиду его… состояния, – она имела в виду и физические, и мифические душевные недуги, и Годфри эта формулировка явно понравилась.

– Вы считаете, это необходимо? – пряча то, что он на самом деле отступил перед её напором, Эосфор снова подался вперёд, даже сдвинул кресло.

– Я настаиваю, сэр. Лукасу нужен свежий воздух, ему нужно поправить здоровье. Если его иммунитет был настолько ослаблен, что полетел, как сломанный компьютер, он серьёзно заболел после переезда, – Хлоя одновременно задела Годфри, прекрасно знающего настоящие причины болезни сына, и доказала, что она действительно работает с ним, – я должна помочь ему восстановиться. Если потребуется, сопроводить на курортное лечение. Это проблема?

– Я не подумал, – как можно мягче, вкрадчивее сказал мужчина. Опустил взгляд на стол, заметил, что девушка положила на него руки. – Ведь вам тоже наверняка не хватает отдыха, верно? – Харрис смотрела на Годфри в упор, и потому, ощутив, как он касается её рук, невольно вздрогнула. Внутри всё сжалось, но девушка не подала вида. Не он первый. Это всегда было тяжело, наверное, это было худшим, что с ней случалось за всю службу, но она всегда справлялась – справится и сейчас.

– Дело не во мне, – Хлоя покачала головой. – Дело в том, доверяете ли вы мне лечение вашего сына. Вы платите за то, чтобы я помогла ему, и я полагаю, что имею право принимать решения по поводу его лечения. Но ещё я считаю, что вы заинтересованы в этом, что вы переживаете за здоровье Лукаса, иначе меня бы тут, – она быстро скользнула взглядом по их переплетённым рукам, чувствуя, что увязает в чужих холодных прикосновениях, как муха в паутине, – иначе меня бы тут не было.

– Хорошо, – помедлив, сказал Эосфор. Освободил одну её руку, взял в обе ладони другую, чуть сжимая. – Поступайте, как считаете нужным, доктор Харрис.

Хлоя немедленно поднялась с места. Не выдавая спешки, но так скоро, как только смогла. Рука её выскользнула с чужих ледяных пут, девушка кивнула, стараясь не допустить зрительного контакта.

– Спасибо, сэр, – поблагодарила Харрис, глядя в точку куда-то над его бровями. – Я ценю то, что вы… – мужчина встал, вновь взял её за руку, и Хлоя едва не запнулась: – прислушиваетесь к моему мнению, – всё же закончила она. Годфри помедлил, глядя ей в глаза, потом всё же приподнял руку, коснулся губами – без поцелуя, лишь для вида.

– Вы торопитесь, доктор? – голос можно было бы назвать завораживающим, но в плохом смысле – как свою жертву гипнотизировала взглядом змея, так Эосфор делал это при помощи голоса. Харрис больше всего на свете сейчас хотелось врезать ему по лицу, вырваться, убежать, но она практически насильно выдохнула и взяла себя в руки. Так же холодно, как и сам Годфри, улыбнулась.

– Сегодня прекрасный солнечный день, – сказала Хлоя, тратя последние свои душевные силы на то, чтобы не дать голосу задрожать, чтобы не дать себе забыть всё, что привело её в этот кабинет, к этому человеку, – и я уже давно должна была приступить к выполнению своих прямых обязанностей, – Эосфор выпустил её руку, позволяя отстраниться, развернуться, уйти. – Доброго вам дня, сэр, – выдавила Харрис уже у двери, и наконец, покинула это помещение.

Понимая, что где-то в коридоре наверняка есть камеры, она не стала останавливаться и выдыхать, делать паузу, не стала даже заходить в ванную комнату, чтобы помыть с мылом руки, чего ей действительно сейчас хотелось. Хлоя просто собралась с силами и заставила себя по-прежнему спокойным и уверенным шагом пройти по коридору обратно в сторону комнаты Лукаса.

Годфри, оставшийся за закрытой дверью, ухмыльнулся. Ему нравилась непокорность этой девушки, столь наивной в своём честном стремлении вылечить своего подопечного. Он планировал сломить эту непокорность, как сломил недавно малейшую непокорность потерявшего рассудок сына. Мог бы сделать это быстрее, но не хотел – гораздо приятнее было растянуть процесс, ломать принципы медленно, заставлять идти на уступки. Разумеется, для этого приходилось и самому в чём-то уступать, но – ничего страшного. Если она так хочет чинить сломанную куклу, пусть чинит. Даже если у неё и получится, она этого не сможет понять.

Эосфор тихо засмеялся, наливая себе в гранёный стакан немного дорогого виски, позволяющего хоть на некоторое время разогреть вечно холодную кровь, которая будто бы постепенно застывала в жилах неподвижными льдинками.

Лукас понял, что что-то произошло сразу же, едва увидел лицо девушки. Харрис улыбнулась ему, явно пришла с победой, чего бы ни пыталась добиться – он даже не успел задать ей никакого вопроса. Хлоя немедленно, с порога, объявила:

– Хватай гитару, ковбой, мы едем гулять, – может, Эосфор надумывал, но и в её голосе ему послышалось что-то странное. Девушка продолжала улыбаться, поискала чехлы в шкафу, что стоял неподалёку, взяла одну из гитар, начала её укладывать в чехол. Лукас уже хотел что-то сказать ей, остановить, поговорить, выслушать, как она слушала его, когда ему было плохо. Но Харрис не дала ему улучить для этого подходящий момент – начала весело подгонять, заставила прицепить гитару в чехле к креслу.

– Вы можете взять вторую, – вырвалось у него прежде, чем он смог себя остановить. Хлоя остановилась, удивлённо на него глядя. Эосфор понял, что отступать уже поздно – вырвавшуюся мысль нужно было закончить. – Если хотите… я мог бы научить вас паре песен, доктор, – Харрис секунду думала, а потом хмыкнула и потянулась ко второй гитаре. Она согласилась без слов – и Лукас подумал, что у него ещё есть шанс помочь этой удивительной девушке, решившей остаться с ним, что бы у неё ни случилось.

Ему музыка помогала, и это было тем единственным, чем он мог поделиться с Хлоей, чтобы попытаться помочь и ей.

Они вышли в сад. Вернее, вышла Харрис, а Эосфор выехал – девушка привыкла спускать его по лестнице в коляске каждое утро, это было нетрудно. Нетрудно было и добраться до уютного места среди благоухающих клумб и кустов. Тяжеловато было только с гитарами – Лукас едва не угробил свою, спускаясь подобным небезопасным образом, а Хлоя еле успела предотвратить трагедию, отягощённая чехлом с другим инструментом.

Она ещё из окна своей комнаты приметила это местечко. Здесь были скамейки-качели, спрятанные в тени кустарников, и ещё – уютные плетёные кресла, в которых лежали мягкие подушечки. Харрис уже давно хотелось выбраться сюда, она представляла, как они спрячутся в зарослях, не скрываясь полностью от глаз родственников её пациента, но смогут в какой-то мере уединиться, поговорить о том, что их действительно тревожило.

Но то, что предложил Эосфор, было ещё лучше. Сейчас они оба сидели в тени высокого куста, держа в руках по гитаре, и Хлоя, пристроившаяся рядом в низеньком кресле, честно говоря, едва ли представляла, как будут проходить эти их уроки музыки – но была рада уже тому, что Лукас выбрался из своего мирка, решил пригласить в этот мир её, а значит – как минимум, расширить его. Пусть Харрис и в жизни не играла на чём-то струнном, что было бы «серьёзнее» укулеле. Но в конце концов, не заразиться музыкой от Эосфора было невозможно – да им всё равно больше почти не оставалось занятий, кроме этого. Хоть руки ныли даже после пары часов их посиделок в комнате, и сейчас уже заранее отказывались воспринимать решение хозяйки, Хлоя не решила не отступать.

Вообще, когда Лукас пошёл на поправку, она стала припоминать свои любимые песни – на всякий случай, если бы Эосфор вот так внезапно пошёл на контакт. И даже напрягла не так давно Эмму, пытаясь выяснить у неё, что именно чаще всего сам Лукас играл в своём клубе. Ей хотелось внезапно угадать, удивить его, чтобы он окунулся воспоминаниями в то время, когда у него ещё всё было хорошо. Составив список очередным вечером, она сохранила его в заметках в своём телефоне – что же, настал его момент.

Эосфор потянулся к её гитаре. Хлоя спокойно её отдала, позволяя настроить, и сделала вид, что что-то ищет в мобильнике. Пока Лукас возился, она как раз пролистала заметки в поисках списка песен. Наконец, нашла – ненавязчиво поставив первой в списке одну из тех композиций, что он так любил играть в клубе, подсунула Эосфору, который как раз закончил настраивать обе гитары.

– Ты знаешь эту песню? – спросила она. – Мы могли бы начать с неё.

– Это довольно сложная песня, – после короткой заминки сказал он. Харрис заметила, что он стиснул гриф своей гитары чуть крепче, чем нужно. – Может быть, стоит пока отложить её?

– Давай хотя бы попробуем, – подбодрила его Хлоя. – Отложить всегда успеем.

Лукас глубоко вздохнул, молча соглашаясь с напором девушки. На этот раз Харрис не хотела, чтобы он тонул в своих воспоминаниях один, ей было нужно лишь вытащить их наружу, поднять на поверхность, обманув сознание, заставить почувствовать прежнюю радость. Так что она придвинулась ближе, когда Эосфор начал перебирать струны, пытаясь вспомнить ноты, наложить на них аккорды и бой.