Текст книги "Кувшинки в снегу"

Лилия долго сидела у камня, спина затекла, начало смеркаться, камень уже остыл, а ничего путного ей в голову так и не пришло. В конце концов, она решила, что не в силах что либо сделать, время само всё покажет. Как говорила мама, всё тайное рано или поздно становиться явным. Ей остаётся только ждать и наблюдать, не приближаясь и не отдаляясь. Но, видит Бог, насколько ей это тяжело. Терпение вообще одна из самых тяжёлых добродетелей. Она ещё немного посидела, помолилась о даровании ей терпения, вздохнула, встала и побрела домой. Мама, наверное, уже заждалась и совсем её потеряла.

* * *

Михаил в сердцах пнул широкую лавку, загораживающую проход, как только за Лилией закрылась дверь. Вот дурень! Вот дуболом! Опять обидел девушку, а ведь она спасла ему, идиоту, его никчемную жизнь! И вот вместо слов благодарности он грубо выставил её вон. Хорош, нечего сказать! Михаил со стоном повалился обратно на кровать. Черт возьми, когда он перестанет вести себя, как полный дурак? Может, догнать её или окликнуть? Ага, давай, выскочи на крыльцо и заори на всю деревню: «Лилия, вернись, я хочу сказать тебе спасибо!» Тогда все решат, что наместник ещё и с головой не дружит, до кучи! Нет, он должен поступать, как князь, а что делают князья, когда хотят отблагодарить? Точно! Одаривают по-княжески! Он может ей что-то подарить!! У Михаила даже потеплело на сердце от этой мысли и от жгучего желания подарить ей что-то, что действительно порадовало бы её. Он поймал себя на мысли, что готов, оказывается, отдать ей вообще всё, что имеет, правда, имеет он сейчас не так уж много, лишь бы из её глаз не ушло тепло, с которым Лилия на него смотрит, лишь бы она не отвернулась от него, когда узнает правду о своём князе. Но на это Михаил особенно не рассчитывал. Да она и не примет ничего. Господи, что же такое подарить, от чего она не сможет отказаться? Шубу? Платье? Украшения? Нет, не то. Любой другой, но не ей! Она, кажется, что-то говорила про книги. Да! Нет! Точно! Меч! Она же говорила, что хочет выменять соболей на меч! Михаил соскочил с кровати. Вот от чего она точно не сможет отказаться! Так, где-то был сундук с его юношеской экипировкой? Михаил выбежал из спальни и влетел в горницу. Случайно, с размаху, зацепил ногой лавку, на которой похрапывал Прохор, явно расслабившийся без княжеского надзора и прилёгший подремать, покамест князь отдыхать изволит. Лавка перевернулась, Прохор загрохотал на пол, соскочил, ошалевшими глазами озираясь вокруг, заорал: «А? Что? Опять? Кочевники? Разбойники? Тревога? Атака?» Вид у растрёпанного и перепуганного Прохора был и впрямь смешным, князь не выдержал и заулыбался. Заметив улыбающегося князя, Прохор немного пришёл в себя и смутился.

– Спокойно, Прохор, никто на нас не напал, это ты упал с лавки!

– А?! А что это вы, князь, то при смерти лежите, то скачете, как сайгак татарский? За вами не угнаться. А знахарка-то где?

– Где-где? В лесу, наверное! Выгнал я её и даже спасибо не сказал!

– Ай, нехорошо-то как! Она ведь над вами трое суток без сна, родимая, сидела, не пила, не ела! – запричитал Прохор.

– Да знаю я, знаю! Что-то ты стихами начал разговаривать! Лучше помоги сундук с моим юношеским добром найти, ты же командовал разгрузкой, поди, видел?

Прохор довольно быстро отыскал нужный сундук и встал, с любопытством взирая, что это князь задумал. Михаил покосился недовольно:

– Ну, что стоишь? Иди распорядись насчёт обеда, что-то я проголодался. Хочешь, чтоб я не от раны, так от голода сдох?

– Да что это вы, Михаил Ермолаич? Да я ж только рад, что у вас аппетит проснулся! Счас мигом Варвару кликну, уж у неё-то всегда есть что поесть, – продолжая что-то бубнить себе под нос, Прохор вышел из горницы.

Михаил лихорадочно начал рыться в сундуке. Где-то здесь, он должен быть где-то здесь! Он не должен был оставить его в Москве! Наконец-то! Из-под вороха вещей князь вытащил небольшой меч в крепких кожаных ножнах. Ножны были украшены серебряными пластинами со вставками из бирюзы и речного жемчуга. Рукоять меча из слоновой кости легко и тепло ложилась в руку. Для князя меч давно уже был легковат, его подарил ему отец, когда Михаил был ещё подростком и только начинал учиться ратному делу. Это был его первый меч, с ним было связано много приятных воспоминаний: и о весёлых потасовках с братом Василием, и о тяжёлых уроках наставника Святослава, и о редких, а потому наиболее ценных занятиях с отцом. Как же давно это было, как будто в другой жизни, более простой и светлой! Михаил достал меч из ножен и с нежностью провёл рукой по лезвию, на пальце появилась капелька крови. Надо же, столько лет не доставал, а он всё так же холоден и остёр. Хороший мастер ковал. Сталь отливала зеркальным блеском, сквозь который проступала гравировка герба князей Верейских. Лилии этот меч должен понравиться. Не может не понравиться! Михаил уже мечтал увидеть выражение её лица, когда он отдаст ей оружие, её глаза! Он опять хотел видеть её! Эх, надо потерпеть до вечера, сначала придётся разгрести кучу дел, накопившихся за время его вынужденного отсутствия.

Весь день князь мысленно подгонял себя, быстрее, быстрее. И осознание того, что вечером он увидит Лилию, наполняло его особой энергией, дела делались легко и просто, все проблемы решались как будто сами собой. Дружинники, увидев князя живым и здоровым, воодушевились, похватали топоры и начали помогать мужикам на стройке. Крыша конюшни, за которую никак не могли взяться три дня, возвелась на мах за день. Захар со своими ребятами приволокли с охоты двух здоровых кабанов, кузнец наконец закончил новый засов для ворот ограды. Жизнь кипела, и даже смешки и перешёптывания, которые иногда раздавались с женской стороны общины, не задевали Михаила, проходили вскользь, не трогая.

Около шести вечера князь передал все оставшиеся дела Прохору и пошел собираться. Он надел свою лучшую ярко-синюю шёлковую рубаху, расшитую серебряной нитью, чёрные штаны, серые кожаные сапоги с синим орнаментом, как всегда, перевязь с мечом, с которым он почти никогда не расставался. Он умылся и подрезал отросшую бороду, завернул меч, предназначенный Лилии, в отрез бирюзового шёлка, который так бы пошёл к её глазам, и замер у зеркала. Сердце колотилось, как у юнца, собравшегося на первое свидание с девицей за околицу. Чёрт! Разрядился, как жених на смотринах! Может, переодеться обратно? Нет! Времени жалко! Чертыхнувшись ещё раз, Михаил вышел во двор и направился за ограду, провожаемый удивлёнными взглядами деревенских жителей. Захар догнал его у самых ворот и спросил, не требуется ли князю сопровождение, во взгляде явно читались ирония и улыбка, но вид старался сохранить серьёзный. Михаил кое-как смог от него отделаться, понимая, что его попытки объяснить, почему он на ночь глядя куда-то отправился один, да ещё и разряженный, звучат не особо убедительно. В конце концов, дружинник понимающе подмигнул Михаилу и пожелал удачи, чем привел того в явное смущение.

Чем ближе князь подходил к лесной хижине знахарок, тем сильнее сжималось его сердце от волнения. У края опушки он остановился, не решаясь выйти из-за деревьев.

Девушка сидела на крыльце, задумчиво перебирая шерсть на загривке волка, вид у неё был очень грустный и какой-то отрешённый. В который раз Михаил почувствовал себя очарованным её красотой, хрупкостью, каким-то неземным свечением, исходящим от её фигуры. Почему она одна в этом жестоком мире? Как она справляется? Как выживает одна, да ещё с больной старухой-матерью? Если бы он мог предложить ей свою помощь и защиту? Если бы она приняла её? Он не надеялся на любовь, но хотя бы доверие, он мог бы попытаться заслужить хотя бы её доверие.

Волк встрепенулся, видимо, почуял чужое присутствие, шерсть на загривке поднялась, он зарычал, повернувшись в сторону Михаила. Князю пришлось выйти из укрытия и подойти к крыльцу. Он шёл и не отрывал взгляд от Лилии, чего в её глазах было больше: удивления, радости, опасения, тревоги, – определить было трудно. Она низко поклонилась:

– Доброго вечера вам, Михаил Ермолаевич! Что привело вас сюда? Захворал кто? А может, рана беспокоит?

– Да нет! Все здоровы, и рука не болит. Я, ну, в общем, – Михаил сдавленно кашлянул, слова с трудом вылезали из горла, – я пришёл поблагодарить тебя!

– Ну что вы, князь, зачем, я делала только то, что должна! А вот вам следовало бы поберечься, отдохнуть, а не бродить по лесу, да ещё и в одиночку!

– Нет, – упрямо приподнял подбородок князь, – ты мне спасла жизнь, и я решил, что вот это когда-нибудь, возможно, спасёт твою! – Он протянул ей свёрток бирюзового шёлка. – Возьми, он твой!

– Что это? – Глаза Лилии удивлённо распахнулись. Свёрток оказался довольно увесистым. Шёлк соскользнул, обнажив коричневые кожаные ножны. – Господи, это же меч! Как же? Какой красивый! – Лилия тут же вытащила его из ножен, и отполированная сталь засветилась розовым светом на закатном солнце. – Невероятно! Он так прекрасен! – Она улыбалась, глаза лучились от восторга, руки гладили сталь, которая в вечернем свете уже не казалась такой холодной. А Михаил чувствовал, как будто в его душе распускается цветок, белый и хрупкий, и эти хрупкие лепестки раздвигают темноту, которая давила на него столько дней, и даже дышать, казалось, стало легче. Девушка подняла взгляд и как будто опомнилась.

– Ой, что это я? Он, наверное, жутко дорогой! Я не могу принять такой подарок! Я не заслужила! Я же ничего не сделала! – Лилия нехотя протянула оружие обратно князю. Михаил обхватил своими руками её ладошки, держащие меч, и крепко сжал. От этого прикосновения тёплая волна прокатилась по его телу и замерла где-то у горла.

– Ты даже не представляешь, что ты для меня сделала! Пожалуйста, возьми, он по праву твой, я не хочу, чтобы он и дальше пылился в моём сундуке, и этот подарок – самая малость, которую я могу для тебя сделать! Может, тебе что-то нужно? Ты скажи, я постараюсь сделать всё, что в моих силах. – Он сжимал её руки и никак не мог решиться отпустить её. Лилия нежно высвободила свои ладони. Щёки порозовели, глаза налились слезами.

– Спасибо! Это самый прекрасный подарок, который я когда-либо получала! Только, пожалуйста, больше никаких даров! Мне правда ничего не нужно. Мне хватило бы и простых слов благодарности. Я рада, что вы пришли! – Её так и подмывало спросить именно сейчас, что же всё-таки произошло с его женой, но она так боялась, что он рассердится и сразу уйдёт, а она ещё не успела насмотреться на него, такого красивого в этой синей рубахе. Молчание повисло в воздухе, никто из них не решался что-то сказать, наконец, Лилия вздохнула:

– Михаил Ермолаевич, может, вы покажете мне, как обращаться с мечом, хотя бы самое простое, если вам не трудно?

– Конечно! – Михаил обрадовался, что может задержаться здесь ещё на какое-то время. Давай я покажу тебе пару упражнений. Пойдём, пройдём на поляну, там под дубом я видел выкошенную лужайку, как раз хватит места для тренировки.

Они прошли с Лилией к лужайке. Михаил поставил девушку рядом с собой, достал свой меч и попросил её попытаться повторять за ним движения.

– Держи меч пока обеими руками, а то с непривычки тебе будет тяжеловато поначалу, – в его голосе чувствовалась неподдельная забота, и у Лилии отлегло от сердца. Она как-то сразу успокоилась и отчётливо поняла, что этот человек никогда не причинит ей вреда, по крайней мере, намеренно, по своей воле, и ему можно довериться без страха и сомнений, что бы там ни произошло в его жизни раньше. Она ухватила меч покрепче и стала внимательно следить за движениями Михаила. Он медленно сделал несколько взмахов мечом, удар сверху, удар мечом справа налево и слева направо, по диагонали. В движениях обычно скованного и неуклюжего, казалось бы, мужчины появилась некая звериная грация, которая завораживала Лилию. Она закусила губу от старания и попыталась повторить его движения. Он искоса поглядывал на неё, и в уголках его губ задрожала первая замеченная Лилией улыбка. Она преобразила его лицо, и Лилия замерла от неожиданности. Он выглядел, как бесшабашный мальчишка, втянувший приятеля в ужасно захватывающую и весёлую, но опасную игру.

– Лилия, ты что, дрова колоть собралась или к своей ноге примериваешься? – и он улыбнулся ещё шире. Его лицо осветилось, в глазах заискрились смешинки, и Лилии он показался вдруг таким родным, близким, таким юным и ранимым, что ей захотелось его поцеловать, прямо сейчас, на этом самом месте, и она даже сделала шаг ему навстречу. Но Михаил вдруг сам зашёл ей за спину, обхватил своими большими, тёплыми руками её руки, сжимающие меч, шепнул: «Не бойся, я только покажу…» – и медленно начал двигаться вместе с ней, отсчитывая: «Стойка, шаг, замах, удар, шаг, удар, раз, два, шаг, удар…» Они двигались, как единое целое. Спина Лилии прижималась к груди Михаила, всем своим существом она ощущала его объятие, их тела, их руки двигались вместе, и тяжёлый меч казался девушке пушинкой, которую они с такой лёгкостью поднимали и опускали раз за разом. Никогда в жизни ей ещё не было так хорошо, как сейчас. Никогда она не чувствовала такой полноты жизни, полноты ощущений. Она растворялась в окружающем мире и в этом мужчине, вдыхала его запах, запах скошенной травы и свежей стружки, пота и железа, грелась в его тепле. От его близости у неё кружилась голова, и она старалась даже дышать в едином ритме с ним, двигаться в едином ритме по этой сумеречной поляне. Ей хотелось, чтобы этот их танец никогда не заканчивался, длился и длился… Они почти не разговаривали и никак не могли оторваться друг от друга. Солнце уже давно скрылось за верхушками деревьев, на поляну потихоньку начал заползать ночной туман, и Михаил нехотя отстранился от Лилии.

– Уже поздно, тебе пора отдыхать, на первый раз и так слишком много, – князь с трудом поднял глаза на девушку. Ей показалось, что в них заплескалась физическая боль, и Лилия испугалась за него.

– Простите, князь, у вас из-за меня, наверное, плечо разболелось, может, я посмотрю? – и она потянулась к нему, но князь резко отстранился.

– Не надо, с плечом всё в порядке. Я пойду. До свидания! – Он развернулся и пошёл к лесу.

Лилия смотрела на его удаляющуюся спину и чувствовала заполняющее её отчаяние. Ей хотелось задержать его, остановить, и она не выдержала:

– Князь! Постойте! – она бросилась его догонять и остановилась вместе с ним у кромки леса. Он вопросительно посмотрел на неё, не двигаясь ни вперёд, ни назад.

– Михаил Ермолаевич, а вы не могли бы прийти ещё раз, завтра, потренироваться… – голос Лилии срывался от волнения. – Если вы не заняты, и вам не в тягость, и…

– Ты точно этого хочешь? – он спрашивал таким напряжённым голосом, как будто спрашивал о чём-то другом, гораздо более серьёзном.

– Да, хочу, пожалуйста, я буду ждать вас завтра, – Лилия сбивалась.

– Хорошо, я приду, – он сдержанно кивнул, – до завтра!

– До завтра, князь!

Михаил скрылся за деревьями так быстро, что она даже не успела махнуть ему рукой на прощание. Вздохнув, девушка поплелась домой, уже огорчённая их расставанием, но с надеждой, что завтра он придёт, как обещал, и, может быть, снова будет держать её в объятиях, и они снова будут танцевать их завораживающий танец с мечом. Заснула она с улыбкой на губах.

* * *

Михаил почти бежал до деревни, боясь оглянуться, боясь повернуть назад и унести эту волшебную девушку куда-нибудь далеко-далеко, где она будет принадлежать только ему одному. Почти у самой деревни он остановился и прижался спиной к широкому стволу старой берёзы, чтобы отдышаться. «Господи Боже, Всемогущий и Всемилостивый, помоги мне!» Кажется, он сходит с ума, он влюбился, сомнений нет! И бесполезно уговаривать и обманывать себя, убеждать себя, что это невозможно и не может быть, потому что такого не может быть никогда. Он любит эту лесную нимфу с такой силой, страстью и с такой болью, на которую и не думал, что способен. Господи! И ему ещё казалось, что он был увлечён женщиной, на которой женился! Ха! Разве можно сравнить тот его интерес с этой всепоглощающей мукой, нежностью, болью и страстью! Михаилу казалось, что сердце стучит где-то в голове, мир плывёт перед глазами и теряет привычные очертания. Впервые после той злополучной ночи он опустился на колени посреди ночного леса, достал из-под рубахи нательный серебряный крест и начал молиться яростно и истово:

– Господи, прости грешного раба твоего! Я знаю, ты послал мне эту муку безответно любить в наказание за многочисленные грехи мои. Я принимаю со смирением это тяжкое испытание. Постараюсь не причинить Лилии боли своими чувствами, я не буду навязываться и досаждать ей, если она сама меня о чём-либо не попросит. Господи, ты всё видишь! Ты видишь, как тяжело мне держать себя в руках! Дай мне терпения, Господи! Больше ни о чём не прошу! Дай сил сдерживать свои чувства! Сил и терпения! Ничего больше! Большего я не достоин! Помоги, Господи! – Михаил трижды прочитал «Отче наш» и упал в сырую от росы траву, перевернулся на спину и уставился в тёмное звёздное июньское небо, безмолвно взирающее на него сквозь верхушки деревьев. Постепенно сердце успокаивалось. Михаил принял свою любовь и готовился жить с ней дальше. Он понимал, что не может надеяться на ответное чувство, но также знал, что не вызывает в Лилии отвращения. Она легко прикасалась к нему, легко общалась с ним. Поэтому он может продолжать хотя бы встречаться с ней, разговаривать, видеть её хотя бы иногда, прикасаться к ней невзначай – это уже счастье! По крайней мере, до тех пор, пока она не узнает, что он жено– и детоубийца. Князь нахмурился. Что ж, когда она узнает и не захочет больше видеть его, тогда и начнётся настоящая мука. Но он всё равно будет служить ей и помогать хотя бы издали до конца своей никчемной жизни. Он вспомнил, как уютно ему было держать сегодня её гибкую фигурку в кольце своих рук. Как окрасился мир, какое счастье охватило его от её близости, запаха, дыхания. Он отчётливо осознал, что их танец был самым лучшим мгновением в его жизни. И сколько бы Господь ни отпустил ему ещё таких мгновений, он будет бережно откладывать их, как драгоценные жемчужины, в своей памяти, чтобы потом перебирать их и снова, и снова чувствовать счастье и муку, от которых он теперь никогда не сможет отказаться. Совсем вымокший от сырой травы, Михаил встал и направился к темнеющей ограде городища, тихонько шепнув: «До завтра, Лилия!»

* * *

Утро выдалось тёплым и солнечным. Князь проснулся рано в приподнятом состоянии духа, умылся, улыбаясь и что-то весело насвистывая, оделся, растормошил Прохора и отправился на тренировку с дружинниками, которые и так хорошо отдохнули за время его болезни. Он немного позанимался с мечом и щитом, с палицей и татарской саблей, помня наказ Лилии не перенапрягать плечо, потом просто последил за тренировкой, подшучивая над дружинниками и дворовыми, которые посматривали на своего князя удивлённо, видать, нечасто им приходится видеть его в хорошем настроении. Потом он споро организовал добычу глины для кладки печей, отправил по отряду на охоту и рыбалку. Взнуздал Снежка и объехал с Прохором поля, посмотрев, как растёт и зеленеет их будущий урожай. Весь день князь находился в радостном предвкушении вечера, ведь вечером он увидит Лилию, она ждёт его! Михаил даже не стал дожидаться ужина, сжевал краюху ржаного каравая, запив большой кружкой холодного молока, окатился ведром ледяной колодезной воды, натянул свежую белёную льняную рубаху и побежал к Лилии.

Она уже ждала его, стояла на лужайке под дубом и, завидев князя, заулыбалась и замахала ему рукой. Он даже замедлил шаг, чтобы продлить это чудесное видение.

Её освещенное улыбкой лицо, глаза, обращённые к нему, лучатся радостью. Михаил медленно подошёл к девушке, и она низко, до земли поклонилась.

– Здрав будь, князь Михаил Ермолаевич! – Он не удержался, поднял её, положив руки ей на плечи.

– Пожалуйста, не надо мне кланяться и так меня величать, недостоин я таких почестей, да и мне хотелось бы стать тебе… – он запнулся. – Другом, если ты не против. Хотя бы наедине называй меня на «ты» и просто Михаил или Миша, меня так все друзья зовут.

Девушка зарделась и подняла на него свои чудные глаза.

– Хорошо, Михаил, – и Михаилу показалось, что ещё одна частичка тёмной скорлупы, сковавшей его душу, откололась и растаяла в небытии. Он улыбнулся:

– Ну как ты? Помнишь наши вчерашние занятия?

– Конечно! Я даже сама сегодня попробовала, хочешь, покажу? – И девушка, задорно подпрыгнув, повторила несколько несложных упражнений с мечом. Михаил признал, что двигается она грациозно и все движения запомнила в точности, так что толк будет.

– Ну что ж, вижу, что ты хотя бы сама себя уже не прибьёшь, и то хорошо!

– Вот ещё! – Лилия фыркнула. – Да я ещё лучше твоих дружинников мечом махать буду! Вот увидишь!

– Да что ты? Ну, если просто махать! – Он засмеялся, и его грудной раскатистый смех слился с её заливистым мелодичным, и два волка подняли в удивлении из травы свои лохматые серые головы.

Они занимались, заигрывая и подшучивая друг над другом, он посмеивался над её мужской стойкой, которую она пыталась сделать в своём длинном сарафане, она над тем, что он, засмотревшись на неё, забывал, что хотел сказать и показать. Ему с ней было так легко и весело, как ни с кем другим. И даже расстались они, когда свечерело, на этот раз с лёгким сердцем, потому что завтра они должны были увидеться снова.

* * *

Так прошла одна неделя, за ней другая. День Михаил проводил в городище: отстраивали новую конюшню и дружинную баню, клали печи в дружинной избе, охотились, рыбачили, заготовляли к зиме мясо и рыбу впрок: варили, коптили, вялили, сушили и солили, закатывали в бочонки, заливали салом и складывали в хладник. Валили в лесу сушины, пилили и кололи их на дрова. Готовились к зиме, хотя стоял разгар лета. Вечером, каждый день, князь бежал на заветную лужайку, к Лилии. Дружинники и местный народ посматривали на это, конечно, косо, но пока все молчали, князю никто в деревне не указ, а Михаилу было всё равно. Лесная нимфа стала для него смыслом жизни и его дыханьем. И каждую ночь он благодарил Господа, что ещё один вечер он провёл рядом с ней.

Подступал июль, дни становились всё жарче. В лесах поспела земляника, начала созревать малина, появились грибы. Местный люд начал целыми днями пропадать в лесу, даже дружинники не чурались брать туеса и ходить собирать спелые, душистые, истекающие соком ягоды, которые бабы потом варили в меду и сушили, разложив доски с ягодами во дворе на солнце. Стоял жаркий воскресный летний полдень, народ разбрёлся кто куда, прячась от солнца. Разведчики давно уже не докладывали о какой-либо опасности в округе, поэтому дружинники дрыхли или купались, и заставить их сейчас что-либо делать представлялось Михаилу решительно невозможным. В воздухе стояла тяжёлая жаркая духота, которая бывает обычно перед грозой. Заняться было нечем, а до вечера было ещё далеко, и Михаил маялся, шатался по дому, не зная, куда приткнуться, а потом вдруг подумал, а чего, собственно, ждать вечера, пойду к Лилии сейчас, пораньше. Обрадованный этой прекрасной идеей, он ухватил перевязь с оружием и быстрым шагом пошёл к лесу. Но дома Лилии не оказалось. Её мать сидела, сгорбившись, на крыльце, греясь в лучах тёплого солнца. Выглядела она уже совсем старухой, Михаил подумал, что она наверняка уже была в возрасте, когда родила Лилию, но кто ж знает этих лесных ведуний, может, у них так принято. Она долго и пристально разглядывала князя, прокашлялась и ответила на его вопрос:

– Так девочка моя за ягодами пошла, полянку, говорит, у Змеиного ручья приглядела, земляника там крупная да сладкая, побаловать захотела старуху свою ягодками, вот и убежала.

– А как её найти, поляну эту? – князь в нетерпении переступал с ноги на ногу.

– Ты погоди, сынок, не спеши, присядь, поговори немного со старухой, я тебя особо не задержу.

Князь не мог отказать старой травнице и присел на прогретую ступеньку крыльца. Старуха немного помолчала, потом ещё раз пристально на него взглянула. Михаилу показалось, что её взгляд прошёл сквозь него, мурашки пробежали по коже, и никаких тайн для старой женщины не осталось.

– Я вижу, ты очень любишь мою дочь. – Михаил вздрогнул. – Любишь, любишь, незачем отрицать! Это хорошо, любовь – это всегда хорошо, это великий дар Божий! Мне уже немного осталось на этом свете. – Князь хотел снова сказать что-то приличествующее и обнадёживающее, но Травена остановила его.

– Не надо! Я-то знаю, когда умру. Мне хотелось бы, чтобы ты позаботился о моей дочке. Она останется одна без помощи и защиты, а она гораздо более хрупкая и ранимая, чем была когда-то я. Не стоит ей жить одной в лесу, ей нужно быть ближе к людям. Возможно, она послушает тебя и пойдёт с тобой жить в деревню.

– Сомневаюсь, что она захочет слушать меня или жить со мной, – Михаил горько усмехнулся, – боюсь, со мной вообще мало кто жить захочет. Но кров, помощь и защиту я всегда ей обеспечу. Она – мой друг и не будет ни в чём нуждаться, вы можете быть спокойны.

– Мальчик, глупый мальчик! Лилия видит тебя гораздо лучше, чем видишь ты себя сам, и знает тебя гораздо лучше. Она полюбила тебя! Зачем ей твои пустые слова о дружбе, зачем ей твоё нажитое добро? Ей нужны твои любовь и понимание, сочувствие и ласка, верность и защита! Муж ей нужен! А ты отгородился от неё какой-то мифической дружбой, надумал что-то там про себя и заставляешь девочку мою страдать!

Михаилу показалось, что его как будто ударили под дых, он забыл, как дышать, и только потрясённо ловил мгновенно пересохшими губами воздух.

– Ну-ну! – Травена хрипло засмеялась и похлопала его рукой по спине. – Эк тебя скрутило-то! Видать, крепко ты прикипел к ней!

– Этого не может быть! Она не может меня любить! Она же не знает! Я убийца! – прохрипел Михаил и упрямо замотал головой. – Вы ошибаетесь!

– Эх, мальчик мой, я в таких делах не ошибаюсь! Всё она знает! Давно уж кумушки деревенские про тебя всякой ерунды наговорили! Да только она всегда своей душе и сердцу больше доверяла, чем досужим разговорам. Не знаю, что уж там у тебя произошло на самом деле, я в людях хорошо разбираюсь, боюсь, что здесь имела место скорей роковая случайность, хотя твоя вспыльчивость тоже немало навредила. Да что уж там! Господь каждому посылает испытания по силам. А сердцу не прикажешь! Любит она тебя! Этого уже не изменить. Не обижай её и не обманывай себя! Не оставляй её одну! Что-то мне как-то за неё неспокойно! – Старуха озабоченно потерла лоб. – Иди, иди уже! По солнцу на запад с версту всё по тропинке, упрёшься прямо в Змеиный ручей, у ручья повернёшь направо и выйдешь прямо к поляне. – Михаил продолжал сидеть и потрясённо молчал. Старухе пришлось подтолкнуть его в спину. – Да иди же! До ночи тут собрался сидеть, что ль?

Князь поднялся и машинально пошёл в указанном направлении. Мысли лихорадочно метались в голове. Как же так? Неужели старуха права? И Лилия его любит? Это было бы слишком хорошо, а потому просто невозможно! Он не может поверить в это, пока сам не спросит у Лилии и не услышит ответ! А если она скажет, что любит? Что тогда? Неужели он поверит или захочет обмануться? И как он вообще будет её о таком спрашивать? Он же и слова не выдавит! А она? Когда она узнала про него? Почему ничего не сказала? Как она могла так улыбаться ему, если всё знала? Мысли путались, и Михаил не заметил, как дошёл до поляны. Сквозь просвет в деревьях он уже видел гибкую фигурку девушки в зелёном сарафане и её толстую золотую косу, выбившуюся из-под белого платка. Видел, как она присела на коленки и начала обирать красные ягоды вокруг, отмахиваясь от назойливой мошкары и комарья, иногда она клала ягодку не в лукошко, а в рот и жмурилась от удовольствия. Он остановился, любуясь ею и отчего-то боясь сделать шаг навстречу. Она сама почувствовала его взгляд. Оглянулась, заметила его и радостно заулыбалась: «Миша, иди скорей сюда! Я тебя сейчас такой земляникой накормлю! В ваших подмосковных лесах такая не водится!» – и она поманила его своей измазанной ягодами ладошкой. Михаил подошёл и присел рядом. Он не мог оторвать от неё глаз.

Вокруг зудели комары, одуряющее пахло земляникой и свежей травой. Лилию окутывал аромат ягод и дикого шиповника, её бирюзовые глаза лучились озорством, а на губах играла нежная улыбка. Он всё собирался спросить её о чём-то важном, о чём-то нужном, но всё вылетело из головы, и он спросил: «А почему тебя комары не кусают?»

– Ой, точно, они же тебя сейчас съедят! А я и забыла совсем! – она засмеялась и достала маленький берестяной туесок с какой-то мазью. – Погоди, я тебя сейчас намажу, они кусать не будут! Меня мама научила: здесь шиповник, папоротник, травки всякие, мама ещё молитву над мазью читает, помажешь, и ни комары, ни пауты, ни мошка кусать не будут. Правда, всё равно вокруг вьются, но это уже не страшно. – Лилия обмакнула пальцы в туесок, придвинулась ближе и стала нежно растирать травяную мазь по лицу и шее Михаила. Он даже глаза закрыл и едва не замурлыкал от удовольствия. Девушка явно почувствовала его состояние, хихикнула и пощекотала его за ушком. – Ты мне напоминаешь объевшегося сметаны Тора, он такой крупный и на вид страшный волк, но ужасно любит сметану и ласку. – И Лилия погладила князя по его тёмным, длинным волосам. Михаил едва сдержался, чтобы не сграбастать её в свои объятия, а она уже приготовила для него новое искушение, зачерпнула обеими ладошками из корзины полные пригоршни ягод и поднесла ко рту Михаила. – Попробуй, очень вкусно! – Он съел ягоды из одной руки и прижался губами к её сладкой ладошке, потом взял ягоды с другой руки и тоже поцеловал ладошку, а потом начал медленно и методично перецеловывать каждый её пальчик, и не было в мире ничего важнее и слаще этих любимых рук. Лилия закраснелась, но рук не отдёргивала, наоборот, придвинулась поближе, и когда Михаил нашёл в себе силы оторваться от её пальчиков, она вдруг прижалась к нему и нашла своими неопытными губами его губы. У Михаила снесло крышу, земля под ним закружилась, и он вдруг перестал ощущать окружающий мир, в этом водовороте остались только он и она. Он прижался к её нежному рту, как веками мучавшийся от жажды путник, припавший к ручью. Он пил её сладость и никак не мог напиться. Он ласкал и терзал её губы, прижимал к себе её гибкое тёплое тело, и остановиться было выше его сил, хотя где-то в глубине сознания билась мысль: «Нельзя! Нельзя! Больше ничего нельзя! Остановись!» Но она была такая нежная, сладкая, податливая, с такой готовностью откликалась на его поцелуи. Он с такой бешеной страстью хотел её, что всё его тело пульсировало от желания. Он начал целовать её шею, гладить спину и выступающие под сарафаном холмики грудей. Лилия издавала какие-то горловые звуки и прижималась к нему ещё крепче. Он уложил её на разогретую траву и, не переставая целовать, начал развязывать тесемки сарафана. Отрезвил их гром, грянул раскатисто и неожиданно близко. Гроза, которая весь день таилась в воздухе, всё-таки подобралась к ним. Солнце уже скрылось за тяжёлой свинцовой тучей, которая споро заволакивала синее июльское небо.