Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

Перед глазами появились овраги с поспевавшими в них ягодами рябины, радужные в лучах заходящего солнца липкие паутинки, летящие под дуновением озорного ветерка с пажитей, гумно, на котором смерды мерно ударяли цепями, молотя золотистый ячмень.

Есть ли такая красота в далекой стране, в которой проживают франки?

Остался в памяти и тот далекий день, когда в княжьем доме прозвучало, что на Киев напали печенеги. Она не понимала тогда этого слова, но то, как оно звучало в устах других, вызывало страх и мурашки по коже. Ей мало чего запомнилось в тот день, но то, как на княжьем дворе собирались дружинники, одетые в доспехи, которым, как ей казалось, несть числа, врезалось в память навечно. Как и отец, грузно сидящий на своем огромном коне в величественной кольчуге и сияющем, словно солнце, шлеме. Над ним развевался голубой шелковый стяг, на котором трепетал архангел с желто-красным огненным мечом в руке…

Она, четырехлетняя девочка, стояла, прижавшись к матери, вышедшей на крыльцо, чтобы проводить и благословить великого князя на битву со степными варварами, и ее маленькая душа трепетала в волнении, наблюдая, как норовистый конь отца, не слушая поводьев, пытается вырваться на простор, и слушая под крышами вой ветра, в котором были отзвуки надвигающейся беды.

Сколько раз Анна ловила себя на мысли, что жить на земле сладко и в то же время грустно. Но таилась в её душе и гордыня: ведь она принадлежала к роду, который вёл свое начало от героев, к семье, в которой явились мученики, стоявшие у престола Всевышнего. К тому же Иларион часто говорил о ложном благополучии сего мира и о тщете человеческого существования…

Её жизнь в Новгороде была простой и полной событий, хотя в то время и не понимаемых ею. Но она видела, что князь и рядовой воин жили как братья, спали в походах под одной овчиной, ели мясо из одного котла и имели одинаковые мысли о мире. В любой час, несмотря ни на день, ни на ночь, каждый мог войти в княжеские хоромы и просить суда. Но то время ушло в небытие.

Теперь же у ворот дворца стояли вооруженные мечами и секирами отроки, а отца стало так же трудно увидеть, как солнце в дождливую погоду за тучами. Его окружали большей частью разодетые пышно бояре, епископы, дворские и мечники…

Киев заполонили люди, коих никто не видел на улицах раньше: монахи и свечегасы, писцы и учителя церковного пения. В родительском доме появились не виданные раньше вещи – ароматное мыло, золотая и серебряная посуда, сменившая глиняную, книги, чернила, свечи, пергамент, лекарственные снадобья и сладкое греческое вино. Мир, который лежал за пределами Руси, уже не пугал своими тайнами и не казался таким неведомым, как прежде, и многие из тех людей, с которыми ежедневно общалась Анна, успели побывать в Царьграде и даже Иерусалиме, весело и без страха рассказывая об этих краях.

Так может и государство франков из таких стран, где люди живут весело, но и по законам божьим?

Мысли Анны перескочили на другой день, тоже запечатлевшийся в её памяти навечно. Она шла в свою комнатенку в Софийском соборе, чтобы начать переводить недавно привезенную книгу из Восточной Империи римлян. Во дворе она увидела незнакомого воина, стоявшего к ней спиной, и приостановилась, заговорив с Любиславой, которая ее сопровождала. Что она ей тогда говорила, уже и не вспомнить, поскольку ничего вокруг не видела, кроме золотистых волос, падавших по скандинавскому обычаю ему на плечи длинными локонами. Так их носили обычно молодые ярлы6262
  Один из высших титулов в иерархии в средневековой Скандинави


[Закрыть].

По его горделивой осанке и стати она сразу же догадалась, что это знатный человек. На нём был дорогой голубой плащ, из – под которого виднелись желтые сапоги из тонкой кожи. Его лица ей видно не было, но ее девичьи мысли наделили его красотой черт. А разве могло быть иначе, видя, как он строен? И сердце ее почему-то тревожно забилось, напомнив ей голубку, попавшую в сети.

И вдруг он повернулся, почувствовав, наверное, её взгляд, и обжег ее своими голубыми глазами, которые с интересом остановились на ней. Потом, одумавшись, тряхнул головой, словно скидывая с себя наваждение, вежливо поклонился княжне и поспешил к своему белому рысаку, стоявшему неподалёку.

Филипп, красавец скандинав… он смутил ее чувства, о нем она грезила бессонными ночами. Однако Анна боялась даже заикнуться о том, что чувствовала при виде его, своим подругам и матушке, с которой была откровенна по многим вопросам. Боялась, что это дойдет до батюшки и он прогонит Филиппа прочь со двора.

Так она и любовалась им тайком вот уже почти год, мечтая оказаться в его объятьях. В таинственных глубинах ее женского сердца рождалась любовь, древняя, как пробуждение природы. Но она была дочкой великого князя Киевского, а он простым наемником. Но любви ведь все равно, кто король, а кто обычный варяг,6363
  Собирательное обозначение скандинавских народов на Руси


[Закрыть] и она упивалась ею в тишине своей девичьей горницы.

И был еще один памятный день в жизни Анны. Отец устраивал в гриднице пир и ей, шестнадцатилетней девушке, было дозволено на нем присутствовать. Она сидела за столом с пылающим лицом, опустив ресницы, и пыталась унять сердце, которое готово было выпрыгнуть из груди. Девушку волновало, что возле нее случайно оказался человек, о котором она мечтала много ночей.

Как она узнала у Всеволода, Филиппу уже было двадцать семь лет, и за эти годы он никого не полюбил. Она не находила в себе смелости поднять на него свой взор, только слушала с досадой, как рядом сидящие женщины шепотом переговаривались о его красоте.

Наконец она скосила глаза и увидела так часто снившееся ей лицо, золотистые локоны, словно бы в беспорядке упавшие на широкие плечи, обтянутые ярко синей рубахой, слегка выступавшие скулы, красиво очерченные губы и крепкий чисто выбритый подбородок.

Филипп тоже бросал украдкой взгляды на княжну, сидевшую рядом. Впрочем, зная суровый характер великого князя, он не решался заговорить с Анной, а она молчала. И ярл не стал рисковать, боясь потерять должность воеводы охранной дружины в Киеве, что давало ему много денег, села и рабов.

Норвежский ярл много пил, и вино разогрело даже его, как он всегда думал, холодное сердце, в котором вдруг пробудилась нежность к княжне с золотистыми, словно солнечные лучи, волосами. Но Анна ни разу не подняла на него глаза, боясь осуждения матери, сидевшей поблизости, а он думал, что дочь великого князя не считает его достойным своего внимания, а потому от безысходности пил кубок за кубком.

Перед тем как покинуть пиршественную залу, Анна все же набралась смелости и посмотрела с любовью на молодого ярла. От взгляда девушки его лицо залилось румянцем. Она улыбнулась ему, почувствовав счастье, которым наполнилось ее сердце, встретившись с его голубыми, как весеннее небо глазами, в которых горел огонь, и с горестным сожалением оставила пир.

И была в её жизни охота, память о которой она будет хранить глубоко в сердце до конца своих дней. Никогда еще Анна так не волновалась во время сборов, как в тот день, поскольку что-то в глубине ее души подсказывало ей, что она встретится с Филиппом.

Это чувство не обмануло её, ибо в тусклом свете серого утра она увидела, что рядом с Всеволодом ехал молодой ярл. Девушка ничего не могла с собой поделать, то и дело оборачиваясь и тайком поглядывая в ту сторону, где ехал скандинав. Временами она чувствовала спиной его взгляд, от чего в груди щемило. И вдруг неудержимая радость, словно факел, вспыхнула в её душе: хотелось смеяться без всякой причины, а потом вдруг становилось грустно до слез.

Охотники подъехали к речке, извивавшейся по долине узкой серебристой змейкой, и стали переправляться вброд. Неожиданно ее гнедая неловко поставила ногу на скользкий камень – и качнулась, чуть не скинув её в воду. И в этот миг Анна заметила, с какой тревогой Филипп посмотрел на неё, невольно подавшись вперед, чтобы поддержать. Она, выровнявшись, благодарно улыбнулась ему – и он облегченно выдохнул, положив руку на сердце. Это движение было для неё настолько красноречивым, что и слов было не нужно.

Анна догадалась, что Филипп не спускает с неё глаз, любуясь ею, и в порыве бессознательного кокетства плавно подняла руки и потрогала голубой платок, прикрывавший закрученные вокруг головы косы. Она была в синем сарафане, отороченном на плечах золотой тесьмой и сшитом специально для охот и верховой езды. Красные сапожки прикрывала золотая кайма подола.

Загонщики своевременно сообщили, что в дубраве за косогором замечена стая косуль, поедающих желуди на опушке. Анна скакала вместе со всеми, вдыхая полной грудью свежий осенний ветер, бивший в лицо, и терпкий запах жухлых листьев.

Вдруг непонятно откуда выскочила косуля, одетая в буро-оранжевую шкурку. Поскольку осенью самцы сбрасывают рога, трудно было на расстоянии отличить самка это или самец.

Анна, недолго думая и не отдавая отчета в своем поступке, повернула Пламенную и помчалась в погоню за ней. С нею не было ни оружия, ни псов, но об этом она даже не вспомнила. Косуля сменила направление и что есть духу помчалась к дубовой роще. Девушка не отрывала взгляда от небольшого тела на коротких стройных ножках с острыми копытцами, которые выбрасывали комья земли, покрытой пожелтевшей травой. Косуля периодически скрывалась среди папоротников. До слуха княжны донесся глухой топот чьих-то копыт – и она оглянулась: это был Филипп. Он несколько отставал от нее, выдерживая расстояние.

Его зелёный плащ развевался по сторонам. Девушка оглянулась снова, и ей показалось, что в голубых глазах ярла плещется любовь… и любование ею. И ее девичье сердце возликовало. Во время скачки косы расплелись, и волосы рассыпались по её плечам, вздымаясь от встречного ветра, словно золотое руно.

Пока Анна оглядывалась на молодого ярла, косуля исчезла в роще. Она пристально всматривалась перед собой, но нигде не находила её. И в какую-то минуту почувствовала Филиппа рядом. Тепло волной разлилось по её телу.

– Где косуля? – спросила девушка, лишь бы не молчать.

Ярл придержал коня.

– Теперь бесполезно преследовать её среди дубов, – ответил он тихо, не сводя с княжны горящего взгляда, от которого она чуть не задохнулась.

Их лошади поехали рядом. Куда? Анна не знала, да и не хотела знать, поскольку ей было все равно, куда ехать, лишь бы с ним. Но Филипп, видимо, одумался и несколько отстал, следуя за ней и зная, что ему не следует приближаться к княжне.

Анна же в это время спрашивала себя: что она творит? Она ведь дочь могущественного князя. И ей не должно быть никакого дела до этого варяга – наёмника, не имеющего собственного пристанища. Но разве сердце способно слышать голос разума? Девушка повела плечом, как бы отгоняя от себя непрошеные мысли, и снова оглянулась. И опять ее поглотила сладкая грусть.

Они остановились возле прозрачного ручья, журчащего среди небольших камней. Напившись воды, никто из них даже не попытался сесть на своего коня. Видимо, им было здесь хорошо вдвоем. Ни Анна, ни Филипп не предпринимали поисков дороги, которая привела бы их к охотникам, словно забыв об этом.

Послышался шорох, и девушка поискала глазами его источник. Из дупла на стволе большого дуба вылезла желна.6464
  Лесная птица из семейства дятловых


[Закрыть] Посмотрев на Анну, она недовольно издала высоким голосом свое мелодичное «крю-крю-крю-крю», закончив более низким по тону долгим «клии», и, резко вспорхнув, улетела, громко хлопая крыльями.

Анна рассмеялась, звонко и заливисто, но резко оборвала смех, заметив, каким жадным взглядом смотрит на ее губы норвежский ярл. Что-то томное обволокло девушку – и она покачнулась на ослабевших ногах. И вдруг почувствовала крепкую руку, которая подхватила ее, чтобы она не упала. То место руки, за которое он удержал ее, неожиданно вспыхнуло огнем – и девушка тяжело вздохнула, закрыв глаза.

И тут на выручку пришла резко изменившаяся погода. Ясное осеннее утро прямо на глазах потемнело, и солнце закрыли серые тяжелые тучи. Анна посмотрела на них и поняла, что скоро пойдет дождь. И только в этот момент она вспомнила о Святославе и прислушалась, не трубят ли рога. Но вокруг стояла зловещая тишина, какая бывает только перед бурей.

Вскоре листья дубов зашумели под крупными каплями дождя, и они были вынуждены спрятаться в дубраве. Филипп поехал впереди, пытаясь отыскать дорогу к охотникам, но безуспешно: они ездили по кругу. Видно, покровительница влюбленных специально плутала их, чтобы они могли подольше побыть наедине друг с другом.

Филипп выехал на опушку и скрылся в густой роще. Анна за ним. Подав девушке знак рукой оставаться на месте, он спешился и натянул свой плащ между ветками.

Молодой ярл помог княжне сойти с коня и повел под укрытие, где они смогли спрятаться от дождя и грозы, которая стала сотрясать небо и воздух. Она вздрогнула и беспомощно посмотрела на ярла, задрожав то ли от холода, то ли от страха.

Филипп сделал шаг к ней, а потом отошел, сжав кулаки. Но дрожь усиливалась, и Анна обхватила себя руками. Тогда дружинник, не выдержав, все же подошел к девушке и, повернув её спиной к себе, обнял, прижав к груди. Анна почувствовала тепло его тела, и через некоторое время дрожь стала утихать.

Сколько они так стояли, вряд ли кто из них мог бы определить. Ни Филипп, ни она не проронили ни слова, только слышалось их вдруг участившееся дыхание. Филипп все крепче прижимал Анну к груди, а потом неожиданно резко развернул её к себе и впился в неё взглядом, в котором было столько чувств, что её щеки вспыхнули румянцем, но она смело ответила на его взгляд своим, не менее пылким.

Гроза утихла, но дождь не прекращался. Они уже не слышали и не видели его, оказавшись вне времени и пространства. В том мире, в котором они в эти минуты пребывали, кроме их двоих, больше никого и ничего не существовало.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – почему-то шёпотом попросила Анна.

Филипп вздрогнул и погладил левой рукой лоб, правой продолжая прижимать к себе девушку. Затем закрыл глаза и, глубоко втянув в грудь воздух, выдохнул, уставившись куда-то над ее головой.

– Зачем тебе это знать, княжна? – наконец произнес он, по-прежнему не глядя на неё. – У нас нет с тобой будущего. Ты дочь великого князя киевского, а я, хоть и родился знатной норвежской семье, остался сиротой без кола и двора, из-за чего пришлось сдавать себя внаем тому, кто больше заплатит. Моё сердце тянется к тебе и замирает, глядя на твою красоту, но это самое большое, что я могу себе позволить в отношении тебя. Я даже по доброй воле взять тебя за руку не имею права…

Он умолк. И девушка не сказала в ответ ни слова. Это было страшное молчание. Филипп слышал, как взволнованно дышала Анна, и от сознания, что девушка к нему неравнодушна и в эту минуту находится в его власти, перед глазами поплыл сладостный туман.

Филипп вновь посмотрел на княжну, слегка отклонив ее от себя. В эту минуту он бы даже под страхом смерти не смог бы отвести от неё глаз. Её красота путала мысли, сбивала дыхание, заставляла сердце отбивать дробь о рёбра.

Ему так хотелось припасть в сладостном поцелуе к ее нежным, словно роза, устам, но он не мог себе позволить подобной вольности, зная, что за прикосновение к ней грозила смерть, ведь он нарушил бы клятву, данную на обнаженном мече, когда поступал на службу к великому князю Ярославу.

Сердце уже не стучало, а билось так сильно, что его удары отдавались у него в висках и ушах. Но взгляд не хотел отрываться от прекрасного лица княжны.

И Анна почувствовала его, этот взгляд Филиппа, каким еще никто никогда на неё не смотрел. Он был таким жгучим, что ей стало страшно и сладко… И хотелось, чтобы эта волна счастья поднималась все выше и выше и длилась бесконечно.

Филипп, не владея чувствами, которые вдруг нахлынули на него лавиной, взял маленькую горячую руку девушки в свою и прижал к губам – и она позволила это, предчувствуя что-то необычное и сказочное. Потом ярл, охватив ее за плечи, стал наклонятся к ней – и Анна почувствовала его теплое дыхание на своем лице. Она неосознанно уперлась руками в его грудь.

– Не надо! – прошептала она, тяжело дыша. – Я не знаю, чего ты хочешь от меня…

Теперь между ними правила богиня любви. У Анны в голове зазвучали струны арфы, и она стала, не скрывая слез счастья, нежно гладить Филиппа по выбритой щеке, потом ее пальцы погрузились в его светлые локоны…

Она даже не поняла, в какую именно минуту его мягкие губы прикоснулись к её и слились в сладостном поцелуе. Словно горячая волна окатила ее тело сверху вниз и сосредоточилась внизу живота. Ноги ослабели и, девушка, вскинув руки, обхватила ярла за шею, чтобы не упасть…

И вдруг эту идиллию нарушило призывное ржанье коня норвежца, который, во всей видимости, почуял своих в дубраве. В ответ прозвучали звуки рога и тяжелый топот лошадей всадников. Филипп отошел на шаг от Анны и повернулся на звук.

– Князь Святослав сюда скачет, – сказал он глухим голосом, не глядя на девушку.

Увидев жеребца Филиппа и Пламенную сестры, привязанных к дубу, князь огляделся и, увидев Анну и ярла, поспешил к ним.

Хмельной от выпитой на привале медовухи, он спросил:

– Сестра, ты забыла о благоразумии?

– Мы просто заблудились, а потом спасались под этим навесом от дождя, – ответила она, покраснев. И опустила глаза.

– А ты о чем думал? – спросил он варяга.

– Княжна поскакала за косулей без оружия, и я последовал за ней, боясь, чтобы она, увлеченная преследованием, не заблудилась. К тому же на нее в незнакомой местности мог напасть вепрь. Не мог же я оставить ее одну.

– Надо было на звук рогов ехать.

– Надо было, но мы отъехали далеко и перестали слышать их. А тут пошел дождь, и пришлось искать укрытие, чтобы она не прихватила простуду.

Филипп, не дрогнув, смотрел молодому князю прямо в глаза, и Святослав понял, что лучше поверить ярлу, чем прольется кровь.

Повернувшись к Анне, он сухо бросил:

– Садись на кобылицу – и домой.

После того дня она видела Филиппа только издали: когда на княжеском дворе, а когда в церкви, тайком глядя на него из княжеских хоров.

Вскоре Филиппа послали с отроками собирать дань с северных племен, и его не было всю зиму. Весной ярл вернулся с возами, полными дани, и отец назначил его воеводой охранной дружины, и Анна поняла, что брат ничего не сказал ему о том случае в лесу.

Она тосковала по Филиппу, при случае тайно бросая на скандинава влюбленные взгляды. Даже письмо хотела ему написать, но вовремя вспомнила, что он не умеет читать.

А теперь ей суждено было стать франкской королевой и скоро предстояло ехать во Франкию, путь к которой долог и труден. Там ее будет ждать новая жизнь с незнакомым супругом, и она будет молить Бога, чтобы он помог ей полюбить его. И, может, тогда она забудет Филиппа и не будет сердце болеть при мысли о нём.

Анна посмотрела в окно. Вдалеке занималась заря, растекаясь розовым цветом по еще серому небу. Утром отец призовет ее для того, чтобы послы увидели, какую невесту привезут своему королю. Ей надлежит роскошно одеться, чтобы они оценили, в каком богатстве она выросла. Будут вопросы, на которые она должна отвечать, опираясь на свою скромность и ум. Отцу нравится, когда она его показывает. Но он никогда не спросил ее саму, что нравится ей. Как и не спросил, хочет ли она выйти замуж за короля франков. Впрочем, кроме матери, он никогда не спрашивал чужого мнения.

Подложив сложенные руки под голову, Анна закрыла глаза и незаметно для самой себя уснула. Ей приснился ее будущий жених, похожий на Филиппа. Такой же стройный и высокий, с красивыми чертами лица и локонами цвета спелой пшеницы, рассыпавшимися по его королевской мантии…

Глава 8

Послы Генриха Франкского с самого утра ждали, что король Рутении вот-вот назначит им аудиенцию, но явился князь Всеволод и сказал, что она переносится, поскольку великому князю необходимо решить более первоочередные задачи. Епископов задело такое пренебрежение их миссией, но они молча его проглотили.

Тогда к Всеволоду обратился Кларий Готье:

– Вы не подскажите, князь, как наилучшим способом использовать появившееся у нас свободное время?

– Поскольку вы впервые в Киеве, начните с ознакомления с городом. Ваш переводчик был в нём много раз, поэтому покажет вам самые интересные места и расскажет много нового. А сейчас прошу прощения, что оставляю вас, так как нужен великому князю.

Как только Всеволод покинул горницу, отведенную для послов, все повернулись к Никодиму, ожидая от него какой-то реакции на слова князя.

Тот весело сдвинул плечами, как бы без слов говоря, что ему не остается ничего другого, как подчиниться, и сказал:

– Что ж, охотно проведу вас по одному из самых красивых городов, которые я видел в своей жизни. Только лучше это сделать пешком. Я покажу вам самые интересные здания и места, которых в Париже нет. Поэтому вам будет что рассказать по возвращении во Франкию.

Их прогулка по стольному городу была увлекательной. Оказалось, что Никодима здесь многие знают. Встреченные ими горожане узнавали его и расспрашивали о том, где он побывал и что видел.

Епископ Роже хотел встретиться с митрополитом Кириллом I, но тот отказался от встречи, объяснив это тем, что ему нужно время, уединение и сосредоточенность ума, чтобы написать срочное послание патриарху. Зато Иларион, пресвитер в княжеской церкви святых Апостолов, с удовольствием посвятил свое время европейским гостям, ибо хотел перед ними похвастаться киевскими храмами. И первым из них, куда он привел франков, был Софийский собор.

Он поразил их своей огромностью и тринадцатью золотыми главами, а оказавшись внутри, послы и вовсе потеряли дар речи, увидев такую красоту и богатство впервые. Собор, сияющий мозаикой и позолотой, росписью и витиеватыми медными светильниками на цепях, сработанными местными умельцами, казался созданием ангелов.

Мозаичные изображения были выполнены из маленьких кусочков цветного стекла – смальты, а в некоторых местах радовали взор кусочки самоцветных камней, поражая большим количеством оттенков разного цвета. Золотой смальтой был выложен фон, который составлял около трети площади всех мозаик.

Центральная алтарная часть Софии Киевской представляла особую ценность в убранстве, ибо изображала на большой площади стены четырех евангелистов на парусах.

Но еще более впечатлило на передней стене алтаря изображение Богоматери Молящейся в лиловом покрывале с тремя золотыми звездами на челе и в пурпурных башмачках, женственно выступающих из-под длинного царственного одеяния. Она в скорбной молитве простёрла руки к небу. Её лицо было выписано так правдиво, что каждому, кто смотрел на неё, казалось, что Оранта, обращаясь к богу – Христу, наяву молит его проявить снисходительность и милосердие к грехам человеческим. В её огромных широко раскрытых глазах скрывалась тайна.

Увидев, с каким почтением и благоговением гости взирают на Богоматерь Молящуюся, Иларион сказал:

– Каждый приходящий в храм стремится обрести её покровительство, ибо не случайно эту святую называют «Нерушимая стена».

Над ней художник поместил три лика в круглых медальонах: в центре – Иисуса, слева – его мать Деву Марию, а справа – Иоанна Предтечу, более известного как Креститель.

А под ней – большую мозаичную композицию сцены причащения апостолов – «Евхаристию».

Ещё ниже – изображения Святителя Василия Великого и Архидьякона Лаврентия.

– На северном и южном столбах арки, которая находится перед алтарем, – продолжал знакомить франков с убранством собора Иларион, – вы видите изображение сцен Благовещенья: слева находится Архангел Гавриил, который сообщает Деве Марии, находящейся справа, что она родит сына Божьего —Иисуса Христа. А на каждой из четырёх арок в центре Собора сделаны по десять изображений святых мучеников в круглых медальонах.

Епископы подняли головы: пространство под куполом центрального нефа было полностью украшено мозаикой: по центру взирал с высоты на молящихся Иисус Христос – Вседержитель в пурпуровом хитоне и голубой хламиде,6565
  Одежда древних греков в виде плаща


[Закрыть] которого окружили четыре архангела. В простенках его барабана, между окон, были двенадцать изображений апостолов.

– Какое величие, – прошептал епископ Мо.

И, покачав головой, добавил:

– Красота просто неописуемая…

– А вы посмотрите на мрамор, который здесь повсюду, – поддержал его Кларий Готье, восторженно оглядываясь вокруг.

– Мраморные колонны доставили сюда из Херсонеса, а кирпичи местные мастера научились делать и обжигать уже давно, – подчеркнул Иларион, весь сиявший гордостью за Русь.

На арке, находившейся напротив алтарной части, находилось изображение Иисуса Христа в центре, а по бокам – князь Владимир Креститель и князь Георгий Мудрый.

После того, как послы рассмотрели его, Иларион подвёл их к северной стене центрального нефа.

– Здесь изображена семья великого князя Ярослава, – сказал он. – На главном месте восседает Христос, к которому великий князь Георгий подносит подобие Софийского собора, а с другой стороны к нему простирает руки в христианском благоговении великая княгиня Ирина. Оба они в золотых коронах. На фреске, которая за Ярославом, стоят их сыновья, а за его супругой – дочери в пышных греческих одеяниях, держащие свечи в руках.

– Кто расписывал собор? – спросил епископ Роже. – Художник из Константинополя?

– Нет, наш местный, – с гордостью произнес Иларион.

– А какая из девиц Анна? – поинтересовался Кларий Готье.

Иларион указал перстом на одну из них:

– Та, которая в голубом парчовом наряде стоит впереди сестер на южной стене храма.

Послы подошли к изображению княжны ближе и стали с интересом рассматривать его.

– Оно сильно отличается от того, какой девушка является в жизни? – задал очередной вопрос Вальтер.

– В жизни Анна еще красивее, – ответил Иларион, не скрывая улыбки. – И душой чистая и добрая.

– Повезет нашему королю, если ее согласятся отдать за него, – с завистью в голосе сказал Кларий Готье.

Епископы, не сговариваясь, посмотрели на него, но промолчали. Только тощий Роже осуждающе покачал головой.

Ларион подвел франков к крайнему северному пределу – алтарю.

– Здесь росписи посвящены Святому Георгию, покровителю нашего великого князя Ярослава, – сказал он, перекрестившись. – Как видите, Ярослав как бы обращается к своему святому патрону о заступничестве и помощи. А теперь поднимемся по лестнице в северной башне на второй ярус Собора.

И священник повел гостей за собой.

– Поднимаясь по лестнице, – объяснял он по пути, – вы увидите фрески, которые отличаются от религиозных сюжетов первого яруса, поскольку на них светские сюжеты. Эти росписи связаны с посещением княгини Ольги Царьграда: ее торжественная встреча императором и императрицей Восточной Империи римлян; она на приеме у Константина Багрянородного и праздник на константинопольском Ипподроме в её честь.

В целом же все фрески, которые вы увидите на втором этаже собора, – свидетельство исторических и культурных связей Руси и Восточной Империи римлян.

Спускаясь вниз, епископ Вальтер не мог никак успокоиться от изумления, которое произвели на него красота и сияние мозаик, а Роже был поражен количеством средств, потраченных на строительство и украшение собора. Что касается церковных золотых и серебряных сосудов, расцвеченных самоцветами, он и вовсе затруднился определить их стоимость.

Работы по расписыванию храма еще продолжались, и на деревянных помостах царило большое оживление. Наверху, где помещались княжеские хоры, два иконописца с помощью красок рисовали большую картину «Тайной вечери», и послы с интересом наблюдали, как под их кистями оживали лики двенадцати апостолов, присутствовавшие на трапезе, и только черты Иуды по их замыслу оставались темными.

В сопровождении Илариона франки посетили палату, где вершились суды, помещалось книгохранилище, куда все, кто желал, приходили, чтобы читать книги. Епископ Мо с любопытством рассматривал их, трепетно переворачивая листы, но из-за того, что не знал славянского языка, он не мог прочитать написанного, что его сильно огорчало.

Епископ Роже с нетерпением ждал посещения других храмов, помня о том, что король поручил ему добиться получения в приданое за невестой мощей папы Климента, с которыми связывали чудеса, а потому выискивал благоприятный момент, чтобы заговорить об этом с Иларионом.

– Где же находятся мощи прославленного мученика? – наконец спросил он священника.

– Глава его положена в церкви Успения.

– Чего же мы ждем! – воскликнул епископ. – Ведите нас туда.

Эта церковь произвела на послов большое впечатление особенно звучными голосами и церковным пением, что достигалось благодаря вделанным в стены пустым кувшинам.

Иларион подвел гостей к каменным гробницам, которые находились недалеко от алтаря, и, не скрывая благоговения, произнес:

– Здесь покоятся великий наш князь Владимир, создавший эту красоту, и супруга его, ромейская принцесса Анна…

Епископы склонили в молчании головы, выражая почтение останкам великих правителей Руси. Но мгновение спустя епископ Роже нетерпеливо спросил:

– А где же мощи святого Климента?

Священник уже без всякого благочестия указал перстом на престол, на котором стоял серебряный ковчежец. Епископы, затаив дыхание, чуть ли не на носочках подошли к святому месту, с завистью глядя на это сокровище.

Роже тут же прикинул в уме, какова примерная стоимость подобной реликвии, и остановился на пятистах золотых монетах. В связи с этими предположениями у него возник новый вопрос, а сделает ли великий князь такой подарок их королю? Или попросить его, чтобы продал? Епископ, раздираемый досадой, что не знает, как решить этот вопрос, тяжело вздохнул.

Выйдя из Десятинной церкви, Иларион, которому что-то тихо сказал на ухо подошедший отрок, попрощался с послами и посоветовал переводчику отвести их на рынок, располагавшийся на берегу Славутича, все торговые дворы которого были обнесены прочными частоколами.

Никодим провел их по еврейскому, польскому, германскому, арабскому, итальянскому и хазарскому кварталам, показал подворья новгородских купцов и варягов.

Гости растерялись от этого дива невиданного, не зная, на что обращать внимание. Чего тут только не было: меха, блистающее холодным огнем оружие, шлемы, черные кольчуги, горшки, миски, кувшины и кружки, деревянная посуда и ложки, кадки и ковши… В корчагах, сделанных из глины, продавали конопляное масло, мед и вино… Отдельно были скотный рынок, где покупали живых коров, свиней, коз, лошадей и другую живность, а также мясо из них; житный, где торговали пшеницей, горохом и ячменем, и рынок, где продавали рабов…

Тут же на пустых клочках земли забавляли народ скоморохи.

Посмотрев, как проходила торговля голодными, босыми, в жалких рубищах людей с опущенными головами, франки стали вновь подниматься в город, чтобы отдохнуть в отведенных им покоях.