Текст книги "Пушкин, потомок Рюрика"

«Древний удалец»

Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости; кочующие племена не имеют ни истории, ни дворянства.

А.С. Пушкин

«Аки пардусъ»

Святослав – князь-воин, с детства принявший боевое крещение, – остался в памяти поколений мужественным, открытым, честным. Характер его закалился в бесчисленных ратных битвах и походах.

«Мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей» – эти пушкинские строки как нельзя лучше соотносятся с величием воинских подвигов Святослава.

«…Легъко ходя, аки пардусъ, войны многи творяше». (Легко ходил в походах, как барс, и много воевал.) Воевал Святослав налегке, с отборной дружиной, не возил за собой ни шатров, ни котлов, мясо пек на углях, под голову, как и все его воины, клал седло. Прямым и честным Святослав был во всем – и в войне, и в дружбе. «Хочю на вы ити» – века сохранили грозное княжье слово, его открытый вызов врагам.

 
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны.
 

Святославовы дружины прошли от Киева до полноводной Волги и заоблачных хребтов Северного Кавказа – широко простерлись границы Киевского государства. Через семь лет после принятия княжеского сана Святослав направил свое войско в междуречье Волги и Оки – исконные земли славянского племени вятичей, освободил их от хазарской дани, а вятичские земли присоединил к Киеву. Святославова рать разбила волжско-камских болгар и пошла войной на Хазарский каганат. В страхе бежали хазарские воины от «пардуса» Святослава, поверженной легла к ногам победителя столица Хазарского каганата Итиль. Отсюда, с каспийских берегов, путь киевской рати лежал к северным отрогам Кавказских гор, где власти Святослава покорились племена ясов[8]8
  Ясы – название предков осетин в русских летописях.


[Закрыть] и касогов[9]9
  Касоги – название адыгов (по другим сведениям – черкесов) в русских летописях.


[Закрыть]. Тяжелейший трехтысячекилометровый поход княжеской дружины завершился созданием на берегах Азова древнерусского Тмутараканского княжества.

«Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?» – вопрошал Александр Пушкин.

 
…Могучий богатырь летит;
В деснице держит меч победный;
Копье сияет как звезда;
Струится кровь с кольчуги медной…
 

«Середа земли»

Взоры Святослава обращены теперь к Болгарии и Византии. Дерзновенная мысль не дает покоя его душе: возмечтал князь о могущественной славянской державе, простирающейся от Днепра до Дуная. По Днепру на ладьях спустилось десятитысячное русское войско к морю и, пройдя вдоль его берега, через дунайское устье, поднялось вверх по реке. И вновь воинское счастье не изменило Святославу: в короткий срок вся Восточная Болгария покорилась ему.

Победы русского войска устрашили Византию, и, верный древнему имперскому завету «разделяй и властвуй», византийский правитель Никифор Фока[10]10
  Византийский император Никифор Фока (963–969). Был зарублен своим двоюродным братом Иоанном Цимисхием 10 декабря 969 г. На гробнице Никифора Фоки были выбиты стихотворные строки о походе Святослава: «На нас устремилось русское всеоружие…»


[Закрыть] затеял переговоры с вождями печенегов и вскоре добился желаемого: печенежские орды осадили Киев. Святослав с войском не замедлил поспешить на помощь киевлянам.

По-прежнему неудержимо влечет князя к себе Дунай, его мечтания и надежды – «середа земли». И тотчас после смерти Ольги, устроив все княжеские дела и оставив во власти сыновей русские земли, отправляется Святослав в долгий и нелегкий обратный путь.

Не завоевателем Болгарии шел Святослав – Византия с ненавистью поглядывала на соседнюю страну. Болгары стали союзниками русов. Русско-болгарское войско, куда влились отряды венгров и печенегов, двинулось в наступление.

Вот уже остались позади Балканы и северная византийская граница. Княжеская дружина вступила в Долину Роз, красивейшую из всех земных долин. Взят был Филиппополь (Пловдив), и до Царьграда оставалось четыре дня пути. И Святослав послал уже византийцам свое грозное послание: «Хочю на вы ити».

Но под Аркадиополем, хоть и храбро дрались русские, дрогнули ряды венгров и печенегов в княжеском войске, и битва была проиграна.

По преданию, сто тысяч греков (византийцев) бились с десятью тысячами русских – вдесятером на одного. И воззвал Святослав к дружине: «Здесь нам и умереть: постоим же мужественно, братья и дружина!»

Пришлось отступить князю. Святославово воинство надежно укрылось в Доростоле. На Дунае, у стен города, стоял ладейный флот Святослава.

Византийский император Иоанн Цимисхий[11]11
  Иоанн Цимисхий становится императором Византии с 969 г.


[Закрыть], встревоженный, что Святослав стремится закрепиться на Дунае, перешел в наступление; взяты были Великий Преслав, Плиска, пленен болгарский царь Борис.

Под городом Доростолом в 971 году Святославовой рати в союзе с болгарскими воинами предстояло великое сражение с многотысячной армией Цимисхия. «Россы, приобретшие славу победителей у соседних народов, почитая ужасным бедствием лишиться оной и быть побежденными, сражались отчаянно. Римляне, побеждавшие всех врагов своим оружием и своей доблестью, так же стыдились быть побежденными… Питая в себе такие мысли, оба войска сражались очень храбро…» – так свидетельствовал византийский историк Лев Диакон.

Русские укрылись в Доростоле. Византийцы осадили город. Два месяца император Цимисхий безнадежно атаковал Доростол. Решающий бой замыслил дать Святослав 20 июля 971 года, в день Перуна. Собрал князь свою дружину, поклонился ей, обратился с напутственным словом: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим – должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не принимают позора («мертвыи бо срама не имамъ»). Если же побежим – позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь». И ответили воины: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим».

 
…Но изменить присяге!
Но заслужить бесчестье в род и род!
 

Что могло быть горше для мужественного пращура поэта? Этого же более всего опасался и сам Пушкин.

…Русские полки вышли из крепости, построились в боевую фалангу и, выставив вперед копья, устремились на византийцев. Падали наземь кони, сраженные русскими стрелами, а всадников кололи длинными копьями. С победными криками стали теснить дружинники византийцев. Сам Цимисхий пришел на помощь своим войскам. Окруженный отрядом «бессмертных» – самых знатных и лучших своих воинов, он ринулся в бой. Внезапно налетела буря с дождем, клубы поднявшейся пыли запорошили глаза дружинникам – словно сама природа пришла на помощь византийцам.

Отважно рубились Святославовы воины, немало смельчаков полегло в том бою. Но не пришла желанная победа, не было и бесславного поражения. Русичи прорвали кольцо противника и вновь укрылись за стенами Доростола.

И понял тогда Цимисхий – не взять русских силой. Нужно вести с князем переговоры о мире.

К дунайскому берегу, в окружении знатных всадников, на статном скакуне, весь в сверкающих золотом доспехах, подъехал император Византии. В нетерпении гарцевали на берегу воины из императорской свиты, с нескрываемым любопытством всматривались они в скифскую ладью, приближавшуюся к берегу. Так где же этот непобедимый славянский полководец? Не видно златых царских одежд. Как отличить князя Святослава от простых гребцов?

Пристала ладья к берегу, князь бросил весла, и тогда поняли византийцы, что этот плечистый, крепкий воин с голубыми, как воды Дуная, глазами и есть сам Святослав.

Вот как описывает византиец Лев Диакон облик Святослава (свидетельство единственное и потому бесценное): «…умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой (усами). Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода. Крепкий затылок, широкая грудь, и все другие части тела вполне соразмерные. Выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды других только чистотой».

Ни одной черты норманна в облике Святослава – еще одно «за» в пользу славянского происхождения рода Рюриковичей. Так и не встав со своего сиденья в ладье, достойно, на равных говорил с императором русский князь.

Почетный для князя мир был заключен. И, как свидетельствовал историк, император «с радостью принял условия россов».

«Лют будет муж этот»

Летопись так рассказывает о тех дарах, что сулили Святославу византийцы. Сказали именитые мужи императору: «Пошли к нему дары; испытаем его: любит ли он золото или паволоки?»

И вот с одним знатным византийцем послали собранные дары князю и наказали посланнику: «Следи за его видом, и лицом, и мыслями». Даже не взглянул Святослав на принесенное богатство, равнодушно бросил слугам: «Спрячьте».

Стали советовать приближенные своему императору: «Испытай его еще раз: пошли ему оружие».

Принесли в дар Святославу мечи искусной работы. Разгорелись глаза у полководца. Вернулись в страхе императорские посланники, поклонились цесарю: «Лют будет муж этот, ибо богатством пренебрегает, а оружие берет. Плати ему дань». Пришлось цесарю просить Святослава: «Не ходи к столице, возьми дань сколько хочешь». «И дали ему дань; он же брал и на убитых, говоря: «Возьмет-де за убитого род его». Взял же и даров много и возвратился в Переяславец со славою великою…»

По договору Святослав оставлял Доростол, отпускал на волю всех пленных. Византийцы же обязались не чинить препятствий русским купцам, а княжескую дружину пропустить к морю, наделив каждого воина хлебом и деньгами.

Невесел был путь домой: пришлось зазимовать в Белобережье, в устье Дуная. Пережив голодную зимовку, по весне Святослав с небольшим отрядом отправился на ладьях к Киеву.

На днепровских порогах подстерегали русских дикие печенежские орды, в схватке с которыми в 972 году пал храбрый князь.

 
…но прежня сила
Питомцу битвы изменила,
И Руси древний удалец
В пустыне свой нашел конец.
 

Как гласит легенда, печенежский хан Куря повелел сделать из черепа поверженного героя чашу, окованную золотом, и пил из нее: «…сьделаша чашю оковавъше лоб его и пиаху в немь…»[12]12
  «Чужих ища, своих погуби», – такая надпись, согласно одному из списков летописи, была на той чаше. Другой же летописный список приводит иные слова: «Пусть дети наши будут похожими на него».


[Закрыть] Твердо веровал хан в то, что вместе с вином вливаются в его кровь животворные силы – полководческий талант, разум и отвага славного русского воина.

«Но Святослав, образец великих полководцев, не есть пример государя великого: ибо он славу побед уважал более государственного блага и, характером своим пленяя воображение стихотворца, заслуживает укоризну историка», – сетовал Карамзин.

Александр Пушкин как-то делился своими раздумьями о русской истории с Николаем Гнедичем, поэтом и переводчиком: «Тень Святослава скитается не воспетая, писали вы мне когда-то. А Владимир? а Мстислав? а Донской? а Ермак? а Пожарской? История народа принадлежит Поэту».

«Владимир-солнце»

Сей князь, названный церковию Равноапостольным, заслужил и в истории имя Великого.

Н.М. Карамзин

Святославичи

Не прервался с гибелью Святослава род Рюриковичей. От его сына Владимира, нареченного в народе «Красное Солнышко», нити родословной через века вели к Александру Пушкину.

 
Владимир, в гриднице высокой,
В кругу седых богатырей,
Между двенадцатью сынами,
С толпою названных гостей
Сидит за браными столами.
 

…Три брата Святославича после гибели отца стали княжить на Руси: Ярополк – в Киеве, Олег – в Овруче[13]13
  Овруч (в летописи «Вручим») – город в Житомирской области.


[Закрыть], в землях древлян, а Владимир – в Новгороде.

Но вспыхнула искрой ссора между братьями, обратившись вскоре в великое пожарище братоубийственной войны, – и пошел брат на брата.

А случилось вот что. Олег, охотясь в киевских лесах, ненароком убил Свенельдича, сына воеводы Ярополка. Старый Свенельд, скорбящий по сыну, постарался внушить князю, что надо покарать брата, лишить его княжеской власти.

«Пошел Ярополк походом на брата своего Олега в Деревскую землю». И была битва под городом Овручем в 977 году. Не выдержали натиска Ярополковой рати Олег и его воины – лавиной откатились к крепостным стенам города. А на мосту, перекинутом через ров, уже скучились в панике многие сотни всадников и пехотинцев. В невообразимой давке и толчее срывались с моста в глубокий ров и конники, и пешие, а на них сверху падали все новые и новые жертвы.

Так бесславно погиб и Олег.

И когда из-под множества мертвых тел подняли и принесли его, заплакал Ярополк, с горьким упреком сказал старому Свенельду: «Смотри, этого ты и хотел!»

У плохих вестей быстрые крылья. Узнав о гибели своего брата и устрашившись подобной участи, Владимир спешно покинул Новгород. А Ярополк тут же послал своих посадников в оставленный Владимиром город.

С 977 года Ярополк – единственный правитель Руси. Около трех лет наслаждался он всей полнотой собственного владычества. Но рано было ему торжествовать победу. В далеких скандинавских землях уже трубили сбор: собирались под знамена Владимира Святославича, строились в боевые ряды храбрые воины «из варягов, славян, чуди и кривичей» для похода на Киев. (В «Повести временных лет» опять упоминаются варяги, но здесь они всего лишь наемные воины, не более того.)

Об этом же писал и С.М. Соловьев: «…в событиях внешних – в походах, завоеваниях и в жизни внутренней славяне составляют свою историю, варяги являются в ней только участниками, служебниками».

Робичич

Чтобы заручиться поддержкой полоцкого князя Рогволода[14]14
  В летописях полоцкий князь именуется также Рогволожем.


[Закрыть] (кстати, по последним исследованиям белорусских историков, Рогволод – не пришлый варяг, как считалось долгое время, а славянин, имя же его означает «владетель рога» – мыса), а также прослышав о красоте и уме его дочери Рогнеды, Владимир послал в Полоцк своего дядю и наставника Добрыню сватать красавицу. Рогнеда же, мечтавшая просвататься за Ярополка, отказала: «Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка»[15]15
  Князь Святослав, отец Владимира, был женат на княжне угорской Предславе. Малуша же, его незаконная жена, происходила родом из обедневших древлянских князей. Дочь Малка Любечанина – Малуша, родная сестра былинного богатыря Добрыни [Никитича], служила ключницей у княгини Ольги, матери Святослава. Малуша и стала матерью Владимира Красное Солнышко. Точная дата его рождения неизвестна – предположительно 958–960 гг. Так уж повелось – считать мать Владимира I Малушу рабыней. Этому заблуждению в немалой степени способствовала и отечественная историко-художественная литература. А ведь во время знаменитой поездки княгини Ольги в Царьград ее сопровождала Малуша. Византийский император Константин VII Багрянородный в своем сочинении «О церемониях византийского двора» в числе прочих почестей, оказанных киевской княгине, описывает и парадный обед в зале Юстиниана, где за одним столом встретились четыре «государственные дамы»: бабушка и мать князя Владимира – княгиня Ольга и Малуша – с бабушкой и матерью будущей жены Владимира Анны – императрицей Еленой и ее невесткой Феофано. И еще одно тому доказательство. В Мадридской национальной библиотеке в одной из древних рукописей представлена миниатюра, на которой Ольга – «архонтиса русов» – изображена в особом головном уборе, «как новокрещеная христианка». Рядом с ней в таком же уборе новокрещеной запечатлена Малуша.


[Закрыть].

…«Не хочю розути робичича…» В свадебном языческом обряде славян молодая жена разувала мужа в знак своей покорности. Кровно обиделся Добрыня – ведь это его сестру, мать Владимира, назвала она рабыней. Весь род оскорбила Рогнеда. С горечью передал он слова гордой красавицы своему племяннику. Услышав их, разгневался Владимир, исполнился яростью.

Суровая кара последовала за дерзкие и своевольные речи полочанки. Из Новгорода двинулись на Полоцк рати Владимира. Город пал. Рогволод, его жена и два сына были убиты. Рогнеда же против своей воли стала женой Владимира.

Покоренный, дымящийся, в развалинах, лежал Полоцк у ног победителя, а юный князь уже обратил свои взоры к Киеву – «матери городов русских», городу-мечте всех русских князей.

И уже не веселый свадебный поезд приближался к славному граду Киеву, а могучее войско Владимира подходило к его высоким стенам. И не колокольцы позванивали, а булатные новгородские мечи со звоном ударялись в длинные, почти в рост дружинников, щиты.

Ярополк же не отважился на открытый бой в чистом поле, затворился в Киеве. Но один из самых близких и доверенных друзей князя, воевода по имени Блуд, все нашептывал князю, что страшно-де в Киеве оставаться, надежнее беду в городке Родне[16]16
  Родня – город на реке Рось.


[Закрыть] переждать.

Киевские врата без боя были открыты Владимиру, а в Родне, окруженной войсками Владимира, начался жестокий голод. И стал Блуд снова страшить князя Ярополка: «Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим». И отвечал смиренно слабовольный Ярополк: «Пусть так!» А Блуд все уговаривал: «Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму». И лишь один дружинник, Варяжко, отговаривал князя: «Не ходи, князь, убьют тебя; беги к печенегам, и приведешь воинов».

Не внял Ярополк ему, отправился в княжеский терем к брату. Но уже торопил гонец взмыленного коня, нахлестывал плетью коня по крутым бокам: не опоздать бы, первым вручить князю страшное, предательское письмо Блуда: «Сбылась мысль твоя, приведу к тебе Ярополка: приготовься убить его». Не довелось Ярополку и слова вымолвить брату: лишь вошел он в сени, как два дюжих молодца подняли его на мечи…

Сожалел ли Владимир о смерти брата, оправдывался ли, вспоминая погибшего по вине Ярополка Олега, но говорил он так: «Не я первый начал, но он».

Владимир и Рогнеда

Не было теперь у князя Владимира соперников: сложили свои буйные головы Святославичи не в бою с врагами, а в борьбе за «священный град отцов». И взошел на желанный киевский престол князь Владимир. А случилось это в году 980-м.

Богатые и обширные земли приднепровские, полоцкие и смоленские, новгородские и черниговские объединились под всесильной десницей князя Владимира Красное Солнышко. Верен молодой князь отцовским заветам: удачливые военные походы на западные окраины Руси позволили присоединить к Киеву западнорусские земли, умножить его владения от Карпат до Восточной Пруссии. Но, пожалуй, более, чем ратные дела, влечет его государственная, устроительная деятельность – сплотить все земли Киевской Руси в единую всесильную державу. Думает он и о том, как установить надлежащим образом «строй земленей» и «устав земленей».

Предстоит Владимиру Святославичу тяжкая, кровопролитная борьба с печенегами – для защиты от кочевых орд крепко станут на границах Руси богатырские заставы. Отсюда, с этих героических времен, и пойдут передаваться от отцов к сыновьям, от дедов к внукам былинные сказания о славных богатырях Илье Муромце и Добрыне Никитиче, Святогоре и Вольге Селяниновиче, о ласковом князе Владимире Красное Солнышко, о годах воинской доблести и славе русского оружия.

 
…Владимир в горестной молитве;
И храбрый сонм богатырей
С дружиной верною князей
Готовится к кровавой битве.
 

Но не от коварных печенегов, не от лихих недругов поджидала смертельная опасность князя. Беда таилась рядом, в родном доме.

Не забыла полоцкая княжна горечь своего невольного замужества. И хотя четверых сыновей и двух дочерей родила она Владимиру (Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, Предславу и Марию), все чаще вспоминались ей счастливые девичьи дни в родном Полоцке, а после – разоренный город, пылающий терем, дорогие лица убитых отца и братьев… Терзала и ревность к новым женам Владимира. (Карамзин писал, что, кроме пяти законных жен, «ежели верить летописи, было у него 300 наложниц в Вышегороде, 300 в нынешней Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора…») Вскипало жгучей местью сердце княжны – решилась она убить Владимира.

Как-то тяжелым полуденным сном забылся Владимир в опочивальне Рогнеды, жившей уединенно в селе Предславино, неподалеку от Киева… И вдруг словно яркий луч света полоснул по глазам князя – то ли блеск кинжального острия, то ли безумный, горячечный взгляд Рогнеды. Опытная рука воина перехватила слабое женское запястье – бесшумно выскользнул из разжатой ладони в княжеские пуховики нож…

(Пушкин в планах задуманной им исторической поэмы «Вадим» Рогнедой именовал дочь Гостомысла: «Рогнеда, раскаянье ее, воспоминанья…»)

Разгневанный Владимир приказал Рогнеде одеться в нарядные брачные одежды и готовиться к смерти.

Но только вступил князь в опочивальню, чтобы собственноручно покарать преступившую закон жену, как малолетний сын Изяслав храбро выступил навстречу ему и подал тяжелый меч со словами, которым научила его мать: «Ты не один, о родитель мой! Сын будет свидетелем». В сердцах швырнул Владимир меч об пол: «Кто знал, что ты здесь!»

По совету дружины Владимир отправил Рогнеду в только что выстроенный город, наименовав его в честь сына Изяславлем. Изяслав же и положил начало династии полоцких князей.

Так повествует Лаврентьевская летопись.

Ну а как же сложилась судьба полоцкой княжны Рогнеды? Сохранилось интересное свидетельство в Тверской летописи: Владимиру после принятия христианства и венчания с византийской царевной Анной надлежало оставить всех своих прежних жен. Послал он о том сказать Рогнеде и предложил ей выбрать себе мужа из княжеских вельмож. На что гордая Рогнеда ответствовала: «…не хощю раба быти земному царю, ни князю, но уневеститися хощю Христови, а въсприиму ангельский образ».

Ее сын Ярослав, услышав эти слова, воскликнул: «О мати моя! Воистину царица еси царицам и госпожа госпожам».

Рогнеда, которую народ за ее слезы и страдания нарек Гориславой, постриглась в монахини. Сохранилось предание, что в Краславе, небольшом городке близ Полоцка, на высоком берегу Западной Двины, доживала свой век некогда гордая красавица. Умерла Рогнеда в 1000 году, на пороге XI столетия.

Читателю, видимо, небезынтересно будет узнать, что три сына Рогнеды – прямые предки поэта. Александр Сергеевич состоит в родстве с Ярославом Мудрым через князей Черниговских в 25-м колене, через князей Ржевских и Смоленских – в 27-м колене, а по линии Холмских – в 24-м колене; с Мстиславом Храбрым поэт связан родством по линии Глебовых в 26-м колене (примерно); с Изяславом, родоначальником династии полоцких князей, идущей от Владимира I и Рогнеды, – в 29-м колене.