Текст книги "Исповедь щитовидки"

Я не понимала тогда

Я не понимала тогда, в двадцать один год, что моё состояние обесточенности, отсутствие энергии – это просто реакция моего организма на непомерные требования, не соответствующие моим физическим ресурсам.

Короче, объём домашней работы был таким большим, что я просто надорвалась.

Подорвала свое здоровье. А подорвала я его вот чем.

Дело было так.

Я вышла замуж за военнослужащего.

Уехала с ним в дальний гарнизон.

Родила ребёнка. Через год вышла на работу.

Муж не помогал по дому.

Он вырос в семье, где всё по дому делала мама.

Даже белила кухню.

И привозила с рынка продукты.

Две сумки через одно плечо.

И сумка в руке.

Дома её ждали муж и два подрощенных сына.

И никто ей не помогал тащить эти сумки на пятый этаж.

И это при том, что она работала в шахте.

Наравне с мужем.

Приходили они с мужем вечером домой.

Муж ужинал. Сыто рыгал. И шёл во двор. Играть в домино.

А «мама мыла раму».

Мыла посуду. Варила еду. Размораживала холодильник.

Стирала. Мыла полы. Мыла посуду. Гладила бельё. Пылесосила.

Консервировала огурцы. Проверяла домашнее задание у сыновей.

Короче, развлекалась, как могла.

И так жили все знакомые и соседи моего мужа.

Поэтому мой муж вырос в полной уверенности, что это норма. Что ВСЮ домашнюю работу делает женщина.

Ну вот смотрите. Мой муж учился в институте пять лет. И пять лет жил в общежитии. Ходил в магазин. Варил себе еду. Мыл посуду. Стирал, гладил, чинил одежду и постельное бельё. Мыл полы и вытирал пыль.

Но как только женился – он сразу перестал это делать. Сразу же все его трусы, носки, носовые платки, рубашки, брюки стала стирать и гладить я. И менять постельное бельё. И полностью его обслуживать.

С какой стати??????!!!!!!! Потому что ТАК было в его семье.

Потому что «любить», Лариса, это значит «заботиться». Так мне говорил муж. И я заботилась. Хоть и была не согласна с этим. Я понимала, что здесь какой-то обман. Несправедливость.

То есть после свадьбы я стала обслуживать сразу двоих человек.

Себя и мужа. А когда родились дети – то уже четверых.

Это многократное превышение всех физиологических норм.

Когда человек хочет, чтобы вы о нём «заботились» – значит, он хочет вас эксплуатировать.

Заботиться можно только о маленьком ребёнке. О немощном старике. Об инвалиде. О больном человеке. Всё. Больше ни о ком.

Запомните это. Если у мужа болит живот или голова. И он лежит в постели, дышит еле-еле. Тогда да. Я буду заботиться о нём. Принесу ему таблетку. Воду. Миску с едой. Вызову врача.

Но когда муж здоров. Зачем о нём заботиться? Он сам может всё делать. Или нет? Или я чего-то не поняла? Или пропустила?

Я и так варю обед на всю семью. И мою посуду за всей семьёй.

И хожу в магазин. За продуктами. На всю семью. Накрываю на стол. Убираю за всеми со стола посуду. Чищу унитаз. Раковину. Ванну. Мою полы. Окна.

Этого мало? Нет?

Я ещё о каждом должна индивидуально заботиться?

Пришивать каждому пуговицы, стирать носовые платки, штопать носки, гладить одежду, перестилать постель? Серьёзно? Каждому члену семьи?

Да ладно вам))))

Как ещё я должна заботиться? Так?

Когда я в шестьдесят лет сказала мужу, что я надорвалась из-за его непомерных требований – он сказал: «Я думал, что ты нормальная».

Нормальная – это значит, как его мама. Всё в доме делает сама.

А если не тянет – значит, ненормальная.

Все знают, что в армии есть дедовщина. Это когда старослужащие заставляют молодых солдат делать всю работу за себя. Стирать форму «деду». Например. И могут поколотить даже молодого солдата, если тот не согласится стирать.

И все думают, что «дедовщина» начинается в армии.

А начинается она не в армии. А в семье. В семье моего мужа, например. Когда трое здоровенных мужиков смотрят спокойно, как одна женщина обслуживает всех троих. Пластается, бедная. Стирает их одежду. Гладит. И прочее. И все считают это нормой.

И в армии это считают нормой. Что молодой солдат ДОЛЖЕН обслуживать СТАРОСЛУЖАЩЕГО – «ДЕДА». Стирать ему одежду.

Бегать в магазин за сигаретами и конфетами. Ходить в наряд. Внеочередной.

Или в семье, в которой я росла. Там было то же самое. Такая же «дедовщина». Причём добровольная. Всё делала мама. По своей воле. Мы не предлагали ей свою помощь. Нас всё устраивало. Папа по дому тоже ничего не делал. А, да. Вспомнила. Ремонт делал. Это да. Но это же не каждый день. Готовил иногда еду. Редко.

А ведь они оба работали. И отец, и мать. Правда, отец копал погреб. Строил гараж. Чистил колодец. Но мама с ним всё это тоже делала. Помогала ему.

Мои родители работали на заводе.

Мать работала наравне с отцом.

А после смены месила цемент. Таскала тяжёлые брёвна. Кирпичи.

Это когда они строили гараж, домик на даче.

Работала в огороде. Копала с мужем погреб.

Короче, моя мама была тоже «я и лошадь, я и бык – я и баба, и мужик».

Вот под такой же замес попала и я.

Девочка из музыкального училища.

Которую никогда не заставляли работать по дому.

Если я хотела что-то делать, делала.

Не хотела – не делала.

Моей обязанностью было только хорошо учиться. В школе. В музыкальной школе. И я училась.

Но когда я вышла замуж, то муж всё время спрашивал у меня:

– когда ТЫ будешь мыть посуду?

– когда ТЫ будешь стирать?

– когда ТЫ будешь гладить?

– когда ТЫ будешь мыть полы?

– когда ТЫ будешь мыть окна?

– когда ТЫ будешь печь блины?

– когда ТЫ будешь варить холодец?

– когда ТЫ будешь консервировать огурцы?

– когда ТЫ будешь белить кухню?

– когда ТЫ перестанешь лежать на диване?

Когда. Когда. Когда.

Он думал, что теперь обслуживать его буду я.

Вместо мамы.

Теперь я буду его мамой.

Спасибо, хоть не погнал меня в шахту или на завод.

Работала я вместе с мужем. В войсковой части. Очень далеко от дома.

Уходила из дома в семь утра. Приходила в семь вечера.

Два часа в один конец.

Я честно пыталась выполнять все его требования.

Но я понимала, что реально могу выполнить только двадцать процентов всей домашней работы.

Или десять… или пять…

Я бегала по квартире, как нерадивая крепостная девка Дуняшка.

Которая ничего не успевает.

Бегала… Лежала… Бегала… Лежала… Лежала… Л е ж а л а…

Когда утром звонил будильник и надо было идти на работу – я вставала.

Кое-как доходила до ванной комнаты и ложилась на пол. Спать.

И спала. В ванной комнате. На полу.

Мужу было очень смешно. Ну ещё бы. Он же врач.

Он сразу поставил мне диагноз, что я ленивая истеричка.

А ведь он врач.

Ему даже в голову не приходило, что ситуация SOS.

Что меня надо не подгонять, а разгружать.

Взять половину обязанностей по дому на себя.

Он просто был раздражён. Что ему досталась такая нерадивая жена. Ведь его мама всё успевала.

Модель поведения из семьи своих родителей он автоматически перенёс в свою семью.

Муж говорил, что я никудышная хозяйка.

Что надо всё успевать.

Что все так живут.

Почему другие всё успевают?

А как другие?

У меня не было сил даже плакать.

Я просто лежала на диване и не понимала, что происходит.

«Любимая, ну чем тебе помочь?

Дай вытру пыль —

Бедняжка, ты устала.

Оставь плиту. Иди из кухни прочь.

Скорей иди. Ведь ты не достирала».

Если ВОТ ЭТО ВОТ ВСЁ называется «выйти замуж» – то я не хочу ни в какой «замуж».

Да…

Бабы каются – девки собираются.

Опять посуда грязная

«…Опять посуда грязная!»

Он раздраженно пнул ногой детский горшок.

Он пришёл с дежурства.

Он хотел покоя. Порядка. Чистой посуды.

Он хотел поесть вкусной еды. Хотел помыться и отдохнуть.

Он считал, что имеет на это право.

А я прижимала к себе грудного ребёнка. И молчала.

Дочка не спала всю ночь.

Жирные волосы прилипли к моему потному лбу.

Ноги тряслись.

Я хотела спать.

Я тоже хотела, чтобы кто-нибудь приготовил обед и помыл посуду.

И ещё понянчился с дочкой.

А я бы спокойно поела. И поспала. И помылась.

А он был взбешен!

«Ты же СИДИШЬ дома с ребёнком!!!

Почему ты ничего не успеваешь?»

Тогда я ещё не понимала, что я едина в трёх лицах.

Что я работаю за троих.

1) Я – домработница.

2) Я – няня с проживанием.

3) Я оказываю мужу интимные услуги.

Все эти «виды деятельности» имеют свою цену. Как выяснилось.

Это я сейчас могу посчитать – сколько стоит это самое «СИДИШЬ ДОМА».

Хотите, я и вас научу считать?

Вы почему не считаете, сколько стоит ваш труд?????!!!!!!

Вот смотрите. Цены на 2020 год.

Домработница – 2000 руб в день. В месяц – 60 тысяч рублей.

Няня для ребёнка – 300 рублей в час.

Или няня с проживанием – 30 тысяч рублей в месяц.

Это в Самаре. В Москве – от 70 тысяч рублей.

Ну и, конечно, интимные услуги считаем.

Ну которые вы оказываете мужу.

Это 3000 руб/час.

Два раза в неделю по часу. За месяц набегает 24 тысячи рублей.

Итого: 60 000 +30 000 +24 000 = 114 000 р.

Ваше «СИДЕНИЕ ДОМА С РЕБЁНКОМ» стоит таких денег!

А вы и не знали? Надо же!

Цените свой труд!

А вы рвётесь на работу. Чтобы там ещё восемь часов работать. Плюс два часа на дорогу. Это чистого времени.

Плюс пробки.

Когда вы это всё успеете?

Когда ваша щитовидка восстановится после такой запредельной нагрузки, а?

И не позволяйте мужу пренебрежительного отношения к себе!!!!!

В следующий раз, когда муж попрекнёт вас – покажите ему эту распечатку. Этот прайс.

Если в следующей жизни я приду на эту планету – то я по всему миру введу такое правило:

ГДЕ ЛЮДИ РАБОТАЮТ – ТАМ И ЕДЯТ.

Что бы на заводах было трёхразовое питание.

Вкусное. Свежее. Из качественных продуктов.

В шахтах. В офисах. В армии. В школах. В детских садах.

Везде.

Чтобы взрослые и дети приходили вечером домой сытыми и довольными.

И шли гулять в парк.

Или читали дома книжки.

Отдыхали.

И не говорили: «Ма-ам! А что у нас на ужин?»

Я бы строила такие дома, в которых есть всё!

Столовая. Бассейн. Спортзал. Библиотека. Прачечная.

Спустился в тапках на первый этаж. Поел.

Пришёл в прачечную – оставил своё грязное бельё. Одежду. Постельное. А взял уже чистое, выглаженное.

Я бы раскрепостила женщину. Сделала её свободной.

Свободной от дымной кухни и раковины с грязной посудой.

Женщина очень перегружена домашней работой.

Поэтому проблемы с щитовидкой гораздо чаще у женщин, чем у мужчин.

Я во всём обвиняла себя.

Что я нерасторопная. Что я лентяйка.

А у меня просто не было сил.

Просто ко мне предъявлялись требования, не соответствующие моим внутренним ресурсам.

Вот тогда моя щитовидка ещё сильнее истощилась.

И если есть другие жизни, если я ещё раз приду на эту планету в облике женщины – то я ни за что не выйду замуж.

И не буду рожать детей.

Это для меня каторга.

Не хочу повторять этот опыт.

Да и дело-то здесь не в мужьях. И не в мужчинах.

Дело в самих женщинах.

Вернее, в мыслях, убеждениях, установках женщин.

Мы притягиваем в свою жизнь тех мужей и людей, которые совпадают с нами по установкам, мыслям, убеждениям.

Никого нельзя изменить. Только себя. Свои привычные мысли.

Поменяйте свои установки – и люди вокруг вас поменяются.

Я говорю мужу:

– Если бы во времена твоей мамы были сотовые телефоны и домофоны – то мама позвонила бы и сказала: «Вовка! Помоги мне сумки поднять. Я с рынка пришла. Тут у меня три сумки».

А муж говорит:

– Да Боже тебя избавь! Никогда бы она нас не попросила сумки поднять на пятый этаж. Хоть с домофоном. Хоть без домофона.

Мать же ездила на рынок только по выходным.

Она могла бы сказать сыновьям: «Вовка! Юрка! Вы всё равно гуляете. Часам к двенадцати приходите во двор. Я к двенадцати часам вернусь с рынка. Поможете мне сумки поднять».

Но нет. Ей не то чтобы было стыдно просить помощи.

Ей это просто в голову не могло прийти.

Все свои секреты

Все свои секреты рассказываю вам. Про себя. Про мужа. Про детей. Про свекровь.

Ради красного словца не пожалею и отца.

Как Виктории Токаревой после каждой новой книги звонят родственники и знакомые: «Вика, ну как ты могла? Ну зачем ты про меня всё рассказала?»

Я её понимаю. Викторию Токареву. Легко и приятно писать о том, что ты знаешь. Чему был свидетелем.

Не надо напрягаться и придумывать.

Я тоже так буду писать.

Хотя напрягаться и придумывать тоже приятно.

В этом своя приятность.

Теперь, в шестьдесят лет, я свела все домашние дела к минимуму.

Иногда варю обед. Иногда мою посуду.

Иногда включаю стиральную машину.

Иногда мою полы.

Иногда мою окна.

Только если я сама этого захочу. Вернее, когда моя щитовидка захочет.

И только тогда, когда я считаю нужным.

Я больше не подчиняюсь никаким стереотипам.

И пословицам-поговоркам типа:

«Хорошая хозяйка моет окна два раза. Утром и вечером».

Пусть моет. Я не могу ей запретить.

Никакие просьбы на меня не действуют.

У всех есть навыки самообслуживания.

Каждый может себе постирать.

Погладить. Пришить пуговицу.

Приготовить обед и помыть посуду.

Она бежала по горячему асфальту

…Она бежала по горячему мягкому асфальту.

Дышать было трудно. Волосы прилипли к потному лбу, а мокрое платье прилипло к животу.

Из сосков сочилось молоко. Прямо в трусы. Его было много. Очень много.

«Полные трусы молока», – подумала она.

Потом молока станет меньше. А сейчас много.

Она бежит кормить свою трёхмесячную девочку. Дочку. Ларочку.

Бежит в заводские ясли.

Они очень далеко. Эти ясли.

На территории завода, конечно.

Но всё равно далеко.

Каждые три часа её отпускали кормить ребёнка.

Отпускали на тридцать минут.

Ребёнку было всего пятьдесят шесть дней от роду.

По законам этой страны беременной женщине оплачивали больничный пятьдесят шесть дней до родов и пятьдесят шесть дней после родов.

Откуда цифра 56? Оттуда.

7х8=56

Ровно восемь недель.

На пятьдесят седьмой день женщина была вынуждена отдать ребёнка в ясли.

И приступить к работе.

Вот когда начался мой гипотиреоз.

Когда мне было пятьдесят шесть дней отроду.

Когда мама отдала меня в ясли.

Когда ребёнка отнимают от матери – у него шок.

У него стресс.

Причём хронический.

Он восемь часов без мамы. С восьми часов до семнадцати часов.

Некоторых вообще отдавали в круглосуточные ясли.

Ясельная няня подходит к нему, только чтобы поменять пелёнки.

Да, мама прибегает к нему. На тридцать минут.

Сует грудь впопыхах. И мчится обратно. Как взнузданная.

Ей ведь дали всего тридцать минут на кормление.

У ребёнка паника.

Это мама знает, что она придёт через три часа.

А ребёнок не знает.

Он чувствует, что его бросили. Или потеряли.

И он будет плакать до тех пор, пока его найдут.

Или пока мама вернётся.

Это встроенные программы.

Инстинкты. Рефлексы.

Добрые дяди – учёные (доценты с кандидатами) провели опыт.

Грудного ребёнка оставили одного.

Он долго плакал. А через сорок минут успокоился. Это учёные так подумали, что он успокоился.

А когда взяли у малыша кровь – то там уровень кортизола превышал все допустимые нормы.

Это значит, что ребёнок не успокоился. Он просто устал. Его нервная система перегрелась. Он просто «отключился».

Да о чём вы вообще говорите?! Какая ещё пластичность детской психики?!

«Дети быстро всё забывают».

Да ладно? Неужели?!

Кто это вам сказал? Дети?

Взрослые не забывают, а дети забывают! Ха-ха.

Короче, мне всё равно. Думайте, что хотите. Я ничего не забыла.

Просто не допускайте хронического стресса-страха у детей. Вот и всё.

Пожалейте их щитовидку.

В сорок пять лет мне провели гистерэктомию

В сорок пять лет мне провели гистерэктомию. То есть удалили матку и яичники.

Ну почему-почему. Потому.

По жизненным показаниям. Потому что у меня была миома и эндометриоз.

И по этой причине были нескончаемые обильные кровотечения, которые не всегда удавалось остановить.

…Она проснулась в луже крови. Привычно провела рукой по постели.

Могла бы и не проводить. И так всё ясно. Протекла. Как обычно. Что уж тут. Потихоньку впитывается, конечно. Ладно.

По краям лужа засохла. Простыня заскорузло покоробилась.

За окном душная ночь рожала такой же душный день.

Он вылезал-выползал неудержимо. Раскалённый. Красный. Скользкий.

Она не хотела, чтобы день начинался. Она давно ничего не хотела.

Вставать не хотелось. Постоянные кровопотери сделали её вялой и апатичной.

Хотелось умереть.

Она встала. Подол рубашки был тяжёлым от засохшей крови.

Она не стирала бельё. На это нужны силы.

Особенно страдал мозг. От кровопотерь. Мыслей было мало.

«Сегодня. Сегодня. Сегодня».

Сегодня в город приедет целитель. Тот самый. Только на один день.

И она к нему попадёт. Сегодня. Обязательно.

Она толкнула тяжёлую дверь. Дверь неохотно приоткрылась.

Она вышла на улицу. Утро. Но уже жара. «Сейчас завоняет», – подумала она.

В доме прохладно. И запах крови не так сильно ощущается.

На жаре этот запах будет нестерпим.

Она привыкла, что люди её сторонятся. Из-за этого запаха.

Она редко выходила из дома.

Вернее, вообще не выходила. Почти.

Еду и воду ей приносила мама. Или сестра.

Эта болезнь передаётся от матери к дочери.

Её мама тоже много лет страдала от кровотечений.

Но к старости стала «чистой». «Отмылась» – как говорили пожилые женщины.

А её сестра была ещё слишком молода.

С возрастом у сестры такое же начнётся.

Она кровит не первый год. Поначалу она ещё надеялась на что-то. Ездила к платным врачам. Всё зря.

Разуверилась в них.

Вчера услышала про нового целителя.

Будто бы он приезжает в её город.

Махнула рукой. Знаем мы этих целителей.

Но имя запомнила. Может, пригодится.

Она уже ни на что не надеялась.

И ни на кого.

Ни на врачей. Ни на целителей.

Но утром проснулась с мыслью: «Сегодня».

Что «сегодня»?

Надежда растёт из отчаяния.

Отчаяние – это питательный субстрат для надежды.

Чем глубже яма отчаяния – тем легче укореняются в ней корни надежды.

Она пойдёт. Сегодня. К целителю.

Ей страшно. По законам её страны кровоточивым женщинам нельзя появляться на улице.

Они считаются нечистыми. И если её кто-нибудь узнает – её могут избить и прогнать с позором.

Если повезёт – то просто изобьют. А могут и убить.

Здесь это просто.

Вообще-то кровоточивые женщины и прокажённые живут отдельно ото всех горожан. Им запрещено появляться среди людей.

Это просто чудо, что ей удаётся двенадцать лет подряд жить в своём доме.

Её соседи очень добрые люди. Они знают о её кровоточивости.

Но никто не донёс на неё властям. При встрече они никогда не смотрят ей в глаза.

Она молится за этих людей каждую ночь.

Чтобы Бог дал им здоровья. И их детям.

Ей страшно. Иногда кровь течёт тоненькой струйкой. Иногда капает.

А иногда в раскалённый песок плюхается блестящий, почти чёрный сгусток.

Тряпка ведь не всегда спасает. Иногда она её теряет. Эту напитанную кровью тряпку.

Иногда тряпка сильно намокает. И не удерживает кровь.

И тогда за ней тянется кровавый след.

Если кто-нибудь заметит…

Сегодня никто не заметит. Слишком много народу. Не до неё.

Она с трудом открыла дверь.

Плотный людской поток двигался по улице вплотную к домам.

Все шли за целителем.

Его теснили. Толкали. Его спутники пытались защитить его от напиравшей толпы.

От духоты и давки перед глазами поплыли красные радужные круги.

Она стала оседать на землю.

Но ей не дали упасть.

В толпе трудно упасть. Подпирают со всех сторон.

Целитель был не очень далеко от неё.

Но она понимала, что не пробьётся сквозь толпу.

В голову лезет всякая чушь.

Сейчас она громко крикнет: «Разрешите пройти?! Я только спросить».

Неуместная шутка. Дурацкая.

Так. Стоп.

До него метров шесть всего.

А что, если…

Она поджала ноги и обмякла.

Специально. Так легче сползти вниз.

Под ноги людям.

Да, её могут затоптать.

«Пофиг», – подумала она.

Внизу было очень пыльно. Сильно воняло мочой и чужими немытыми потными ногами.

Нечем дышать. Но можно было пробираться вперёд.

Она на четвереньках пробиралась к нему.

«Сегодня».

Она ползла наугад. Ещё чуть-чуть!

Она оттолкнулась руками и ногами от земли и последним усилием выплюхнулась из толпы. Кубарем выкатилась прямо ему под ноги.

Как будто толпа родила её.

Он стоял к ней спиной.

Она схватилась рукой за край его одежды и сама испугалась того, что сделала.

Но было уже поздно. Всё уже свершилось.

Он вздрогнул.

– Кто прикоснулся ко мне? – спросил он.

Его ученик, самый надменный из всех, сказал: «Пф-ф-ф!» – и закатил глаза, цокнув языком.

– Здесь такая давка, а ты ещё спрашиваешь, кто прикоснулся?

Целитель ответил:

– Да какая разница, давка не давка! Я же чувствую, что из меня сила вышла. Как будто я исцелил кого. Аж ноги ватные стали. Присесть хочу.

Он знал, кто прикоснулся к нему. И причину знал.

Она вросла ногами в землю. Зажмурилась от ужаса и закрыла голову руками.

В горле тёплым влажным молотком колотилось сердце.

Он, конечно, не будет её бить. А вот толпа…

В её стране людей убивали с лёгкостью.

Она же преступница.

Осквернила всех. Нарушила закон.

Прикасалась в толпе ко всем. И к нему в том числе.

А ведь она нечистая.

Толпа отхлынула от неё и рассматривала с жадным неприличным брезгливым любопытством.

Как будто она не человек вовсе, а ящерица с шиповатым гребнем на спине и выпученными глазами.

– Ну иди сюда, не бойся, – сказал он и взял её за руку. – Не говори ничего. Я и так всё знаю.

Он улыбался и смотрел на неё с нежностью.

– Дерзай, дочь моя! Вера твоя исцелила тебя.

И быстро пошёл. Крутя головой, усмехаясь и говоря про себя: «Надо будет спросить у Отца, как так-то? Я ведь не возлагал на неё руки – а сила из меня вышла. ЧуднО, ей-богу».

Толпа послушно двинулась за ним.

Он шёл к мёртвой девочке. Чтобы воскресить её. Издалека уже были слышны крики плакальщиц и грустные мелодии свирельщиков.

А она осталась стоять в горячей пыли.

Улыбалась. Кровь больше не капала.

Ну так вот. Удалили мне матку и яичники. Из-за этого эндокринная система ещё сильнее просела. И щитовидке пришлось ещё больше напрягаться – истощаться.

Представьте.

Эндокринная система держится на четырёх опорах.

1 – гипофиз. 2 – щитовидка. 3 – надпочечники. 4 – яичники.

Дружная команда.

И вдруг яичники выбывают из строя. Вместо четырёх опор остаётся – три.

Вы когда-нибудь сидели на трёхногом стуле или за трёхногим столом?

Теперь работы всем членам команды прибавилось.

Щитовидке ещё сильнее пришлось напрягаться.

Я ходила по врачам сорок лет. Мне сейчас шестьдесят.

Врачи устало смотрели мне в глаза.

В этих глазах я читала фразу:

«Зачем вам в вашем возрасте здоровье?»

Пока одна моя знакомая сказала мне:

– Проверь щитовидку. Шея-то вон какая у тебя.

Эта знакомая работала в прачечной.

Прачка поставила мне диагноз.

Врачи сорок лет не могли определиться с диагнозом.

А прачка смогла.

Да что врачи…

У меня муж – врач. Он сорок лет смотрел, как его жена лежит на диване.

И злился, что ему такая лентяйка нерадивая досталась.

И невдомёк ему, что у жены гипотиреоз.

Даже он не захотел вникать.

Хотя он больше всех был заинтересован в здоровой жене.

Но нет.

Что уж говорить об участковых терапевтах.

У них точно нет никакой заинтересованности.

Нет, ну правда.

Вот скажите: какая у терапевта мотивация?

Какой интерес терапевту выяснять мой диагноз?

Нет этого интереса.

На его зарплату и премию это не влияет.

По результатам УЗИ эндокринолог выставила диагноз: гипотиреоз. ХАИТ.

Назначила L-тироксин. Наконец-то диагноз был поставлен. Не прошло и сорока лет.

…Я вот всё думаю – что было в голове у моего эндокринолога, когда она назначала мне эль-тироксин?

Что она чувствовала?

А чувствовала она смятение. Потому что знала, что эль-тироксин приведёт к атрофии щитовидки.

А в голове у неё был стул. Обыкновенный. На котором она сидит.

Если она будет своевольничать и НЕ НАЗНАЧАТЬ эль-тироксин при повышенном ТТГ, то тогда стул под ней закачается – зашатается. У неё есть конкретные инструкции, рекомендации, схемы «лечения», протоколы. Или как там они называются. Стандарты. Которые она не может нарушить. Она дорожит своим рабочим местом. Своим рабочим стулом.

Вцепилась в него. Держится. Крепко. Аж ногти побелели.