Текст книги "Новая жизнь"

– Надо мной издеваются.

– Издеваются? Унижают? Оскорбляют?

– Нет, по-настоящему. Режут, пытают, всаживают иглы под ногти, жгут паяльником. И еще насилуют. Постоянно насилуют.

Петр ошарашено смотрел на своего собеседника. Может он все-таки сдвинутый. Но никаких признаков сумасшествия тот не проявлял: взгляд спокойный, только лицо напряженное, как натянутая маска.

– С вами это было… было в жизни?

– Нет.

– С кем-то из ваших знакомых?

Незнакомец молчал и смотрел тяжелым, неподвижным, оценивающим взглядом, словно, размышляя, насколько можно ли быть откровенным. Но потом он опустил глаза и весь сник.

– Что-то вроде того, – пробормотал он.

Больше они ни о чем не говорили. Незнакомец уходил, тяжело переставляя ноги. Спина его сгорбилась еще больше. Казалось, каждый шаг дается ему с трудом. Потому что он знал, что возвращается в свою пыточную камеру. Ноги его туда не несли, но какая-то неведомая сила тянула назад и против воли двигала его конечности.

Петр смотрел ему вслед и не мог прийти в себя. Что это было? Приступ сумасшествия? Бред больного воображения? Но тогда и о нем можно такое предположить, ведь он тоже видит подобные сны. Его не насилуют и не жгут паяльником, но ему выстрелили в затылок. И кто знает, что еще его ждет впереди?..

***

Ощущался только один запах – запах сырой земли. Такой она бывает глубокой осенью или ранней весной, когда вбирает в себя всю сырость, выпавшую с неба снегом и дождем. Но этот запах был более мощным и насыщенным, он шел не с поверхности, а из самого нутра планеты. Там эта не выветриваемая сырость копилась веками, и потому ее дух был особенно густым.

Это была яма. Он и еще один человек – в серой куртке, с натянутым на голову капюшоном – кидали землю наверх. Оба дрожали от холода. Но они не старалась сделать работу быстрее, чтобы выбраться и пойти по домам. И они оба знали почему. Причина была одновременно простой и невероятно сложной, плохо осознаваемой.

Наверху послышались приближающиеся голоса.

– Эй, вы там! – показалось голова с ершистыми волосами. – Ну че вы там, сдохли что ли уже?

Мужики наверху заржали.

– А хорошо бы, – сказал другой голос. – И нам работать не надо.

– Торчать тут в этом …..м лесу.

– Давай разливай!

– Пусть еще чуток покопают.

– Ага, а мы пока выпьем.

Он и его напарник обменялись короткими взглядами, в которых было отчаяние и боль. Так, затравленно и страшно, смотрят люди перед гильотиной. Через короткое время адская машина снесет голову. И наступит темнота. Каким будет этот момент и, главное, что случится потом, никто не знает. Знают только мертвые, а они молчат.

Его напарник заговорил тихим хриплым голосом:

– Неужели мы дадим им…

– Они вооружены, – коротко бросил он. – Они убьют нас. В любом случае.

– Я так просто не дамся.

Он пожал плечами. Можно и так. А толку?..

Как они оказались здесь? Кто эти люди наверху? Он знал это. Но мысли путались, он не мог четко сформулировать это знание, которое бы прояснило ситуацию. А если бы прояснило, может быть, получилось как-то договориться. Хотя это вряд ли. Так же смутно он понимал, что люди, которые действуют такими методами, не станут верить словам. И если уж их сюда привезли, то значит, назад не увезут.

– Эй, ну все, баста! – кто-то крикнул им сверху. – Склеп копать не надо. Хватит и норы.

– Склеп! Прикольно!

– А че такое склеп? А? Слышь, че это – склеп?

– Отвали! Не с тобой базар.

И снова к ним:

– Ну вы, уроды, бросайте лопаты я сказал! Вы че плохо слышите? А ну вылезли! Быстро!

Они с напарником, будто, в оцепенении смотрели наверх, а пальцы вросли в черенки лопат. И даже он, еще минуту назад думавший о бессмысленности сопротивления, теперь судорожно и все сильнее сжимал лопату, понимая, что только она одна – оставшаяся надежда если не на спасение, то хотя бы на смерть без мук и издевательств.

Конечно, он понимал, что это бессмысленно – там наверху их несколько, и они вооружены отнюдь не лопатами, как они – но ничего поделать с собой не мог. Он бросил угрюмый взгляд на напарника, тот молча кивнул. Они решили, что просто так не сдадутся, пусть постараются взять их жизни.

Так они и стояли, вцепившись в лопаты, пока там наверху шло недлинное совещание.

– Да фиг с ними возиться! Пристрелим и все!

– Вы не поняли, мужики! Вы ни черта не поняли! Вы дураки что ли?

– А че?

– Че ты обзываешься?

– Ладно-ладно. Я хотел устроить спектакль. Че мы тут зря торчали? Пахану польза, если эти суслики сдохнут, так и мы натешимся вдоволь.

– О чем ты, братан?

– Че ты задумал?

– Пойми, застрелить – это слишком просто, никакого кайфа. Раз и все. А я хочу, чтобы они мучились, кишки хочу их рвать на части. Ну, поняли теперь?

Братва задумалась: видимо, не всем такое нравилось.

Но главарь это местной расправы и спрашивать никого не станет, а коль захотят соскочить, то и им кишки рвать начнут. Законы стаи. Поэтому хочешь не хочешь, придется соглашаться.

Они слышали каждое слово и еще сильнее сжимали лопаты в руках. Смерти им не миновать, но хотя бы мучений они избегут.

– Ну и как ты их оттуда вытащишь?

– Яму-то вырыли немалую.

– Да уж, постарались. Как чувствовали.

– Спустим тебя, кореш, туда.

– Меня? Да они меня на лопаты поднимут! Не, я пас.

Совещание понемногу угасало, как и сам день. Все промерзли – надо было кончать. Он ждал конца. И даже думал, чтобы лучше поскорее. Придет темнота и все закончится – это мучительное ожидание, эта промозглая сырость, этот трепет его естества перед смертью.

Наконец, голос снова обратился к ним:

– Ладно, суки. Ваша взяла, уроды! Привет вам от пахана! Получи!.. Получи!.. Получи!..

Они плохо соображали под шквалом свинца. Их физическая плоть, с болезненными разрывами принявшая первые пули, потом уже не откликалась на них. Лишь сознание, рваное то проблесками света, то сгустками мглы, еще пыталось формировать мысли, но они были путаными и неясными. Но потом наступила неестественная по своей непроницаемости тишина, и тогда их накрыла тьма.

Он вскинул глаза. Кажется, это снова был сон. Конечно, сон. А что же еще?.. Вот он здесь в этой комнате, которую он даже в мысленных диалогах с самим собой избегал называть палатой. Комната – это, значит, еще есть, возможен выход отсюда, палата – вряд ли.

Итак, он здесь. А минуту назад был в другом месте – в сырой яме, в своей могиле. В их общей могиле. Всё это было до жути по-настоящему – запах влажной почвы, мерные взмахи лопатой, шелест опавших листьев там наверху под ногами палачей, липкий страх где-то в глубине его тела. Он до сих пор ощущает себя там, слышит голоса, видит безумные глаза того человека, что был там с ним. И на сон это мало похоже.

Как бывает часто во сне, действия там порывисты и мало последовательны. Хочешь сделать одно – получается совсем не то. Можешь бежать, но оставаться на месте. Да мало ли что еще приснится. На то и сны, чтобы отсмотреть их, а потом, ничего не запомнив, проснуться и не вспоминать больше о них.

Здесь же все было иначе. Это было какое-то иное сновидение. Что-то совсем другое, с чем ему не приходилось раньше сталкиваться.

Он лежал в своей постели, смотрел, как за окном ветер качает деревья, и пытался понять, откуда он только что вернулся.

Если в первом сне, когда он оказался на месте сыровара, он понимал, кто он и узнавал людей вокруг, то здесь картина была незнакомой. Он перебирал в памяти лица людей, но никого похожего на своего собрата по несчастью он не находил. Идентификации не получалось. Как не выходило идентифицировать и само событие, участником которого он стал. Он никогда не был в подобной ситуации и никогда не присутствовал при этом.

Так что же это?.. Сон?.. Бред?.. Сумасшествие?..

Хотя что-то похожее он вроде бы слышал об этом. От кого?.. Когда?..

Человек во сне сказал – привет от пахана. И судя по контексту сна, ребята явно были бандитами, отморозками. Пахан – это, конечно, их хозяин. Но он-то всегда избегал конфликтов с подобными субъектами. И с ним того, что произошло во сне, случиться не могло. Да и к тому же у него были свои люди в этих кругах. Крыша не крыша, скорее, все-таки партнеры. Ну а как без этого? Денег не заработать, не испачкав рук. Так он себе это объяснял. Тем более на его руках крови не было. Это не по его части.

Так откуда же он знал об этом?..

Он думал и думал об этом весь день. Но когда наступили сумерки, ясности так и не наступило. Вдобавок у него жутко разболелась голова. И он хотел бы отвлечься на что-то, перестать думать, но это никак не выходило у него.

Поэтому, когда отворилась дверь, и в комнату вошел Михаил, он с облегчением выдохнул: он был рад хотя бы и такой передышке.

– Как вы себя чувствуете? – взгляд доктора показался ему сегодня особенно пристальным.

– Нормально, – с деланным безразличием ответил Петр.

Но доктор не сводил с него внимательного взгляда.

– Что-то не так? – уточнил он у Михаила.

– По-моему, вы неважно выглядите. Что-то произошло?

Черт, к чему прикидываться, что все хорошо? Это ведь не так. Ему по-настоящему тошно от всего: от своего заточения, от этой тюрьмы, а главное от чудовищных снов. Что это? Изощренная пытка? Издевательство? Что это, черт возьми!? Кто это устраивает ему?.. Зачем?..

– Как вы это делаете?

– Что? – не понял Михаил.

– Эти сны. Вы же нарочно это подстраиваете, – он чувствовал, что его вновь охватывает бешенство. – Добиваетесь, чтобы человек реально сошел с ума? Чтобы уже иметь законные основания держать его здесь.

– Хотите сказать, что сны вам показывают, как фильмы в кинотеатре? – усмехнулся доктор.

Этот довод будто отрезвил Петра, и он почувствовал, как на смену ярости вновь приходит усталость.

– Вы увидели другой сон?

Он молча кивнул.

– Что-то знакомое?

– Нет, это не имеет ко мне отношения. Я не знаю, что это.

– Скорее всего, отношение к вам косвенное. Но оно есть. Иначе ваше сознание не помнило бы об этом.

– Мое сознание?

– Ну вы же видите эти сны. Значит, это ваше сознание показывает вам их.

– Зачем?

– Возможно, чтобы вы разобрали какие-то стороны своей жизни, переосмыслили их.

– Зачем?

– Хороший вопрос. Но ответить на него непросто. По крайней мере, не так сходу. Нужно работать над этим. Искать ответ.

– Но как искать, если я даже не знаю, о чем этот сон? Я не знаю этих людей, не знаю, как они оказались в этой ситуации.

– И все-таки это имеет к вам отношение. Некое отношение.

Они помолчали. Петру показалось, что доктор оценивает его реакцию, ждет, не будет ли новой вспышки ярости и негодования. Но он лишь устало смотрел в окно. Ему было страшно. Он не хотел возвращаться в этот сон. А что тот вернется, он не сомневался. Как только он останется один, его мысли потекут в произвольном направлении и он провалится в сон. Так и будет. Так уже было, и не раз.

– Что вас угнетает в этом сновидении, если, как вы говорите, не сталкивались с ситуацией?

– Не знаю. Наверное, неизвестность. Кем я был там? Почему это со мной случилось.

– То есть вы хотели бы разобраться с этим?

– Наверное, так, – не очень уверенно ответил он.

– Я могу вам помочь.

Он удивился. Доктор еще ни разу не предлагал ему своей помощи. По крайней мере, так открыто, напрямик. Что это за помощь? Нет ли опасности? Ведь он, по сути, их заложник.

– Я не враг вам, – сказал Михаил, видя его замешательство. – Мы вместе попытаемся с этим разобраться, и вам станет легче.

– Что это? То, о чем вы говорите.

– Это гипноз.

Гипноз?.. Где-то он уже слышал об этом. Это было точно здесь. Кто-то говорил с ним об этом. Ах, да! Он вспомнил, что о гипнозе упомянул тот странный больной в парке. Значит, и его будут так лечить. А потом? Что будет потом? Еще более страшные сны?.. Хотя к черту все! Пусть копаются в его голове! Пусть жрут его живьем, ведь он для этого здесь. Не правда ли?..

Ему было тошно, глухая ярость терзала его изнутри, но он постарался ответить как можно спокойнее:

– Думаю, особого выбора у меня все равно нет. Так что валяйте, я согласен.

Он даже с некоторым облегчением воспринял этот факт. То, что будет не один хотя бы какое-то время. И значит, не уснет. Он даже сам себе боялся признаться в том, что эти сны становились для него настоящим кошмаром, осязаемым и реальным, от которого он вполне мог сойти с ума.

Они пришли в кабинет Михаила. Петр заметил, что обстановка как будто изменилась с их последней встречи. Нет, мебель была вроде бы та же, но окно было плотно прикрыто портьерой, а в углу мягким приглушенным светом горел светильник. Кабинет врач утратил всю свою официальность и стал похож на обычную комнату в каком-нибудь обеспеченном доме.

– Хотите кофе? – предложил доктор.

– Пожалуй.

Он уселся в кресло напротив стола Михаила, как в прошлый раз, когда он не знал, куда пристроить костыли. Он думал, что доктор сядет за свой стол, но он расположился в кресле рядом с ним, немного повернув его к Петру.

– Так будет удобнее беседовать, – пояснил он и слегка улыбнулся.

Петр смотрел на своего собеседника и гадал, сколько же ему лет. Скорее всего, сорок с небольшим. Он выглядел слегка уставшим, но взгляд не терял внимательности. Да и вообще он производил впечатление человека, располагающего к себе. И если бы не особенности его пребывания здесь, ему было бы даже приятно в его обществе. Но чувство опасности не покидало его, и он предполагал, что за этой располагающей внешностью может крыться личность коварная, способная серьезно ему навредить. Ведь он не вчера родился, знает, какие бывают люди – улыбаются тебе, а за спиной нож.

Кофе принесла какая-то девушка в белом халате, видимо, медсестра. Она поставил на край стола поднос с высоким кофейником и чашками, которые тонко звякнули. Доктор сам разлил кофе, одну чашку передал Петру.

– Вы бизнесмен, так я понимаю? – спросил Михаил, устроившись с чашкой кофе в кресле.

Петр кивнул. Он отметил, что напиток был недурен – крепкий, ароматный, с хорошими сливками. Он почувствовал, как напряжение начинает его понемногу отпускать.

– В каком направлении работаете?

– Строительство, торговля, аренда. Всего понемногу. Несколько разных предприятий и потому такое различие в направлениях.

– Понимаю. Много предприятий – много и партнеров?

Петр кивнул.

– Вы хорошо ладите с людьми?

– Неплохо. Ну со всеми быть на одной волне не получится. Я же не святой.

– Ну да, ясно. Конечно, есть и конкуренты.

– Куда же без них?..

– А ваши партнеры, что они за люди?

Петр насторожился. К чему этот интерес? Кто знает, где могут всплыть эти сведения, которые выпытает у него доктор? Но тот расслабленно пил кофе, и прозвучавший вопрос выглядел как простой интерес. Он успокоился, но решил все-таки держать ухо востро, лишнего не болтать. Но вот, черт возьми, гипноз! Да, гипноз! Он же может выпытать у него все, что захочет. Зря, наверное, он согласился. Может, отмотать назад? Но кофе и вся обстановка так расслабленно действовали на него, что думать ни о чем не хотелось. Просто в данный момент ему было хорошо и спокойно, как никогда в последнее время, и он не хотел думать о плохом.

– Разные, – уклончиво ответил он.

– Бывают у вас разногласия?

– Иногда. Но мы умеем договариваться.

– Только договариваться? Или силовые методы тоже используются?

– Это не по моей части.

– Бывает, значит.

– Иногда.

Он вдруг увидел себя в другом месте. Было жарко, в воздухе стоял густой пар и пахло хвоей. Это была сауна. Рядом был Толик.

– Пивка? – весело предложил он.

– Давай.

Они наспех обернулись простынями и вышли. Стол уже ждал их. После жара парной прохлада была особенно приятной.

– Пиво-то какое!.. – восторженно воскликнул Петр.

– Иваныч знает свое дело, – с удовлетворением заметил Толик.

– Да, кстати, хотел спросить тебя. Как там дела с землей?

– Работаем, – Толик отвел взгляд.

Он насторожился. Это был дурной знак. Что-то шло не так, а он такие надежды возлагал на этот новый проект. Спортивный комплекс должен принести им большие барыши.

– Работаем? А с чем там работать? Мы же уже обо всем договорились с городом. Людям денег отстегнули, они их уже и потратили где-нибудь на Канарах. Ты что? О чем ты?

– Понимаешь, возникли трудности кое-какие.

– Какие?

– Объявились там два хрена, которые уже что-то там подписали. Теперь они машут бумагами, стращают судом, прессой и прочей хренотенью. В общем, тянут баржу на себя.

– И ты молчишь?

– Так а че трепаться-то? Я же говорю, работаем.

– И что это за работа? Можно узнать?

– Хотим договориться с ними.

– Отступные просят?

– Ага.

– Много?

– Прилично.

Толик выкинул несколько пальцев. Он прикинул, в какие расходы обернется ему этот проект, и у него засосало под ложечкой. Он хотел по-быстрому обернуться с прибылью, а ему снова надо будет кому-то платить.

– Черт!..

– Вот я и говорю – работаем.

– Да они просто нас держат за лохов, разводят на бабки. Там этому участку цена – грош и три копейки. И что ты тянешь?

– Не хотел шум поднимать.

– Обычно ты так не осторожничаешь.

– Там можно зацепить не того, если перегнуть.

– Плевать!.. Денег я не дам! Понял? Не дам! Я не дойная корова!

– Ладно-ладно, успокойся, братан. Давай поговорим. Что ты предлагаешь?

Он чиркнул рукой по горлу.

– Ладно, пусть будет так. Может, даже и лучше.

– Сделайте все по-тихому и концы в воду.

Толик рассмеялся:

– Не в воду, а в землю. Закопаем их где-нибудь, с собаками не найдут.

– Да они и сами себя могут закопать, – буркнул Петр, снова расслабляясь.

– А-а! Да, дело говоришь! Ну, вот и на могильщиках сэкономим. По рукам, братан!

Чашка громко стукнула о блюдце, и он пришел в себя. Это снова был кабинет доктора. Стоял аромат кофе, горел светильник, было тихо.

– Что это было? – спросил Петр.

– Сеанс гипноза.

Он удивленно смотрел на врача. Разве так это бывает? Они же просто пили кофе. И вдруг это!

– Вы узнали причину своего сна?

– Да.

– Почему он приснился вам, можете теперь сказать?

– Потому что я дерьмо, доктор. Поэтому.

***

Он с трудом открыл глаза, голова гудела. Он был привязан к стулу широкими резиновыми ремнями. В помещении пахло дешевым кофе и сигаретами. Его взгляд выхватил из полумрака стол, заваленный папками. Именно в такие папки из серого картона помещают уголовные дела. Одна папка была раскрыта и над ней склонился детина с бритой головой.

– Слышь, Колян, да тут есть с чем поработать, – сказала голова кому-то.

Тот зашевелился в глубине помещения. Послышались его тяжелые шаги. Он спиной чувствовал приближение опасности, лоб его покрылся испариной.

– Да кто бы сомневался, – пробасил тот, кого назвали Колян. – Этот гусь еще та важная птица.

И в следующий миг он ощутил, как кто-то сзади схватил его за волосы и с силой потянул голову назад так, что хрустнули позвонки. Он закричал от боли.

– Ну, будешь говорить? – заорал Колян. – Сознаваться будешь? Подписывать будешь?

– Будет-будет, – притворно ласково заговорила бритая голова. – Он же не хочет, чтобы мы ему переломали все кости. А? Не хочешь же?.. Нет, не хочет. Конечно, не хочет.

– Я ничего не знаю, – выдохнул он. – Что вам нужно?

– Слышь, Колян, он ничего не знает. Вот ржака! Да здесь, блин, никто никогда ничего не знает. И все говорят, что они не при делах. Ну, конечно! Но потом раз-два, и они резко вспоминают, что убили, украли, перерезали горло старушке. В зависимости от ситуации. Сечешь о чем это я?

– Я ничего не сделал, – едва слышно сказал он.

– Да мне плевать, сделал ты или не сделал. Плевать! Понял? Ты перешел дорогу крутым шишкам. Ты им должен. Вот и все дела. И ты отдашь, что им должен. Ты отдашь им все, что они захотят у тебя забрать. Понял? А мы за это тебя посадим ненадолго. А будешь упираться, вообще сдохнешь. Понял? Сдохнешь!.. Что пялишься? Не веришь? Ну так сейчас поверишь. Давай, Колян.

В один миг его голова оказалась в пакете, он тугим жгутом обхватил шею. Нечем стало дышать. Он судорожно хватал ртом воздух, но его не было. Он бился на стуле, но ничего не менялось, и хватка не ослабевала. Тогда перед его глазами запрыгали огненные точки. Наступила тьма.

Он пришел в себя от мягкого света ночника в своей комнате в клинике. Это был сон. Тот самый сон только с новой ситуацией. Где он только что был? Что это за люди? В какой ситуации он оказался? Этого он не знал. Он знал только одно, что это будет продолжаться.

Эти мысли уже были в его голове. Тогда, когда он только оказался здесь. Ему подумалось о том, что, находясь здесь, он все дальше уходит от поверхности, где солнечный свет и свежий воздух, и погружается в глухую непроглядную тьму с тяжелым тошнотворным запахом, от которого трудно дышать.

Впрочем, может, это были и не мысли вовсе, а ощущения – ясные и четкие. Даже, скорее всего, именно так. Он это почувствовал тогда впервые. И теперь это ощущение не покидало его, оно становилось все явственнее день ото дня. И, кто знает, не оно ли было самым мучительным для него здесь. Потому что он не знал, какова глубина этого погружения. Насколько глубоко он окажется во тьме? Кто-то мог ему об этом сказать, кто-то это знал?

И все-таки он чувствовал, пока еще неясно, неуловимо, что об этом мог знать он сам, ведь все это касается его жизни. Но было ли известно ему это сейчас?.. Что он, вообще знал о себе и своей жизни?.. Как выяснилось здесь, далеко не все. Как будто он смотрел на свою жизнь, находясь в партере и думая, что то, что происходит на сцене, это и есть вся его жизнь, без прикрас и тайн. Однако оказалось, что это не так – было и то, что происходило за кулисами, что было скрыто от публики, но что имело место быть. И вот теперь, оказавшись здесь наедине с этими странными снами, он впервые вышел за кулисы и увидел, насколько ужасные вещи происходили там. И неважно, присутствовал ли он лично или дело исполнялось чужими руками, следы все равно вели к нему и явно указывали на него.

Он бы хотел, чтобы пришло облегчение, и сны бы перестали его мучить. Но в их появлении прослеживалась некая цикличность – один и тот же эпизод ходил и ходил по кругу, изматывая его душу и, казалось, вытягивая из него саму жизнь, вернее то, что от нее осталось. Однако потом в какой-то момент все исчезало, и он получал короткую передышку. Но все начиналось снова только уже с другой историей, в которой его роль также была скрыта плотными кулисами. Он был настоящим закулисным гением. В отличие от того же Толика. Уж он-то точно знал все обстоятельства, потому что его архаровцы проворачивали темные делишки.

Значит, они все дерьмо – он, Толик, другие его компаньоны? Или только он, Петр? Нет, вряд ли. У всех рыльце в пушку. Интересно, а другие тоже, как и он, не считали зазорным использовать особые методы в достижении своих целей? Он был уверен, что это так, потому что в их кругах вращались немалые деньги, и никто бы не упустил возможность их заполучить. Любой ценой. По сути, цена была и не важна – ведь платили деньгами, а не собственной жизнью. Да, собственная жизнь… Опять о телятах и личной трагедии?.. Что ж, важный, видимо, вопрос.

Неужели же он ничего не сделал хорошего за свою жизнь?.. Вообще никому?.. Размышляя об этом, на ум ничего толкового ему не шло – лезло в голову только, что они давали деньги на храмы, церкви, часовни разные. А потом присутствовали на их открытии и, конечно, чего уже там таить, гордились собой и думали, вот-де какие они особенные, богатые, щедрые. Не то, что вся эта челядь, пришедшая в храм вымаливать у бога дары для себя и своих детей. Жалкое зрелище.

– Может, уже хватит с этими церквями и попами возиться? – спросил он как-то Толика. – Сколько уже понастроили. Надоело.

– Это же круто, братан, – осклабился Толик, попивая дорогой коктейль из бокала с зонтиком. – Если ты не строишь церкви, какой ты вообще бизнесмен? Нет, ты неправ. Это круто.

– Модно, хочешь сказать?

– Ну да.

– А ты веришь в бога?

– Я-то? – усмехнулся Толик. – А как же. Теперь все верят. Вот и я тоже. А ты разве нет?

Петр пожал плечами. Он никогда не думал об этом.

– Нет, ну ты не прав, – продолжил Толик. – Церкви надо строить, пусть бог будет доволен.

– А он будет доволен этим?

– А как же? Много храмов – много верующих, много бабла. А кто не любит бабло? Все любят. Даже бог. Так порадуем его. Не будь жмотом, заработаем еще.

Всю свою жизнь он избегал разговоров о боге и вере – считал это мракобесием. (Но, может быть, ему просто не с кем было об этом поговорить? Сейчас в это он уже был готов поверить.) Недалекие люди верят в того, кого никто не видел. Кто вообще может доверить свою жизнь помощи бога? Только лохи и неудачники, которые ничего не могут сами, боятся жизни, бегают от нее, и потому надеются на то, что какие-то мифические высшие силы волшебным образом все устроят и наведут порядок. Если бы он так думал, где бы он был? Даже не на заводе вместе с отцом, а в какой-нибудь канаве. В этом он был точно уверен.

Но это тогда. А сейчас? Здесь произошло нечто странное – его взгляд будто переместился на другие предметы, а те, что были в фокусе раньше, вдруг потеряли свою контрастность и отступили на второй план. Это произошло как-то само собой, незаметно для него самого. И он знал причину. Причина – эта треклятая клиника, где он оказался вырванным из жизни. Ему навязали совершенно не свойственный ему тип поведения – тип наблюдателя, созерцателя, а не воина и добытчика. И в этом тоже было истязание. Зачем, почему он все-таки здесь?.. И когда это кончится?..

Наступило утро. Он так и не сомкнул глаз – боялся, что вновь окажется в этом помещении со столом, заваленном папками с бумагами, и этими двумя бугаями. Одна мысль об этом вводила его в ужас. Он понимал, что это не та история с пулей в затылок – в этой новой его будут мучить долго, по-настоящему.

– Доброе утро, – пришла Марта и открыла портьеры.

Ему не хотелось говорить. Единственное, чтобы он предпочел, так это смерть. Чтобы не осознавать себя. Быть в небытие. Там, наверное, нет ничего – ни боли, ни мучений.

– Что с вами? – Марта слегка прикоснулась к его плечу. – Вам плохо?

– Да, – едва слышно произнес он.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Может быть.

– Сделаю, если это в моих силах.

– Выключите мне голову.

Марта присела на краешек кровати и вновь прикоснулась к его плечу.

– Ничего-ничего, все пройдет. Все проходит. Надо терпеть. Я почему-то думаю, что ваша ситуация не самая плохая, какая может быть. Только надо терпеть.

– Зачем?

– Так надо. Со временем вы все поймете.

Она не сказала ничего нового – он это знал, чувствовал, что наступит такой день, когда эти истории закончатся, и его больше нечем будет мучить. В конце концов, он прожил ведь на свете не тысячу лет, значит, не так уж много их в его арсенале. Когда-то они закончатся, должны закончиться. И придет облегчение. Он очень сильно на это надеялся. Впервые в жизни у него появилось желание позвать на помощь Бога. Жаль только, что он не знал ни одной молитвы.

***

Он давно не был в парке. Так давно, что забыл, какой здесь воздух. Воздух, лишенный запахов. Может быть, поэтому и забыл. Сложно помнить то, что не вызывает у тебя никаких ассоциаций, то, что не с чем сравнить.

Оказавшись снова на своей скамейке, он вспоминал тот раз, когда появился здесь один впервые. Тогда его прогулку нарушил незнакомец, говоривший странные вещи. На тот момент они ему казались странными. Но сейчас, спустя время, он понимал, о чем толковал ему тот человек со сгорбленными плечами, задавленными страшным грузом. Как же теперь он его понимал!

У незнакомца были свои истории. Не такие, как у него, но не менее ужасные, возможно, даже более. Что ж, похоже, здесь у всех свои истории. Странно, но сейчас это его не напрягало и не удивляло. Он уже свыкся со своим пребыванием здесь. Потому, наверное, что считал себя больным. Ну, или, по крайней мере, не вполне здоровым. И если раньше его так бесила его изолированность здесь, то теперь он даже был готов признать это правильным. Он и представить себе не мог, чтобы сюда заявился кто-то из его окружения – брат, жена, приятели. Его охватывала дрожь при одной мысли об этом. Что бы он стал им говорить после очередного своего кошмарного сна?.. Как бы он вообще смог хотя бы что-то вымолвить? Ведь, даже проснувшись, он все равно мысленно оставался там, в очередной истории, где он был всегда в роли жертвы. Он постоянно, каждую минуту прокручивал в голове то, что с ним происходило, снова и снова покрывался липким потом от страха пережитого и уже заранее готовился к новым мучениям. Какие уж тут разговоры…

И это тоже было странным. Почему всегда тональность его снов оставалась неизменной? Почему бы ему не увидеть себя в какой-то приятной обстановке? Неужели только плохое доступно для него, а все хорошее прочно заперто его сознанием? Нет, видимо, он и, правда, болен, и лучше ему с этим справляться самому, без поддержки родственников или приятелей. И особенно приятелей, ведь со всеми у него общий бизнес, и что ты они стали говорить про него, увидев его здесь. А вот интересно, что сказала им его жена, где он, что с ним. Наверное, вызвала на подмогу своего папочку, а тот (умный черт, надо признать) придумал непробиваемую отмазку. Так что все в шоколаде, кроме него, конечно. Но ничего, он еще вернется, он им покажет, за кем остается главное слово. Ну, если вернется…

То, что он не в шоколаде, и этот «не шоколад» как-то затягивается, беспокоило его. А что если это вообще не кончится? Он пытался говорить об этом с Михаилом, но от этого толку не было – он или не хотел говорить, или не знал, что сказать. По сути, он озвучил то же, что и Марта тогда, когда пришла очередная, наверное, самая мучительная его история.

– Ваше сознание блокирует хорошие воспоминания, и вытаскивает плохие, – попытался прояснить ситуацию его врач.

– Но разве это воспоминания? – удивился он. – Ведь это происходило не со мной. Скорее, это чужие воспоминания. Не мои.

– Да, но вы неким образом имеете к ним отношение. Вы их причина или одна из причин.

Он был растерян – это ничего не объясняло, а только еще больше запутывало.

– Как же мое сознание может знать то, что происходило не со мной?

– Эти вопросы еще очень плохо изучены наукой. Мы еще только ищем ответы на многие проблемы. Но даже ученые мужи признают присутствие некоей высшей силы. И, возможно, сознание каждого из нас – часть общего поля. Поэтому то, что касается вас, проявляется таким образом.

– Ясно. Чтобы мучить?

– Через мучения идет очищение. К сожалению, это так. Надо терпеть.

– Очищение от грехов?

– Да.

Они помолчали. Доктор будто раздумывал, в каком направлении продолжить разговор.

– Что вы чувствуете сейчас?

– Сейчас?

– Ну, я имею в виду, что вы увидели несколько эпизодов, неприятных эпизодов, осознали свою роль в них. Страдали по-настоящему. Что-то изменилось в вас?

Он тяжело вздохнул. Открывать себя заново было непросто. И этот мучительный процесс его всего измотал.