Текст книги "Пушкин, потомок Рюрика"

Родоначальник Рюрик

Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим. И у нас иной потомок Рюрика более дорожит звездою двоюродного дядюшки, чем историей своего дома, т. е. историей отечества.

А. С. Пушкин

Судьбы людские, подобно ручьям и родникам, сливаются воедино; мелкие речушки впадают в крупные, чтобы, однажды соединившись, превратиться в могучую, полную жизни и красоты реку русской поэзии, имя которой – Пушкин. Пушкинский род, многоколенный и разветвленный, берет начало в седой глуби веков: в VII столетии жили предки Гостомысла, деда Рюрика. Свидетельств тому почти нет, лишь древние сказания сохранили их имена, да за достоверность их поручиться сложно. Отсчет же «годовых колец» пушкинского генеалогического древа совпадает по времени с IX веком – началом русской государственности. В те достопамятные времена, как некогда считалось, приглашенные из-за моря три брата-варяга – Рюрик, Синеус и Трувор – и положили начало славянскому государству на севере – в Новгородской Руси.

«Откуда есть пошла руская земля»

Вот они, строки древнерусского летописца, породившие за столетья столько споров, домыслов и кривотолков, вплоть до пресловутой «норманнской теории» – гипотезы о создании Русского государства иноземцами.

«В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка[1]1
  В древнерусском тексте летописи: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет».


[Закрыть] в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля…»

Трактовались летописные строки так: славяне в далеком IX столетии, дабы пресечь ссоры и вечные раздоры между собой и навести порядок в своих землях, обратились за помощью к варягам, т. е. к скандинавам, норманнам, силами коих и было создано Древнерусское государство. Примерно так, достаточно вольно, толковали российскую историю иноземные ученые мужи, члены Петербургской академии наук, прибывшие в Россию в XVIII столетии. Они не дали себе особого труда вникнуть в смысл слов, изменивших за века свое значение: к примеру, в летописи слово «наряд» означает не столько «порядок», сколько «ряд» – договор с кем-либо, в данном случае с воинами об охране города и посадов от врагов.

И у Пушкина в «Борисе Годунове» князь Воротынский обращается к Шуйскому со словами: «Наряжены мы вместе город ведать…» Так что иногда стоит, как писал поэт, «рыться в летописях и добираться до сокровенного смысла обветшалого языка…»

За искажение русской истории ее сочинители – А.Л. Шлецер, Г.Ф. Миллер, Г.З. Байер не единожды подвергались уничижающей и вполне справедливой критике. М.В. Ломоносов не без иронии замечал, что у Миллера «на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют, огнем и мечом истребляют… Сие так чудно, что ежели бы господин Миллер умел изобразить живым штилем, то бы он Россию сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен». Михайла Васильевич остроумно заключал: «Варягов не почитает господин Миллер за народ славенский, однако, что они… говорили языком славенским, несколько от соединения со старыми германцами испорченным, и что Рурик с братьями был сродственник князям славенским и для того в Россию призван на владение, сие все из самой сей диссертации заключить, а из других оснований весьма довольно доказать можно».

Удивительно живучей оказалась «норманнская теория». Причина понятна: во все времена многие монархи пытались выводить свои родословия либо от богов, как в Древнем мире, или хотя бы от знатных пришлых иноземцев, дабы отделиться тем самым от своих подданных, возвыситься над ними. Многие родовитые люди на Руси искали корни своего родословия не в родной земле, а на чужбине, называя своих предков пришельцами из других стран – варягами, пруссами. Не чужды были подобного тщеславия и русские князья – Рюриковичи, и летописцы, возможно вынужденно, шли на подлог, даже на подчистки и исправления древних текстов. Кстати, русские историки XVII–XVIII веков в угоду династическим «вкусам» Романовых возводили их род от прусского владетеля, потомок коего Гланда-Камбила в конце XIII века бежал от тевтонских рыцарей в Новгородскую Русь. Что в этой легенде не вызывает сомнения, так это постоянная, многовековая миграция западных балтийских славян-пруссов (поруссов) на восток, к своим родичам.

Если варягов, упоминаемых в летописи, считать норманнами, германцами, то есть викингами, снискавшими печальную славу морских разбойников, то в IX веке ни об их государстве, ни об их городах истории ничего не известно. Лишь редкие и малочисленные их селения ютились на берегу неласкового северного моря. Зато именно Русь сами викинги называли в своих сагах Гардарикой – страной городов, а арабские путешественники и историки, описывая их многочисленность и богатство, наносили на дошедшие до нас карты.

Пушкин в «Очерке истории Украины» писал: «Славяне – исконные обитатели этой обширной страны. Города Киев, Чернигов и Любеч так же древни, как Новгород Великий, вольный торговый город, основание которого восходит к первым векам нашей эры».

И зачатки государственности у славян сложились гораздо раньше IX века, до пресловутого прихода варягов на княжение. Ни викинги, ни норманны, судя по историческим хроникам, не помышляли создавать где-либо государственный «порядок». Цели у этих мореплавателей были иными – отыскать на побережье богатые селения, убить или пленить их жителей, захватить с собой как можно больше богатств.

Известно, что, когда норманны (викинги), гроза всей Европы, в начале XI в. достигли Средиземноморья, жители южного побережья истово молились: «Избави нас, Боже, от неистовства норманнов» («A furore normannorum libera nos, Domine»).

He много нашлось русских историков, устоявших от соблазна идти по легкому и, казалось бы, выверенному по летописным источникам пути. Но всегда ли объективно оценивались исторические события летописцами, все ли они, подобно пушкинскому Пимену, свидетельствовали о былом, «не мудрствуя лукаво»? Ведь Нестор переписывал, а точнее, редактировал «Повесть временных лет», когда его отделяли от тех, уже давних, событий почти два с лишним столетия, а ведь и до него над рукописью трудились летописцы. Да и писал он в Киеве о делах, происходивших на севере Руси и, следовательно, не столь хорошо ему ведомых.

Нелишне напомнить, что в XII столетии летописный свод Нестора дважды переписывался. Последняя, третья, его редакция относится к 1118 году – времени правления Владимира Мономаха.

«Племя древнего варяга»

«Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю», – считал известный историк С.М. Соловьев.

Итак, кто же такие варяги, откуда они? Обратимся к летописи. Нестор отличает варягов-русь от шведов, норманнов (норвежцев), англичан, немцев. Интересно и то, что ни английские, ни шведские, ни датские историки нигде не зовут разбойников северных морей варягами, а только норманнами и викингами. Еще Ломоносов считал варягов-русь жителями южного побережья Балтийского моря и не без иронии замечал, что норманнские историки такого замечательного события, как призвание их соотечественников на княжение, не пропустили бы.

В VIII веке многочисленные славянские племена – полабцы, глиняне, бодричи, лютичи, вагры, считавшиеся хорошими мореходами, воинами и земледельцами, селились по южному берегу Балтики, в долинах рек Лабы и Одры (ныне Эльба и Одер). Часть племен объединял могущественный бодричский племенной союз. Позже, под натиском германцев, полабско-балтийские славяне были либо истреблены и вытеснены с их исконных земель, либо онемечены. С тех незапамятных времен лишь лужичане (лужицкие сорбы, южные соседи полабских славян, и поныне живущие на территории Германии) смогли сохранить свою культуру и обычаи.

Русский историк Александр Федорович Гильфердинг[2]2
  О нем, как о гениальном ребенке, подающем большие надежды, упоминала в письмах мать поэта Надежда Осиповна Ганнибал.


[Закрыть] в своем труде «История балтийских славян», изданном в Санкт-Петербурге в 1874 году, писал, что вся история западных славян и пруссов почти недоступна исследователям, так как письменность этих народов потеряна, города и селения переименованы: Липица стала Лейпцигом, Лаба – Эльбой, Сгорелец – Бранденбургом, Руян – Рюгеном – и так до трехсот названий. Он утверждал, что в IX и X веках на всем берегу Балтийского моря ни слова не говорилось по-немецки, а в XIV столетии немецкий язык стал господствующим на всем побережье.

С.М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» подтверждал, что «под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей, волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях или в странах чуждых; это название, как видно, образовалось на западе, у племен германских; на востоке у племен славянских, финских, греков и арабов таким же общим названием для подобных дружин было русь (рос), означая, как видно, людей-мореплавателей…»

Этимология слова «варяг» теперь затемнена. На многих языках оно означало «воин», «моряк», «пират». И у Льва Николаевича Гумилева читаем: «Биография Рюрика непроста. По «профессии» он был варяг, то есть наемный воин. По своему происхождению – рус. Кажется, у него были связи с южной Прибалтикой».

И совсем по-иному звучат пушкинские строки: «Не мало нас, наследников Варяга…» В черновиках написанной Пушкиным в 1832 году поэме «Езерский», по сути – стихотворном переложении собственной родословной, есть такие строки:

 
…мой Езерский
Происходил от тех вождей
Чей дух воинственный и зверской
Был древле ужасом морей.
 

А в 1836 году поэт переработал поэму, и этот же отрывок звучит иначе:

 
…мой Езерский
Происходил от тех вождей,
Чей в древни веки парус дерзкий
Поработил брега морей.
 

Изменение значительное, смысловое.

«В древности каждый народ исходит, так сказать, из собственного своего источника, некий первобытный дух проникает во все и во всем отзывается, – полагал Пушкин, – …франки, готфы, бургундцы, англосаксы, датчане, норманцы сохраняли обычаи и нравы, свойственные их племенам»[3]3
  В пушкинских текстах сохранены орфография и пунктуация автора.


[Закрыть].

На славянское происхождение Рюрика указывали и дореволюционные историки. Они свидетельствовали, что для славянина невозможно было отвергнуть веру своего народа, а скандинавы, немцы непременно принесли бы с собой протестантскую или католическую веру (как сделали это на Балтике). На Руси же подобного не произошло.

Подытожив все имеющиеся факты и предположения, попробуем реконструировать события более чем тысячелетней давности – «земли родной минувшую судьбу…».

Гостомысл, муж мудрый и храбрый

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

А.С. Пушкин

Посадник Новгородский

«Гостомыслову могилу грозную вижу». Поэтическая пушкинская строка. Фантастическая по своей силе и провидению. Знать бы поэту, что задуманный им стих обращен к его очень далекому предку. И еще упоминание о нем сохранилось в прозаическом пушкинском наследии: «Никто, более нашего, не уважает истинного, родового дворянства, коего существование столь важно в смысле государственном; но в мирной республике наук, какое нам дело до гербов и пыльных грамот? Потомок Трувора или Гостомысла, трудолюбивый профессор… и странствующий купец равны перед законами критики…»

Гостомысл – посадник новгородский в IX столетии. История сохранила не только его имя, но и праведные дела, недаром прозван он был Благоразумным. «Сей Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем любим, расправы ради правосудия…» – так сказано о нем в Иоакимовской летописи. Имел он четверых сыновей (все они пали в ратных боях) и трех дочерей. Одна из них, Умила, стала женой бодричского князя Годослава-Годлава и матерью Рюрика.

В творческих планах поэта приводится и легендарная генеалогия Гостомысла, что еще раз подтверждает, как глубоко Пушкин стремился постичь истоки древнего славянского рода: «Славен оснует город Славянск. Вандал, сын его; Гардорик и Гунигар, завоеватели. Избор, Столпосвят и Владимир, женатый на Адвинде, сыновья его. Буривой, сын Владимира, отец Гостомысла».

В старинном русском сказе упоминается об удивительном сне Гостомысла: будто видел он, как «из чрева средние дочери его – Умилы» выросло чудесное древо и дало плод, от которого «насысчасуся людие всея земли». Воистину, пророческий то был сон.

Известно, что матерью Годлава тоже была славянка, дочь легендарного князя Рандвера Ратиборовича, а его отцом – вагрский князь Гальфдан (вагры – племя балтийских славян).

Существует интересная гипотеза: варягами могли называть вагров, балтийских славян, которые несли пограничную сторожевую службу. Само слово «отвага» обязано своим происхождением храбрым воинственным ваграм.

«Мимо острова Буяна»

Знакомство с историей балтийских славян проливает свет на происхождение Рюрика. Бодричи[4]4
  Бодричи, или ободриты – племена западных славян, живших в бассейне реки Лабы (Эльбы). Бодричи уже в VI–VIII веках имели князей, дружину и совершали походы на соседей.


[Закрыть], обосновавшиеся на южном побережье Балтийского моря (тогда Венедского залива – по общему для всех славян имени – венеды), именовали себя «рарогами», «руриками». Этим словом и теперь чехи, поляки и украинцы называют птицу семейства соколиных. На древнем санскрите «рарог» означает храбрый. Храбрый, как сокол! Есть свидетельства, что сокол был древнейшим славянским тотемом, изображали его и на древнерусских княжеских гербах. Бодричи поклонялись Световиту (Святовиту) – западнославянскому божеству неба и солнца, «богу богов».

 
Да сохранят тебя Перун,
Родитель бури, царь полнощный,
И Световид, и Ладо мощный…
 

Святилище Световита находилось на острове Руяне[5]5
  Ныне немецкий остров Рюген близ южного побережья Балтийского моря.


[Закрыть], в русских сказках именуемом Буяном.

Причудливая цепочка потомков Годослава через девять столетий протянется в XVIII век, на исходе которого родится великий поэт Александр Пушкин. А он будто бы знал об истоках своего рода (догадывался ли, предполагал ли, кто знает, а может, это нам хочется, чтобы так оно было?) – и совсем иным смыслом наполняются знакомые с детства строки:

 
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
 

Фантастично, не правда ли? Александр Пушкин называет сказочный Буян – возможную родину его пращуров: ведь именно от Рюрика и вели многие русские фамилии свои родословные, и Пушкины в их числе. Да и сам поэт знал о родовых связях с Рюриковичами, о древности фамильного древа: «Род мой один из самых старинных дворянских». Ведомо ему было и семейное предание: по женскому колену (а родство идет через прабабушку С.Ю. Ржевскую) был он «Рюриковой крови».

Любопытно, что в черновых набросках к одной повести Пушкин от имени своего героя упоминает о «тысячелетнем дворянстве»: «Наша благородная чернь, к которой и я принадлежу, считает своими родоначальниками Рюрика и Мономаха —…корень дворянства моего теряется в отдаленной древности, имена предков моих на всех страницах Истории нашей… Мы так положительны, что стоим на коленах пред настоящим случаем, успехом <…> но очарование древностью, благодарность к прошедшему и уважение к нравственным достоинствам для нас не существует. Карамзин недавно рассказал нам нашу Историю. Но едва ли мы вслушались – Мы гордимся не славою предков, но чином какого-нибудь дяди, или балами двоюродной сестры – <заметьте> что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности».

В пору знаменитой Болдинской осени Пушкин приступил к «Истории села Горюхина»: «…я непременно решился на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории. Не долго искал я себе героя. Я выбрал Рюрика…» В планах недописанной им повести осталась весьма примечательная строка: «Родословная моя, мысль писать историю». Совпадение, как кажется, не случайное.

Но обратимся вновь к событиям тысячелетней давности. Далекий предок Пушкина Годлав погибает в главном городе бодричей Рароге от рук шведского короля, и трое его сыновей отправляются в иные края, поближе к своим родичам, ведь дед их Гостомысл – новгородский старейшина. Рюрик, «убрашася от немец», как повествует Холмогорская летопись, пришел на Ладогу и основал там крепость задолго до 862 года. Следует вдуматься в эту летописную строку! В ней – ключ к тайнам старины.

И когда решили славяне поискать себе князя, их выбор (и, по-видимому, не случайно) пал на Рюрика: его знали как достойного мужа и храброго воина. Вернее всего, призван он был не из-за моря Балтийского, как считалось ранее, а из-за Ладоги. В древности многие озера назывались морями, в том числе и Ладога (море Нево).

И умирающий Гостомысл обратил свои надежды к внуку, видя в нем достойного преемника и продолжателя своего дела, ведь Рюрик со своей дружиной охранял подступы к Новгороду со стороны Ладоги. И от Ладоги до Новгорода не более 200 верст пути вверх по течению Волхова.

Вероятно, если бы новгородцы действительно отправились за чужеземное море звать себе князей, это событие нашло бы отражение и в скандинавских сагах, и в русских летописях – дело ведь нешуточное…

«И прия власть Рюрикъ»

Итак, Рюрик прибывает со своею дружиною в Новгород. Он свободно владеет славянским языком и общается с новгородцами без толмачей. И при всем том поклоняется славянскому верховному богу-громовержцу Перуну, а не Одину – главе скандинавского божественного пантеона, как все норманны. Неужели после появления Рюрика со своим войском, будь он шведом, датчанином или норвежцем, в русском языке не осталось бы следов иноязычных слов? Язык – самый беспристрастный историограф, он, подобно лакмусовой бумажке, реагирует на все социальные и экономические явления, происходящие в обществе. Да и откуда им было взяться, чужим словам и обычаям, если варяги-русь были славянами?

Сам Александр Сергеевич полагал, что «язык славянорусской имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива».

Есть еще одно поистине бесценное свидетельство о языковой общности славян и варягов-русь. Летописец Нестор оставил такую запись: «А словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньскаа речь бе». Опять ключ к тайнам! Но его многие историки прошлого будто не замечали…

Существует и другая довольно убедительная версия, подтверждающая, что варяги-русь, а значит, и Рюрик – славянского происхождения. Еще в 1858 году русский историк Александр Васильев в книге «О древнейшей истории северных славян до времен Рюрика, и откуда пришел Рюрик и его варяги» привел немало любопытных исторических фактов в подтверждение своей версии: Рюрик, его братья и вся дружина были русы, славяне, и жили они у озера Ильмень, по берегам рек Варанды и Варяжи, имели с новгородцами общий язык и происхождение. От реки Варяжи (Воряжи), впадающей в Ильмень, и пошло название племени – «варяги», что логично и не противоречит древним обычаям нарекать племена «реки ради». «Во всех летописях мы читаем, – пишет историк, – и пришедше Словени седоша около озера Ильменя и нарекошеся Русь, реки ради Русы еже впадаеть въ озеро».

В молодые годы Александр Пушкин зачитывался «Историей государства Российского» Карамзина, только что увидевшей тогда свет. Прочел ее, по его же словам, «с жадностию и со вниманием». «Древняя Россия казалось найдена Карамзиным, как Америка – Коломбом», – заметил поэт.

Кстати, Пушкины упоминаются в «Истории государства Российского» двадцать один раз!

 
И под пером Карамзина
Родною славой прозвучало…
 

В пушкинских воспоминаниях о Карамзине есть и такие слова: «Некоторые из людей светских письменно критиковали Карамзина. Никита Муравьев, молодой человек умный и пылкий, разобрал предисловие… Мих. Орлов в письме к Вяземскому пенял Карамзину, зачем в начале Истории не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, т. е. требовал романа в истории – ново и смело!»

В истории правда превыше всего – вот главное для Пушкина. Историческая наука начала XIX столетия не располагала еще многими достоверными фактами и свидетельствами, полученными лишь в недавнее время и способными опровергнуть «норманнскую теорию».

Под впечатлением «Истории» Карамзина, которую поэт называл «подвигом честного человека», а возможно, и трудов Татищева (его более ранней «Истории Российской с древнейших времен»), Александр Пушкин пишет поэму «Вадим», к великому сожалению, так и не оконченную.

Летописные сказания сохранили имя Вадима Храброго, славянского князя, восставшего против варяга Рюрика и убитого им. Никоновская летопись указывает даже год восстания – 864-й. Пленителен и благороден у Пушкина облик юного князя, первым дерзнувшего подняться за «славянскую свободу».

 
На нем одежда славянина
И на бедре славянский меч.
Славян вот очи голубые,
Вот их и волосы златые,
Волнами падшие до плеч…
 

Если следовать единственно признанной в пушкинскую эпоху версии о призвании варягов на Русь, все логично: Вадим восстает против завоевателей, готов «умереть за свободу Новгорода».

 
Другие грезы и мечты
Волнуют сердце славянина:
Пред ним славянская дружина;
Он узнает ее щиты…
 

И нет ни малейшего сомнения, что так бы оно и было: свободолюбивые славяне, «народ нетерпеливый, старинной вольности питомец горделивый», изгнали бы чужеземцев, чему подтверждением и пушкинская поэма.

Вероятнее всего, борьба Вадима с Рюриком – это те самые княжеские усобицы и распри, которыми столь изобилует древнерусская история, – «и въста родъ на родъ», «воевати почаша сами на ся…».

 
…Славян кровавые скрижали…
 

Историкам будущего еще предстоит расчистить напластования поздних эпох, чтобы восстановить истинный смысл деяний наших пращуров. А значит – создать научно достоверную картину становления российской государственности.

Первый славянский князь Рюрик. Его далекий потомок Александр Пушкин написал однажды строки, равнозначные целой поэме: «…Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».