Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

Всю дорогу они обсуждали увиденное в стольном граде Киеве, который поразил их богатыми церквями, монастырями, каменными зданиями и мощеными улицами, на которых практически не было грязи и мусора. На его фоне Париж выглядел захудалым городишкой, погрязшим в бедности и нечистотах.

Пока гости знакомились с Киевом, великий князь послал за митрополитом Кириллом, с которым он хотел тайно встретиться перед тем, как принять франкских послов. На встрече присутствовали князь Всеволод и пресвитер Иларион, который в спешке покинул франков по вызову Ярослава.

Причиной этому стал слух, пронесшийся по торжку, что греческий митрополит очень недоволен приездом посланников франкского короля, которых он считал недохристианами, и порицал Ярослава за то, что он уже третью дочь выдает за латынян6666
  Приверженцы католической веры


[Закрыть].

Ярослав с трудом выносил царьградского владыку, поэтому выискивал любой удобный случай, чтобы избавиться от него. У великого князя была своя задумка посадить в кресло митрополита своего местного священника, коим он видел Илариона, уважая его за ум, высокую мораль и глубокие религиозные знания.

Ярослав еле терпел Кирилла еще и за соглядатайство, наушничество и доносы, а также за то, что за стенами митрополии находили свое убежище беспошлинные товары. К тому же его нещадно бесило, что Восточная Империя римлян упорно навязывала ему мысль о том, что власть басилевса6767
  Титул императоров Восточной Римской империи


[Закрыть] должна распространяться на весь мир. Он бы уже давно порвал с греками и их апостольской церковью, если бы не постоянный страх погубить свою бессмертную душу и обречь ее на вечные муки.

Спустя семь лет после того, как часть его дружины во главе с воеводой Вышатой взяли в плен после поражения в неудачном походе под предводительством князя новгородского Владимира и произвели над ними казнь в Константинополе, воротились ослепленные дружинники. Надо было устанавливать мир с Царьградом, и Ярослав скрепил его браком сына Всеволода с дочерью Константина Мономаха. Вместе с нею прибыл в Киев митрополит Феопемпт, которого год назад сменил Кирилл I.

Накануне приезда франкских послов к митрополиту в Киев прибыл патрикий Кевкамен Катакалон, считавшийся одним из самых способных в дипломатии вельмож Священного дворца. Он доставил письмо басилевса и богатые дары: шелковые и парчовые одежды, серебряные сосуды и разные благовония. Однако Ярослав прекрасно понимал, что это был очередной соглядатай, которому поручили помешать ему выдать дочь замуж за короля латинской веры.

Катакалон тоже пришел на совещание вместе с митрополитом Кириллом. Беседа в основном велась о причине приезда послов Генриха I. Великий князь прямо сказал, что намерен выдать за него свою младшую дочь Анну.

Кирилл тотчас кинулся в словесную атаку, пытаясь убедить Ярослава отказаться от этой ошибки. Видя, что тот не реагирует на доводы митрополита, в разговор включился посланник греческой церкви.

– Преподобный басилевс беспокоится о спасении ее души, – начал он осторожно. – Ведь она может легко запятнать себя ересью, находясь рассаднике латинской веры, которая не соотносится с греческой. Патриарх заботится об этом исключительно в пользу славянских братьев и сестер во Христе.

Митрополит, пытаясь оказать поддержку Катакалану, сказал:

– Греческий царь будет крайне недоволен этим браком.

На что Ярослав, не пытаясь даже завуалировать свою вспыхнувшую гордость, резко ответил:

– Пусть греческий царь не вмешивается в мои дела, как и я не вмешиваюсь в его помыслы.

Посланник басилевса тотчас понял, что за этими словами явно проглядывало нежелание великого князя идти на поводу у Царьграда. Но не успел он использовать самую тонкую лесть, чтобы ублажить Ярослава, как Кирилл добавил масла в огонь, произнеся глубокомысленно:

– Поскольку на небе есть един Христос, то и на земле должен быть единый царь.

И великий князь в гневе сорвался:

– На своей земле правлю я, а царь пусть правит на своей. Я тебе, святой отец, не давал права быть мне господином и не потерплю этого. Лучше исполняй свои прямые обязанности – молиться о нас и помогать мне мудрыми советами в церковных делах.

Катакалон, понимая, что ситуация накаляется и может вспыхнуть в любой момент, не тратя времени впустую, угодливо согласился:

– Твои уста исторгают разумные речи!

Но Ярослав даже не посмотрел в его сторону, не сводя с митрополита недовольно пристального взгляда.

– Я плачу тебе мало, святой отец, что ты решил идти поперек мне? Так я тебе увеличу вдвое больше прежнего.

Кирилл в волнении пожевал нижнюю губу, понимая, что своими высказываниями задел самолюбие русов, и посмотрел на царского посланца, умоляя прийти ему на помощь.

Тот попытался легко надавить на Ярослава:

– Мне кажется, ты не так понял митрополита, великий князь. Он хотел сказать, что отрыв от греческой иерархии повлечет за собой гибельные последствия. Ведь все мы знаем, что без апостольской церкви нет спасения в загробной жизни…

Наступило молчание. Видя упрямое выражение лица Ярослава, Катакалон понял, что вряд ли ему удастся выполнить данное ему басилевсом поручение, и это вселило в его душу тревогу.

Анна после заутрока вернулась в свою девичью горницу и села в ожидании, когда придет печатник отца и скажет, когда ей должно быть готовой встретиться с франкскими послами. Но время шло, а печатника не было. Тогда пошла в светлицу матушки. Та, как обычно, сидела в своем кресле, а напротив нее – Святослав.

Поприветствовав их, девушка села на столец и с надеждой спросила:

– Батюшка так и не прислал за мной. Может, передумал отдавать меня за франкского короля?

– Не передумал, – резко ответила Ингигерда. – К чему такие мысли? Отец своих слов не отменяет. Просто у него много других государственных дел. Думаю, встреча с послами состоится сегодня вечером. А сейчас можешь заниматься своими делами.

– Мы сейчас с Всеволодом отправимся на Славутич. Поедешь с нами? – предложил старший брат.

Анна радостно закивала головой и вскочила.

– Пойду переоденусь, – сказала она уже у двери, – и спущусь в конюшню. Без меня не уезжайте.

Когда девушка покинула горницу, Святослав сказал матери:

– Что -то у Анны радости нет от того, что станет королевой франков. Молодая еще, а потому не понимает выгоды этого брака.

– Да есть ли она, эта выгода, – с сомнением протянула Ингигерда. – Кто знает, что собой представляет это франкское королевство. Ей по любви хочется выйти замуж, как сестрам, но у нее, видно, участь другая. Да и отец что-то тянет с ответом послам. Не пойму почему. Наверное, никак не смирится с тем, что этот союз никакой выгоды ему не даёт. Но ведь другого жениха для Анны нет.

– Не суши, матушка, свою голову. Отец разберется, что к чему. А у Анны, наверное, причина есть, чтобы не уезжать из дома.

И Святослав двусмысленно улыбнулся, но мать, зная легкомыслие сына, предостерегающе на него посмотрела, чтобы не сболтнул лишнего.

– Ладно, матушка, я пойду, а то Всеволод и Анна меня уже заждались.

И, поцеловав её в щеку, Святослав покинул горницу княгини.

Брат и сестра действительно ждали его во дворе, держа под уздцы своих коней. Его тоже в конюшне уже заждался оседланный рысак, нетерпеливо потряхивая головой и переступая с ноги на ногу. Святослав выехал во двор, и они все вместе отправились на правый берег Славутича, который был крутой и высокий.

Стоял летний день. Казалось, солнечные лучи пронизывали все, что попадалось на их пути. Маленькие тени от деревьев качались от лёгкого ветерка, заплутавшего в зеленых листьях, а речная вода медленно катила свои серебристые воды. Над цветами, покрывшими малахитовый травяной ковер, порхали разноцветные бабочки. В воздухе слышался птичий щебет.

От этой красоты у Анны на глаза навернулись слезы. Она понимала, что сегодняшний день может стать для неё днем её прощания с дорогими сердцу местами. И широким, могучим Славутичем, с которым у нее связано очень много радостных воспоминаний…

Она любовалась рекой, привольно разлившейся между двумя берегами, и испытывала горькое чувство утраты, зная, что ее дальнейшая жизнь будет проходить в чужом краю, с которым у нее нет ничего общего. И привыкнет она к нему или нет, она не знала. От этого на душе было горько.

Вдали Славутич разделялся на два рукава, образуя острова и заливы с голубеющей водой, пронизанной золотыми солнечными лучами, а за рекой, на востоке, раскинулись привольные луга, на западе зеленели уже покрытые листьями дубравы, где водились разные звери. Есть ли такая красота во Франкии? Анна не знала ответа на этот вопрос, и неизвестность ее очень угнетала, порой даже вызывая страх перед тем, что ее ждет в неизвестном краю.

Глядя на окружающие ее красоты, девушке хотелось жить и быть счастливой. Но возможно ли это с человеком, которого она совсем не знает? Где-то в глубине души она знала на него ответ, тут же спрашивая саму себя: разве может быть счастье без Филиппа?

Мысли о счастье почему-то сразу же рисовали в ее воображении картины, где она вместе с молодым ярлом. Как же было больно осознавать, что её судьбе предписано разлучить их навеки. Когда эти мысли приходили в голову, жизнь сразу же лишалась радужных красок, и радость, вызванная воспоминанием о нем, тотчас меркла, словно звезда, испугавшаяся дневного света.

Уже третий день она не видела Филиппа, хоть и часто выходила на крепостную стену, чтобы незаметно понаблюдать за двором, где своей дворцовой стражей командовал скандинав. Как бы ненароком она спросила Всеволода, почему не видно Филиппа, и тот ответил, что отец отправил его на Рось, где, как ему донесли, снова стали появляться печенеги.

Анна, выискивая хотя бы малейшую возможность встретиться с ним, понимала, что та их встреча в лесу никогда больше не повторится, но не хотела мириться с этим. Она бы многое отдала, чтобы вновь оказаться в его объятьях под плащом, по которому барабанили капли дождя. Ей так хотелось еще хотя бы раз увидеть его красивое лицо, посмотреть в его чувственные голубые глаза, ощутить тепло его руки на своей руке. И после этого она смогла бы найти в себе силы попрощаться с ним навсегда.

А теперь судьба и этого лишила её. Может, сегодня послышится перед городскими воротами звук трубы и Филипп, живой и невредимый, въедет на своем белом жеребце в княжий двор? А если его убьет какой-то степной варвар?

От этой мысли у Анны потемнело в глазах и сердце тревожно забилось, отдаваясь глухими ударами в груди.

Повернувшись к Святославу, она, не скрывая своих чувств, спросила:

– Есть какие-нибудь вести с Роси?

Брат понимающе улыбнулся и, чтобы не огорчать сестру, ответил:

– Весть о печенегах оказалась ложной. Они после того, как отец разбил их у Киева, боятся переходить наши границы.

– Почему же тогда задерживается дружина?

– Она вернется тогда, когда ей положено. А что это вдруг тебя заинтересовала дружина?

Святослав остановил на лице Анны строгий взгляд.

– Или я ошибаюсь, и это не за тобой приехали франкские послы? – продолжил он.

А потом резко сказал, как отрезал:

– Забудь о Филиппе. Ты скоро станешь королевой. Именно об этот ты должна сейчас думать. Сколько бы девушек позавидовали твоей участи!

Анна закрыла лицо руками и заплакала.

– Вот пусть они и выходят замуж за франкского короля. А я не хочу. Не нужен мне престол его королевы.

– А что тебе может дать наёмный скандинав? – язвительно спросил Святослав. – Овчину, чтобы укрыться ею в поле или под деревом?

– Любовь, – прошептала девушка, вытирая тыльной стороной руки слезы.

– Любовь… – с насмешкой протянул старший брат. – А ты хоть знаешь, что это такое? Наслушалась всяких девчачьих бредней!

Всеволод обнял сестру за плечи и тихо сказал:

– Зачем слезы лить? Разве ими можно делу помочь? Таков удел княжеских дочерей и сыновей. Правда, у сыновей еще есть обязанность родину от врагов защищать, а у дочерей – ехать туда, куда их выдадут замуж. Тебе, например, в далекий край, где находится Франкия.

– Лучше бы я родилась в простой семье, – сказала Анна, продолжая всхлипывать.

Она посмотрела на цветущий вдалеке яблоневый сад, затем перевела взгляд на зеленую долину, покрытую желтыми одуванчиками, а потом – на стоящую темной стеной дубраву.

– Где ты, Филипп? – мысленно взмолилась она. – Приезжай скорее, чтобы я еще хоть раз полюбовалась тобой. Может, и парой слов удастся перекинуться…

И чтобы как-то избавиться от мыслей о нём, княжна спросила у Всеволода, который, как ей казалось, всё знал, поскольку, как и отец, читал книги денно и нощно:

– А где находится Королевство франков?

– Там, где солнце заходит. Однако путь туда долог и лежит через всю Европу.

– А какие страны мне придется пересечь?

– Полонию, Чехию и несколько германских стран. А за ними уже находится и Франкия.

Анна обратила свой взор в ту сторону, на которую указал перстом Всеволод, но ничего не видела перед собой. В голове ее опять был Филипп. Один Филипп. И так стало горько на душе, что она больше никогда не увидит его улыбку, что девушка опять расплакалась.

Почувствовав на плече тяжелую руку Святослава, она вскинула на брата заплаканные глаза, но спросить ничего не успела, услышав то, от чего вся внутри похолодела:

– Ты добиваешься того, чтобы я отцу рассказал о вашем пребывании наедине в лесной глуши? Но после этого он выгонит Филиппа из дружины. Это в лучшем случае. В худшем и вовсе прикажет казнить его. Так что хватит сохнуть по нему.

Побледневшая Анна кивнула головой, спеша избавиться от слёз.

– Ты этого не сделаешь, – сказала она, не совсем веря в услышанное.

– Будешь слезы по нему лить и горевать, посмотришь, смогу или нет. Лучше не вынуждай меня на это. Я уважаю ярла за храбрость, мужество и военную сноровку, но не посчитаюсь с этим, если он станет причиной твоего неповиновения воле отца.

– Не трогай Филиппа, – обреченно попросила Анна. – Я поеду во Франкию и стану ее королевой.

– Вот так-то лучше, – одобрительно улыбнулся ей старший брат.

Дольше отдыхать на берегу Славутича им не пришлось, так как приехал конюший и передал повеление великой княгини, чтобы они быстро возвращались и, одевшись в княжеские одежды, явились в её покои, поскольку на вечер великий князь назначил приём послов.

Однако никто из них не знал, что Ярослав уже загодя встретился с франками, чтобы прочитать письмо Генриха Капетинга и выдвинуть ряд своих требований. Первое из них было включить в брачный договор коронование Анны как королевы со всеми причитающимися для этого обряда пышностью и франкскими традициями. Вторым условием стало то, что по прибытию в Королевство франков, свадьба должна состояться через год, чтобы невеста могла освоиться в чужой стране. Третьим было обязательное требование обеспечить для Анны возможность изучения языка, обычаев, нравов и политического устройства королевства. Согласно четвертому условию, Генрих не должен пренебрегать мнением своей будущей супруги и её здоровьем. И последним было требование обеспечить в течение этого года душевное равновесие будущей королевы, оказавшейся вдалеке от родных и привычных мест.

Свадебным послам, хотя они и были очень удивлены подобными требованиями, не осталось ничего другого, как включить их в договор наряду с другими политическими условиями заключения брачного союза и подписать документ, ради которого они преодолели столь длинный и тяжелый путь.

Анна же в ожидании встречи с послами своего будущего мужа не находила себе места. Душа молодой княжны пребывала в смятении. Навсегда уехать из отчего дома в чужую страну, оставив привычный жизненный уклад, уехать к жениху, которого никогда не видела, было для нее трагедией.

Да еще Филипп никак не возвращался с Поросья. Как же ей покинуть отчий дом, не простившись с ним? От этой мысли сердце замирало, бросая тело в холод. Она, как раненый зверек, металась по своей девичьей светлице, нигде не находя покоя. Слезы катились по ее побледневшим щекам, но девушка не замечала их. Правда, иногда ощущала их соленый привкус во рту, но душевная горечь его затмевала.

Что ж, выполняя свой долг перед семьей и Русью, она пожертвует собой и откажется от любви, которая стала самым прекрасным даром судьбы в ее недолгой жизни. Но как жить после этого?

Анна никому бы не пожелала оказаться на ее месте. Даже врагу. Она испытывала страх, панический, ужасающий и леденящий душу. Потом он сменился растерянностью и чувством отчаяния – и княжна ощутила себя несчастной маленькой птичкой, попавшей в клетку, из которой никогда не откроется дверца на свободу. И эта безысходность заставила ее вскрикнуть. Ни морально, ни физически она не была готова стать супругой Генриха I франкского.

К вечеру большой пиршественный зал наполнился приглашенными гостями. Расписанные талантливыми художниками стены делали ее очень нарядной. С потолка свисали серебряные хоросы на цепях, украшенные самоцветами. В их розетках, похожих на распустившиеся цветы, горели восковые свечи.

На центральной стене, обитой бордовым бархатом, на возвышении с пятью ступеньками стояли два обитых золотой парчой трона: больший для великого князя и меньший для его супруги. Возле трона Ярослава был поставлен резной столец для Анны. Ее имя уже третий день обсуждалось людьми – от бояр до смердов.

Для трёх франков приготовили такие же стольцы, на которые их тотчас усадили, как только Всеволод ввел послов в гридницу. Епископы, выражая свое уважение к мероприятию и подчеркивая его торжественность, разоделись в парчовые одежды, держа в руках посеребренные посохи с позолоченным навершием. Третий из них и вовсе был в странном для россов наряде.

Скамьи для бояр и знатных дружинников, обитые дорогой пурпурной тканью, поместили вдоль стен. Впереди высилось кресло для митрополита, в котором уже недовольно восседал Кирилл, постукивая перед собой черным посохом. За ним, почтительно опустив головы, стояли в черных одеяниях пресвитеры и монахи. Рядом на стольце расположился не менее нарядный, чем франки, патрикий Катакалон.

На скамье у задней стены за тронами сидело пятеро сыновей Ярослава.

Наконец в гридницу медленным чинным шагом вошел распорядитель Невзор. Окинув торжественным взором присутствующих, с определенным перерывом трижды ударил о пол деревянным посохом, наверху которого был светящийся, словно луна, шар. Разговоры стали стихать… И когда в зале установилась абсолютная тишина, громким голосом произнес:

– Глубокочтимые гости и дружина, вам всем надлежит встать и с почтением встретить великого князя Руси Ярослава и его супругу – великую княгиню Ингигерду.

Открылись двери – и в гриднице появился меченоша, держа перед собой обеими руками обнаженный княжеский меч, являвшийся символом власти. За ним следовал хранитель печати, неся золотую печать с ручкой из огненного опала. На плечах у обоих были широкие красные плащи до самого пола.

Трижды прозвучали трубы – и в залу торжественно вошли Ярослав и Ингигерда. Плащ великого князя был пошит из пурпурной парчи и сверкал самоцветами. На голове искрилась в свете свечей корона, сделанная из золота и украшенная драгоценными каменьями.

На княгине тоже было пышное бордовое одеяние, расшитое золотыми листьями. Позади, опустив глаза в пол, очень бледная, отчего казалась еще более хрупкой и прелестной, чем ее привыкли видеть, плыла, словно лебедь, в голубом парчовом наряде княжна Анна.

Знаменосец, чьи волосы и усы побелила седина, нес над головой князя голубой шелковый стяг, на котором был изображен не трезубец, как на ярославовых серебряных монетах, а покровитель Руси Георгий Змееборец, искусно вышитый мастерицами разноцветными шелковыми нитями.

Торжественность момента была такова, что, казалось, люди боялись даже дышать. Великий князь и княгиня заняли троны, и вслед за ними изящно опустилась рядом с отцом на свое место княжна Анна, еле уловимым движением руки поправив складки парчового платья. Потом она оглянулась на братьев, величаво сидевших за родителями, скромно вскинула глаза на присутствовавших гостей и быстро пробежала по ним взглядом. Филиппа среди них не было. Значит, еще не вернулся с похода. Почему-то девушка была уверена, что он бы обязательно пришел, если бы…

И глаза предательски заволокло слезами, грозившими пролиться на ее бледные от внутреннего переживания щёки. Она бы сейчас все отдала за то, чтобы увидеть ярла, в последний раз полюбоваться его красивым лицом и золотыми локонами и посмотреть в его глубокие, словно озера, голубые глаза.

Отдельно кучкой стояли чужеземцы в рыцарских одеждах, их оруженосцы, чернорясные монахи и нарядно одетые слуги. Самый крупный рыцарь в латах держал на вытянутых руках серебряный ларец с посланием франкского короля. В руках остальных были мечи прославленной франкской работы, большие куски разноцветного шелка, серебряные сосуды, блюда и чаши…

Анна сидела на своем стольце, как мраморное изваяние. Она смотрела перед собой, ничего не видя. Ей было все равно, какие дары прислал король франков, чтобы получить ее в жены, хотя знала, что по ним все присутствующие будут судить, во сколько он оценил ее для себя.

У нее не возникло желания посмотреть на франкских епископов, явившихся в своих причудливых одеяниях. Даже не глядя на франков, княжна ощущала холод, идущий от них, непривычно бритых и потому особенно чужих.

Всё, что происходило в пиршественном зале, осталось без внимания Анны, ибо девушка сидела, гордо выпрямившись, будто приговоренная к казни. Она ничего не слышала, и ничего не видела, находясь словно бы во сне. Приветственные речи, голос отца, зачитывавшего письмо короля франков, доносились до ее слуха откуда-то издалека, и она не понимала ни одного слова. Впрочем, ни одно из них не было для неё важным, зная, что в любом случае ей придется покориться воле отца и выполнить свой долг, уехав в далёкую страну.

Для княжны сейчас были намного важнее ее собственные горестные мысли о Филиппе, одном только Филиппе.

Иногда сквозь пелену непролившихся слез она видела вместо людей то или иное цветное пятно, то длинный череп одного из франкских епископов, то большой живот, обтянутый парчой, другого, то шевелящиеся желчные губы митрополита, то надменное лицо царьградского посланника…

Только ни в одном уголке гридницы не было любимого лица Филиппа.

Многие заметили восковую бледность девушки, ее нервно сцепленные руки и закушенную нижнюю губу, но отнесли это на переживания, свойственные невесте.

Франкских послов восхитили ее красота, строгий вид, умение держать себя и скромность. Тихо переговариваясь между собой, они пришли к выводу, что красота королевской невесты непревзойденна и может быть сравнима только с прелестью божественного лика.

Хорошо, что они не могли прочитать её мысли, в которых был только один мужчина – молодой красавец скандинав, не имевшего королевского трона, но забравшего ее сердце, которое она оставит вместе с ним, уезжая навсегда в далёкую Франкию.