Текст книги "Новая жизнь"

Очнулся он в той же комнате – со светлыми шероховатыми стенами и темными шторами на окне, которое по утрам с лязгом открывает Марта. Только на этот раз что-то было не так. Он обвел глазами комнату: всё было на своем обычном месте. Окружающее его пространство не изменилось. Значит, что-то не так было с ним самим. Он хотел поднять руку, чтобы, опершись на нее, встать с постели, но рука не двигалась. Обе его руки были прикованы к постели. Он пошевелил ногой, свободной от гипса, хотел поднять ее, но и она была привязана к постели.

Странно, но почему-то ему это было безразлично. Почти безразлично. Возможно, он устал. И это, должно быть, к лучшему. Может надо продемонстрировать смирение, чтобы усыпить бдительность своих охранников и попытаться вырваться отсюда на волю. Ведь должен же быть какой-то выход. Должен. Он это точно знал, и знал всегда. А с истериками надо кончать, надо взять себя в руки. Что толку от этого?.. Они только всё усерднее станут его стеречь.

– Я вижу, вам уже лучше, – услышал он мужской голос и вскоре увидел доктора Михаила, склонившегося над ним.

Он поверил пульс на руке Петра, и, похоже, остался доволен.

– Давайте поговорим, – сказал доктор.

Он пожал плечами: делайте, что хотите, вы тут хозяева.

– Я бы хотел начать терапию, – продолжил доктор. – Но если вы не успокоитесь, нам это не удастся. Ваша голова должна быть ясной и спокойной. Тогда будет результат.

– Какой результат? – усмехнулся он. – Не станете же вы меня убеждать, что, в самом деле, хотите меня вылечить.

– Почему не стану? Стану.

– Господи, да зачем?.. Мы же взрослые люди, доктор. Скажите правду и покончим с этим. Просто правду. И всем станет легче.

– Я вас не обманываю, – доктор оставался невозмутим.

– Это ведь психиатрическая больница? – рубил с плеча он, забыв, что хотел претвориться и показать смирение.

– Нет, это не так, – не моргнув глазом, отвечал доктор. – Это просто больница.

– Больница, куда нельзя приходить. Ну да, конечно.

– Бывает и так иногда. И потом я не понимаю, вы так расстраиваетесь, будто вам так уж важно видеть вашу жену.

– А я не из-за нее. Не в этом дело. А в том, что мне нельзя отсюда уйти.

– Вы уйдете, придет время, но пока вам надо оставаться здесь, – твердо сказал доктор.

Ну вот и всё. Что еще неясно?.. Придет время… Как же придет, жди. Никогда оно не придет. А что если попытаться улизнуть?.. Подкупить кого-нибудь и улизнуть. Подкупить?.. Ну да, как же это он теперь может сделать?.. Ведь он в психушке! Черт! Черт! Черт!..

И все-таки надо успокоиться и искать выход. Но, несмотря на это решение, его мозг лихорадочно искал путь спасения. Может, Марта?.. Нет, это вряд ли – она, кажется, типичная служака, ответственная, педантичная, такие всегда действуют по правилам. Но, возможно, что-то можно выведать окольными путями, напроситься на прогулку и хорошенько осмотреться. Глядишь, лазейка найдется. Но если он будет нервничать и истерить, они продолжат держать его под замком.

– Может, вы меня отвяжете? – как можно более спокойным тоном спросил он доктора.

– Хорошо. Но пока вы останетесь в этой комнате. И никакого шума. Никакого!

Он кивнул. И доктор сначала ослабил веревки на его руках и ногах, а затем их снял. Петр принялся растирать занемевшие руки. Ему не хотелось говорить, и он закрыл глаза.

Кажется, он уснул. Или нет… Он не знал. Это было не похоже на сон, но это мог быть только сон, ведь он всё еще находился в больнице. Или нет?.. Его выпустили?.. Но когда?.. Он не помнил.

Только то место, где он осознал себя, было иное – это не его комната в лечебнице, это совершенно другое помещение. Просторное, светлое, с высокими потолками и окном в пол. Было прохладно, даже зябко, потому что работал кондиционер. Стол внушительных размеров цвета перезрелой вишни, на нем стопки бумаг и рамки с фотографиями. Кто был запечатлен на них, он не видел, потому что сидел по другую сторону стола, по ту, которая отводится посетителям. Видимо, он был посетителем. Так же как и еще один мужчина, сидевший напротив от него по ту же сторону. И в то же время он не чувствовал себя посторонним здесь. Он сидел, свободно откинувшись в кресле, непринужденно положив ногу на ногу.

Он полностью осознавал себя в этом месте, реально ощущал всё происходящее. Знал он и мужчину, сидевшего напротив – это был его партнер по бизнесу, Толик. Какого черта они притащились сюда?..

Петр повернул голову к тому, кто был хозяином этого места. Тот сидел бледный, с испариной на лбу. Он знал и его, хотя и не так хорошо, как Толика. Это был некто Трофимов, владелец сыроваренного завода.

– Деньги надо вернуть, – твердо сказал Толик.

Да, он вспомнил!.. Он всё вспомнил. Этот Трофимов занял у них денег. Обещал вернуть вовремя, написал расписку, а потом вдруг стал бегать от них. И вот они само собой пришли с ним потолковать.

– Они вложены в дело, – пытался оправдаться Трофимов. – Я не могу сейчас их оттуда забрать.

– А нам какое дело? – рубил Толик. – Мы не благотворительное общество. Взял, будь добр отдать чужое.

И он, Петр, был полностью согласен с ним.

– Но так сложились обстоятельства, – мямлил сыродел. – Мы не смогли реализовать свою продукцию, подвели партнеры…

– Это ваши проблемы, – вступил в разговор Петр. – Деньги надо вернуть. Или…

Трофимов вопросительно смотрел на Петра.

– Или переписывай активы, – закончил свою мысль он, взглянув на Толика, тот утвердительно кивнул.

– Активы?.. – схватился за сердце владелец завода. – Но у меня семья, дети, как же…

Трофимов умолял дать ему еще время, и он де успеет отбить деньги. Но им уже не было резона тянуть кота за хвост, они знали, что он в их руках. Они чувствовали запах добычи. Большой добычи. Завод был немаленький, а при умелом подходе он принес бы им деньжищ. И они назначили день. Они были уверены, что дело выгорит, и выгорит полюбовно.

Но подлец Трофимов смылся, и пришлось ребятам его искать с собаками. Нашли, конечно. Куда бы он делся!..

– Он в гараже, – ранним утром сообщил по телефону ему Толик. – Ребята с ним поработали. Он согласен всё подписать. Приезжай! А нет, так я и на себя могу оформить заводик-то.

Толик скрипуче рассмеялся. Да уж с него станется!.. Надо ехать.

В гараже стояла духота. Там толклись ребята – бомбилы из банды Толика. Избитый Трофимов сидел на стуле, безучастно смотря перед собой. Он был сломлен. Из разбитой брови текла кровь. Кровь была и на его несвежей рубашке, пропитанной пылью и потом.

– Отработанный материал, – удовлетворенно заключил Толик, отводя его в сторону. – Мои-то парни – орлы.

– Да, знают дело, – равнодушно заметил он, ему не очень нравилось, когда Толик бахвалился своим вкладом в общее дело. – Подписал?

– А куда ему деваться? – довольно рассмеялся его компаньон.

– Я в деле?

– Ну, само собой, Петро, о чем речь. Нам с тобой еще шагать и шагать. Мы – команда.

– Что дальше? – он бросил взгляд на Трофимова.

– В расход, – уверенно заключил Толик. – Нафига нам он сдался. Начнет болтать.

– Ну да, так-то, – согласился он. – Не хотел по добру.

– Вот именно, брат! – рассмеялся Толик, как будто особенно довольный тем, что не хотел Трофимов подчиниться им, заставил побегать, но теперь зато будет зрелище, и то хорошо.

Толик сделал знак одному из своих подручных, и тот без лишних вопросов направился к пленнику. Чувствовалось, что всё уже было оговорено между ними. Боец Толика грубо схватил Трофимова за воротник и опустили на колени. Он обессилено свесил голову на грудь, судя по всему, не понимая и не осознавая происходящее. За его спиной возник еще один бугай, он вытащил из-за пояса пистолет.

Пропыленный воздух гаража с едким запахом бензина раздирал ему горло, и Петр решил выйти на улицу. Он вернется, когда всё будет кончено. Но в это момент он увидел, что стоит на коленях на пыльном, затоптанном цементном полу. Он ощутил резкий запах крови на своем теле, почувствовал страшную усталость, давившую ему на плечи, тянувшую его к земле. Хотелось упасть и забыться сном. Но мозг его все еще работал, он сверлил его сознание навязчивой мыслью: «Очнись! Очнись! Опасность!». Он с трудом поднял голову и увидел стоящих перед ним парней, которые, казалось, чего-то ждали. Он смутно вспомнил, что случилось с ним. Его вытащили из машины, тащили по земле, потом избивали, куда-то опять волокли, и снова избивали. Вокруг него клубилась пыль, ощущался резкий запах бензина.

«Почему они стоят вокруг него, чего ждут?»

И в этот момент он услышал легкий щелчок, а затем острая, ни с чем несравнимая боль пронзила его затылок, разваливающийся на части. Он хотел закричать, но крик застрял в горле. И почти сразу же наступила темнота.

Он страшно заорал не своим голосом и вскинул глаза. Воспоминания о боли, глубину которой невозможно было даже представить живому человеку, наполнили его всего, от макушки до пят, липким страхом. Он подскочил в постели. Оказалось, что он по-прежнему в своей психушке, а это был всего лишь сон. Странный чудовищный сон. Он снова улегся в постель и облегченно вздохнул. Уф, приснится же такое!..

– Вы в порядке? – спросил его доктор, отворив дверь.

Видимо, он так орал, что слышали все.

– Да, – с натугой ответил он.

Доктор пристально смотрел на него.

– Это был сон. Страшный сон.

– Что вам снилось? – спросил доктор, придвигая стул к его постели и усаживаясь около него.

Петр слегка удивился этому. К чему такое внимание? Это же всего лишь сон.

– Да это пустяки.

– Думаю, не такие уж это пустяки, раз вы так переполошились.

И это тоже неприятно резануло Петра. Так разговаривают с больными, стараясь разобраться в симптомах. Неужто он в самом деле…

Доктор ждал.

– Хорошо, если вы настаиваете…

– Вам неприятно об этом вспоминать?

– Немного.

– И все же.

– Это был случай из моей жизни. Там я был просто… Ну, словом, наблюдал со стороны…

– Наблюдателем?

– Да.

– А во сне?

– Во сне… Черт, это сложно…

– И все же…

– Участником. Главным лицом в этой истории.

– Главным лицом? – переспросил доктор, одобрительно кивая головой. – А кто был этот человек? Кто был главным лицом?

Петр нерешительно смотрел на своего собеседника, не зная, что ответить. Если сказать правду, так его еще чего доброго и в другое ведомство передадут. И не подведет ли он Толика, если станет об этом распространяться.

– Не беспокойтесь, это останется между нами, – заверил его доктор. – Это лечение. Не более того. К тому же я не прошу называть имена и описывать реальную ситуацию. Вы можете обрисовать ее схематично. Чтобы мы могли понять, что происходит с вашей психикой.

– Это был один человек, который подвел людей, кинул их на деньги, а потом решил улизнуть, – выдавил из себя Петр.

– Скверная история, – покачал головой доктор. – И скверный человек, не правда ли?

– Да, точно так, – согласился он, чувствуя облегчение от того, что его понимают.

– Кого же он обманул? Вас?

– Меня и моего партнера по бизнесу. Одного из моих партнеров, точнее сказать.

– Думаю, наказание случилось?

– Да.

– А кто придумал, как его наказать?

– Мой партнер.

– Одним словом, вы не имели к этому отношения?

Петр хотел категорично ответить на этот вопрос, но почему-то задумался. А действительно имел он или не имел к этому отношения? Вроде бы Толик все решил за него, но он ведь согласился, хотя и понимал, что Трофимов подписал бумаги, и можно было бы его отпустить. Никто бы не поверил ему, если бы он и стал жаловаться. У них везде свои люди. Но этот раскаленный, наполненный пылью и парами бензина воздух, гнал его на улицу, ему не хотелось вникать. Да и к чему? Какое ему дело до этого сыровара?

Михаил вопросительно смотрел на него, ждал ответа.

– Он решил дело сам, – все еще не совсем уверенно сказал Петр. – Но я его не переубеждал. Просто мы были очень сердиты на этого ублюдка. Он решил, что умнее других.

– И обманул вас. Я понимаю.

– Да, он обманул нас. Но мы-то не дураки. Нас так просто не обвести вокруг пальца.

– Понимаю.

Доктор вроде бы одобрял их действия, и это успокаивало его. Хотя он и сам не понимал, почему. Какого черта ему нужно одобрение этого доктора?..

– Итак, вы сказали, что во сне оказались на месте главного лица этой истории? – продолжал расспросы Михаил.

Петр кивнул.

– И что же с вами сделали?

– Мне… мне всадили пулю… в затылок…

Он готов был поклясться, что снова сейчас ощутит эту адскую боль, но усилием воли отогнал от себя страшное воспоминание.

– Именно вам? – уточнил доктор. – Хотя и не вы принимали решение тогда.

Он не понимал, к чему весь этот разговор. Его что ли считают виновным?

– Что вы почувствовали?

– Страшную боль.

– Вам не доводилось такого испытывать в жизни? В вас не стреляли?

– Нет, никогда.

– А в вашем окружении часто случалось такое?

– Какое?

– Ну, когда кого-то убили или ранили?

– Бывало. Сами понимаете, бизнес есть бизнес.

Доктор опять спокойно согласился с ним:

– Я понимаю.

– И еще вопрос, – чуть помедлив, сказал Михаил. – Пусть и во сне, но вы побывали на месте человека, которого убивают. Что вы почувствовали?

– Я не понимал, что там происходит, к чему идет. Страха не было. Если бы не эта жуткая боль…

Оказавшись на месте Трофимова, он смутно осознавал себя. Всё было как в тумане. Как если бы под алкоголем или сильно под травкой. Он ничего не понимал, не соображал. И уж, конечно, он не ждал, что ему всадят в затылок пулю.

– Наверное, поэтому в таких случаях и стреляют в затылок. Чтобы жертва не была дополнительно травмирована осознанием смерти. Что ж, это своего рода гуманизм. Неосознанный гуманизм. Ибо человекоподобные существа не могут… Хотя это неважно.

– Да, но эта боль…

– Ну, а что же тут поделаешь – это насильственная смерть. Без боли не обойтись.

Насильственная смерть… Да, насильственная смерть. Он не раз слышал эти слова, знает множество случаев, когда такое происходило. Но сегодня, пусть и во сне, он сам пережил насильственную смерть, ощутил, с какой жуткой болью вырывают душу из тела. Ему неприятно об этом вспоминать. Но это всего лишь сон, и он скоро забудет о нем. Наверное.

– Вам дадут успокоительное, и вы сможете нормально выспаться, – сказал на прощание доктор. – Вам станет легче.

***

Доктор обманул его: легче ему не было, напротив, становилось всё хуже. С того самого момента, когда он увидел этот сон, у него возникло чувство будто он опускается в какую-то бездну. Причем, все глубже и глубже. Чем дальше он уходит от поверхности, где остаются солнечный свет, теплый ветерок, голоса людей, события и жизненные потоки, тем всё тягостнее становится у него на душе.

Этот треклятый сон никак не шел из его головы. Снова и снова он видел на пыльном полу не Трофимова, а себя. И бугаев Толика, равнодушно взирающих на него. Это не сыровара, а его они должны убить. Убить равнодушно и бесстрастно, как забивают скот на мясо. Никто ведь не думает лить слезы по телятам, которые пойдут на котлеты и отбивные. Это просто еда. Глупо об этом размышлять. Но, получается, убить его, то же самое, что и этих телят. Он, как и они, всего лишь жертва.

Почему тогда ему, находившемуся в той своей жизни, не приходило это в голову? Ну а если бы и пришло, что бы это могло изменить?.. Интересно, кем бы он был в глазах того же Толика, если бы попытался вступиться за Трофимова?.. Ясное дело, кем – рохлей, лохом, бабой. Человеком, распустившим нюни, и значит, не заслуживающим доверия. Вот кем. И никто бы не захотел с ним иметь ничего общего. Да и вообще не стал бы он заморачиваться на этот счет. К чему это?.. Это пустое. Тогда было пустое.

И все-таки была какая-то двусмысленность в этих его рассуждениях. Получается, что просить помиловать сыровара – это слабость и стыд. А просить за себя, окажись он в такой же ситуации? Это тоже слабость и стыд? И почему то, что касается другого человека, тебя не трогает, не беспокоит, не волнует, но всё совершенно становится иначе, если речь идет о тебе и твоей жизни?.. Почему так?.. В одном случае это жертвенный теленок, а в другом – огромная трагедия. Но ведь Трофимов такой же человек, как он, со своими желаниями, повседневными делами, планами, целями. А они отобрали его бизнес, да еще и замочили его, и никто из них даже и не подумал об этом. И только сейчас он задумался, когда так явственно, осязаемо и очень реально пережил его судьбу.

– Вы неважно выглядите, – заметила утром следующего дня Марта, и даже шторы она раздвинула более осторожно, чем обычно, видимо, щадя его нервы.

– Думаю, больным полагается выглядеть неважно, – усмехнулся он.

Она пожала плечами и ничего не ответила.

И все-таки он не понимал, что же произошло с ним. Произошло именно здесь, в этой лечебнице. До сих пор не было такого, чтобы он ломал голову и мучился из-за какого-то сна. Сон!.. Смешно!.. Там в другой жизни у него не было времени размышлять о каких-то эфемерных вещах. Дела не могут ждать, нужно бежать, ехать, лететь, подписывать бумаги, зарабатывать деньги. Чтобы чувствовать себя человеком, боссом, отдавая приказы подчиненным и садясь за руль автомобиля последней модели.

Хотя к чему он лукавит сам с собой? Он знает ответ. Это все чертова психушка! Разве он стал бы копаться в себе, если бы женушка не поместила его сюда, если бы она не закрыла его здесь! Но даже эти болезненные мысли теперь не могли почему-то ввергнуть его в состояние неистовства и агрессии, которыми можно и стены пробить при желании, и которые еще не так давно просто выводили его из себя. Сейчас ему было лень думать об этом, все это осталось там, снаружи, за стенами этой больницы, и взирал он на эти вещи отстраненно, почти равнодушно. А внутри, там, где он, рядом оказалось нечто более важное, пусть болезненное и травмирующее, но мощно притягивающее к себе, занимающее все его внимание. Оно, как болото, засасывало его, тянуло вниз.

Он устроился в кресле и стал смотреть в окно. Там была все та же картина: низкое хмурое небо, обледенелая дорожка парка, голые ветви деревьев, мерно раскачивающиеся на ветру. Ему захотелось на воздух. Какой у него запах у этого морока, висящего за его окном? Сырой хвои или прелых березовых листьев? Впрочем, вряд ли он почувствовал запах прелости, хорошо знакомый ему еще с детства со времени их семейных походов за грибами, ведь стояла зима. Скорее всего, это будет запах холодного леса – не снега, его, по сути, не было, а промерзшей почвы, коры деревьев, листьев, не успевших перегнить. Он так заволновался, так остро почувствовал эти запахи, ощутил их в своих легких, что у него затряслись руки. От нетерпения быстрее оказаться там. Он должен найти дверь и выйти хотя бы на несколько минут. Ему казалось, что если он сию же минуту этого не сделает, то просто умрет на месте.

За дверью он столкнулся с Мартой, которая куда-то несла пилюли в контейнере. Она удивленно окинула взглядом его покрасневшее от волнения лицо.

– Могу я вам чем-то помочь? – поинтересовалась она.

Он с недоверием окинул ее взглядом – стоит ли ей говорить о своем желании, поймет ли она.

– Мне… Мне нужно… На воздух… Очень нужно!..

На его удивление она не стала спорить, не попыталась отговорить.

– Пожалуйста, вернитесь в свою комнату, – она повысила голос, видя, что он собирается возражать. – Вернитесь в комнату. Я сейчас принесу вам одежду. Там холодно.

А потом случилось невероятное. На пороге его комнаты появилась Марта, одетая в теплую куртку, впереди себя она толкала инвалидное кресло, в нем лежала теплая одежда.

– Спасибо!

Он воодушевился. Стал лихорадочно тянуть на себя куртку, путаясь в рукавах. Даже и на душе полегчало.

– Не торопитесь, – сказала она.

Наконец дверь открылась перед ним, и он оказался на свежем воздухе. Он был обжигающе холодным, так что пришлось поднять воротник и спрятать руки в карманы. Но дышалось легко и свободно. Запахов он совсем не чувствовал. Никаких. И это было странно, ведь лес должен был пахнуть. Но запахов не было. Только порывы ветра, сбивающие дыхание. Из-за этого он был немного разочарован. Он так хотел подышать лесом, наполнить легкие его духом. А леса-то как будто и не было, он был как нарисованный, не настоящий.

Марта легко катила его кресло по обледенелой дорожке, извилисто бегущей меж деревьев. Кое-где встречались скамейки, пустые, с легким налетом льда. Он бы хотел остаться на одной из них и посидеть, наблюдая за лесом и движением темных пластов туч.

– Любите природу? – спросила Марта.

– Почему вы так решили?

– Не знаю, так показалось.

– В общем, да, люблю. Особенно, если так долго не был на воздухе.

Они помолчали.

– Этот лес, он большой? – спросил Петр.

– Да, довольно протяженный.

– Это лес или парк?

– Лес. А в чем разница?

– Ну, парк он должен быть огорожен, ограничен как-то. Возможно.

– Хотите узнать, можно ли отсюда сбежать? – напрямик спросила она.

Он не знал, что ответить. Да, он думал об этом раньше. Но сейчас ему просто хотелось больше узнать о местности.

– Просто знакомлюсь с этим местом, – резюмировал он. – Меня, кажется, не скоро отсюда выпустят. Если вообще выпустят.

– Что ж, ясно. Но, знаете, все отсюда рано или поздно уходят. Не останетесь и вы. Уверяю вас.

– Не на кладбище, я надеюсь?

Она как-то странно, натянуто рассмеялась.

– Нет, не туда. Все отсюда уходят в новую жизнь.

– В каком смысле?

Чувствовалось, что она подбирает слова.

– Мне сложно это объяснить. Вы сами поймете. Все понимают. Сами. Со временем.

– Думаю, что вы меня просто утешаете. Меня сюда поместила жена и поэтому…

– Хотите сказать, она решила от вас отделаться?

– Конечно. А что же еще?..

– Зачем ей это? Ей лучше было бы, чтобы вы оставались добытчиком денег, благ, ну я не знаю, чего там еще.

– Ну я же оказался здесь.

– Так сложились обстоятельства. Вы попали в аварию.

– Да, в аварию. Но я же не чумной. Почему меня нельзя навестить? Никому. Что же это еще, если не изоляция?.. Изоляция и есть. И вы думаете, я еще начну новую жизнь? А куда же денется старая?

– Старая жизнь она…

Марта замолчала на полуслове и резко развернула кресло обратно, по направлению к лечебнице.

– Что? Что вы хотели сказать?

– Нет, ничего. Нам пора. Вы можете простудиться.

Он надеялся, что мозги его проветрятся, и навязчивые мысли о нем самом испарятся. Но как только он оказался в своей комнате, увидел кресло и окно, за которым ветер раскачивал безжизненные ветки деревьев, его вновь накрыло тоской и тревогой. Что бы только он ни отдал сейчас, чтобы снова оказаться дома, в своей постели. Чтобы утром поехать в офис и там рулить своими делами, а потом вечером завалиться с мужиками в горячую сауну с пахучими березовыми или хвойными вениками. Напариться до одури, выползти из удушливого морока и тут же хлебнуть холодного пивка, а потом заесть рыбкой. Петр в явь видел эти картины, остро ощущал запахи и вкусы, он сжал до дрожи кулаки, проживая этот момент. И тут он вдруг понял, отчетливо почувствовал, что этого больше никогда не будет в его жизни. Да и есть ли вообще у него эта жизнь?.. Этого он не знал. Он вообще ничего не знал и не понимал. Он тяжело опустился в кресло у окна и горько заплакал.

***

Он не представлял, сколько прошло времени – здесь не было ни календаря, ни телефона, ни какой-то еще связи с внешним миром, – когда ему наконец-то сняли гипс. Нечего и говорить, какое он ощутил облегчение. На него как будто повеяло свежим ветерком, который шепнул об освобождении и его самого.

– Ну вот, видите, лечение продвигается, – вместо приветствия сказал доктор, входя в процедурную, где рядом с кушеткой на полу валялись куски снятого гипса. – А вы не верили.

Петр неопределенно пожал плечами и предпочел промолчать. Он не доверял Михаилу. Он точно был уверен, что тому известно всё, но нечего и рассчитывать на его искренность и откровенность, он и дальше будет играть эту роль. Этот человек – он оттуда, с другой стороны, и значит, они противники. Но, конечно, ему придется придерживаться навязанных правил, и он постарается не выдавать своих чувств. Да, собственно, разве есть им дело до его чувств, до него самого?.. Все они винтики в жесткой системе. А уж он-то знает, что это такое.

– Есть и еще одна хорошая новость.

– В самом деле? – усмехнулся Петр.

Доктор, конечно же, заметил его сарказм, но и ухом не повел.

– Вы теперь сможете бывать на свежем воздухе. У нас здесь чудесный парк. Ну вы знаете.

Петр кивнул. Он и не сомневался, что Марта поставила в известность свое начальство, и скорее всего, испросила сначала разрешение.

– Спасибо.

Доктор медлил и не уходил, у него на языке явно висел какой-то вопрос, для которого он, возможно, подбирал правильную формулировку.

– Вас больше не мучают сны? – осторожно спросил он наконец.

Он не знал, говорить ли ему правду. И потому медлил.

– Так как, что-то все-таки происходит?

– Этот сон… он иногда повторяется.

– Тот же самый?

– Да.

– В том же виде?

Петр кивнул.

– Он вас расстраивает?

Петр вскинул глаза. Так вот, значит, что? Выспрашивают, чтобы потом накачать его какой-нибудь химией. Он хотел было возмутиться, но потом подумал, что они и так могут его накачать, без лишних разговоров. Черт их знает, может, для чего-то дельного им это надо.

– Нет, но я думаю об этом. Об этой ситуации. Постоянно.

Михаил кивнул.

– Почему это происходит?

– Что вы имеете в виду?

– Со мной раньше такого не было: какие-то сны, навязчивые мысли. И только, когда я оказался у вас это началось. Это как-то связано с лечением? Вы мне что-то колете?

Он почувствовал, что опять стал раздражаться, но доктор оставался спокойным.

– Вы же знаете, что это не так. Пару успокоительных таблеток вам дали, когда вы увидели сон первый раз. Всё.

Ну да, это действительно так. Иначе бы он это видел. Хотя…

– Я вам говорил раньше и повторюсь еще раз: это последствия стресса, того потрясения, что вы пережили из-за аварии. Но это пройдет. Всё исправимо.

Ему было душно, тесно внутри, и он вышел на воздух. Чинить преград ему никто не стал. Нога не болела, впрочем, она и в гипсе не болела, и он почти не хромал, а если и припадал больше на здоровую ногу, то по инерции, благодаря которой он берег больную. Думая, что она больная. Его не покидало чувство, что гипс был не нужен ему давно. Если он вообще в нем нуждался когда-либо. Он не мог бы точно сформулировать, но это напоминало некое дополнительное ограничение, чтобы сковать, связать, причинить неудобство. Зачем?.. Неужели им мало того, что он здесь закрыт?.. Глухая ярость снова начала просыпаться в нем, но он погасил эти мысли. Он устал, а думать об этом слишком тяжело.

Он поднял глаза вверх. Ничего не изменилось с того дня, как Марта, проявив акт доброй воли, вывезла его сюда: низкое мрачное небо, сплошь затянутое тучами, порывистый ветер, темные, замерзшие деревья. Только лед хрустел теперь не под колесами инвалидного кресла, а под его ногами. И это уже было счастьем. Можно было самому распорядиться и временем и местоположением. Он еще тогда приглядел скамейку чуть в стороне от дорожки, на которой хотел бы посидеть и подышать этим настывшим, лишенным запахов воздухом. Дышать глубоко и спокойно, никуда не спеша.

«Да, чудеса, еще немного и он скажет спасибо своим врагам. Так что ли получается?..»

Не успел он толком погрузиться в свои мысли, как вдалеке захрустел лед и послышались шаги. Это было неприятно. Когда они гуляли с Мартой, не было ни одной живой души. А что же сейчас, неужели кто-то навяжется к нему в компанию?.. Досадно.

Он поглубже уткнулся в воротник, давая понять, что к разговорам сегодня не расположен. Шаги тем временем приближались. И он уже мог видеть темную чуть сгорбленную мужскую фигуру. Она поравнялась с ним, постояла в раздумье, подойти или нет, и все же двинулась по направлению к нему.

«Черт, видимо, разговора не избежать»

– Могу я присесть здесь? – спросил незнакомец.

Петр молча кивнул. Мужчина устало опустился на скамью. Сколько ему было лет?.. Тот случай, когда в точности не определить. По виду его худого тела, сгорбленной спине, темным узловатым рукам можно было бы дать за шестьдесят, но лицо старым не было, оно только потемнело, как и руки, не то от возраста, не то от тяжелых переживаний.

– Давно вы здесь? – спросил мужчина.

– Не очень.

– То-то я вас не видел раньше. Так сразу и подумал, что новенький.

– И много здесь пациентов?

– Пациентов? – усмехнулся собеседник Петра. – Ну да, вы правильно сказали. Пациенты. Мы – пациенты.

Петр насторожился: уж не псих ли, часом, не буйный ли.

– Сложно сказать. Парк большой. Если кто выходит, то и не увидишь. Видел тут двоих. Сейчас не знаю, где они. Может, стали в другую сторону ходить, или еще что с ними приключилось.

– А что с ними могло приключиться?

– Ну, может, перевели куда или отправили домой.

– А такое бывает?

Незнакомец пожал плечами:

– Кто об этом скажет?.. Может и бывает.

Они помолчали.

– Что случилось с вами? – спросил мужчина.

– Авария. Дорожная авария.

– Ясно. Печально.

– А вы?

– Я?.. Я заболел… Просто заболел…

И снова наступило молчание.

– Лечат вас? – ради приличия спросил Петр.

Незнакомец тревожно посмотрел на него и поджал губы.

– Да, лечат, – выдавил он из себя. – Лечение изматывает. Поэтому хожу сюда. Здесь мне легче.

– А чем вас лечат?

– Разное. Терапия, гипноз, лекарства.

– Помогает?

– Вроде да. А вам?

– Еще не понял. Дома мне было бы лучше.

– Ну да, дома, конечно. А вы кем работали?

– Я занимался бизнесом. А вы?

– Токарь.

– Мой отец и брат тоже работают на заводе.

– Я бы хотел спросить вас, – неуверенно начал мужчина, спустя время, когда они оба равнодушно глядели на обступившие скамью деревья.

Петр насторожился. Была в этом вступлении некая таинственность. И он испугался, что услышит нечто такое, что развеет все еще теплившиеся в нем надежды на избавление от существования здесь. Все-таки он новичок, как и сказал его собеседник, а тот здесь, видимо, уже давно, знает здешние порядки. Неужели же он скажет плохое?..

– Вы… вы видите сны?

– Сны?

– Нет? Не видите?

Собеседник тревожно вглядывался в его лицо. Видимо, это было важно для него.

Уф, груз с души… Нет, это не предостережение, что-то иное. Ну и ладно.

– Все их видят.

– Нет, я имею в виду здесь. Именно здесь. Вы видите сны?

– А это важно? Какое это имеет…

– Ответьте, пожалуйста. Мне нужно.

– Приснился один и тот же пару раз.

– Можете рассказать, о чем он?

Петр смерил мужчину удивленным взглядом.

– Ну так как?

– Ладно, извольте. Мне выстрелили в затылок.

– А это было с вами в жизни?

– Нет, что вы.

– С кем-то из ваших знакомых?

Петр кивнул.

– В вашем присутствии?

– Да.

– Вы стреляли?

– Нет. Но что это за допрос? Почему…

– Мне тоже они снятся, – не слушая его, продолжил незнакомец.

– Разные?

– Не то чтобы совсем разные. На одну и ту же тему. Но с разными людьми.

– О чем они?