Текст книги "Соглядатай"

Глава 46

По дороге на урок Эрик заехал в супермаркет «ICA» в Глобене. Он знал, что Мадде обожает попкорн, и решил захватить несколько упаковок. В молочном отделе он заметил своего бывшего пациента Нестора. Нестор, тощий, высокий, был одет в отутюженные брюки и серый вязаный пуловер поверх белой рубашки. Его худое, гладко выбритое лицо и белые волосы, расчесанные на косой пробор, совсем не изменились.

Нестор увидел его и изумленно улыбнулся. Однако Эрик не подошел – просто помахал ему и пошел дальше по залу.

Прихватив попкорн, он направился на кассу и тут увидел спецпредложение – машинку для приготовления попкорна. Эрик знал, что склонен тратить лишнее, но машинка была легкой и компактной и стоила не слишком дорого.

Выйдя на парковку с упаковками кукурузы и машинкой для попкорна, он снова заметил Нестора. Долговязый Нестор ждал на пешеходном переходе, направляясь к метро. Возле его тощих ног стояли шесть набитых битком пакетов. Они были такими тяжелыми, что Нестор мог пронести их всего несколько метров.

Эрик открыл багажник и сложил туда покупки. Он был уверен, что пациент не видит его. Застенчивый Нестор что-то пробормотал, поднял пакеты, с трудом сделал несколько шагов – и ему пришлось снова опустить пакеты на землю.

Нестор стоял и дул на свои тонкие пальцы, когда Эрик подошел к нему.

– Похоже, тяжелые, – сказал он.

– Эрик? Нет, не ос-собенно, – улыбнулся Нестор.

– Где ты живешь? Я тебя подвезу, – предложил Эрик.

– Я не хочу доставлять хлопот, – прошептал Нестор.

– Никакие это не хлопоты. – Эрик поднял четыре пакета.

Сидя в машине рядом с ним, Нестор повторил, что справился бы и сам. Эрик ответил, что не сомневается, и осторожно вырулил с парковки.

– Спасибо за кофе… но, пожалуйста, не делай мне впредь подарков, – сказал Эрик.

– Ты с-спас мне жизнь, – тихо возразил Нестор.

Эрик помнил, что психоз начался у Нестора три года назад, когда умерла его тяжелобольная собака.

Начав работать с этим пациентом, Эрик прочел записи, сделанные в закрытом психиатрическом отделении, где наблюдался тогда Нестор. Худосочный пациент беседовал с мертвецами: с серой дамой, которая щеткой вычесывала перхоть из волос, и с каким-то злобным парнем, который заставлял его тянуть руки в разных направлениях.

Во время беседы Эрик выяснил, что Нестор зациклился на моменте, когда усыпляли собаку. Он твердил об игле в правой передней лапе, о том, как смертоносный раствор вливается в тело. Собака задергалась, со стола потекла моча, когда мускулы потеряли тонус. У Нестора было чувство, что ветеринар и жена обманули его.

Нестор хорошо отвечал на стадии стабилизации, но, стоило Эрику снять его с риспердала, пациент снова начал слышать голоса.

Эрик не был уверен, получится ли загипнотизировать Нестора, – вполне возможно, тот принадлежал к небольшому проценту людей, не поддающихся гипнозу. Однако во время расслабляющих бесед в полутемной комнате они все же докопались до переломной ситуации, которую потом эпизод за эпизодом разобрали.

Нестор рос с матерью и младшим братом, а еще у него был черный лабрадор. Когда Нестору было семь, его пятилетний брат заболел острым воспалением легких, которое усугубило и без того тяжелую астму. Мама сказала Нестору, что братик умрет, если они не усыпят собаку. Нестор отвел собаку на озеро Сёдербюшён и утопил ее в хоккейном сумке, набитой камнями.

Но брат все равно умер.

В сознании Нестора две картинки срослись. У него навсегда отпечаталось, будто он утопил брата в сумке, а собака стерлась из его памяти.

Они тогда проработали его гнев на материнскую манипуляцию, и через месяц Нестор наконец отпустил мысль о своей вине, как и представление о том, что мать способна дотянуться до него из могилы.

Сейчас Нестор жил самостоятельно, не нуждался в лекарствах и был бесконечно благодарен Эрику.

Они проехали церковь Маркусчюркан в Бьёркхагене и остановились у дома номер пятьдесят три по Аксвалльсвэген.

Нестор отстегнул ремень безопасности, и Эрик помог ему донести пакеты до двери квартиры на первом этаже.

– Спасибо за все, – робко сказал бывший пациент. – У меня есть м-мороженое и сок. И время…

– Мне надо ехать дальше, – ответил Эрик.

– Но я должен угостить тебя чем-нибудь. – Нестор открыл дверь.

– Нестор, у меня назначена встреча.

– Ступает по мертвым б-беззвучно. Ступает по мертвым и слышит – они бормочут и дышат.

– Я уже не успею отгадать твою загадку, – сказал Эрик и направился к выходу.

– Лист! – крикнул ему вслед Нестор.

Глава 47

Джеки и Мадде сидели на диване и грызли попкорн; Эрик пытался сыграть этюд.

Каждый раз, когда он запинался, Мадде напоминала, что у него способности. Девочка устала за день и зевала все сильнее.

Джеки старалась объяснить, что такое паузы-восьмые и ритмический рисунок; она поднялась и положила ладонь на правую руку Эрика.

Она попросила его начать левой рукой с двадцать второго такта и вдруг замолчала, повернулась к дочери, прислушалась к ее дыханию и попросила:

– Сможешь отнести ее в кровать? У меня локоть не действует.

Эрик встал из-за фортепьяно и взял девочку на руки. Джеки пошла вперед, открыла дверь детской, зажгла свет и откинула одеяло.

Бережно Эрик положил Мадлен в постель и отвел волосы с ее лица.

Джеки подоткнула дочери одеяло и поцеловала ее в щеку, прошептала что-то ей на ухо и зажгла маленький розовый ночник на тумбочке.

Только теперь Эрик увидел, что все стены детской исписаны отборными ругательствами.

Иные слова были написаны детским почерком и с ошибками, другие вывела более уверенная рука. Эрик предположил, что Мадлен занимается этим уже несколько лет. Ее мать – единственная, кто не сможет увидеть надписей.

– Что такое? – спросила Джеки, уловив его молчание.

– Ничего. – Эрик мягко закрыл за собой дверь.

Они вышли в коридор. Эрик не знал, сказать Джеки об увиденном или промолчать.

– Мне уйти? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Джеки.

Она протянула руки и дотронулась до его лица, погладила его щеки и подбородок.

– Я выпью воды, – хрипло сказала она, пошла на кухню и открыла шкафчик.

Эрик подошел, наполнил стакан, подал ей. Джеки выпила, и он поцеловал ее прохладные губы, прежде чем она успела вытереть подбородок.

Они обнялись, Джеки встала на цыпочки, и они глубоко поцеловались, стукнувшись лбами.

Руки Эрика скользнули по ее спине и бедрам. Ткань юбки странно шуршала, словно тонкая бумага.

Джеки слегка отпрянула, отвернулась и уперлась рукой Эрику в грудь.

– Это ты напрасно, – сказал он.

Джеки покачала головой, потянула его к себе, поцеловала в шею, на ощупь нашла пуговицы брюк, но вдруг замерла и прошептала:

– Шторы задернуты?

– Да.

Джеки подошла к двери, прислушалась и осторожно закрыла.

– Наверное, не обязательно делать это прямо сейчас.

– Ладно, – сказал он.

Она стояла спиной к раковине, опершись о нее рукой и слегка разомкнув губы.

– Ты меня видишь? – спросила она и сняла темные очки.

– Да.

Ее блузка выбилась из-под юбки, короткие волосы разлохматились.

– Прости, что я все усложняю.

– Нам некуда спешить, – пробормотал Эрик, шагнул к ней, обхватил за плечи и снова поцеловал.

– Снимем одежду. Да? – прошептала Джеки.

Они стали раздеваться прямо на кухне, Джеки медленно заговорила про радиорепортаж о преследовании христиан в Ираке.

– Теперь Франция примет беженцев, – улыбнулась она.

Эрик расстегнул брюки и смотрел, как она складывает свою одежду на стул и снимает лифчик.

Эрик стоял перед ней совершенно голый и думал, что чувствует себя на удивление раскованно. Даже не пытается втянуть живот.

Зубы Джеки блеснули в слабом свете, когда она стащила трусы, качнула ногой, и они упали на пол.

– Я не застенчивая, – тихо сказала она.

Соски у нее оказались светло-коричневые, она вся словно сияла в темноте. Под светлой кожей, как на мраморе, проступала сеть жилок. Из-за темных волос на лобке промежность казалась нежной.

Эрик взял ее за протянутую руку и поцеловал. Джеки отступила, наткнулась на стул и села. Он склонился к ней, снова поцеловал в губы, встал на колени и стал целовать ей грудь и живот. Осторожно сдвинул ее на край стула и развел ей бедра. Сложенная одежда упала на пол.

Джеки была уже влажной, и он ощутил ее вкус – теплого сахара. Ее ноги подрагивали, задевая его щеки, она задышала тяжелее.

Солонка упала со стола, описала дугу на полу.

Джеки держала его голову между ног и дышала, словно задыхалась. Стул неуклюже отъехал назад, и она соскользнула на пол, плавно и улыбаясь.

– Наверное, близость – не самое сильное мое место, – сказала она и неловко запрокинула голову на сиденье стула.

– Я всего лишь ученик, – прошептал Эрик.

Джеки перевернулась на живот и поползла под стол. Эрик обхватил ее ягодицы, когда она перекатилась на спину.

Джеки осторожно потянула его к себе, ниже, между своих бедер, услышала, как он стукнулся головой о стол, ощутила жар его кожи на своей.

Она вцепилась ему в спину и прерывисто дышала, когда он медленно скользнул в нее и замер.

– Не останавливайся, – прошептала она.

Сердце билось быстро, мысли-помехи наконец затихли. Джеки качнула бедрами, прижалась к нему, почувствовала шелковистое тепло своего лона.

Жесткий пол под спиной растворился, бедра напряглись, дрожа, и Эрик задвигался быстрее. Она сжала ягодицы и пальцы ног и тихо застонала ему в плечо, когда в ней запульсировал оргазм.

Эрик проснулся в темноте от тихих звуков фортепиано. Они были странно приглушенными, словно инструмент находился под землей. Сначала он подумал, это сон. Он вытянул руку, но не обнаружил Джеки. Лунный свет пробивался сквозь ткань штор, отбрасывал диковинные длинные тени. Вздрогнув от холода, он вылез из постели и вышел в коридор. Джеки, голая, сидела на винтовом табурете в гостиной. Чтобы приглушить звук, она накинула на пианино плотный чехол.

Сквозь темноту он видел ее мягко покачивающиеся, словно погруженные в воду, тело и руки. Босые ноги нажимали на латунные педали. Джеки сидела на краешке табурета, и он видел тонкую талию и затененную бороздку прямой спины.

– Nam et si ambulavero in medio umbrae mortis[8]8
  Если я пойду и долиною смертной тени (лат.); Пс. 22.


[Закрыть], – пробормотала она себе под нос.

Эрик был уверен – она знает, что он здесь; Джеки все же доиграла пьесу до конца и лишь тогда повернулась к нему.

– Соседи жаловались, – тихо сказала она, – но я должна разучить довольно сложную вещь к утренней свадьбе.

– В любом случае она звучит великолепно.

– Иди ложись, – прошептала она.

Эрик вернулся в постель; он засыпал, когда мысли свернули на Бьёрна Керна. Полиция все еще не знает, что та убитая женщина сидела, прижав руку к уху. Эрик почти проснулся при мысли, что он затруднил полицейское расследование.

Через час музыка стихла, и Джеки вернулась в спальню. На улице светало, когда Эрик наконец заснул.

Утром постель оказалась пустой. Эрик принял душ и оделся. Джеки и Мадлен были на кухне.

Эрик вышел к ним, налил чашку кофе. Мадлен завтракала хлопьями с молоком и малиной.

Джеки сказала, что скоро ей надо быть в церкви Адольфа-Фредрика – на репетиции свадьбы.

Как только она вышла переодеться, Мадлен положила ложку и перевела взгляд на Эрика.

– Мама сказала, что ты отнес меня в постель, – начала она.

– Она попросила меня помочь.

– У меня в комнате было темно? – Девочка смотрела на него бездонными глазами.

– Я ничего не сказал твоей маме… лучше, если ты сама ей скажешь.

Девочка помотала головой, из глаз потекли слезы.

– Это не так страшно, как ты думаешь, – подбодрил Эрик.

– Мама ужасно огорчится, – всхлипнула Мадлен.

– Все будет нормально.

– Не знаю, почему я все делаю наоборот, – расплакалась она.

– Вовсе не наоборот.

– Ну как же! Стереть ведь не получится. – Мадлен вытерла слезы со щек.

– Я творил вещи и похуже…

– Нет, – заплакала она.

– Мадде, ничего страшного не произошло… Слушай, мы можем… Давай покрасим стены у тебя в комнате?

– А получится?

– Да.

Мадлен посмотрела на него. Подбородок у девочки дрожал, она несколько раз икнула.

– Какой цвет ты хочешь?

– Голубой… голубой, как мамина ночная рубашка, – улыбнулась она.

– Светло-голубой?

– Вы о чем? – спросила Джеки.

Она стояла в дверях кухни, уже одетая – черная юбка и жакет, бледно-розовая блузка, круглые очки и розовая помада.

– Мадде думает, что пора перекрасить стены в детской, а я сказал, что с удовольствием помогу.

– Ладно, – сказала Джеки. На лице у нее было недоумение.

Глава 48

Адам ждал Марго в подземном депо полицейского управления. Из-за бинтов его футболка туго натянулась на груди. Марго двинулась было к нему, но остановилась – ребенок толкнул в живот. На обтянутых пластиком столах были выложены для анализа пронумерованные предметы из чулана Филипа Кронстедта.

Подошел коллега, сказал что-то лестное Адаму и удалился к лифтам.

В ярком свете усталое лицо Адама с темной тенью щетины выглядело почти прозрачным.

Позади него как будто происходила опись имущества Филипа. На первом столе лежали позолоченная спинка кровати, деревянный ящик с накрахмаленными льняными простынями, потертые книги и три пары спортивных туфель.

– Ну как ты? – спросила Марго, подойдя к Адаму.

– Легко отделался. – Он положил руку на ребра. – Правда, не могу избавиться от мысли: если бы она чуть сместила дуло, быть бы мне покойником. Три миллиметра влево – и привет.

– Вам нельзя было соваться в подвал без подкрепления.

– Именно так я и рассуждал… но я не сразу понял, что Йона развалина, он упал, упал прямо на пол и выронил пистолет.

– Ему нечего было там делать.

– Все пошло к черту, – кивнул Адам. – Начнется внутреннее расследование… это ясно, я же ранен… вероятно, оно уйдет в отдел прокуратуры по делам полицейских, так что нам надо кое-что обговорить.

Марго рассматривала выцветшую школьную схему женской анатомии. Глаза на плакате были закрашены синим мелом.

– Но без Йоны мы не взяли бы Филипа Кронстедта, – заметила она.

– Я взял Филипа, это я его взял, Йона валялся на полу…

Слепящий свет люминесцентных ламп и ламп для фотоувеличителя бликовал на пластике стола между предметами. Марго остановилась перед тремя видеокамерами с разбитыми линзами. Камеры в защитной пленке лежали в просторной картонной коробке.

– Уже сравнивали записи с камер Филипа с записями, на которых были жертвы? – спросила Марго.

– Думаю, да.

– А украшений для языка или фарфоровой косули не нашли?

– Найдем, – улыбнулся Адам. – Это просто вещи из чулана. Спешить некуда, самое главное сделано, мы его взяли.

Они прошли мимо горстки раскрашенных от руки оловянных солдатиков, и Марго подумала, что остаток фарфоровой фигурки и украшение с Сатурном здесь, поскольку на момент преступления Филип жил в подвале.

– Насколько мы уверены, что убийца он? – спросила она.

– Сейчас его оперируют в Каролинской больнице, но, когда он придет в себя, он признается.

– Ты поставил там охрану?

– Ему прострелили грудную клетку, легкое разорвано. Едва ли его нужно сторожить.

– И все же поставь охрану.

Штук двадцать полароидных снимков, на всех – молодые женщины с обнаженной грудью, лежали в маленькой пластиковой папке.

– Когда поднимемся – поставлю, если тебе так спокойнее, – пообещал Адам.

– Я говорила с Йоной в больнице. Он, похоже, считает Филипа невиновным в убийствах и…

– Черт возьми, – перебил Адам, раздраженно улыбаясь. – Я взял Йону с собой, потому что пожалел его, это была ошибка, и я не собираюсь ее повторять. Мы не можем позволить ему играть в полицейского.

– Я согласна, – быстро сказала Марго.

– Он опозорился и больше близко не подойдет к расследованию.

– Я только хотела сказать, что назначить Кронстедта виновным – просто и наивно, – спокойно заметила Марго и двинулась дальше вдоль стола.

– Филип уже готов был признаться, когда в него выстрелили, он рассказал, что пробрался к окнам Марии Карлссон. – Адам, улыбаясь, повернулся к ней. – У него нет алиби на вечера убийств, он легко приходит в ярость, параноик и совершенно чокнулся на камерах слежения и шпионаже…

– Я знаю, но…

– Он заперся с двумя женщинами. Видела бы ты это! Он держал их на привязи, на стальном тросе.

Глаза Адама, ввалившиеся от недосыпа, странно блестели, щеки раскраснелись.

Адам замолк и задержал дыхание, оперся костяшками пальцев о стол и закрыл глаза.

Страшные, тревожные воспоминания прошлой ночи качнулись, как тяжелый маятник. Адам вспомнил, как звенело в ушах после последнего выстрела, как кровь ползла по боку и затекала под джинсы, когда он разоружал Софию.

Вспомнил большую собаку, которая пыталась повалить и разорвать его, и оргию в отеле «Биргер Ярл», секс без презерватива с незнакомой женщиной.

На глаза навернулись слезы, когда он подумал, насколько мало контролирует происходящее, как мало знает самого себя.

Ему вдруг отчаянно захотелось домой, к жене, заползти в теплую постель к Катрине, к запаху ее крема для рук, к ее таким некрасивым носкам, которые она надевала на ночь, к родинкам, которые образовывали у нее на спине почти что Большой Ковш.

Марго прошла мимо патефона и остановилась перед украшениями, разложенными на картонке. Она вынула ручку и ее концом подвигала потемневшие серебряные кольца, брошки, оборванные цепочки и кресты. Подцепила ручкой брелок в форме сердечка – и тут у нее зазвонил телефон.

Сердечко скользнуло назад, на картонку. Марго взяла телефон и назвалась.

Что-то в ее голосе заставило Адама повернуться к ней.

Марго потом вспоминала этот момент – как они стояли в ярком свете среди вещей, принадлежавших Филипу, и как стук ее сердца на мгновение заглушил все остальные звуки.

– Что? – спросил Адам.

Марго уставилась на него – она потеряла дар речи, в горле пересохло; она заметила, что у нее дрожит подбородок.

– Клип, – выдохнула она наконец. – Пришел новый клип.

– Проклятье, – выругался Адам и бросился к лифтам.

– Позвони в больницу, – задыхаясь, проговорила Марго, когда они бежали мимо столов. – Проверь, не сбежал ли Филип.

Адам прижал телефон к уху; он уже нажал кнопку лифта, когда Марго догнала его. Загремел нерасторопный механизм. Марго сорвалась с места слишком резко и теперь чувствовала жжение в тазовых костях.

Адам с прижатым к уху телефоном помотал головой.

– Он там или нет? – задыхаясь, спросила она.

– Не берут трубку, – нервно сказал Адам.

Лифт открылся двумя этажами выше. Марго снова нажала на кнопку, шепча ругательства.

Наконец в больнице ответили. Протяжный голос сообщил, что Адам позвонил в отделение интенсивной терапии.

– Меня зовут Адам Юссеф, я следователь из уголовной полиции, мне нужно узнать про пациента… про Филипа Кронстедта, у вас ли он еще.

– Филип Кронстедт, – протянул мужчина на другом конце.

– Да послушайте же! – негодовал Адам, – и сам понимал, насколько бессвязно говорит. – Сходите проверьте, он в палате или нет.

Мужчина вздохнул, словно собираясь исполнить каприз избалованной особы. Адам услышал, как он положил трубку на стол и куда-то ушел.

– Он пошел проверить, – передал Адам Марго.

– Проследи, чтобы проверили личность, – сказала она. Двери лифта снова закрылись.

Пока лифт тащил их вверх, они топтались по кабине, как нетерпеливые животные. Адам плечом смял объявление о концерте полицейского хора.

– Филип Кронстедт еще не отошел от наркоза, – проговорил наконец Адаму в ухо медлительный голос.

– Филип еще не отошел от наркоза, – повторил Адам.

Глава 49

Адам бежал по коридору впереди Марго. Филипу Кронстедту дали наркоз рано утром, как только он поступил в отделение травмы, и держали его под наркозом до сих пор.

Настоящий серийный убийца все еще был на свободе.

Марго следом за Адамом вошла в кабинет, взглянула на деревья Крунубергспаркена в бледном свете дня.

– Мы получили копию клипа?

– Похоже, да, – ответил он.

Марго, задыхаясь, опустилась на стул, как раз когда Адам открывал видеофайл. Поясницу ломило, и Марго откинулась на спинку, отчего блузка задралась на большом животе.

– Клип идет две минуты, – прошептал Адам и запустил запись.

Камера довольно быстро проплыла над кромкой живой изгороди. Листья на миг закрыли объектив, а потом показалось окно спальни, запотевшее снизу.

Сад был полон теней, но в жести оконного ската поблескивало белесое небо.

Камера отъехала назад, когда в комнату вошла женщина в белье. Она повесила на спинку стула большое махровое полотенце в старых пятнах от краски для волос, остановилась и оперлась рукой о стену.

– Еще минута, – сказал Адам.

Комнату заливал мягкий свет люстры. На зеркале и косо висевшей на стене афише о выставке Пикассо в Музее современного искусства, в рамке под стеклом, виднелись следы пальцев.

Камера сместилась в сторону, и теперь обоим была видна каштановая фарфоровая косуля, стоявшая на ночном столике.

– Косуля, – выдохнула Марго и приникла к экрану; коса соскользнула с плеча.

Отломленная головка косули, зажатая в руке Сусанны Керн, судя по всему, принадлежала точно такой же безделушке.

Женщина в спальне, закрыв рот рукой, медленно подошла к ночному столику, открыла ящик и что-то достала. Ночник осветил ее лицо. Светлые брови, прямой нос, глаза скрыты за стеклами солнечных очков с черными дужками; мягкая линия губ. Красный поношенный лифчик, белые трусы с прокладкой. Она потерла чем-то бедро, взяла маленький удлиненный предмет и прижала его к мышце.

– Что она делает? – спросил Адам.

– Вводит инсулин.

Женщина прижала к бедру ватку, на мгновение крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Нагнувшись, чтобы вернуть шприц в ящик, она случайно задела косулю; фигурка упала. Мелкие осколки беспорядочно подскочили в резком свете, когда отломившаяся головка упала на пол.

– Это еще что за хрень? – прошептал Адам.

Женщина с утомленным видом нагнулась, подобрала головку, положила ее на стол, обогнула кровать и подошла к запотевшему окну. Что-то заставило ее остановиться, поднять глаза и всмотреться в сад.

Камера осторожно попятилась, листья задели линзу.

У женщины был обеспокоенный вид. Она вытянула руку, поймала шнур жалюзи и потянула в сторону. Планки поехали вниз, но спутались, перекосились, женщина подергала шнур и сдалась. Через перекошенные жалюзи было видно, как женщина повернулась спиной к окну и почесала правую ягодицу. На этом запись кончалась.

– Ладно, я что-то устал, – дрожащим голосом объявил Адам и поднялся. – Но он же ненормальный, да?

– Псих чертов, полный псих, – ответила Марго и потерла лицо.

– Так что будем делать? Еще раз посмотрим клип?

На столе зажужжал телефон. Взглянув на экран, Марго увидела, что звонят техники.

– Что нашли? – спросила Марго.

– Все то же. Невозможно отследить ни клип, ни ссылку.

– Тогда подождем, пока кто-нибудь не обнаружит тело, – сказала Марго и закончила разговор.

– Рост, наверное, метр семьдесят, весит меньше шестидесяти килограммов, – сказал Адам. – Волосы, вероятно, пепельные, когда сухие.

– У нее диабет первого типа, осенью она была на выставке Пикассо, живет одна, повседневная одежда – джинсы, – монотонно дополнила Марго.

– Неисправные жалюзи, – сказал Адам и распечатал цветное изображение, на котором лицо женщины было полностью освещено.

Он подошел к длинной стене и прикрепил снимок как можно выше. Одна лишь фотография – ни имени, ни адреса.

– Жертва номер три, – еле слышно выговорил он.

Слева от этой фотографии висели изображения двух первых жертв, распечатанные с клипа на Ютубе. С той разницей, что под двумя первыми снимками были имена, фотографии с места преступления, отчеты криминалистов и судебно-медицинское заключение.

Мария Карлссон и Сусанна Керн.

Множественные уколы и порезы на лице, шее и груди, перерезаны большая сонная артерия, легкие и перикард.