Текст книги "Замуж не напасть"

Глава 7

Спит Евгения вполне спокойно, как человек с чистой совестью. Всего каких-нибудь полгода назад подобная грешная жизнь ужаснула бы ее, надолго лишив сна и покоя. Но сна ее лишает телефонный звонок в то время, когда электронные часы показывают два ночи!

– Жека, привет! – говорит в трубке такой отчетливый голос Аристова, будто он звонит из автомата перед ее домом. – Я тебя не разбудил?

– Что ты! – говорит она сквозь зубы. – Я как раз стреляла из лука.

– Ах да, ведь у вас два часа ночи, – вроде спохватывается он, но в голосе никакого раскаяния не слышно.

– Действительно, уже так поздно, а я все стреляю… Спокойной ночи!

– Погоди, не вешай трубку! Я все-таки из Швеции звоню, не из какой-нибудь Кукуевки! Такие бабки палю, чтобы только узнать, как ты себя чувствуешь?

– Отлично! Еще пара таких ночных звонков, и я буду вполне готова.

– К чему?

– К психушке!

– Все может быть, Женечка. Ты мне так плохо приснилась! Дай, думаю, позвоню: не заболела ли? Говоришь, у тебя все в порядке?

– Не все. Опять проклятая память барахлит! Если бы я не забыла выключить телефон, спала бы сейчас, как все нормальные люди!

Она бросает трубку.

Так хорошо спала, и на тебе! Подлый Аристов. Неужели он будет постоянно держать ее в напряжении?. Сколько лет из года в год они проводили вместе праздники, и никогда – за все эти годы ни разу! – она не подумала о нем как о мужчине. То есть, увидев его впервые, она, конечно, отметила незаурядность Толяна – вполне в ее вкусе. Но и только! Он был чужой муж. Она – верная жена. И по привычке не заглядываться на чужое она запретила себе о нем думать.

Но в каждом минусе есть свои плюсы, усмехается Евгения. Ушел сон – пришли мудрые мысли. Например, исчезает куда-то прежняя ее нерешительность по поводу работы: менять ли ее на другую, но высокооплачиваемую?

В самом деле, неужели хороший архитектор – знай наших! – пропадет, если на новом месте у него что-то не заладится? В конце концов, под лежачий камень вода не течет. Не помрет с голоду! В крайнем случае можно пойти работать кондуктором – они все время требуются… То есть Евгения знает, что до такой крайности она вряд ли дойдет, но приятно думать о себе как о женщине, умеющей самостоятельно находить выход из трудных положений.

Она чуть не бросается искать визитку президента строительной фирмы, но в последний момент резонно замечает: во-первых, третий час ночи, во-вторых, она не в Швеции, а в-третьих, неплохо бы переговорить со своим нынешним начальством. Полная планов и надежд, она опять засыпает…

Утром Евгения успевает переговорить с матерью и с Никитой. Поскольку с сыном отношения у нее доверительные – устами младенца глаголет истина! – она решает сообщить о своем ночном решении ему первому.

– Как думаешь, Кит, стоит мне переходить на работу в частную фирму? Приглашают…

– А как у них с оплатой труда?

– Обещают платить намного больше, чем в НИИ.

– Тогда чего думать? – удивляется сын. – Конечно, переходи. Тебе вовсе не плохо сейчас приодеться, а знаешь, сколько нынче стоит клевый прикид?

– Разве тебе самому он помешает?

– Я – мужчина, – говорит он. – Для меня главное – аккуратным быть!

Интересно, где это он набрался такой взрослой мудрости?

– Кстати, – продолжает Никита, – отец мне на осень клевую куртку купил. Его друг в Финляндию ездил, и он ему заказал!

В голосе сына слышится восхищение заботливым отцом, и Евгению это почему-то задевает. Правда, она не подает виду: разве сын не должен любить отца? Потому как бы между прочим она говорит:

– Вот и хорошо. Тогда тебе еще осенние ботинки купить, и ты одет-обут!

Но Вера Александровна, видимо, слышит их разговор, потому что говорит в трубку:

– Обувь Никите я куплю. У меня знакомая в обувном работает, у них прямые поставки из Германии. Обещала подбросить отличные туфли. Пока эта обувь – самая лучшая!

Казалось бы, радуйся, Евгения, от всех забот тебя освободили, но ей почему-то грустно: умри она сейчас, никто ничего не потеряет. У матери рядом любимый внук. У Никиты – бабуля и отец. Официально, конечно, у него и мать, и отец есть, но он в ней не особенно нуждается…

– Кажется, у вас, Лопухина, застой в крови! – ставит она себе диагноз. – Мозг неактивно обогащается кислородом, вот и лезет в голову всякая дурь! Сделайте-ка вы зарядку да примите холодный душ! Успокаивает.

Уже закрывая дверь квартиры, она вспоминает, что вчера за весь день ей впервые не позвонила Надя. И это в выходной, когда обычно они звонили друг другу по нескольку раз!..

– Не ожидал от тебя, Лопухина, не ожидал! – бушует главный архитектор. – Я понимаю, рыба ищет где глубже, а человек…

– Где рыба! – меланхолично подсказывает из-за соседнего кульмана техник.

– Молчи! – трагическим жестом театрального актера приказывает ему главный специалист.

Эту бурную реакцию вызвало робкое сообщение старшего специалиста Лопухиной о том, что ей предложили работу референта. Конечно, главный привык к ней – после окончания института это первое и пока единственное место работы Евгении.

– Что такое референт? Мальчик… то есть девочка на побегушках. С твоими способностями, Женя, продаваться частникам!

– Вы даже не представляете, как близок тот день, когда и наш проектный станет частным! – опять встревает в разговор техник. – Иди, Женя, раз зовут, – фирма надежная! Валентин Дмитриевич – господин хваткий.

– Вот именно, хваткий! А там, где хватают, нет места творчеству!

– Ах как творчески мы планируем на объектах унитазы и биде! – тихонько бурчит техник, все же опасаясь гнева главного. – Шарашмонтаж – истинное название нашей конторы!

Евгения с сожалением понимает, что главный специалист, увы, безнадежно отстал от жизни, но пока он в государственном институте, никто его в должности не понизит и оклад не уменьшит. Он много лет громогласно презирает предпринимателей, по привычке называя их рвачами и хапугами, но в глубине души, наверное, понимает, что уж его-то никто на должность референта не позовет.

Между тем архитектор Лопухина не может не видеть, что именно с приходом предпринимателей появилось нечто неординарное, и теперь пришло время доставать из шкафов свои старые запыленные чертежи, которые в прежнее время не могли быть реализованными, а теперь то здесь, то там строятся здания всевозможных банков и фирм по этим, казалось, навсегда забытым проектам…

Словом, в конце рабочего дня она созревает настолько, что звонит президенту фирмы.

– Валентин Дмитриевич уехал в банк. Что ему передать? – спрашивает секретарша.

– Передайте, что звонила архитектор Лопухина. Сказала: она согласна. Не забудете?

– Я записала: Лопухина согласна! – бесстрастно говорит секретарша.

– До свидания, – бормочет Евгения, подавленная ее снисходительно-вежливым тоном.

Интересно, чем обуславливается такой тон? Высокой зарплатой, осознанием престижности фирмы или особым обучением на каких-нибудь специальных курсах?

Без двух минут восемнадцать сотрудники проектного института уже стоят на стреме с сумками и портфелями. Как бы ни расхолаживали людей перестройка и безответственность, но они принесли с собой страх за свое будущее – потерять работу никому не хочется. Теперь у каждого ощущение, что ему дышат в затылок – на улице толпы безработных!

Так вот, без двух минут шесть вечера Лопухину зовут к телефону.

– Евгения Андреевна, я рад! – сообщает ей президент знакомой фирмы. – Когда вы сможете выйти к нам на работу?

– В следующий понедельник.

Она думала, что рассчитаться с родным институтом удастся гораздо быстрее, но ей поставили условие: закончить всю свою работу. Пусть скажет спасибо, что отпускают без двухнедельной отработки, как в былые добрые времена!

– Будем ждать! – тепло говорит Валентин Дмитриевич и посмеивается. – Хотите, проведу небольшой сеанс ясновидения? Сейчас все ваши коллеги стоят на старте в ожидании… впрочем, нет, уже побежали, услышав заветный бой курантов!

– Это так! – соглашается Евгения.

– А у нас вы станете забывать о времени! – хвастливо обещает президент.

Мы будем посмотреть! Так, кажется, говорил барон фон Врангель, по свидетельству пролетарского поэта Демьяна Бедного» Скорее всего он говорил по-русски лучше самого поэта, но тогда его образ не вызывал бы у других пролетариев ненависти и желания его бить.

Закончился рабочий день, а Надя так и не появилась. И Евгения не стала ее искать. Друг проверяется в беде? Или в радости? Гордыня – грех! Надо бы пойти повиниться, но в чем? Еще один штрих: раньше она бы извелась – размолвка с близкой подругой. Побежала бы ее искать, выяснять. А теперь? Что же это такое в ней проклевывается? Чувство собственного достоинства? Или самолюбования – вон я какая гордая!..

Так и не сумев подобрать для себя подходящий ярлык, Евгения выходит из института и спускается по лестнице, весело размахивая сумкой. Чересчур весело. В то время как в ней что-то с хрустом прорастает, даже кости трещат, хотелось бы иметь рядом кого-то близкого, кто бы объяснил: на бойся, Женечка, это болезнь роста. Вернее, прорастания из безликой, покорной женщины – обновленного, уверенного в себе существа. Потому выше голову! Прорвемся!

На остановке автобуса перед ней тормозят «Жигули».

– Садись, дорогая, подвезу, куда скажешь!

– У меня нет денег! – отмахивается Евгения.

– Зачем такой красавице деньги? – изумляется водитель «Жигулей». – Деньги есть у меня!

– Слушай, мужик! – кричат ему сзади. – Вперед подай, дорогу загородил!

Водитель захлопывает дверцу и отъезжает вперед, а перед Евгенией распахивается дверца «вольво».

– Садитесь, благородная, поскольку нам по пути, я с вас много не возьму!

Виталий! Она сразу узнает его и садится, краем глаза отмечая возмущенное лицо нахального приставалы.

– Везет нам на встречи, – говорит она, потому что он улыбается и молчит – пауза как бы затягивается.

– Ищущий да обрящет! – посмеивается он в ответ на ее реплику.

– Но не искали же вы встречи со мной специально?

– Именно искал специально! Целую систему разработал. Конечно, можно было бы ждать у дома, но это слишком наглядно, потом, я не знал, как вы к этому отнесетесь. Для начала я решил пару дней поездить с учетом того, что вы работаете до шести. Потом проверил бы, не до пяти ли? Потом бы прошелся по скользящему графику… К счастью, мне повезло сразу.

– Но почему вы меня искали?

– Ну и вопрос!

– Хотите сказать, я вам понравилась?

– Что вы! Цель моих поисков совсем другая! Узнать, например, как вы относитесь к чеченскому вопросу.

Евгения смеется.

– Просто я подумала, что скажете об этом сами.

– Ах так: ваши трехдюймовые глазки зажгли огонь…

– Нет, что-нибудь свое.

– А надо ли обо всем говорить?

– Считаете, мы много говорим?

– Очень много!

– Но мы говорим о политике, о ценах, об эстраде… Обо всем, кроме чувств.

– Значит, нет потребности о них говорить.

– Жаль. Люди придумали слова для общения друг с другом, а если сказать нечего…

Внимательно слушая, он уверенно включается в замерший у светофора поток машин.

– А я думаю, дело в другом. Мы так долго высмеивали сентиментальность… Даже термин появился для ее обозначения: вопли и сопли! Досмеялись! Теперь сами же боимся говорить о чувствах, чтобы не высмеяли нас. Ведь это как бы проявление слабости.

– Что ж, давайте будем сильными. Забудем обо всяких там лютиках-цветочках. Вместо «любить» будем говорить «идти на контакт», вместо «любимый» станем употреблять слово «партнер»! Красиво!

– Нет! – шутливо кричит он и бросает руль. – Так еще страшнее.

– То-то же! Психологи считают, что выход из такой ситуации есть: надо научиться вначале любить себя…

– Куда же ты лезешь, милый? – бормочет Виталий, выкручивая руль, – не в меру торопящийся водитель выгадывает лишнюю секунду и рыскает из ряда в ряд. – А вот здесь, Женя, я с вами не согласен: любящих себя, по-моему, в нашем обществе больше чем достаточно. Еще ничем не заслужили, а уже требуют: дай!

– Но мы говорим о разных вещах. Ваш пример – любовь к себе на уровне низменных потребностей. Примитивное самонасыщение. Что же тогда будет отличать человека от животного? – Она обрывает себя: – Ей-богу, не собиралась устраивать диспут на колесах. Я вовсе не хотела показаться умничающей и обличающей.

Он одобрительно смотрит на нее.

– А мне приятно вас слушать. Вы говорите просто и доступно. Один мой друг считает, что умная женщина – это нонсенс. А я, честно говоря, устал от пустышек. Многие мои знакомые развелись с женами-ровесницами и женились на молоденьких. Наряжают их, как кукол, увешивают драгоценностями. Тешатся, одним словом. А если, простите, сердечный приступ прихватит или радикулит? Сможет ли эта игрушка не растеряться, вовремя прийти на помощь или будет разводить руками и брезгливо морщиться: вышла замуж за старого козла! Почему-то именно в сорок лет я все чаще стал об этом думать… А почему вы не спрашиваете, как другие: а где ваша жена? – Он кого-то пискливо передразнивает и сам же отвечает: – А наша жена – в Австралии. У них там тетя. Поехала десять лет назад с визитом дружбы и вышла замуж за тамошнего фермера. Немножко пожила и заскучала. Захотелось ей, видите ли, кого-то из родственников рядом иметь! Моя примадонна первая и откликнулась. «Хоть где, лишь бы не здесь!» Но ведь здесь, между прочим, родина!

– На этот раз мне приятно вас слушать! – откликается Евгения. – Я отсюда ни за что не уеду! Если бы от меня что-то зависело, я бы все отдала, чтобы сделать Россию богатой и процветающей. А когда я вижу наших государственных деятелей, с протянутой рукой стоящих перед какой-нибудь Америкой или Германией, думаю: какие же вы жалкие, и чем мы заслужили такое ничтожное правительство… Смешно, да?

– Ничуть. И фраза – за державу обидно! – мне близка… Все-таки недаром я вас высмотрел: родная душа!

Виталий останавливает машину у ее дома.

– Неужели мы с вами вот так и расстанемся?

– Так просто? Ни за что! – смеется Евгения. – Как вы в субботу говорили? Рука дающего не оскудеет? Пора в эту руку что-нибудь и положить. Хотя бы традиционную чашечку кофе…

Он веселеет и, закрывая машину, берет с заднего сиденья большой яркий пакет. Лифт стоит внизу. Евгения всегда загадывает: если внизу, то будет какое-нибудь приятное известие… Может, наконец позвонит пропавшая подруга?!

Когда она открывает замок своей квартиры, из соседней двери выглядывает Кристина. Они с мужем переселились сюда недавно – поменяли две однокомнатные на трехкомнатную, – но она охотно общается с Евгенией, и первое, что сделала, пригласила Лопухину на новоселье. Сосед – первый друг!

– Женя, – говорит Кристина, – тут к тебе приезжали… – Она медлит, вспоминая. – Не буду мучиться: они оставили тебе записку и два ящика фруктов.

– Это Ткаченко, больше некому! – вслух угадывает Евгения. – Вот неугомонные люди: свой урожай с дачи собирают, кое-что себе оставляют, а остальное друзьям развозят… Неужели в какой-нибудь Австралии или Новой Зеландии можно найти таких людей?!

С помощью Виталия она затаскивает ящики к себе в прихожую, предварительно щедро поделившись с соседкой.

– Сколько раз просила: не привозите! – растроганно говорит Евгения. – А они все тащат и тащат. Девиз у них, видите ли, такой: сам будешь есть – подавишься!

Семью Ткаченко она любит – это самая веселая и жизнерадостная пара из всех, которых она знает. Четвертая и последняя пара из их постоянной компании. Время от времени к ним присоединяются и другие, но раньше было так: Аристовы, Зубенко, Ткаченко и Лопухины. Теперь, наверное, вместо Лопухиных они найдут кого-то другого. Или примут Аркадия с новой женой вместо Евгении…

Она смотрит на ящики, в которых, аккуратно перегороженные фанеркой, лежат краснобокие груши, желто-восковые яблоки, огромные сизые сливы и рыжие персики – все необычных, редких сортов. У Ткаченко хобби – сажать и выращивать фрукты, которых нет у других. Они гордятся, когда знакомые ахают и хвалят их урожай.

Евгения складывает почти экзотические вымытые фрукты на большое блюдо и невольно вздыхает.

– По какому поводу, сеньора, из вашей груди рвется такой глубокий вздох? – спрашивает Виталий, выкладывая на кухонный стол кучу каких-то банок и пакетов с яркими наклейками: чего здесь только нет! Даже консервированные ананасы!

– Вы готовились к какому-нибудь пиру?

– Что вы! Просто сегодня понедельник. В этот день я загружаю свой домашний холодильник.

– Час от часу не легче! Оставить пустым ваш холодильник! Он улыбается:

– Вот уж мой холодильник никогда не бывает пустым.

– Тогда вы нехило живете! – говорит она словами Никиты.

– У меня свой магазин, – объясняет он как бы между прочим, – а поскольку моя дочь – Анжела – не утруждает себя хождением в предприятия торговли, приходится делать это самому.

– Она живет с вами?

– Да. Ей, как и мне, не улыбается жить на чужбине. Мы поделились: мама с сыном в Австралии, мы с дочерью здесь. Анжела учится на втором курсе университета. Хочет, как папа, быть филологом, но работать по специальности, а не содержать магазин. Хорошо не думать о куске хлеба, когда об этом уже кто-то побеспокоился…

В его голосе прозвучала горечь, и Евгения подумала, что с дочерью у него случаются размолвки. Она покатала во рту его имя: Виталий. Три слога! Нельзя ли покороче? Никто же не зовет, например, Анатолия полным именем. Говорят просто: Толян!

– У меня, Таля, есть вчерашняя окрошка, – предлагает она и наблюдает, как он среагирует на такое сокращение.

По глазам видит: понравилось. Но он делает вид, что не заметил, и спрашивает:

– Окрошка на квасе?

– На квасе. Я сама его делаю.

– Вы не представляете, Женечка, как я соскучился по домашней окрошке! Пытался заказывать ее в ресторане, но это же совсем не то!

Он достает из прямо-таки безмерного пакета бутылку шампанского и кока-колу и говорит извиняющимся тоном:

– Я бы с удовольствием с вами выпил, но придерживаюсь железного правила: за рулем – ни капли!

– Так это же здорово! А вы вроде виноватым себя чувствуете. Зато теперь и я могу честно признаться: не люблю алкоголь. Не испытываю от него никакого удовольствия! А поскольку все вокруг его любят, чувствую себя как бы не от мира сего.

Она наливает Виталию тарелку окрошки и с удовольствием наблюдает, как он ее уплетает. Прекрасен мужчина, который ест с аппетитом. Почему ее раздражало, как Аркадий жует или пьет? Он ведь ел аккуратно, борщ на рубашку не проливал…

– Женечка, – вдруг умоляюще произносит ее гость, – а я могу у вас попросить добавки?

– Ради Бога, – спохватывается она. – Я же наготовила, как на маленькую свадьбу. Ждала, что сын приедет – он у бабушки, или подруга придет… Ни того, ни другого!

И тут звонят в дверь.

– Жека! – бросается ей навстречу сияющая Надя. – Ты не представляешь, что нам с Вовиком сегодня пришлось перетерпеть, пока его не развели! Он взял отгул, я тоже. Ты, кстати, по мне не соскучилась? Я – ужасно! Мы пришли к тебе отметить развод!

– Поздравляю!

Володя скромно стоит у двери, снисходительно посматривая на фонтанирующую эмоциями Надю. А та как раз заглядывает в кухню:

– Ты не одна? Здравствуйте! Мы вам не помешали?

– Нет. Хотите есть?

– Еще бы! – тараторит Надя, не в силах унять возбуждение. – Мы голодные как волки, но не беспокойся, у нас все с собой! Ты у нас теперь женщина холостая, вряд ли себе готовишь!

– На этот раз вы ошиблись: своих гостей я угощаю окрошкой.

– Почему же только окрошкой? – выходит из кухни Виталий. – В течение пяти – десяти минут мы сможем приготовить дополнительно несколько блюд. Все это сравнительно недорого продается в магазине Виталия Еланского!

– Я вас где-то видел? – наконец прорезается голос и у Вовика; на рекламную речь владельца магазина он не обратил никакого внимания – видно, его еще не отпускают собственные впечатления. – Вспомнил! Я видел вас в ресторане. Ну да, ведь это вы украли у нас Евгению?! Ох и шустрые эти штатские!

– Всем вновь прибывшим привести себя в порядок: посетить туалет, ванную. Руки проверю! – командует Евгения, поскольку они еще толпятся в коридоре.

– Вот это по-нашему! – веселеет Володя.

Они с Надей уходят в ванную веселые, а возвращаются – Надя угрюмая, а Володя покатывается со смеху. Оказывается, она думала, что он хочет ее поцеловать, и доверчиво потянулась к нему. Шутник Вова сунул ее головой под кран с холодной водой и до сих пор не может понять, почему она не смеется.

Каждый шутит по-своему, думает Евгения.

Теперь они сидят вокруг журнального столика в большой комнате.

Виталий неожиданно проявляет себя человеком расторопным и умелым. Он только спрашивает:

– Женя, разрешите мне немного похозяйничать?

– Пожалуйста, – благодарно соглашается она, и вдвоем, в четыре руки, они сооружают стол.

Консервы, о которых Евгения прежде не слышала, оказывается, существенно облегчают жизнь закордонных хозяек. То, на что она затратила бы не менее двух часов, на самом деле приготавливается за три минут.

– Если бы я не знал, что Женя неделю назад развелась с мужем, – комментирует Володя, – я бы подумал, что она с Виталиком живет вместе много лет, – так ладно у вас все получается!

Евгения перехватывает удивленный взгляд Нади – и когда только успела? – отмалчивается: пусть думает что хочет. Не сама ли она скрыла такое важное событие от подруги? Можно подумать, что у той дурной глаз или чересчур болтливый язык. Кажется, поговорку «Друг познается в беде» Надя понимает так, что счастьем с ним делиться вовсе не обязательно. А если и поделишься, то не сразу и мелкими порциями… В общем, на Надю она обижена. Слишком резок переход, когда от атмосферы полного доверия и необходимости постоянного общения вдруг отодвигаешься куда-то на второй план.

Пока она так про себя обижается, Виталий успевает завладеть вниманием ее друзей. Надя с Володей наперебой ему о себе рассказывают, а он слушает с вниманием, будто ему их рассказ очень важен, интересен…

Она ловит себя на том, что подобно компьютеру начинает в графе «достоинства» отмечать выявленные в характере Виталия положительные черты: хозяйственность, коммуникабельность, умение слушать…