Текст книги "Госпожа моего сердца"

– Моя госпожа, не в наших скромных силах было уговорить лорда сделать что-нибудь иное!

Она встала.

– Нет, у вас на него имеется какая-то дьявольская хитрость. Что же это? Зачем бы ему нужно было таиться и скрывать свое имя, если только не было необходимости утаить что-то? Он – барон, и вдруг женится на дочке простого торговца, словно не мог найти себе кого-нибудь подостойнее! Вы все портите в этом замке, и он защищает и охраняет вас, толпу несчастных и глупых менестрелей. И вас не заботит то, что вы тянете его на дно!

– Мадам! – Все вздрогнули, услышав голос Рука, тихий и холодный. – Я просил вас, ради любви ко мне, уважать моих людей. – Он стоял в двери, его волосы были растрепаны, лицо злое и утомленное. – Я не прошу повиноваться мне как мужу, – продолжил он по-английски, – но я бы ожидал от принцессы держать данное ею всего лишь несколько часов назад слово.

Меланта почувствовала, как ее щеки заливает краска. Она и впрямь обещала. Ее вывело из себя то, что она увидела и узнала.

В абсолютной тишине, наступившей после его слов, он продолжил:

– Вы не знаете, что связывает меня с ними всеми. Так узнайте это. Здесь все уничтожила смерть. Она забрала с собой, как в других местах, не каждого пятого или каждого третьего. Здесь в другой мир, не знаю, за какие грехи, ушли каждые девять из десяти, и не только людей, но и овец, другого скота и живности. Даже крыс. – Его дыхание сразу же обращалось в пар. – Я возвращался домой из одного места, где был пажем, но на дороге мы повстречались с чумой. – Он горестно усмехнулся. – Вы говорите об опекунстве. О, за мной хорошо присмотрели и позаботились. Мне было тогда целых восемь лет, леди, а весь замок и долина были усеяны трупами. Ни один прохожий, ни монах, ни рыцарь, не желал даже близко подъехать к этому месту. А если я пытался подойти к кому-то, меня прогоняли камнями. И только эти добрые менестрели, глупые и бесполезные, как утверждаете вы, пришли ко мне на помощь.

– Тогда, клянусь Богом, – ответила она холодно, – я вознесу за них свои молитвы в знак благодарности всем им за проявленную доброту. Она снова почувствовала ревность. Теперь ко всем им, за то, что он был им так благодарен. У нее замерзли руки, но она не стала растирать их или похлопывать, чтобы не показаться слабой, а просто прижала к себе. Она хотела объяснить ему, что сейчас ее гнев был вызван только заботой о нем. Она хотела защитить его. Но гордость не давала ей сказать об этом. Гордость и опасение того, что он может воспринять ее слова как злобность и жестокость и отослать ее отсюда.

Она не произнесла ни слова. Вместо этого она поняла, что встает и быстро направляется к двери. Проследовав мимо своего мужа, она даже не подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Приподняв юбки, она сбежала по винтовой лестнице, стремясь поскорее выйти на воздух, во двор.

Рук наблюдал за Мелантой, стоя у одной из бойниц надвратной башни, откуда ему были хорошо видны озеро и поляна. Вначале ему в голову пришла глупая мысль, что она хочет покинуть замок, но, конечно, этого не могло произойти. Одна она не смогла бы найти дороги назад, даже если бы отправилась верхом.

Поняв это, он не бросился за ней, а стал лишь наблюдать отсюда. Он понимал, каким страшным для нее казался весь этот мир и их женитьба. С тех пор, как они в первый раз узнали о чуме, ему сразу пришла мысль доставить ее сюда для безопасности, хотя тогда она казалась ему несерьезной. И даже в самых диких мечтаниях не приходило ему в голову представить себе, что он сможет привести ее сюда в качестве жены.

Но в том критическом положении, в котором они оказались, зажатые между гончими и морем, он, не раздумывая, бросился сюда, в единственное место в мире, надежность которого не вызывала у него сомнений. Конечно, это было безумием, как и их клятвы, но понял он это лишь сейчас, как бы ее глазами взглянув на замок и его обитателей. А она уже возненавидела и презирала их всех.

Когда она ушла, он церемонно, с высокомерным видом простился с Фулитом и Бассинджером, как будто никогда они не ели вместе, не пили вместе эль, не сажали деревья, не работали плечом к плечу над изгородью. Рук не хотел, чтобы у них создалось впечатление, что он спешит за нею, но он не хотел и оставаться со своими старыми друзьями. Теперь, стоя на верхнем уровне башни, он вдруг почувствовал страшное одиночество.

Сейчас он опирался на согнутую руку и неотрывно смотрел на то, что делала Меланта. Она была вдвоем с Хью Доулом. Вначале, правда, за ней, как всегда, увязалась толпа молчаливых домочадцев, в основном детей, но Хью отогнал их всех на необходимое расстояние. Она прошла еще вперед, благородная изумрудная зелень на фоне мельтешения пестрых нарядов. Она встала. Хью бросился к ней и остановился, подобострастно глядя в землю. Он надел перчатку и протянул руку, чтобы забрать сокола. Они поговорили о чем-то. Хью – весь внимание. Она передала ему украшенный камнями вабило и отошла. Хью спрятал вабило, снял с сокола клобучок. Тот некоторое время оставался неподвижным, но вот взмахнул крыльями и взмыл в воздух.

Рук сразу потерял его из виду. Сейчас сквозь бойницу он мог видеть только Меланту, которая, закрывая глаза от солнца, следила за полетом. Ему вдруг пришла в голову вся странность его положения, когда он украдкой подглядывает сквозь узкую щель из-за толстых стен. Он разозлился на себя за трусость. Ведь он боялся ее презрения к своему дому, своим друзьям.

Он отскочил от амбразуры и стал расхаживать взад и вперед. Вот уже двадцать лет, как то лесное заграждение и судьба охраняют Вулфскар. Нет необходимости держать гарнизон, вооруженные заставы. Да и, в любом случае, у него для этого нет людей. Он не стал возобновлять добычу на рудниках, он не стал добиваться возвращения дороги. Он не делал ничего, что могло бы привлечь постороннее внимание. Он все время ждал, когда Ланкастер, его сеньор, призовет к себе своего Зеленого Рыцаря и спросит его о награде, которую тот пожелал бы иметь за какое-то потрясающее деяние. И тогда он раскрыл бы свою мечту и получил бы назад свои земли Вулфскара без споров, тяжбы с аббатством и доказательств своего рода.

Конечно, это были мечты, достойные разве что зеленого юнца, навеянные песнями менестрелей о сэре Гавейне и Ланселоте, о подвигах, приключениях и славе, о верности и чести, и служении делу и господину.

Он давно уже узнал мир, чтобы все еще лелеять такие смешные надежды. Но к этому времени он был связан службой у Ланкастера, сплошной чередой шли турниры и военные сражения. Они давали возможность надеяться, если не на славу, о которой он когда-то мечтал, то, по крайней мере, на продвижение и повышение у Ланкастера.

Но Ланкастер выгнал его. Из-за нее.

Принцесса Меланта могла бы десять раз купить для него этот Вулфскар! И будь Рук даже в десять раз честнее и достойнее, чем сейчас, он и тогда не мог бы не подумать о такой возможности. Но эта мысль была противна ему. Здесь он был хозяином, лордом. Он не хотел бы терять это право, не хотел бы подчиниться ее могуществу. Он не хотел всецело зависеть от нее. Но он и не хотел быть одиноким, не хотел, НЕ ХОТЕЛ, чтобы она оставила его одного.

Он снова вернулся к бойнице. Сейчас Гринголет, вцепившись, сидел на вабило, который Хью бросил на замерзшую траву. Это был обычный и простой метод возвращать сокола на землю. Он вспомнил, как Меланта, подняв перчатку в изумрудах и ужасно яркий вабило, кружила грациозно на фоне голубого неба. Дивный блеск изумрудов, ослепительное белое сияние бриллиантов, и сокол, который сел ей на руку. Она смеялась и плакала, была прекрасной и некрасивой, мечта на расстоянии вытянутой руки.

Итак, Меланта уже успела превратить и Хью в свою послушную и верную псину. Хью буквально не отходил от нее, демонстрируя преданную привязанность, подобострастно глядя ей в глаза и кивая, когда Меланта обращалась к нему или что-то объясняла.

Пока кречет ел, она стала показывать рукой на долину. Скорее всего, они собирались охотиться. Рук почувствовал прилив радости. Раз так, значит, она не хочет уехать сегодня. Собственно, он бы ее и не отпустил. Он не выпустит ее, пока не удостоверится в ее безопасности и не предпримет нужные меры. Но ссориться с ней по этому поводу так не хотелось.

Он прислонился плечом к каменной стене башни. Холод камня стал проникать сквозь одежду, но он все стоял, не меняя позы. Он плохо соображал от усталости. Будь он сейчас на войне, он бы ни за что не позволил себе принимать важные решения или действовать поспешно.

Меланта запретила себе сомневаться и медлить. Как только она вернулась, к ней приблизилась маленькая девочка с сообщением о том, что сэр Руадрик просит принцессу Меланту оказать ему честь и почтить своим присутствием его покои. Обращение было сформулировано очень любезно, но Меланта вдруг почувствовала неуверенность и нетвердость в ногах.

Она вошла в покои, уверенная в том, что встретит там сейчас всех троих: Рука и двоих Уильямов. Так ведь всегда бывало: фавориты обычно желают присутствовать при унижении и уничтожении своего противника. Но Рук оказался один. Когда она закрыла дверь, он встал со стула. – Моя госпожа, – сказал он ей, – я прошу вас отведать пищи.

Он поставил стул возле камина, где был расположен стол, покрытый белой чистой скатертью. На нем уже стояли угощения. В черной твидовой одежде он сейчас казался Меланте высоким и особенно мощным. В камине весело потрескивал огонь. Свежие сосновые поленья давали приятный запах, который совсем устранил ту атмосферу затхлости, которая чувствовалась здесь раньше. Близился вечер, и на столе уже горела свеча.

Она действительно давно не ела, но страх, который испытывала Меланта, делал невозможным даже проглотить еду. Она вытащила булавку из плаща и сбросила его на сундук.

– И что же они тебе сказали обо мне?" – надменно спросила она, решив, что надо сразу самой перейти к делу, чтобы не быть застигнутой потом врасплох.

Он удивленно посмотрел на нее.

– О вас?

Она сполоснула руки в небольшой посудине у двери.

– Предупреждаю, сэр. Тот, кем управляют его слуги, – плохой хозяин. Но, конечно, они будут говорить тебе совсем другое. Скажут, что плохо – находиться под влиянием своей жены.

Он по-прежнему с удивлением смотрел на нее. Между бровей образовалась глубокая морщина. Краем глаза она видела его ладони, резко выделяющиеся на фоне черного материала.

Она попробовала есть, но поняла, что не сможет.

– Я не могу есть, пока не услышу твоего решения.

– Моя госпожа, какого решения?

– Ты отошлешь меня отсюда?

Он отступил на несколько шагов. Меланта следила за ним своим взглядом.

– Отослать вас? – Его голос стал хриплым. – Сейчас, в такое время? Тогда зачем же я вез вас сюда? Не проще ли было бы просто утопить вас в море, как котенка в мешке, чтобы зря не расходовать силы? Уж если вы хотите услышать мое решение, то нет, ни я не вывезу вас отсюда, ни сама вы никуда не уйдете. Я прикажу, чтобы никто не показывал вам дороги. В подходящее время, когда исчезнет опасность, я сам доставлю вас в ваши владения. Но до тех пор вы останетесь здесь, как бы вам это ни казалось неприятным и нежеланным.

Она наклонила голову и крепко сцепила пальцы.

– Нет, я совсем не ощущаю неприятности. Я могу стать любезной со всеми. Это же самое простое. Я не могу благодарить их за то зло, которое они причинили тебе, и за ужасное состояние хозяйства, но я – твоя жена, и я не стану сеять семена раздора между нами. – Она быстро взяла ложку и погрузила ее в кашу. – Я безыскусно скажу тебе, потому что совсем не привыкла говорить это, но я люблю тебя, даже несмотря на то, что не очень обожаю твоих простолюдинов.

Она заставила себя есть, сидя на самом кончике стула и не сгибая спины.

– Так вы сами не желаете уехать?

Она не хотела показывать, как страстно она хотела остаться здесь. Поэтому, избрав шутливый тон, она заявила:

– Я очень не хотела бы снова оказаться на лошади в ближайшее время.

Половицы под коврами заскрипели – он подошел к ней и встал у нее за спиной.

– После обеда надо поспать и отдохнуть, моя госпожа.

Если бы это сказал ей какой-нибудь ухажер при дворе, она бы знала, как это следует понимать. Но в его голосе не слышалось ничего, кроме заботы и осторожной любезности, хотя он теперь стоял очень близко.

– Ты еще совсем не отдыхал сам, – ответила она, глядя, как над чашей, в которой был налит горячий эль, поднимается облачко пара и исчезает под потолком на фоне узора шелков, которыми были обтянуты стены.

– Нет, – пробормотал он, подвинувшись еще ближе к ней. – Нет, леди.

Он не собирался ухаживать и не предлагал любовной игры, и она, привыкшая к дворовым жеманствам, сейчас не могла придумать ничего достойного. Все слова, приходившие ей в голову, казались глупыми. Он присел перед ней на корточки и подал ей запеченное яблоко. Она стала откусывать маленькие кусочки. Он не вставал и, казалось, даже и не собирался.

Она вдруг ощутила его власть над собой. Ее подавляла его мощь, этот тяжелый ремень, опоясывающий Рука. Казалось, что он совсем не замечает изрядной тяжести своего ремня, состоящего из отдельных ячеек плотной кожи, покрытых толстыми листами серебра. Этот ремень был явно тяжелее приличного булыжника. Когда Меланта посмотрела на него, она наткнулась на его взгляд. Он отвел глаза в сторону и быстро встал, словно только теперь заметив, что уже давно стоит на коленях.

Меланта все же не поняла, что он имел в виду, предлагая ей лечь. Следовало это все-таки понимать как желание разделить с ней постель или нет? Она стала есть медленнее, чтобы затянуть свое пребывание здесь. Когда она принялась за услащенный медом эль, Меланта ощутила возбуждение. Что же он хочет? Он не сказал ничего, что говорят, добиваясь женщины, но, кажется, и не выказывал желания, чтобы она удалилась. Она даже не знала, сердится ли он еще на нее. Его любезный тон мог скрывать что угодно. Ей совсем не хотелось спать одной, вдали от него.

Наконец ей пришлось все-таки закончить трапезу. Она поставила на стол чашку и произнесла: – Я покидаю тебя, чтобы ты мог отдохнуть и восстановить свои силы.

Она поднялась. Опустив глаза, она подошла к нему, положила руки на его плечи и, встав на цыпочки, слегка прикоснулась к его щекам. Все это было обставлено ею с некоторой торжественностью, словно она прощалась с каким-то почетным уважаемым гостем или близким родственником.

– Позволь пожелать тебе доброй ночи, достойный рыцарь, – пробормотала она.

Он стоял совершенно неподвижно, слегка опустив лицо. Ее руки соскользнули с его плеч. Он взял их было в свои, но затем разжал пальцы.

Меланта быстро повернулась и, взяв плащ, направилась к двери. В этот момент она с радостью бы отдала все свое достояние, все замки только за то, чтобы не уходить отсюда в холод и роскошь дамских покоев. Но, как бы там ни было, спать там, в пыли, она не будет: она поднимет всех этих никчемных менестрелей и заставит их развести огонь и навести там порядок, нравится им это или нет. Может быть, ей удастся найти среди женщин одну или двоих, которые сумеют вымыть и вычистить там все, не сдвигая ничего со своего священного места. А затем, она пригласит его завтра к себе, когда он… – Меланта.

Она застыла у двери с протянутой рукой. Он еще никогда не называл ее по имени.

Он, весь в черном, стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, словно ожидая какого-то врага и готовясь сразиться с ним.

– Ты очень утомилась? – Он сделал едва заметное движение рукой. – Я никогда не сплю, пока не село солнце.

Ей стало вдруг весело и спокойно.

– Как, почему же? – Она снова пересекла ковер в обратном направлении и дотронулась до его лба. – Ты занемог? Я слышала, как ты сегодня днем чихал, и очень долго.

– Я не хотел бы, чтобы ты ушла так скоро от меня. Если тебе не очень тяжело быть вместе со мной…

– Тяжело быть вместе с тобой? Значит, мне придется пожертвовать холодным камином и пустыми пыльными покоями только затем, чтобы удовлетворить твои стремления? Да ты тиран, мой муж!

Он обеими руками обхватил ее талию. Она всегда опасалась зеркал и комплиментов, но сейчас на его лице отразилась такая страсть, такое желание, что ей захотелось взглянуть на себя. Неужели она может внушать это жуткое вдохновение мужчине? Сейчас он стал похожим на Грин – голета во время охоты – молчаливая ярость, сдерживаемая сила, мощные потоки желания под маской покоя.

– Ты хочешь быть со мной?

– Да, – ответила она. – Очень.

Она почувствовала, что он крепче прижал ее.

– Тогда скажи, что мне следует делать, чтобы тебе было приятнее.

– Мне все очень приятно, – ответила она неуверенно. Он напрягся.

– Может статься, я не очень нежен или безыскусен, и не умею сделать то, что тебе нравится.

Весь ее опыт общения с мужчинами состоял в том, чтобы отвергать их ухаживания и домогательства. В отношении удовольствий, она знала только кое-что о поцелуях. Кроме этого, она знала только то, что лежала несколько раз под мужем и один раз под ним. Больше ничего она не знала и не умела, так что теперь ее охватил страх – он ждет чего-то большего от нее. По крайней мере, ожидает, что она кое в чем умеет разбираться.

Она слегка повела плечами и игриво произнесла:

– Ты должен сам узнать, что я люблю.

Он посмотрел на нее сверху. Затем поднял руку и провел пальцем по ее губам. В ее зеленых глазах застыл огонек веселья.

– Тогда я устрою испытания и пробы для тебя, леди. Я изучил ряд трактатов, посвященных вожделению.

Она пробормотала:

– Я думала, что ты ведешь жизнь воздержания и целомудрия, рыцарь-монах.

– Да, вел до сих пор. – Он закрыл глаза. – Но я совсем не воздержан в своих мыслях, да простит меня Бог за это. – Он ближе придвинулся к ней. – Мой духовник часто задавал вопросы, чтобы я мог полнее искупить свои грехи. Поэтому, – он поцеловал ее, и от его губ в нее словно ударила молния желания, – я многое узнал.

Глава 17

Меланта глубоко вздохнула.

– И какие же познания в этом деле ты приобрел, мой ученый муж?

Ей показалось, что он смутился.

– Моя госпожа, это все пустое. Лучше ты расскажи мне о том, как следует мне доставлять тебе удовольствие. Совсем не изощрен я в любовных утехах.

Она провела рукой по мягкому бархату на его груди.

– Я лучше послушаю, чему обучился из книг ты. Для моего удовольствия.

Она сделала легкое движение рукой, расстегнув верхнюю пуговицу его камзола. Он грустно усмехнулся.

– Я знаю, что ты лучше изучила это искусство, чем я.

Она отошла на один шаг. Сейчас в этом полуосвещенном месте он совсем не производил впечатления невинности и целомудрия. Скорее, наоборот, перед нею стоял смелый и решительный мужчина, не более склонный к воздержанию, чем здоровый конь. Он был красив и полон сил и энергии – дышащий страстью мужчина для полнокровной жизни.

– Я всего лишь дитя в этом деле, – легко сказала она. – Ты должен быть моим учителем и господином.

Он продолжал стоять, молча разглядывая ее. Его золотистый ремень блестел на свету. Она подняла бровь.

– Или ты смел и решителен только на войне, а в покоях наедине с дамой труслив и застенчив, мой отважный рыцарь?

Меланта не ожидала, что ее слова окажут на него такое сильное воздействие и что на них последует такой быстрый ответ. Наверное, это от того, что ему уже говорили и раньше подобные вещи. Как бы там ни было, а не успев закончить свою обидную речь, Меланта обнаружила его рядом с собой. Лицо его было хмурое.

– Что ты считаешь?

– Трубы.

– Трубы? – она почти кричала.

Он открыл глаза и осмотрел ее с ног до головы.

– Трубы, двери… Все, что можно считать. – Он сглотнул. – Теперь прошло, мне лучше.

Он снова посмотрел на нее и снова быстро отвел глаза в сторону. Она потянулась к своей измятой рубашке.

– О Боже! Я лучше оденусь, чтобы не расстраивать тебя так.

У него на губах вдруг заиграла улыбка.

– Видеть ваше тело – для меня просто невыносимо… Это такой соблазн. И удовольствие.

Его рука легла на ее руку.

– Нет, госпожа, не надо. Прошу. Это такое счастье.

Меланта смотрела на него некоторое время, затем поняла, что он это сказал не ради любезности.

– Это правда?

Он перекрестился. Она продолжила подозрительно:

– Так ты не считаешь мое тело неприятным? Он лег рядом с ней, положил руку ей на грудь и застонал. Затем провел ею по ее животу. Его глаза закрылись. Он перенес руку на ее бедро и стал гладить там, затем медленно его ладонь скользнула между ее ног, его пальцы легли на самое интимное место.

– Моя госпожа, ты как чудесное вино! – Он улыбнулся и слегка надавил рукою.

Вот оно! То жуткое чувство наслаждения, которое она испытала тогда и которого жаждала сейчас. Тело Меланты вдруг стало жить отдельно от нее, расслабляясь и выгибаясь ему навстречу.

– Ах, – выдохнула она и, стараясь совладать с дрожью в голосе, произнесла: – Вкусное как вино или дурманящее как вино? – Она старалась шутить, чтобы скрыть охватившее ее блаженство.

– И то и другое, – тихо проговорил он. Она бросила лукавый взгляд.

– Это речи, достойные щеголя при дворе. Большой палец его руки стал опускаться вниз, ища ее. Меланта вздрогнула и попыталась сжать ноги.

– Леди, сейчас ты при моем дворе, и здесь я хозяин и господин. – Он мягко, но настойчиво преодолел ее сопротивление, разведя ей ноги. Затем стал гладить внутренние поверхности ног, все выше, выше. Теперь он стал касаться ее там, заставляя каждый раз вздрагивать при этом.

Она почувствовала, что ее тело, и грудь в особенности, охватила сладкая истома. Она несколько раз пыталась что-то сказать и, наконец, сумела произнести: «Хватит».

– Нет, ты же просила меня научить тебя греховному наслаждению. Это второй грех – порочное прикосновение, моя госпожа.

Его палец двигался дальше, ритмично надавливая и отстраняясь от нее. Она судорожно проглотила слюну.

– В это я могу поверить – это явно греховно, – изменившимся голосом произнесла она.

Он немного изменил свою позу.

– А вот это первый… – не прекращая движения своего пальца, он склонился над ее ртом, – …греховный поцелуй. – Он коснулся языком ее губ, а затем вошел им в ее рот. В этот момент Меланта почувствовала, что там, внизу, его палец стал тоже медленно и осторожно, но совсем неотвратимо двигаться в ее тело, внутрь ее. Она застонала и вдруг поняла, что легкая тяжесть его подбородка, трущего ее лицо, тоже опаляет ее огнем чувств. Это было уже слишком, всему сразу нельзя было противостоять. Ее ноги скользнули вдоль ковра, она напряглась, словно желая еще больше вытянуть их, чем это было возможно.

Он вдруг отстранился, и, воспользовавшись этим, Меланта стала часто дышать, с мелькнувшей надеждой взять себя в руки, но он лишь перенес свои ласки на новое место ее тела. Его губы коснулись груди, а палец полностью вошел в нее, до самых тайных глубин.

Теперь уже воздуха не хватало. Ее грудь бешено колебалась, она стонала, а он ласкал языком взлетающие и опадающие соски. Ее тело изгибалось и стремилось к нему, к его губам, языку, пальцам – самым нахальным и порочным в мире, таким неузнаваемым сейчас.

– Еще есть порочная связь, – донеслось до нее. – Но мы же обручены, так что это не для нас, – говорил Рук. – Есть и грех совращения девы, четвертый по счету. Но этого тоже я не могу показать. Ты же не дева.

Слова доносились до нее из тумана, но последнее она поняла и послушно выдохнула:

– Нет, не дева.

– И клятвы безбрачия ты не можешь нарушить, если только, случаем, ты ее не принесла.

Ей вдруг стало смешно, и она бы засмеялась, если бы смогла.

– Я… кажусь тебе… святой? – с трудом произнесла она.

– Нет, ты кажешься мне моей женой, желанной и земной. И все, что мы сделаем, – безгрешно, как сказал Святой Альберт. – Он вдруг жадно и даже яростно посмотрел на нее.

В своей жизни не одного мужчину Меланта заставила верить в то, что она роковая женщина, опытная в любовных утехах и опасная для любовников. Но еще никто не смотрел на нее как на простую, хотя бы и желанную жену. И никто еще не разглядывал ее обнаженную, беззащитную перед мужчиной, который лежал рядом.

Он снова поменял свое положение. Теперь, опираясь на локоть, он стал стаскивать с себя одежду, и Меланта поняла, что сейчас он ляжет на нее, и все закончится. Она почувствовала разочарование. Странно, она полюбила это ужасное состояние истомы и безропотной покорности, и ей не хотелось прекращать его. Но ей хотелось и того, чтобы он лег на нее. Тогда, с Божьей милостью, она сможет родить его ребенка. Но все же она согнула ноги. У нее был опыт таких встреч: нескольких – с Лигурио и одной – с Руком.

Собравшись с силами и с духом, она сказала:

– Пока мне показали только два греха. Как с остальными?

Он ничего не ответил. Она чувствовала, как его обуревает ужасное желание. Он начал становиться нетерпеливым. Вот он навис над ней, и Меланта провела пальцами руки по его спине.

Он требовал, и она послушно развела ноги. Она напряглась в ожидании, когда он своим весом навалится на нее.

Но он не обрушился на нее, а, опираясь на руки и лишь слегка касаясь ее, стал жадно целовать ее губы, шею, грудь. Она стала погружаться в сладостное забвение. Вдруг он сильно сжал ее сосок. Она вздрогнула и почувствовала, как ее пронзило желание. Она порывисто выгнулась, мечтая только о том, чтобы он лег на нее и сжал ее.

– Merci, merci, – вырвалось из ее горла.

Ее мышцы напрягались каждый раз, отвечая на ту болезненную истому и наслаждение, которые она испытывала, когда он сдавливал сосок.

Какая сладкая боль. «Merci, merci».

Он вдруг снова отпустил ее, и она чуть не заплакала от обиды. Он поднялся. Ее охватил страх, что он больше не будет целовать ее, трогать и ласкать. Но он снова приблизился к ней, сжал ее бедра и прижался губами к ее лобку. Теперь вместо пальца ее там ласкал его язык.

Перед глазами Меланты блеснули огни. Она задрожала, теперь уже издавая стоны без перерыва. Ее тело горело, словно пораженное молнией наслаждения. Она откинула голову далеко назад, выгнулась, высоко подняв свою трепещущую грудь. По телу Меланты прокатывались волны желания. Она просила, умоляла, ждала.

– Леди, для твоего обучения я использовал и тринадцатый грех – порочное объятие, – вдруг услышала она его срывающийся голос. Она дико захохотала, и тут же почувствовала, как к ней там прикоснулись снова. Но теперь это была его твердая плоть. К своему удивлению, она поняла, что все, только что испытанное ею, когда он ласкал ее языком, начинается снова, но только теперь все становилось еще сильнее и резче. Он тихо надавил на нее, и наконец она ощутила, что он постепенно погружается в нее.

Вдруг его руки задрожали, грудь сотрясли хриплые стоны, и он порывисто и сильно сжал ее, глубоко войдя в ее тело. Снова и снова она выгибалась, и билась, и рвалась навстречу его жадным мощным движениям. Экстаз обрушился на нее, как бешеная засада.

– Помилуй, Боже! – закричала она.

Ее тело, теперь уже окончательно существовавшее само по себе, билось, выгибалось и сотряса лось. Они оба больше не существовали на этом свете, увлекая друг друга и помогая друг другу уплывать в бесконечность.

Она спала у него на груди, прямо там же, на полу, согнув одну ногу и выпрямив другую и обхватив его за пояс рукой, – жест, свидетельствующий о том, что он был ее собственностью. Он приподнялся на локте и стал смотреть, как на ее коже отражаются языки пламени камина.

Еще с тех пор, как он первый раз лег в постель с Изабеллой, он знал, что после всего на него наваливается страшная грусть. И теперь он ждал, когда это произойдет. Иногда эта меланхолия длилась потом очень долго: целые дни напролет. Иногда уходила быстро, но всегда была неминуема. Она пришла и сейчас.

Он осторожно погладил волосы Меланты. Его меланхолия навела его на мысль о том, что же он будет делать, когда потеряет ее. Нет, жизнь без нее казалась невозможной.

Он положил свою ладонь ей на живот и, тихо касаясь ее нежной кожи, повел ее, следя за мягкими изгибами красивого тела. Вдруг его пальцы ощутили шрам, затем другой. Он повел рукой вдоль по шрамам. Они были какие-то женственные, с мягкими закругленными краями. Таких шрамов ему еще не приходилось видеть в своей богатой войнами и ранами беспокойной жизни. Было странно, откуда же у принцессы Меланты могли появиться такие ужасные отметины. Но сама мысль о том, чтобы спросить ее об этом, казалась дикой и невозможной. Она не поймет его. Она не поверит, что именно то, что она под своими мантиями, нарядами и драгоценностями несовершенна, делает ее более любимой и желанной. Высокомерие и неожиданная скромность, и такая смелость – отправиться в путь с ним одним. Бесстыдство и крайняя застенчивость, страх в ее прекрасных голубовато-сиреневых глазах и смелая заносчивость.

Она вдруг неожиданно подняла его руку, которую он не успел убрать с ее отметин на животе. Меланта широко открыла глаза.

– Чего тебе надо? – резко спросила она.

– Изучаю твои уродства и старость, девка. Она переложила его руку себе на бедро.

– Я уже потеряла счет всем этим «девкам». Я думаю, что самым приемлемым будет содрать с тебя кожу живьем. Разом за все.

– Это будет повод нашему Бассинджеру написать горестную балладу.

Она не улыбнулась, и он пожалел, что упомянул это имя. Чтобы отвлечь ее, он высвободил руку и положил ее Меланте на грудь.

– А ты ведь лгал мне, рыцарь-монах, что соблюдал воздержание. Ты имел дело с дамами.

– Нет. Я сказал тебе правду. Клянусь Богом.

– Но откуда же ты узнал обо всем? Как ласкать и целовать?

– Это-то? Но я же был женат. Мужу полагается знать о таких вещах.

– Мой муж не знал!

Рук подумал немного, подперев щеку кулаком.

– Не знал? Не могу сказать почему, леди, но меня радует это.

– И… я имела в виду не только… это… но и… твои поцелуи. Мне кажется, что только хитроумные придворные щеголи осведомлены о таких греховных поцелуях.

Он даже перестал ласкать ее. Получать упреки не от кого-нибудь, а от самой принцессы Меланты! Теперь он в своих глазах казался себе вместилищем порока.

– Извини меня, моя госпожа. Я думал, что такая, как ты, хорошо изучила любовные услады. Я не буду больше предлагать тебе их, обещаю.

Она двумя руками сжала его ладонь.

– Да нет же. Ты не понял меня. Мне… все это вполне пришлось по душе. Мы же… Да разве я могла бы ругать тебя за это! Но… Где ты узнал о них? Ведь, наверное, у низменных женщин?

– Я не общаюсь с низменными женщинами. Я узнал все из исповедей.

– Исповедей?

– Да, госпожа. Она села.

– Я знаю, что отцы церкви бывают нечисты, но я не знала, что такому можно обучать в церкви.

– Они задают вопросы… – Он потрогал ковер и стал смотреть куда-то вбок. – Разве они никогда не задавали вопросов вам, моя госпожа?

– Ну, да. Насчет гордыни, лености.