Текст книги "Замуж не напасть"

– Иди!

Как бы она ни сопереживала счастливому Вовику – осуществились мечты! – самочувствие подруги всерьез ее заботит. Что это с ней, чудит сегодня весь вечер!

– Чего больше всего хочет сейчас Евгения – благородная? Я готов выполнить любое желание, – торжественно обещает ее партнер.

Наверное, она и вправду чересчур умничающая! Не умеет отдыхать, забыв обо всем! Забыться без оглядки. Кому нужно чужое горе, а, Лопухина?

– Я хочу домой!

– Так в чем же дело? – радуется он. – Наши желания совпадают! Моя «вольво» к вашим услугам!

«А этот – крутой! – грустно думает Евгения. – Что я могу дать крутому, кроме собственного тела? А я могу, но не хочу!»

– Вы меня не поняли. Я хочу поехать домой одна. Без хвоста!

– Сеньора не в службе безопасности работает? Такой лексикон!

Сегодня все будто сговорились вышучивать ее! Именно тогда, когда она к этому меньше всего расположена. Хотя и сама она с другими не больно считалась! Так что – получи фашист гранату от советского бойца!

– Зачеркиваем мою дурацкую шутку! Она, я понял, некстати. Я вполне серьезно предлагаю отвезти вас домой, ни на что не претендуя. Может, когда-нибудь вы оцените мое благородство? А не оцените… Бог воздаст, ибо рука дающего не оскудеет! Так что поехали!

– Спасибо, я только друзей предупрежу.

Она подходит к танцующим Наде и Володе, обнимает их.

– Не обижайтесь, но я уезжаю. Что-то расклеилась. Виталик отвезет меня, – говорит она в ответ на готовность Володи проводить ее. – Скажите остальным, что у меня голова разболелась. И надеюсь увидеть вас у себя в гостях! Обоих.

Это она ненавязчиво уточняет, чтобы не подумали, будто она приглашает их всех. Она по-прежнему не знает, как зовут ее нового знакомого, и искренне удивляется, когда, усадив ее в машину и тронувшись с места, он шутит:

– Визитку мою небось так и не прочитали? До сих пор не знаете, кто я? Давайте хоть имя скажу – Виталий.

Она думает, не проснулся ли в ней и вправду экстрасенс? А когда называет свой микрорайон, слышит:

– Вот видите, как все удачно складывается! Я-то живу в нем же… Наверное, вас дома кто-то ждет, раз вы, точно Золушка, средь шумного бала покинули свою блестящую компанию?

Она лишь согласно кивает головой. Не объяснять же ему, что дома ее никто ждать не может.

Зато не успевает она переступить через порог, как раздается настойчивый телефонный звонок.

– Лопухина, где ты шляешься? – строго спрашивает ее Толян. – Обрадовалась, что некому тебя контролировать?

– Аристов, двенадцатый час ночи! – устало говорит Евгения; она уже и забыла, что просила Нину передать ему, чтобы звонил в любое время…

– Простите, леди, – возмущается он, – но раньше вас не было дома! А для меня на кухне лежит рукой жены написанная записка: «Звонила Женя. Просила обязательно позвонить!»

– Извини.

– Ладно уж, говори, чего надо?

– Во-первых, сказать большое спасибо за маляров. Во-вторых, узнать, сколько я тебе должна.

– Помнишь сказку Андерсена «Свинопас»? Оплата аналогичная!

– Как за трещотку? Или за горшочек?

– А что это значит?

– Здрасьте вам! А еще Андерсена цитирует! За трещотку свинопас потребовал десять поцелуев, а за горшочек – сто.

– Я не возражал бы против ста, но не буду наглеть. Начну с малого. С десяти.

– Толян, прошу тебя, будь серьезнее. Думаешь, я не знаю, сколько стоит такая работа, да еще со своим материалом! Не одну сотню деревянных.

– Тебя не устраивает малая плата? Лопухина, ты меня замучаешь поцелуями… Ты дома одна?

– Нет, нас трое!

– Извращенка! В общем, завтра в пять утра уезжаю в Швецию. Через неделю вернусь – поговорим.

– Толян, я тебя умоляю: назови сумму в рублях!

– Имей совесть, Женька, человеку вставать чуть свет, нужно поспать перед дорогой, а ты пристаешь! Спокойной ночи!

Но трубку не вешает первым. Джентльмен! Ждет, когда ее сначала повесит леди…

Глава 6

Евгения принимает душ и укладывается в постель. Мощный фонарь на стройке вблизи дома бросает пригоршни света в окна ее квартиры и, проникая через плотные шторы, отбрасывает на стены причудливые тени. Спать не хочется. Видно, не только ей, потому что в одном из подъездов, несмотря на позднее время, продолжает гомонить компания и певица – уменьшать громкость музыки они не пробуют – на весь дом сообщает: «Ты мне прямо скажи, чё те надо, чё те надо, может, дам, чё ты хошь, чё ты хошь!»

Кажется, в последнее время дебилизм охватил всю страну подобно эпидемии. В песнях – дурь, в книгах – мат, в фильмах – беспросветная чернуха. Если кому-то сейчас, как и ей, не по себе, то где найти успокоение?

Столько лет Евгения не оставалась наедине с самой собой, что даже теряется от собственной свободы – оказывается, думать можно не походя, между делом, а не спеша, с расстановкой. Всласть. И никто не помешает: ни храпом, ни замечанием невпопад.

Кто ты, Женя Лопухина? Кем стала? Чего добилась? Хотела же быть художником, но нет, в последний момент передумала, пошла на архитектурный – подкупило название: архитектор!

Вышла замуж за кого-то придуманного – того, кто «бродит по свету»…

Они поженились, и Аркадий больше не выезжал с партиями. Он как будто ждал Евгению, чтобы навсегда покончить с кочевой жизнью: сразу после свадьбы перешел работать в управление. Так что она была женой геолога, но спецификацию его работы познать не успела.

И после свадьбы не рисовала. Евгения думает так и вдруг ощущает в пальцах забытый зуд; представляет себе лист бумаги, на который ложится мягкий акварельный рисунок: плоская крыша многоэтажного дома, на которой стоит девчонка-подросток. Еще угловатая, нескладная. Она протягивает руку мальчишке, который чуть поодаль держит наготове белого голубя с мохнатыми лапками и хохолком на голове. Девчонка хочет метнуть его в небо…

Волосы у нее выбелены солнцем, а глаза светло-карие, с искорками…

На рисунке уже нет того, как девчонка азартно подпрыгивает на месте и неумело свистит.

Сегодня воскресенье, и Евгения решает поваляться в кровати. Конечно, надолго ее не хватит. Привычка рано вставать так укоренилась в ее сознании, что всякое послабление отражается на ней не лучшим образом: переспав, она встает утомленная, разбитая, и в форму ее приводит лишь холодный душ.

Но пока еще нет восьми, квартира покрашена и убрана, завтрак готовить никому не нужно, сама она обойдется и чашкой кофе… Только она успевает так подумать, как звонок в дверь поднимает ее. Ну почему в эту квартиру всегда звонят так рано?!

Оказывается, приехала любимая подруга Люба с мужем. Живет она в станице, в пятидесяти километрах от города, но всегда заезжает к Евгении повидаться – они дружат с первого курса института, в котором учились в одной группе, – получается, почти девятнадцать лет. Люба работает в районной архитектуре. У селян сейчас строительный бум, так что архитектору всегда хватает работы.

В восемнадцать лет Люба дала клятву: никогда не жить в селе, никогда не выходить замуж за рабочего и никогда не строить собственный дом, а жить только в государственной квартире.

Все три зарока ей пришлось нарушить, что опять-таки свидетельствует о правоте древнего мудреца…

Подруга, как всегда, поднялась в квартиру, а мужа оставила в машине. Этакий современный Дон Кихот в юбке с моторизированным Санчо Пансой. Наверняка он ей говорит:

– Иди одна, я вам буду только мешать. Лучше пока схожу в магазин…

Или что-нибудь еще в таком роде. Не то чтобы он недолюбливал Евгению. Они хорошие друзья, но Саша привык оставаться в тени. Любящий, ненавязчивый муж. Чувствует себя вполне комфортно в атмосфере матриархата. Они любят друг друга? Или Люба просто позволяет себя любить? Иначе откуда снисходительный тон, который нет-нет да и проскользнет в ее отношении к нему?

Теперь Евгения часто перебирает знакомые ей браки: счастливые они или нет? Если да, то в чем? Сама она не хотела б становиться главой семьи. А уж слово «равноправие» для отношений между полами она вообще считает чужеродным. Сильный пол должен делать более тяжелую работу. Слабый – более тонкую. Так водится издавна. Так, видимо, распорядилась природа. Когда она видит женщину с тяжелым мешком на плече, у нее сердце сжимается от жалости. Может, потому она всегда хотела иметь мужа сильного, надежного. И разницу в возрасте приняла за эквивалент такой надежности, увы, не понимая, что это от возраста не зависит.

«Ну и что же, что рабочий? – часто повторяла Люба. – Зато мой! И только мой!» Евгения не хочет про своего мужа говорить: зато. Она хочет им гордиться!

– Как живешь? – спрашивает ее Люба и внимательно оглядывает. – Развод на тебе не отразился, не волнуйся! Небось мужики пристают? Их всегда тянет на свеженькое.

Она ревнует к Наде Евгению, хотя и понимает, что они слишком редко видятся, чтобы требовать от нее верности старой подруге. Лучшей, как подчеркивает она.

– Я тут тебе картошки привезла, грибочков…

– Ты чего, к голодающей приехала?

– На одну зарплату теперь не проживешь, – вздыхает Люба. – Купи все на базаре! А у нас все свое.

– Не имей ста рублей! – посмеивается Евгения и, выгрузив сумку, потихоньку подбрасывает подруге часть своей натуроплаты.

– Ты посмотри, мы ехали к убитой горем разведенке, а она ремонт сделала, – мимо глаз зоркой Любы ничего не пройдет, – платье новое купила. Молодец, Женька, так держать!.. Кстати, сколько стоит такая краска? Небось импортная?

– Не знаю. Маляры приходили со своими материалами.

– И сколько ты им заплатила?

– Им – нисколько. А вот тому, кто их прислал, кое-что задолжала…

– Так-так. – Люба явно заинтересована. – Ну-ка, садись и рассказывай все. И чтобы без утайки!

Никто из подруг на утайку не соглашается. Приходится рассказывать, но без особых подробностей.

– Так, значит, Аристов тебе ремонт сделал? – задумчиво говорит Люба. – Бесплатно?

– За десять поцелуев.

– Так ты думаешь…

– А тут и думать нечего! Но я этого не хочу! Я близко знакома с его женой, она хорошая женщина, чего я стану ей подлянку делать?

– Ты права: девиз французских шлюх – не трахайся там, где живешь, и не живи там, где трахаешься!

Евгения морщится.

– Рассобачилась я в своей конторе, – вздохнув, соглашается Люба. – Извини, подружка, если обидела. Так что же ты решила?

– А вот и не знаю. Как заплатить, если он денег не берет?

– Вопрос, конечно, интересный… Он, я заметила, и раньше в компаниях на тебя посматривал, а сейчас… Одна, ничья.

– Да если бы ты знала!

Она спохватилась, что Люба действительно не знает ни о Викторе, ни об Алексее, и рассказывать ей о них вовсе не хотелось! Это лучшей-то подруге! К счастью, Люба так озабочена ситуацией с Аристовым – в общих компаниях она видела его не раз и в отличие от подруги давно определила ему место в своей квалификации о людях, – что не замечает ее оговорки. Люба считает, что с Аристовым надо держать ухо востро. Поэтому и решает:

– Сделай вид, что ничего не случилось!

– Как?!

– Так. Ты об этом просила? Нет. Чья идея? Его. Как и исполнение. Чего он добивается? Чтобы ты чувствовала себя обязанной! Вот и не давай ему такого удовольствия.

– Ты права. Вряд ли поцелуи получатся невинными.

– Наивнячка! Какие поцелуи? Шуток не понимаешь? С голубого ручейка начинается река… Как Чебурашка, ей-богу! Я понимаю, без мужчины тебе будет тяжеловато… Может, не стоит так уж заботиться о Нине Аристовой?

– Как же я тогда ей в глаза буду смотреть?!

– В глаза! Вбили нам в башку какие-то идиллические штучки! А чем все закончилось? Люди продолжают смотреть друг другу в глаза и обманывают. Смотрят в глаза и предают! Может, просто не нужно в глаза смотреть?

– Я так не могу.

– Вот то-то и оно-то! – вздыхает Люба и спохватывается: – Ой, я побежала! У нас столько дел! На следующей неделе приедем специально к тебе. Продержишься?

– Продержусь, – обещает Евгения.

Она могла бы сказать, что не так уж одинока, что есть у нее Надя, но раз Любе хочется думать, будто, кроме нее, Евгении не на кого надеяться, пусть думает…

Теперь как бы не перепутать: Люба знает про Аристова, Надя – про Алексеями никто из них – обо всем!

В дверь опять звонят, и она спешит открыть: наверняка пришла Надя. Даже если она и обиделась за вчерашний ее уход, не может она из-за такой ерунды вечно злиться!

Но пришла вовсе не Надя, а Маша. Мария Зубенко. Они с мужем – как и семья Аристовых – часть небольшой компании, которая сложилась за много лет совместного проведения всевозможных семейных и государственных торжеств.

Она удивительно мягкая, обаятельная женщина. Евгения не знает никого другого, кто так много мог бы выразить легкой полуулыбкой или одним движением внимательных, понимающих глаз. И имя ей удивительно подходит: именно такой привлекательной, женственной и должна быть Мария. Будь Лопухина мужчиной, она влюбилась бы в нее без памяти!

Любит ли ее муж Сергей? Конечно же, должен любить. Он должен понимать, каким сокровищем владеет. По крайней мере на людях Зубенко всегда внимательны друг к другу и никто не видел их ссорящимися. Еще один идеальный брак?

На взгляд любителей худосочных красоток, Маша полновата. Но ни у кого не поворачивается язык называть ее толстой. Просто ее тело женственно округло. В общем, Маша – это Маша!

– Я тебе не помешала? – спрашивает она, всю жизнь озабоченная тем, чтобы, упаси Бог, не быть никому в тягость.

Что это такое, Маша знает, ибо много лет ухаживала то за прикованной к постели матерью, то, после ее смерти, за больным отцом.

– Что ты! – убеждает ее Евгения. – Я сегодня бездельничаю. Минуту назад ночную рубашку сняла.

Она искренне рада Маше, но ее не покидает чувство какой-то несообразности происходящего – впервые Маша пришла к ней одна, без Сергея. Может, что-то случилось?

– Ничего не случилось, – отвечает Маша на ее невысказанный вопрос. – Просто мне захотелось узнать, как ты поживаешь. – И она, смеясь, вытаскивает из сумки ручной работы – наверняка очень дорогой! – бутылку какого-то сногсшибательного ликера, напевая при этом мотив «Какая песня без баяна?». – Это мне привез Майкл. Сказал, такой ликер раскрепощает женщину. Раскрепостимся?

Майкл – исполнительный директор российско-американской фирмы, в которой работает Маша. Из своих поездок – Майкл в Америку, Маша в российскую глубинку – они привозят друг другу сувениры. Такой у них за два года работы сложился ритуал. Но не для того же, чтобы угостить ликером, пришла редкая гостья?

– Сергей сказал, что ты дурью маешься! – выпаливает Маша ни с того ни с сего. – Мол, такого мужа, как Аркадий, днем с огнем не сыщешь. И если у мужиков седина в бороду, то у женщин – секс в голову! Правда, что ли?

Прежде Евгения не задумывалась, как отнесутся к ее разводу знакомые и друзья. То есть она почему-то была уверена, что все они непременно станут на ее сторону. И уж ни в какие рамки не укладывалось предположение, будто кто-то из них будет ее осуждать! Наверное, недоумение отражается в ее глазах, потому что Маша спешит объяснить:

– Мы считали ваш брак таким благополучным!

Теперь ей становится понятной поговорка «Чужая семья – потемки»! Что такое благополучный брак?! Скорее всего в это понятие каждый вкладывает свой смысл. Но главное условие – он должен быть таковым внешне!

– Вот уж не думала, что выгляжу легкомысленной в глазах твоего мужа.

– Моему мужу угодить трудно. В основном он живет старыми догмами: жена – одна на всю жизнь; жена да убоится мужа своего; бабья дорога – от печи до порога; волосы длинные – ум короткий… И так далее. Плюс кое-что из новенького, вроде того что материально независимая женщина – бедствие для семьи.

– Да ты что! Вот уж никогда бы не подумала… Как говорится, «выпьем, добрая подружка», а там разберемся.

Евгения достает из холодильника яблоки, лимон и задумывается:

– Где-то у меня была шоколадка.

– У меня – с собой, – говорит Маша и вытаскивает из сумки коробку «Ассорти». Ликер американский, шоколад российский. Хоть чем-то мы можем похвастаться!

Она смотрит на свет сквозь узкую рюмку, которая отсвечивает рубином, и предлагает:

– Давай выпьем за новое бабское счастье!

Маша пригубливает рюмку, в то время как хозяйка квартиры сгоряча опрокидывает в себя все содержимое. И смущается. Наверное, импортные ликеры надо пить интеллигентнее, это же не самогон!

– Я тебе завидую, – говорит гостья и внимательно смотрит на нее. – У тебя даже глаза засияли, будто ты их от чего-то отмыла.

– От розовой пелены, – подсказывает Евгения.

– Аркадий тебе изменял?

– Нет, с чего ты взяла? А-а… Что еще другое можно предположить? Тем более, все знают, он не пил. Не изменял. И даже меня не бил!

– Зря ты задираешься, – грустно говорит Маша, – просто каждый судит по себе…

Чем-то мрачным тянет от Машиного тона. Какой-то безысходностью. Безнадегой, как сказал бы Аристов.

– У Сергея есть другая женщина? – все-таки брякает Евгения; видимо, ликер уже начал оказывать свое раскрепощающее действие.

– Сейчас, возможно, и нет. Раньше была.

– А как ты узнала? Почувствовала?

– Ничего я не чувствовала. Чтобы пользоваться чувствами, их надо иметь…

Маша замолкает и смотрит в бокал, будто собирается в нем, как в магическом кристалле, разглядеть давно минувшее. Наконец она отрывает взгляд и усмехается:

– Все произошло как в кино. Вечером я возвращалась от больной тетки. Тогда, кроме отца, я ухаживала еще и за ней. Минут сорок ждала троллейбуса, не дождалась и решила поймать такси. Собственно, шофер не хотел останавливаться, но я буквально кинулась под колеса… И представь себе, на заднем сиденье ехал верный супруг Сережа со своей пассией.

– Ты устроила ему скандал прямо в машине? – с неожиданным для самой себя интересом спрашивает Евгения – ей подобного переживать не приходилось, и она пытается представить, как ведут себя в столь пикантных ситуациях воспитанные, интеллигентные женщины.

– Смешно, – невесело усмехается Маша, – что я сама бы не заметила – мало ли кто едет в такси, кроме тебя? Даже когда девица, не сориентировавшись, продолжала приставать к нему: «Сереженька, почему ты меня не обнимаешь? Почему больше не целуешь?», я все еще ловила мух – мало ли на свете Сереженек? Но судьбе, видимо, было угодно ткнуть меня носом в мое же грязное белье…

Она переводит дыхание и тоже, как Евгения, залпом выпивает ликер.

– В общем, нашего таксиста остановили гаишники. То ли он что-то нарушил, то ли они в это позднее время подрабатывали… Словом, Сергей вылез и предъявил свои корочки. Оказывается, он посчитал, что раскрыт, и не стал больше прятаться. Решил почему-то, что я села в это такси не случайно… Тоже мне, следователь, не мог проинтуичить! Я бы так ничего и не заметила, потому что в этот момент была занята мыслями об отце: поужинал он сам или ждет, что я приеду, его покормлю…

– Я вышла у нашего дома, а Сергей немного задержался. Скорее всего заплатил таксисту, чтобы довез девушку до места. Он догнал меня, и мы молча добрались до квартиры. Я молча покормила отца. Молча легла в супружескую постель. Только сказала, подам на развод. На что он ответил: «И не мечтай!» К счастью, тогда мне подвернулась возможность отвезти в Америку группу наших бизнесменов.

– Я помню, ты приехала оживленная, посвежевшая!

– Еще бы! Я наконец вдохнула свежего воздуха!

– Тебе так понравилась Америка? – уточняет Евгения; она не любит тех, кто хает Россию.

– При чем здесь Америка! Я смогла представить себе воочию возможную жизнь без Сергея. Опьяняющее чувство!

– Можно подумать, ты его рабыня! – Слова Виктора, впрочем, не подходят к этой ситуации, ибо здесь явно не добровольное рабство.

– Рабыня – это ты правильно сказала! Сергей предупредил меня, чтобы о разводе я и не мечтала! Мол, если трепыхнусь, он не посмотрит, что жена, в тюрьму меня упрячет. Думаешь, это пустая угроза? Он страшный человек!

Она вздрагивает. Сергей – майор милиции. Евгения слышала, что он жестокий, беспощадный человек, но прежде не примеривала эти слухи к Маше. Раз живет с ним – значит, нашла свой подход.

– Я его боюсь, – тихо говорит Маша. – Он сделает со мной все, что захочет, и никто меня не спасет…

Евгения от огорчения чуть не плачет. О ком угодно она могла такое подумать, но чтобы Маша – эта необыкновенная женщина – была несчастлива?

– Как же ты за него замуж-то вышла, за такого?

– В женихах они все добрые, тебе ли не знать? Стал ухаживать, сделал предложение. Мне казалось, что он сможет спасти от моего унылого быта. К тому же у постели больной мамы я прочла уйму романов с честными и умными сыщиками в роли благородных героев. И тут возник Сергей. Так на героя похожий… Я честно старалась полюбить его, но не смогла!

– А тебе не страшно – всю жизнь прожить без любви? Маша внимательно смотрит на нее.

– Не ожидала, Женечка, что ты такая… эмоциональная! Разве ты не знаешь, что далеко не все люди любят? Многие не умеют этого делать, а многие хотели бы любить, но некого. Ждут-пождут, да так без любви и обходятся. Становятся холодными, равнодушными. И детей рожают равнодушных. Сыну всего восемнадцать, а он уже во мне не нуждается!

Маша говорит о сыне безо всякого перехода, но Евгения чувствует, как страдает ее душа. Ее мысль мечется в поисках подходящих слов.

– Скажи, хотя бы интимная жизнь дает тебе что-нибудь? Должны же в жизни человека быть какие-то приятные моменты! Но Маша лишь печально улыбается:

– Дело в том, что я фригидна. По крайней мере так говорит обо мне Сергей. Приходится ему верить, ведь другого опыта у меня не было.

– А ты хотела бы… изменить ему? – спрашивает Евгения и ждет в ответ: «Как ты могла такое обо мне подумать?!» Но, к удивлению, слышит:

– Я бы хотела наставить ему рога, чтобы он ходил и потолок ими царапал! – Выпалив это, Маша тут же мрачнеет. – Только где же я найду мужчину, с которым это можно было бы проделать? «Посмотришь с холодным вниманьем вокруг», как говорил Лермонтов, и всякое желание пропадает. Почему-то я не привлекаю своим видом мужчин стоящих. Все какие-то безликие возле меня крутятся. Может, потому что сама такая?

– Ты? Комплексуешь? – Евгения вспоминает уроки Виктора. – Да ты если захочешь, любой мужик будет твой! Тут важно золотую середину чувствовать: и недоступной не выглядеть, и доступной не казаться.

– Хочешь сказать, это целая наука?

– Конечно! «Ведь только тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже!» Это сказал мужчина… А как ты определяешь: стоящий мужчина или нестоящий?

– По единственному признаку – вызывает человек симпатию или нет. А главное, я не люблю высоких мужчин. В каждом из них, я уверена, есть какой-нибудь скрытый порок!

Евгения вспоминает высокого, статного Сергея, на котором наверняка не одна женщина останавливает взгляд. Это ж надо так насолить жене, чтобы ее антипатию вызывал даже рост мужчины!

После ухода Маши она бродит по квартире и никак не может успокоиться: что происходит? Женщина, с которой любой другой мужчина считал бы за счастье прожить жизнь бок о бок, несчастлива!