Текст книги "Антипедагогические этюды"

Часть вторая

Необратимые процессы

– Ирина Николаевна! Ирина Николаевна!!! – Маришка почти задыхалась.– Скорее, скорее!!! Там, там, в классе!

Учительница, не дослушав, бросилась вслед за девочкой. Что – в классе?! До кабинета бежать было ещё два этажа, и Ирина успела за эти полторы минуты стократно умножить все страхи, которые вмиг подбросил ей взвинченный мозг: кто-то из окна вывалился?! (третий этаж!!! Хотя предупреждала детей: окна не открывать!!!), кто-то в обморок упал? (так уже было, начало весны – а жарко, прямо печёт!). Что стряслось всё-таки? Судя по виду девочки, нечто невероятное! Значит, – разбирательство, выговор. Вот тебе и вышла на пять минут, оставила дежурных! Пятый класс, маленькие ещё… Выговор, минимум! И то – если повезёт…

На подкашивающихся ногах, с подскоком, – мешали высокие каблуки, – влетела в класс за ребёнком.

– Ну?!! Что?!!

У окошка столпились пятиклассники, ничего не было видно. Но окно, слава Богу, не распахнуто, и на том спасибо!

Ирина Николаевна подбежала, рывком откинула заслоняющих – и… тьфу!!! Между рамами билась, царапаясь, ласточка. Видно, заскочила сюда с лёту, случайно. Наружное стекло было разбито, частично вынуто, внутреннее – цело. Понятно, как: ударилась в стекло и провалилась.

– И что, надо было так орать?! – Ирина Николаевна, багровея щеками, нависла над Маришкой.

– Я спрашиваю, надо вот такую истерику закатывать? – дети молчали, опустив головы. А учительница, лишившись испуга, накачивала тон. – Я чуть каблук не сломала!

– Так ведь… Она живая! А если б мы уже ушли?.. Если б никто не увидел?..

– Ну и что?!! – успокоиться сразу было всё-таки нелегко. – Ну и что, я спрашиваю? А вы знаете, сколько их гибнет в природе от всяких случаев, а? Хотя, конечно, жалко, – поспешно исправилась она. – Жалко. Ну ладно, сходите за дядей Лёшей, пусть придёт, раскрутит раму, что ли.

Дети радостно закивали, и та же Маришка, но уже в паре с Валеркой, рванули из класса.

Паузу ожидания надо было как-то заполнить, – уж очень неловко молчалось. (Разоралась, как девчонка, прискакала!) И Ирина Николаевна уверенно повела:

– Вообще-то, дети, очень хорошо, что вы такие отзывчивые. Природу надо любить, помогать всяким растениям, животным… Ну и вообще. Особенно зимой! Кормушки строить. Вот, например, я читала в газете, как один школьник спас и вылечил раненую птицу. И вы, ребятки, должны…

Но тут вернулись запыхавшиеся «гонцы»; у Маришки в глазах угадывались будущие слёзы:

– Ирина Николаевна! Сказали, что дядя Лёша уже уехал домой!

– Гм… Ну, я не знаю!..

(Дядя Лёша жил далеко).

– Сходите, посмотрите по школе; может, кто из мужчин-учителей ещё здесь. И пусть отвёртку какую-нибудь захватит.

Дети снова метнулись к выходу. Осталось трое.

– Ну и вы – с ними! – нашлась Ирина Николаевна. – Быстрее будет.

(Что ж тут им – опять про птичек? Пусть побегают.).

На этот раз ожидание затянулось минут на тридцать. Ирина Николаевна то и дело нервно взглядывала на прелестные ручные часики: уже давно пора домой, готовиться к завтрашнему открытому уроку. Она в этом году аттестуется, идёт на «методиста», – значит, будет кто-нибудь из райОНО.

Этот урок Ирина Николаевна вынашивала давно, планируя поставить эффектную «точку». Год выдался напряжённым, пришлось попотеть. Конечно, звание так просто, за красивые глаза, никто не даст, надо работать. Ирина Николаевна с удовольствием подумала: что-что, а работать она как раз умеет! Не жалея сил! Кабинет у неё – один из лучших, если не самый лучший! А сколько на это времени ушло – кто оценит? И, между прочим, личных средств! С родителей собирала – само собой, все так делают, но ведь сдают неохотно. Это – раз. А разговоры – споры с ними на собраниях? Это – два. Но зато теперь не кабинет, а сказка. «Хорошо, что я биолог! – умилилась учительница. – Химический кабинет, например, таким эффектным сделать бы не удалось». И завтра она блеснёт, конечно! Есть и таблицы, и пособия, и чучела.

И дети, между прочим, предупреждены: кто, когда и что. Для подстраховки. Мало ли… Риск – дело молодых. (Улыбнулась: и глупых!).

А ласточка, между тем, обессилев, почти замерла. Припекало. «Через часок-другой погибнет», – зевнула Ирина Николаевна.

«Если никого сейчас не найдут – завтра кого-то попрошу, пусть вынут, а то завоняется.»

…Новая беготня результатов тоже на дала, и учительница, выслушав детскую перебивчивую трескотню, наконец решила:

– Вот, значит, не судьба.

И авторитетно добавила:

– Теперь, даже если выпустим, всё равно в природе погибнет. За то время, пока вы метались, пошли необратимые процессы.

– Где?! – ахнула сердобольная Маришка.

– В летательном аппарате птицы, где ж ещё.

(Вот так. Знание – сила!)

– Так что гораздо гуманнее вообще её теперь не трогать, тогда процесс умирания будет безболезненным. Ты же не хочешь, чтоб она ещё мучилась? – царапнулась в душу девочке.

– Н-н-не-ет!.. – заплакала Маришка. Потупились и остальные.

Ирина Николаевна снова украдкой глянула на часы. Надо же, ещё плюс десять потерянных минут! Прекращаем.

– Всё, уходим, – она, решительно подталкивая детей, освободила класс и заперла за собой дверь.

– Ну что, до завтра? – подмигнула ободряюще. – Кому в мою сторону? Никому? Ну, как хотите.

И, цокая каблучками, быстро ушла.

…Писать конспект пришлось до позднего вечера (сказалось потерянное время). Но зато, закончив, Ирина Николаевна с удовольствием просмотрела сделанные записи и долго любовалась красиво набранным броским названием:

«Долг человека – беречь природу». Урок – диспут.

Подготовила: учитель высшей категории Краснова И. Н.»

Звание методиста было уже практически в кармане.

Собачий синдром

Пересчитывая сдачу в поселковом магазине, тётка Рита, многозначительно поджав пухлые губы, вроде невзначай обронила:

– Слышь, Мартыновна, я скоро водку буду брать, много. Так ты попридержи.

– Неужто на свадьбу?! – ахнула продавщица.

– А хоть бы и на свадьбу. Я же говорила: она наша будет. Чем мой Юрий не жених?

Все, кто был в магазине, тут же оказались рядом, и интересная новость, свежая и горячая, тут же была подхвачена, и, оживляемая охами-ахами, обрела право на законное местное облюбовывание.

– Так, говорю, чем Юрка не жених? – уже вполоборота ко всем ушам, повторила тётка Рита.

– Ну да, ну да! Красавец и с образованием, это точно!

– По себе и пару выбрал, а как же! – торжествовала тётка Рита, – покорил девку, орёл.

– Долгонько, правда, покорял, – уточнил завистливый Егорыч.

– Чего зря брешешь, даже года не прошло! – рассердилась тётка Рита. – На себя посмотри! Ты-то вон свою Настьку лет пять уговаривал, хоть она уже вдовая была и с дитём! Ишь, пенёк беспамятливый!

Старик поперхнулся и замолк. Да и то, было чем Юрке гордиться, понимал дед. Ведь Ольга, библиотекарша, – ох какая исключительная девка!

Приехала она в их посёлок год назад, по распределению. Городская, при маме-папе, а не отказалась, не словчила, не стала выискивать, где помягче да полегче, а приехала строго туда, куда направили. Квартировать стала у бабки Тузовкиной, дожидаясь казённого жилья. И с первого же дня многим запала в сердце: стройная, тоненькая, хоть и небольшого росточка; глазищи – в пол-лица, губочки – как с иконы; такая вся ладная, хоть открытки с неё рисуй.

Все единогласно решили: красавица, ох, редкая красавица! А председатель даже заметил: дескать, это про таких наш народный поэт Некрасов сказал, что, мол, посмотрит – рублём подарит! (за что и был жестоко приревнован председательшей).

Но всё-таки не красота была главным достоинством Ольги. Она отличалась какой-то невероятной, давно уже нигде не встречающейся, особой девичьей гордостью. Под её взглядом ни один, даже самый – пресамый пьяница – матюгальник не мог обронить грязное слово. А так как у многих деревенских мужиков мат составляет больше половины разговора, то при ней они просто теряли дар речи и всё больше мычали, объясняясь жестами: строго глядели синие глаза, обжигали, душу выворачивали!

И в библиотеке – такой порядок навела, все только ахнули! А что придумала? – купила на свои деньги несколько пар шлёпанцев разных размеров и заставляла в библиотеке переобуваться. А кто не желает – со своей «сменкой» приходи, вот так!

Крепко зауважали в посёлке новую библиотекаршу, редко кто Ольгой называл, а всё больше – Ольгой Васильевной. Это двадцатидвухлетнюю девушку, ну не скажете?

Ольга Васильевна организовывала и театральные вечера, и недели поэзии, и толстовские чтения, и чего только не придумывала! Сама и объявление красиво напишет (шрифтом! на ватмане!), да не в одном экземпляре, а в трёх – четырёх, да расклеит в людных местах. И люди идут, как на праздник.

По-ра-зи-тель-но!

К тому же читателей сразу стало больше чуть не в десять раз (из района даже приезжали с проверкой, не поверили отчёту). Правда, читательский контингент вырос в основном за счёт молодёжи, и в подавляющем большинстве – парней, но дело разве в этом? Потянулся поселковый люд к книге, как к хлебу, вот чудеса!

А красавица Ольга, кроме работы, – ну никуда: ни на танцы, ни на свидания. «Неправильная какая-то девка!» – удивлялся посёлок.

Но Ольгина хозяйка, бабка Тузовкина, женщина справедливая, разъяснила народу, что как раз – таки Ольга – девка самая найправильнейшая, серьёзная. А почему на танцульки не бегает – так сказала, что это не танцы, а дёрганье; исчезла, мол, культура танца, надо сначала возродить, а потом и танцевать. Стыдно по-обезьяньи скакать. Марфа Даниловна Тузовкина тут была согласна с жиличкой на все сто. Видела она те танцы, – срамотища! То липнут друг к дружке, лапаются, то, словно дикие, руками – ногами дрыгают, каждый сам себе. А музыка какая – такие и танцы: бух-бум, бух-бум! Ну, и брезгует Ольга. А насчёт любви – тоже девка молодец. Таскаться говорит, не хочу по улицам, в темноте, я лучше книжку почитаю. Вот придёт любовь – тогда и посмотрим, а ноги бить по вечерам – это пускай те, у кого в голове пусто. А у неё – работа! Ответственная, на виду, для людей. Как же их направить в русло культуры, если сам библиотечный работник не покажет высокий пример, а?

Да, поразила Олечка посёлок, потрясла. А больше всех поразился и потрясся молодой учитель физкультуры, Юрка Марков, – Юрий Ефимович. Он был из местных, проучился в институте поселковым стипендиатом и пять лет назад вернулся домой, в родную школу. Видный, высокий, Юрка как бы брезговал здешними девушками. Да не то, чтобы брезговал, но… И в кино бегал, и на танцы, и встречал – провожал – цветы дарил; и в школе (было дело) молоденькие незамужние учительницы обмирали, глядя на него. А он и не гордился чересчур, одну-другую время от времени привечал.

Но посёлок видел: не нужен никто Юрию Ефимовичу по-настоящему, баловство всё одно только. Бывало, что и плакал кое-кто из девчат от Юркиного непостоянства, но молодой учитель знай себе жил да радовался, сам решая, с кем сегодня эту радость делить, а с кем – завтра. И честно каждую предупреждал: «Учти, я парень-ветер. И если что – мы друг на друга не обижаемся, да?» Вот вроде и не за что было на него зла держать.

Но когда Юрка первый раз увидел Ольгу (зашёл в библиотеку из любопытства: уж больно бабка Тузовкина расфантазировалась), он, что называется, обалдел. Так обалдевшим и ходил недели две, а потом пришёл к Ольге прямо на дом, с порога брякнул Марфе Даниловне:

– Вот, принимайте гостя, я свататься пришёл.

(«А морда-то жа-а-алобная, – ехидничала потом на весь посёлок Тузовкина, – куда и хвост павлиний делся, все перья по дороге растерял!» Бабка Юрку почему-то не очень жаловала.).

Так Ольга («Ох, горда, аж жутко было!») голосом, как со льда, хоть и негромко – а мороз по коже, отрезала: какое, мол, право у вас врываться в личное помещение с такими речами, не узнав даже приб-ли-зи-тель-но, пустят ли вас вообще на порог?! Так что кругом, шагом марш, калитка на дворе!!!

Бабка Тузовкина была в восторге, а посёлок единогласно решил: никогда не быть Юрке с Ольгой, не того полёта птица.

Но Юрка прямо заболел от любви. Не думал, что так бывает, и не поверил бы раньше никогда. Он стал говорить Ольге «Вы», да только по имени-отчеству; почти каждый день бывал в библиотеке («Что Вы посоветуете, Ольга Васильевна?», «А что Вы скажете насчёт новой статьи в районной газете?», «Не помочь ли Вам насчёт вечера бардовской поэзии? Я ведь играю на гитаре и пою!»).

Оленька ещё долго хмурилась, держалась айсбергом, а потом, когда Юрка и в самом деле помог ей организовать «литературно-музыкальную гостиную», библиотекарша дрогнула: синие глазищи потеплели, голос зазвучал со спокойным уважением.

Но Юрка, уже наученный, боялся обнадёживаться и сужал круги вокруг девушки очень осторожно. И, наконец, наступил день, когда Ольга Васильевна сказала ему «Юра» и «ты». Юрка воспарил, но сдержанно поинтересовался: может ли он считать это знаком дружеского расположения и не позволит ли уважаемая Ольга Васильевна так же коротко называть и её?

Оленька кивнула, улыбнулась, и Юрка подумал, что, может быть (может быть!) не так далёк тот час, когда он возьмёт девушку за руку, потом – приобнимет за плечи… А потом? (Ой, нет, сглазить можно!)

И мать Юрки, тётка Рита, вскоре тоже порадовала сына, рассказав, как она «сегодня встретила нашу кралю, и я ей, дескать: „Здравствуй, доченька!“, никогда ведь так не называла, а она и не удивилась, ответила; да не тётей Ритой назвала, А Маргаритой Сергеевной!»

Тётка Рита всей душой желала сыну счастья, а уж такую невестку – грех было не хотеть!

И вот прошёл уже целый год со дня приезда Олечки, и сегодня тётка Рита смело объявила про свадьбу: ну не чудеса ли? Нашёл-таки Юрка ключик к сердцу гордячки!

Да, впрочем, в посёлке этого уже ждали: разве спрячешь счастье? Думали только, может, позже. А оно – вот как обернулось. «Ну что ж, совет да любовь!» – радовались.

Вот и настало время Ольгиных «хождений в темноте». Она теперь приходила домой поздно, радостная, влюблённая. Марфа Даниловна только покрякивала, довольная: ей ведь уже обещано, что она будет на свадьбе почётной матерью. Ольгины родители написали, что приехать не смогут (болеет отец), так пусть молодые потом сами приезжают, мол, ждём.

Всё делалось серьёзно, основательно: в сельсовете назначили месяц сроку на раздумывание, и Ольга с Юрой стали называться «жених и невеста». «По-настоящему, без вольностей!» – гордилась бабка Тузовкина. Ольга ей так и отрезала:

– Всё – потом!

И бабка засовестилась любопытствовать.

До свадьбы оставалась уже неделя. Первые дни начала сентября дышали таким счастьем и покоем, вперемешку с дивной осенней красой, что казалось: будущая свадьба – Божье благословение, не меньше. В школе тоже готовились поздравить молодого учителя, сочиняли «свадебный сценарий».

И вот однажды вечером, разнося последние приглашения на свадьбу (зван был почти весь посёлок, на этом жёстко настояла тётка Рита), влюблённые зашли к давнему Юркиному приятелю Славке.

Тот, приняв пригласительную открытку, никак не хотел отпускать и уговорил немного посидеть, «отметить».

Быстро накрыли столик во дворе под навесом (помидорчики-огурчики), Юрка со Славкой выпили по полрюмочки. Тут же вертелся Славкин младший брат, десятилетний Пашка. Для него Юрий был любимым учителем, кумиром, и сейчас Пашка испытывал настоящее блаженство: сам Юрий Ефимович был у них в гостях!

Разговор друзей перескакивал с одного на другое, и вдруг ни с того ни с сего Славка сказал:

– А вы заметили, псина наша хоть бы тявкнула. Вы тут битый час сидите, чужие – и хоть бы что!

(По двору разгуливал, в пределах длины цепи, здоровенный беспородный кобель по кличке Царь).

– Чувствует, наверное, что друзья, – пожала плечиками Ольга.

– Да нет, Олечка, тут хоть банда приди, и не шевельнётся. Такой спокойный, даже противно. Даром только кормлю.

– Это поправимо, – вклинился Юрий. – У тебя большое корыто есть, а, Славка? Оцинкованное?

– Есть, а что?

– Тащи сюда. И молоток давай.

– Да зачем?

– Другу помочь – первое дело, – сказал Юрка, деловито поднимаясь от стола.

– Пашка! – окликнул Славка брата. – Слышал, что Юрий Ефимович просит?

– Счас!

Через минуту всё, что надо, было перед Юркой.

– Что ты хочешь делать, Юра? – вскинула брови девушка.

– Сторожа будем мастерить из этого Царя, – хохотнул жених. – А то и правда, не царь, а холоп какой-то, голос подать боится.

И, ловко подхватив корыто, быстро подошёл к псине, завилявшей хвостом, и неожиданно накрыл собаку, придавив её к земле, потом сел на корыто и крикнул:

– Пашка, молоток!

Мальчик, недоумевая, всё же протянул учителю инструмент. Юра весело подмигнул всей честной компании и вдруг, сильно размахнувшись, крикнул:

– Уши заткните поплотней!

И начал со всех сторон, играя мышцами, с бешеной скоростью и грохотом околачивать корыто.

– Юрий Ефимович!!! Юрий Еф…!!!

– Юрий!!! Юрий!!!

Это кричал Пашка (или Оля?). Но Юра не обращал внимания, а всё молотил, молотил… Затем с победным видом поднялся и подковырнул носком ноги край корыта.

Из-под него с диким воем выполз полуобезумевший от ужаса пёс и безнадёжно заскулил, припав к земле как калека, у которого всё сломано.

Юрий Ефимович доперевернул корыто:

– Смотри, Славка, как обдрыстал! Ничего, помоешь. Зато теперь муха пролетит – сразу облает. Это мой дядька меня научил. Дворовая собака должна быть нервной, вот в чём фокус!

Славка потерянно смотрел то на воющего пса, то на Юркины руки.

– Ну ты чего, алё? – прижмурился учитель.

– Ты… Ты… – у Славки дёргались губы. – Не приду я на вашу свадьбу!

– Пашка, родной, прости!!! – бросился он к трясущемуся мальчику, подхватил его, большого, на руки и, как тяжелобольного, медленно понёс в дом, даже не оглянувшись.

– Вот и делай людям добро. Да, Олечка? – растерянно пожал широкими плечами Юрка. – Ладно, пойдём, он потом поймёт, ещё спасибо скажет.

– Куда пойдём? – Ольга смотрела отрешённо.

– Как куда? Нам же ещё пять приглашений занести; ты что, Оленька?..

– Никаких приглашений не надо. Свадьбы не будет.

– Ты что, как не будет?! Оля?! – заглядывал в глаза девушке. Они были пусты.

– Оля!!!

– Уезжаю я сегодня. Нельзя нам жениться.

– Но почему, почему?!!

– Я больная, Юра.

– Как… Что?.. Так вылечим!

– Нет, Юра. Это не лечится. У меня, оказывается, собачий синдром. Прощай.

– Собачий… что?.. Оля!!!

– Собачий синдром, – спокойно повторила девушка.

И, открыв калитку, одиноко пошла по улице. Юрка бросился следом; подскакивая то слева, то справа, просил, умолял. Наконец, разозлившись на бесполезные унижения, пригрозил:

– Деньги ведь какие выброшены на свадьбу! У тебя совесть есть?!

Она остановилась:

– Сколько?

– Что – сколько?..

– Сколько?! (ох и жгли эти глаза, смерть!)

Юрка упавшим голосом назвал сумму, уже ни на что не надеясь.

– Телеграфом вышлю, – кивнула девушка. – Всё, Юра, не ходи за мной.

…Она уехала из посёлка первым утренним автобусом. Навсегда. Потом, действительно, пришли по почте деньги, копейка в копейку.

– Ну и то хорошо, – в конце концов утешилась тётка Рита. Она давно оповестила весь посёлок, что Олька-то, оказывается, была серьёзно больна; хорошо хоть, хватило совести признаться и не испортить парню жизнь.

А на вопрос, что ж всё-таки за хворь была у девушки, тётка Рита со знанием дела отвечала:

– Собачий синдром! Редкая, видать, гадость.

Нестандартно, с огоньком

Конечно, этот сценарий никуда не годился! Дарья Андреевна – педагог-организатор – тяжело вздохнув, принялась перечитывать ещё раз. Но снова утвердилась: не то, не то!!! Это же – выпускной всё-таки, надо что-то новенькое, нестандартное!

Дарья Андреевна (или, как любовно звала её вся школа, Дашуня) наморщила лобик: не хотелось терять марку, ну никак! Дашуню ценило начальство: девчонка ведь совсем, чуть-чуть за двадцать, а сколько фантазии! Ни в одной школе нет таких мероприятий, и не ищите! Она – талант, самородок.

Дашуня умела всё: петь, рисовать, танцевать, сочинять… И всё, что скажете. Всегда ладила и с детьми, и с педагогами. А уж выдумки сколько имела! – на десятерых! Да и эффектная она, что скрывать. Старшеклассники ходили за ней как привязанные, в рот заглядывали. Но они – мелкота, понимала Даша. Просто льстит самолюбию, и всё.

…Так, что там со сценарием? Самой, видно, опять надо взяться. Ну ничего им поручить нельзя, этим бездарям! Собственный выпускной – а от скуки помереть можно с их идеями. Ладно, не впервой.

Даша деловито придвинула чистые листы бумаги. Думать, думать! Вспомним: мини-спектакль – был; концерт с переодеваниями – тоже… Стоп! Пародия! Так, зацепило: пародия. В этом что-то есть. Понять, что, – и сценарий, считай, на блюдечке. Пародия на кого или на что? Озарило: да на выпускников, конечно! Школа малокомплектная, их всего десять человек, пустяковое дело.

«Умница!» – похвалила себя. А дальше – как по маслу: когда получат аттестаты и сядут в первом ряду, – вот тут-то и начнётся самое главное. Себе – роль учительницы (соответствуюший вид; надо придумать!) Пародисты – за кулисами, подобраны похоже, максимально узнаваемы. Надо подработать: манеры, словечки; найти то личное, характерное. Потом усилить, укрупнить, сделать весёлым!

Ручка забегала по бумаге. Дашуня еле поспевала за своей талантливой головой. В полчаса черновой вариант был готов. Дашуня даже заскакала на стуле, запела. Да, этот выпускной запомнят надолго! Может, другие школы потом повторят.

«Ну, как и всегда, – усмехнулась. – Своих же мозгов у них кот наплакал». Да ладно, чего там, пусть пользуются, но помнят, ГДЕ взяли. Благодарными надо быть! А то – в прошлом году… Ну всё, проехали – забыли.

Итак, сценарий: Дашуня уже пересматривала, быстро метя не очень удачные места: «Потом дотянем!» В общем, отлично получилось: Свету Нестерову показывать легко (заикается); Веру Майстренко – и того легче (полная, ходит – ковыляет как утка, картавит: находка, а не образ!); ну и остальные – тоже есть что сказать и что показать. Причём чисто внешним сходством не ограничиваться, это дёшево. Надо «оживить»: поступки, привычки. Опять же – это просто. Ведь в селе живём, где всё про всех – всегда ясно всем. Как за стеклом. В общем, понятно; в общих чертах – отличный план.

Вот только с одним выпускником – заело: остался Валентин Никакой. Вот фамилия! В самую точку. Валька – он и есть никакой. Что внутри, что снаружи. Дашуня крутила и так, и этак, уже начиная злиться. Действительно – ну никакой!!! И тут её озарило: так на этом и сыграем! Значит вот: выходит персонаж, лицо скрыто маской, фигура – плащом до пят. Вопрос к нему:

– А ты – кто, ты – какой?

Ответ:

– Я – Никакой!

(«Смех в зале,» – пометила Дашуня. Смех точно будет.)

Ну и дальше?.. Вот морока! Про него больше и сказать нечего. Но не чёркать же теперь из-за него всё?!

Дашуня встала, подошла к окну. Она всегда так делала, когда «застревала». По школьному двору шла молодая «физичка», Инна Петровна, Дашкина закадычная подруга. Верный её фон, надёжно – серый.

«Тоже никакая», – усмехнулась Даша. И тут – стоп!!! – вот он, момент гениального озарения!

Даша бросилась к столу. Валька ведь влюблён в Инку, все знают!!!

«Ну не ослица я?! – ругнулась Дашуня. – Это даже первоклашка должен был сразу сообразить! Вот он, образ!»

Валька Никакой уже года два (или три?) смотрел на Инну Петровну влюблёнными глазами. Та стеснительно отнекивалась при намёках коллег. Да и зачем ей этот ребёнок? Самой-то – уже к тридцати… Ну, незамужняя, да. Но это (этот!) – не то, курам на смех. Хотя, конечно, приятно: видно, как мальчик использует любую возможность, чтобы быть рядом; как всегда остаётся после уроков, чтобы помочь ей с подготовкой приборов на завтра. Как он… Да что там! Никто и никогда не смотрел на Инну Петровну такими глазами…

Кого другого – давно бы засмеяли одноклассники, но безобидный Валька Никакой был так прекрасно чист в своей любви, что даже мысли ни у кого не возникало коснуться этой темы. Только однажды Леночка Кочкина сказала физичке, как бы невзначай:

– Вот если б на меня кто-нибудь ТАК смотрел!..

Но Лена – девушка яркая. Инна Петровна подумала, что у Леночки и так всё сложится прекрасно, а вот у неё – вряд ли. Только будет вспоминать потом, как однажды чистый мальчик положил к её ногам своё слишком юное сердце. К её некрасивым худым ногам…

…Дарья Андреевна наконец закончила. Вышло – пальчики оближешь! Через пару дней созвала репетицию. Всё шло гладко, обещался аншлаг. Восьмиклассники репетировали живо, со смехом вживаясь в «образы» старших товарищей. Дашуня цвела.

Оставалось ещё две недели: всё отшлифуется, устоится, будет просто блеск!

Дашуня понимала, что всё должно быть в меру, необидно; и это, кажется, удавалось. Её не покидала верная Муза, и к уже придуманному девушка досочиняла ещё один образ: физичку Инну. И даже выпросила у неё костюм, в котором та всё время ходила на работу. Сказала, что будет сюрприз. Приятный!

Так незаметно, за последними экзаменами, пробежали дни, и наступил выпускной вечер. В небольшой актовый зал школы набилось полсела. Впрочем, так бывало каждый год, ведь здесь – почти все родственники, ближние или дальние, и каждый выпускник дорог двум-трём десяткам людей, и это, конечно, здорово.

Гладко прошла официальная часть, уже были вручены аттестаты – выпускникам, цветы – учителям. Надо же, и опять творческая удача была на стороне Дарьи Андреевны: все видели, как Валька подарил Инне Петровне огромную охапку пунцовых роз. Дашуня даже пискнула от удовольствия: почти такой же букет был заготовлен и для Валькиного «двойника»! Это называлось «не в бровь, а в глаз!!!»

«Гениальность – это умение предвидеть», – очень к месту вспомнила Дашуня слова кого-то из «великих».

Наконец подошло время и Дашиной «изюминке». Ведущий объявил:

– А сейчас – «Театр выпускных пародий»!

И началось! Зал хохотал, изнемогая; смеялись и выпускники, принимая артистов аплодисментами, узнавая друг друга и толкая в бок.

И вот, наконец, «гвоздь программы». Вышел мальчик, закутанный в чёрное до самых глаз, и повёл загробным голосом:

– Вы думаете, я – какой? А я – НИКАКОЙ!

В зале благосклонно засмеялись, кто-то крикнул:

– Вальке Никакому – «ура!»

Зрители с готовностью похлопали. А «Валька» начал свой монолог. Он читал «Я вас любил», но пушкинские строки звучали с каким-то вывертом, имея вопрос после каждого слова:

– Я?! Вас любил?! Любовь? Ещё?! Быть может?!!

Это, наверное, было оригинально, и, наверное, смешно, но в зале почему-то слушали молча, напрягшись: что же дальше? А дальше – из-за левой кулисы на середину сцены мелкими шажками просеменила «Инна Петровна» (она, конечно: очки, причёска, костюм…) И «Валька» на последней фразе «Дай? Вам? Бог?! Любимой? Быть другим?!» трагическим жестом извлёк из складок накидки букет бардовых роз и, опустившись на одно колено, бросил его к ногам «физички»…

Тут же заиграл вальс, на сцену снова впорхнули все герои и дружно закружились. «Валька», конечно, с «Инной Петровной». Когда музыка смолкла, артисты замерли и начали кланяться. Представление было окончено.

В зале раздались жидкие хлопочки, которые, впрочем, постепенно окрепли, и даже кто-то крикнул «браво!»

В общем, хорошо получилось. И директриса Дашуню потом хвалила. Но это было позже. А сейчас, когда садились за праздничные столы, не могли нигде найти Вальку Никакого.

Дарья Андреевна презрительно пожала плечиками:

– Никакой – он и есть никакой.

Даже шуток не понимает!

А любимой подружке Инне Петровне заботливо посоветовала подлечить нервы.