Текст книги "Лафраэль и доспехи тьмы. Книга 1"

Мэрион отпустила служанок, оставшись совсем одна. Ничто не мешало ей предаваться мыслям. Ее просторную комнату украшали розовые и зеленые шторы, гобелены и туалетные принадлежности, но помимо них, возле стены, справа от входа, стоял шкаф с довольно потрепанными книгами, посредине помещения расположилась массивная постель с прозрачными занавесками. Большие окна с выходом на балкон пустовали.

Какая-то слабость внезапно охватила принцессу после известия о том, что Хайрама поймали и заключили в тюрьму. Она, признаться, не раз слышала о таких происшествиях, случавшихся с ним, и каждый раз это отдавалось в ней каким-то странным беспокойством, нервным напряжением и, как следствие, желанием увидеть его, помочь, защитить. Но всегда она сдерживала себя, потому что знала, что ее брат никогда не оставит Хайрама в беде. Они оба друзья детства, через многое прошли и никогда не предадут друг друга. По крайней мере, ей хотелось в это верить.

Но почему же сейчас ее одолела тоска?

Да, точно, то была изнывающая тоска, поселившаяся в ее груди, – но почему и когда она успела овладеть сердцем принцессы? Никто не знал ответа на этот вопрос, даже сама Мэрион. Ей хотелось лезть на стену, царапать гранит, но только чтобы беспокойство это прекратилось. Она давно не видела Хайрама, не слышала голоса, не замечала его застенчивой улыбки и пронзительного взгляда. Ей вспомнились натруженные сильные руки, когда он прикасался к ней, полные жизни губы, когда он целовал ее нежную белую руку в знак приветствия.

Краска залила ее лицо.

Он ушел два года назад – внезапно, никому ничего не сказав и не объяснив своего поступка. В то время Хайрам стал в народе известен как непобедимый и могучий воин, его любили, он пользовался успехом, его принимали во всех благородных домах, но всё же он ушел, отказался от карьеры и ушел.

Но куда?! В народ?!

В эту неизвестную принцессе массу, скопище необразованных и жестоких людей, которые каждый день только и умеют, что воровать, бить, грабить. Она никак не могла понять и принять этот факт. Как он мог покинуть короля и принца, променяв их на пустые увеселения и никчемную выпивку? Как он мог отвернуться от достатка и богатства, что сулило вновь подъем его дому, променять на вот такую жизнь, какую влачил сейчас? Она этого не могла ни принять, ни понять.

Но, кроме всего прочего, Мэрион озадачил в большей степени совсем другой вопрос, выбив почву из-под ног, в котором она старалась не признаваться даже самой себе. Эта жгущая изнутри тайна, не дававшая ей успокоения, как она ни пыталась подавить в себе. Всё больше по ночам возникал всего один навязчивый вопрос, который подступал и тревожил, поминутно то затихая, то вновь возрождаясь, подобно сказочному фениксу из пепла. Он был для нее важнее всех остальных в ее жизни вопросов.

Как смел он променять ежедневные встречи и беседы с ней на отверженность и отчуждение, каким окружил себя сейчас? Как мог он променять ее на вот такую вот «свободу»?

Да, она принцесса. Мэрион это слишком хорошо понимала, с ее статусом о любви не могло быть и речи. Ей предстояло выйти замуж за принца или герцога, но никак не за бедного рыцаря, хоть и благородного и родовитого, каким ей представлялся Хайрам. Да она и не видела себя рядом с ним – он дорог ей как друг, и только как друг… Он оставался единственным, кто угождал и веселил, был ей мил и, самое главное, рядом в любую тяжкую минуту.

Теперь же ее окружали какие-то фальшивые личности, приносящие одни только огорчения, ненатуральный смех и неприязнь. Он оставил ее одну, оставил без объяснений своего поступка. Она чувствовала себя человеком, которого предали и обманули, бросили на съедение волкам, оставили, наконец, совсем одну!

Правда, Мэрион его вовсе не любила. Просто он веселый, добрый, всегда заботился о ней, с ним становилось хорошо, тепло, уютно, но царская доля иная, чем у людей, не обремененных обязательствами, – она должна выйти замуж за лорда!

Герцог Станиш считался одним из богатейших людей Восточного королевства. Владел землей, слыл знаменитым рыцарем, которого все уважали, участвовал в войнах – не этого государства, конечно. В этих местах, правда, он много известным не был, а вот в иных землях о нём пели песни, которые доходили и до ее слуха. По рассказам, он представлялся смелым, обворожительным, красивым мужчиной, любая из аристократок приняла бы его сватовство за счастье.

Так она и поступила два года тому назад, когда впервые отец принял решение выдать ее за этого благородного человека. Мэрион была действительно счастлива как дитя, радовалась без умолку, рассказала обо всём своему другу и товарищу, который стал мрачнее тучи, но тогда она этого просто не заметила, а потом Хайрам пропал, исчез, а через неделю объявился и подал в отставку. Затем она слышала, что он нанимался к какому-то лорду на службу, на войны в других странах, где героически себя проявил, но ничего более. Через шесть месяцев снова появился в королевстве, дал разрешение на помолвку сестры со своим приятелем, сэром Альбусом, после чего запил и опустился, как говорит отец.

Однажды она видела его, когда проходила по саду. Он шел с ее братом к отцу. Прошел уже год. Он был хмур, грязен и, как видно, пьян, оброс темной, курчавой бородой. Мэрион сначала не узнала, но потом всё же признала в нём ее дорогого Хайрама. Что-то оборвалось в сердце, что-то с устрашающей силой сжалось в груди. Боль одолела ее, она со слезами подбежала к ним, но Хайрам не отвечал на расспросы, не смотрел даже в глаза, только мучил ее своей молчаливой неучтивостью. Она даже толком припомнить не может, что говорила ему тогда. Она вроде даже дала ему пощечину и расцарапала лицо, после чего ее в припадке бешеной истерики оттащили служанки и прислужницы, а он, надменный и холодный, прошел дальше, так ни разу и не посмотрев на нее. Во всяком случае, она только это и запомнила.

При воспоминании о случившемся ее обдало яростью – не на него, почему-то на него она не умела как следует сердиться, не могла ненавидеть его лютой ненавистью, хоть порой и хотелось это сделать. Что за гнев ею тогда овладел неизвестно, но он поглотил ее всю, что привело к заболеванию и срыву нервов. А он всё так же не приходил. Зима стала для нее холоднее и печальней, чем обычно, а дни бесконечно тяжелыми…

– Я не могу его любить! Я люблю его как друга, брата, как родного человека, но не как женщина! Это даже не смешно!.. Это немыслимо, чтобы принцесса полюбила того, кто ниже ее по статусу!.. Я точно не такая!.. Я привыкла к роскоши! Я не смогу отказаться от нее ради него!.. Ведь он беден, а это на многое влияет!.. – говорила она себе безостановочно, то и дело ходя по пустой комнате взад и вперед. – Но почему же у меня так бьется сердце? Почему я не могу успокоиться?..

Она остановилась и начала вглядываться в небо за окном. Хмурое небо, затянутое серыми облаками, обдало порывом холодного ветра.

– Прекрати так биться!.. Я приказываю! Прекрати бешено стучать, прекрати болеть! Я прошу!.. Прекрати!.. Прекрати!.. Я не люблю… Не люблю… Он не заслуживает этого!..

Но силы покинули ее, она упала в обморок.

Через некоторое время в комнату вошли служанки, чтобы помочь ей раздеться.

Глава 6. Занятный малец Руби

– По приказу принца Дариуса, да будет светлой его дорога, – ближе к вечеру помпезно провозгласил начальник тюремной стражи, коверкая и не договаривая окончания слов, – вы двое, сэр Хайрам Больштад и торговец по имени Еверий Кравий, приглашаетесь на аудиенцию к его высочеству для допроса и вынесения решения по вашему делу! Выходите, господа!

Хайрам и Еверий поплелись к открытой двери. Торговец задержался и обратился к стражу, поясняя, что вместе с ними был задержан невиновный юноша, который тоже находится в камере. Недовольный Грим закатил глаза и пошамкал губами, нервно перебирая ключи, чтобы быстрее закрыть дверь темницы и провести двух счастливчиков к выходу.

– О нём… Хм, о нём ничего не упоминалось. Это должен решить сам принц или народный суд, но не я! Я лишь исполняю распоряжение его высочества, ни больше ни меньше! – только и сказал тюремщик, не обращая внимания и на слова Хайрама, тоже вступившегося за мальчика по имени Руби.

– Ну ничего, старина, – успокаивал рыцарь, говоря торговцу, что как только всё разъяснится – мальчика непременно отпустят.

Еверий с тяжелым сердцем, но наконец-то поверил увещеваниям, после чего пошел за стражниками прочь из Проклятой дыры.

– Дядя, позаботься о мальчишке за меня, – сказал Хайрам, на прощание добавив: – Я виноват перед ним, постарайся его уберечь!

– Хорошо, остолоп, сделаю всё в лучшем виде! – с ухмылкой ответил вор.

– О-о, дорогой дядя, я погляжу, тебе всё-таки далось новое слово! Весьма, весьма неосмотрительно… Не слишком ли оно сложное – это слово «остолоп»? Будь благоразумен, пожалей себя и свой старческий умишко, ведь он может не выдержать такой нагрузки и подвести в самый неподходящий момент! С возрастом он уже не такой гибкий, и обилие новых выражений совсем плохо на нём скажется! Нужно трепетнее беречь его скудные остатки. Ха-ха-ха!

– Вот зараза! Ха-ха-ха! – рассмеялся в ответ Болем. – Вали отсюда, щенок! Ха-ха-ха!

Хайрам и Еверий ушли, а двери с лязгом захлопнулись.

– В кого он такой, ведь губит себя! – произнес вслух вор, ни к кому в общем-то и не обращаясь. С минуту он молчал, провожая взглядом племянника и словно что-то обдумывая, а потом обратился к иноземцу:

– Как тебя зовут, малец?

– Еверий дал мне имя Руби, так что можешь называть меня так же, – равнодушно ответил юноша, не заинтересованный в беседе.

– Ты занятный малец, Руби.

Болем подсел к нему ближе явно в приподнятом настроении.

– Знаешь, тебя выдают глаза! – старый вор зловеще улыбнулся, пристально вглядываясь в собеседника. – Нужно всегда стремиться к незаметности, стараясь спрятать намерения или истинную сущность глубоко внутри себя, так чтобы ее никто и никогда не смог прочитать, словно открытую книгу!.. Вот я, например, понаблюдав за тобой, могу сделать предварительный вывод, что ты явно убийца, как и я! Я вижу это… В общем, мне кажется, что ты виртуоз своего дела, малец! Знаешь, предчувствия никогда меня не обманывали! Ха-ха-ха!

– Ну и как ты это понял? – спокойно спросил Руби. – Возможно, твоя хваленая интуиция играет с тобой злую шутку, старик?! Может, я просто чрезмерно насторожен? Я ведь молод как-никак! Тем более оказался в тюрьме, знаешь ли! Причем в далекой и незнакомой стране… в чуждой мне обстановке!..

– Нет, малец, меня не обведешь вокруг пальца! Мое нутро прямо передергивает от ощущения опасности, когда я смотрю на тебя! Рука сама непроизвольно тянется к ножу, чтобы быстрее перерезать твою глотку, малец! Что-то в тебе пугает меня до исступления! За долгое время меня никто и никогда не доводил до такого состояния! Это даже не страх в обычном понимании, а нечто иное, скорее – животное предчувствие, я бы сказал – инстинкт самосохранения! Я не отрицаю, что в моей жизни встречались те, кто был намного сильнее, проворнее меня, мужественнее, наконец, – даже взять того же Хайрама, – но от всех них даже нескольких мурашек на коже не появлялось. А вот ты другой, в твоем присутствии у меня непроизвольно начинает бешено колотиться сердце и дрожать всё тело, а нервы говорят об угрозе!.. Может, всё-таки стоит поверить себе? Любопытство так и разбирает!..

– Если хочешь, можешь попробовать!

Он полуобернулся, оценивая вора. Мышцы расслаблены, взор ясен. Руби в любую минуту был готов действовать.

– Но если ты хочешь вонзить в меня скрытый в правой руке заостренный шип, то спешу тебя заверить, что вскоре после того, как ты начнешь, этот шип окажется в твоем бешено стучащем сердце!

Старик не спускал своего хитрого взгляда с юноши, не позволяя себе некоторое время даже моргнуть. По его лицу скатилась капля пота, он облизнул соленые губы, но потом всё же отвернулся и беспечно сел, заложив руки за голову, и от души рассмеялся на всю камеру.

– Я не дурак. Я не такой остолоп, как некоторые! Ха-ха-ха! Вступать в заранее проигранный бой не по мне! Ха-ха-ха! Но ты знаешь… – тут голос вора изменился, а взгляд стал суров, как никогда, – надо всегда быть начеку, а в таком молодом возрасте, как у тебя, бывают моменты беспечности! Мой тебе совет: будь осторожнее и научись скрываться.

– Я здесь всего лишь проездом, старик, и не хочу лишних неприятностей. Я не собираюсь никому вредить. Однако предупреждаю, что те, кто встанет у меня на пути, умрут!

– Хох! Какие мы опасные и сердитые!.. Не зазнавайся так, малец, а то осрамишься! Ха-ха! За гордость нынче дорого платят и зачастую не монетой. Кругом тебя не дураки… Ну, по большей части. Хм, я же говорю – занятный малец!

Руби промолчал, сев по-восточному и скрестив ноги. Он оперся спиной о холодную стену, закрыв глаза.

– Понимаешь, малец, родные души всегда сходятся. Хах! И в тебе я не ошибся! – уверенно произнес Болем.

В это время к нему подошел заключенный и отдал кошму для того, чтобы вор подстелил ее под себя.

– Всё же профессионала – убийцу, обагрившего свои руки в невинной крови, я всегда смогу определить почти безошибочно.

Руби невольно содрогнулся, быстро открыл глаза и с ненавистью воззрился сперва на старика, а затем на свои заскорузлые руки. Он сжал кулаки, словно стараясь таким образом сдержать обуявшую его муку.

«Мне нужно торопиться дальше на Север! Мне нельзя поддаваться унынию, как и гневу! Нельзя!» – подумал он, после чего снова закрыл глаза, стараясь медитацией заглушить боль. Слова Болема задели струнки потаенной, еще недостаточно окрепшей души, а в воспоминаниях всплыло искаженное лицо Люцеи…

***

Болем долго спал, а проснулся оттого что услышал испуганные крики, вызванные тем, что Руби убил у всех на глазах Вайруса. Убитый был правой рукой Глора, главаря задержанных бандитов. Вайрус, ни у кого не спросив и увидев, что все заняты своими делами, подошел к Руби и что-то прошептал последнему на ухо, предварительно положив свою руку на ногу юноши.

Те, кто не спал, наблюдали эту картину, но ничего не предприняли.

Расплата последовала незамедлительно. Мальчик неуловимо развернулся, а потом снова сел на место как ни в чём не бывало, а бедолага Вайрус, прикрывая рваную рану, внезапно появившуюся в его горле, обрызгал кровью ближайших сокамерников и умер, подрагивая конечностями.

Раздался крик, и от этого-то проснулся Болем.

Наступила сумятица, поднялась вся банда Глора, они всё еще находились в шоке от произошедшего, поэтому не сразу кинулись мстить.

Мальчик выбросил из правой руки кадык Вайруса к ногам Глора и с вызовом посмотрел на главаря:

– Хочешь напасть? Давай! Это твое право! Только учти, щадить никого не буду!

Могучий Глор, свирепо оглянувшись, не стал сломя голову первым бежать к противнику, наученный недавней встречей с кулаком Еверия, поэтому дал знак своим подчиненным окружить мальчишку.

«Ситуация не ахти, – быстро соображал Болем. – Придется драться, они не будут меня теперь слушать! Глупые детишки начнут махать кулаками, а это чревато последствиями! Да, не ожидал я такого поворота!»

– Не такой уж я и профессионал, – спокойно обратился Руби к Болему, вставая и вытирая руку, запачканную чужой кровью, об одежду убитого. – Я всего лишь, как ты выражался – малец, у которого шалят нервы. Профессионал никогда бы не дал чувствам возобладать над собой!

– Как знать, малец, как знать, – только и успел ответить Болем, хотел что-то еще добавить, но в коридоре послышались шаги, звук соударяющихся ключей и скрипучий голос Грима, который спешил на устроенный переполох.

– Что там за вопли… что произошло? Сейчас кто-то будет у меня страдать! Бести-и-и! Ни минуты покоя-я!

Раздался еще гремящий топот, лязг доспехов прекратился перед железными прутьями камеры. И Грим, и стража тюрьмы, обступившая его полукругом, удивленно замерли от неожиданности, застыли с нелепыми физиономиями, бледными, подобно мраморным статуям в резиденции какого-нибудь аристократа, кто-то даже ойкнул от страха.

Увиденное произвело ужасающее впечатление. Никто из них, беспечно попивая эль и закусывая холодной уткой минуту назад, не ожидал узреть окровавленный труп. Пол был залит ихором, однако не это привлекло их внимание, что было странным. Тщедушный мальчишка в темной влажной одежде стоял возле умершего как ни в чём не бывало, и что-то жуткое было в его насмешливой улыбке, прорезавшейся словно острый кинжал сквозь плоть ночи.

Кто-то не выдержал и блеванул. Сквозь вонь сырости и залежавшихся тел пробился резкий запах алкоголя и не до конца переваренной пищи. Недавняя утка не пошла впрок.

Некоторое время стражники дико и непонимающе окидывали помещение тупыми взглядами, но ничего дельного сказать так и не смогли. Руби же стоял отшельником, ни на кого, в сущности, не обращая внимания.

Тем временем все, кто находился в камере, поднялись и отошли к стене, опасаясь быть втянутыми в ненужные разборки. Неподалеку стоял лишь Болем, раздумывая о чём-то своем. Что было на уме у вора, никто не знал.

Наконец вперед выступил предводитель стражи – седой и полный мужчина лет сорока с испитой от долгой службы внешностью. Он сурово оглядел картину, представшую перед ним, сперва от изумления высоко подняв свои мохнатые с проседью брови, но потом, явно храбрясь, прикрикнул на своих подчиненных, чтобы они побыстрее открыли решетку.

– Давайте быстрее, цыплячье семя, что застыли как изваяния?! – начал командир стражи, внимательно следя за Руби. Он, как и все присутствующие, сразу понял, кто являлся виновником непорядка в его вотчине. – Открывайте быстрее эту чертову дверь да свяжите этого буйного щенка! Ведите его к смертникам, там ему самое место… Хоть немного охолонется!

Дверь камеры со скрипом отворилась. В небольшое помещение вошли четыре стражника в доспехах.

Руби глубоко вздохнул и медленно встал в какую-то боевую стойку, ранее незнакомую в этой стране.

Стража снова остановилась в нерешительности, смотря, как у мальчика постепенно начали меняться глаза, становясь не карими, а бесцветными, даже какими-то неестественно белесыми. Они горели как две маленькие луны.

– Что за чертовщина? – задал как будто сам себе вопрос командир, не удержав дрожь в голосе, но вовремя опомнился: – Вяжите его, бестолочи, что опять застыли!

– Это… это-о магия-я! – воскликнул кто-то из подчиненных.

«Что это за стойка?» – между тем подумал про себя Болем.

Однако никто из стражников так и не сдвинулся, они не стремились выполнять приказ начальника. Каждый чувствовал какой-то жуткий страх перед тщедушным мальчиком, принявшим какую-то смешную позу, выставив вперед руки с растопыренными пальцами. От иноземца разило смертельной опасностью.

– Руби, не стоит, – по-стариковски добродушно обратился к мальчику Болем, стоявший всё так же неподалеку, даже и не думая отступать. – Сдайся, я попробую вытащить тебя из неприятностей. Просто расскажем обо всём, побудешь немного со смертниками. Они такие же люди, как и мы. Тем более мой племянник не оставит тебя. Сопротивлением ты только усугубишь свое положение!

Странно, но мальчик почему-то послушал спокойную речь старика, глаза его стали принимать естественный оттенок, потухая в темной камере.

Его тут же схватили, крепко повязали и под конвоем отправили по длинному затхлому коридору, а потом и по винтовой лестнице прямиком в подвал, где обитали самые обреченные из всех обреченных узников – смертники.

***

Когда вся стража ушла, а труп был вынесен наружу, оставив после себя лишь немое напоминание о себе в виде загустевшего алого пятна на полу, Болем бесцеремонно привлек к себе Грима. Он начал о чём-то с ним усиленно шептаться. В итоге они между собой сговорились, а через час тюремщик уже стоял в комнате начальника стражи.

Грим стал с непривычным напором увещевать, уверенный в своей позиции, но упрямый воин лишь только отмахивался от навязчивого надсмотрщика.

– Пусть он будет там, Грим! По своей собственной инициативе я его не подниму на поверхность и ни за что на свете не отпущу на волю! Ты видел его глаза, Грим? – не менее оживленно, чем его собеседник, отвечал главный страж, наливая дрожащей рукой себе кубок горячительного напитка. – Я много повидал в своей жизни, но таких глаз никогда и ни у кого!.. Это нечеловеческие глаза, помяни мое слово, – это глаза какого-то демона!

– Всё это понятно, что только не почудится в такое время…

– Мне ничего не почудилось, Грим! – рявкнул на это раздраженный начальник.

– Да-да, я ничего иного и не утверждаю, просто… Просто очень важные люди просят за него, в частности… Болем Тихий! Вы же его знаете! Он мне рассказал, в чём тут было дело, тем более убит всего лишь бродяга и разбойник. Вам пообещали неплохое вознаграждение, если всё решится благополучно…

Но как он ни упрашивал, как ни льстил, ни убеждал, главный страж лишь хмелел, но стоял на своем, ни в какую не соглашаясь отпустить мальчишку.

Вскоре Гриму пришлось уйти ни с чем, однако имелся и другой способ, которым тюремщик собирался воспользоваться. Болем ждал, а значит, ключи от всех камер должны сменить на короткое время своего владельца, и как можно быстрее, ибо старый вор не любил попусту тратить драгоценное время…