Текст книги "За век до встречи"

3

1987

Бетти стояла на паромном причале. Пар, вырывавшийся у нее изо рта при каждом вздохе, обволакивал голову и, разорванный в клочья холодным ветром, улетал в море, словно торопясь вернуться назад: так ищет дорогу домой потерявшаяся кошка.

Бетти была одета не по погоде легко. Как и многие пятнадцатилетние девчонки, она была куда больше озабочена своей внешностью, нежели соображениями здоровья, к тому же Бетти знала, что дальше им предстоит ехать на поезде, который идет в Лондон. Там рядом с ней могли оказаться Самые Настоящие Лондонцы, и ей очень не хотелось выглядеть в их глазах как человек, который живет со старой-престарой женщиной в старом-престаром доме, стоящем на вершине утеса на берегу затерянного в море островка – такого крошечного, что там даже нет шоссейных дорог. Именно по этой причине Бетти была одета в толстые черные колготки, очень короткую джинсовую юбочку, голубые замшевые мокасины и темно-синий, поношенный и растянутый свитер из овечьей шерсти с V-образным вырезом. Под свитером на ней была отделанная кружевом кофточка без рукавов. Коротко подстриженные волосы Бетти были выкрашены в иссиня-черный цвет, а губы она накрасила темно-красной помадой и подвела более темным лайнером оттенка запекшейся крови. Как ей казалось, – нет, она была совершенно в этом уверена! – она просто ни капельки не походила на девчонку, которая приехала с Гернси.

А Бетти иногда и впрямь забывала, что на острове она была чем-то вроде самой большой рыбы в крошечном пруду. На Гернси они с Беллой правили словно две некоронованные королевы. Они были самыми модными, самыми красивыми, самыми известными и пользовались бешеным успехом. Можно было без преувеличения сказать, что повседневная жизнь всех пятнадцатилетних подростков на Гернси вращалась вокруг них двоих. И Бетти совершенно искренне верила, что она – особенная. На всем острове больше ни у кого не было таких шелковистых волос, таких больших дымчато-карих глаз и таких длинных и стройных ног, какие можно увидеть разве что на изображающих идеальных женщин рисунках в журналах с выкройками модных платьев. Одевалась она тоже не как все: ее гардероб выглядел (а по местным меркам и был) стильным, оригинальным и даже экстравагантным, поскольку свои наряды Бетти либо отыскивала в самых дальних уголках благотворительных лавок, либо потихоньку от Арлетты вынимала из ее многочисленных шкафов. Неудивительно, что на острове Бетти была чем-то вроде знаменитости.

Но здесь, в нескольких десятках миль от Гернси, все это не имело значения. Здесь Бетти была самой обычной девчонкой. Довольно симпатичной, правда, но ненамного симпатичнее большинства.

Сегодня они с матерью приехали в Англию в первый раз за последние пять лет. Да, целых пять лет прошло с тех пор, как туманным январским утром их семья снялась с насиженного места и отправилась на Гернси. Поначалу они планировали прожить у Арлетты не больше трех месяцев, но три месяца как-то незаметно превратились в шесть, шесть месяцев стали годом, а потом… потом мать Бетти обнаружила, что на острове ей очень нравится. Сама Бетти тоже чувствовала себя в местной школе очень неплохо и уже не стремилась вернуться в Суррей. Через полтора года после их отъезда какой-то «придурок, у которого денег куры не клюют» (так охарактеризовал его Джолион), позарился на их фарнемский дом, а поскольку он давал хорошую цену, дом был продан, и они остались на острове. Бетти это решение нисколько не огорчило. Напротив, она была в полном восторге. С тех самых пор, когда она впервые перешагнула порог спальни Арлетты, ей было совершенно ясно: она хотела бы жить только здесь. Транспортная компания доставила из Англии остававшиеся в Фарнеме вещи, в том числе – белую кровать с украшениями из прозрачного перспекса, и Бетти окончательно поселилась в старом доме на краю утеса.

На это Рождество Бетти и ее мать решили навестить свою вторую бабушку, мать Элисон, которая по-прежнему жила в Суррее. Они собирались провести у нее два дня, а по пути заехать в Лондон, чтобы купить рождественские подарки. К тому времени, когда Бетти вступила в подростковый возраст, единственной точкой соприкосновения между ней и матерью оказался шопинг, поэтому, шагая вдоль Оксфорд-стрит по направлению к магазинам модной одежды, она и Элисон крепко держали друг друга за руки, но уже не как мать и дочь, а, скорее, как подруги и единомышленницы.

Было почти пять часов. Хмурое декабрьское небо казалось темным, словно уже наступила глубокая ночь, но улица впереди была залита манящим мигающим светом рождественских гирлянд, которыми были украшены фасады домов и витрины магазинов. До поезда, который должен был увезти их к бабушке в Суррей, оставалось еще более часа.

Бетти давно мечтала об этой поездке в Лондон, но сейчас ей казалось, будто что-то глубоко внутри мешает ей в полной мере насладиться видом оживленной торговой улицы и монотонно вспыхивающих реклам с названиями самых известных торговых марок. Это что-то словно толкало ее вперед, и она чуть не силком тащила мать за собой, не задержав шага даже возле сказочного замка «Либерти»[2]2
  «Либерти» – один из старейших универсальных магазинов Лондона, открытый в 1875 г.


[Закрыть]. Бетти приходилось нелегко: Элисон то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться роскошно убранной витриной, повосхищаться афишей музыкального шоу или порассуждать о какой-то мелочи, которую она забыла купить, но Бетти ее почти не слушала. Она шла все вперед и вперед, словно ее влекла к себе какая-то невидимая цель.

– Ну идем же!.. – почти канючила она, ненадолго остановившись и обернувшись на мать. – Идем скорее!

– Что стряслось? – спрашивала Элисон. – Куда ты так летишь?

– Я не знаю, – отвечала Бетти и нервно озиралась, чувствуя, как одна за другой летят драгоценные минуты. – Нам сюда! Идем!

Куда – сюда? Этого она и сама не знала. Ей было ясно только одно: день летит к концу, надвигается ночь, оставшийся до поезда час стремительно тает, а ей очень нужно успеть… Словно огромный магнит притягивал ее к себе, и Бетти, не оглядываясь по сторонам, мчалась по Карнаби-стрит мимо чванливых бутиков и мрачных пабов, ввинчивалась в толпы туристов, зевак и пятнадцатилетних девчонок, которые были такими же, как она: приехавшими ниоткуда, но до краев полными идеями о собственной исключительности, – девчонок, воспитанных провинциальными матерями и занудными отцами; девчонок, уже пообедавших в салат-баре «Гарфанкел» и прячущих билеты на шоу в Уэст-Энде в сумках-«бананках», вышедших из моды лет пять назад. Для них приезд в Лондон был величайшим событием в жизни, но Бетти все, что она видела вокруг, казалось подделкой. Или, на худой конец, театральной постановкой. За пластиковым фасадом улицы, увешанной Юнион-Джеками и плакатами «битлов», ей чудилось что-то мишурно-фальшивое, почти болезненное. Вся эта суета, бурление жизни, неверный неоновый свет – все это просто скарлатина, которую только глупец способен принять за здоровый румянец, думала она, втайне гордясь пришедшим ей на ум сравнением. И в то же время ей очень хотелось прикоснуться, попробовать на вкус то, что она считала столичной жизнью, пока еще есть время, пока не истекли последние минуты, оставшиеся до поезда, который на целых два дня унесет ее в крошечный домик в Суррее.

Свернув с Карнаби-стрит, Бетти зашагала по кривым и темным переулкам, освещенным только мигающими вывесками над безымянными магазинчиками и лавками.

– Господи, да куда ты меня тащишь?! – воскликнула Элисон, чуть не со страхом глядя на средних лет женщину, сидевшую на высоком табурете перед входом в какой-то бар. Несмотря на холод, женщина была одета лишь в тесный топ из золотистой ткани и обтягивающие красные шортики – живая реклама «Шоу Живых Девушек» или, попросту, стриптиза.

– Как бы нам не заблудиться и не опоздать на вокзал. Ты хоть знаешь, где мы? – с беспокойством добавила она.

– Я думаю… я думаю, что мы в Сохо! – возвестила Бетти, и голос ее зазвенел от восторга. Сохо. Сохо! Вот что тянуло, звало ее к себе, вот что вело ее по кривым и темным боковым улочкам и безымянным переулкам. Сохо. Настоящий Центр Вселенной. Клуб «Сотня». Клуб «Слякоть». Клуб «Блиц». Секс, наркотики, рок-н-ролл… Любимым фильмом Бетти давно стал «Отчаянно ищу Сьюзен». Она полюбила его за мрачные декорации, за отражающиеся в маслянистых лужах огни реклам, за таинственные и пугающие переулки, парки и дворы, за полуподвальные пивнушки и притоны, за бродяг в отрепьях, каждый из которых хранил какую-то тайну.

Обернувшись к матери, Бетти ободряюще улыбнулась. А потом запрокинула голову и посмотрела на пыльные, темные окна старого городского дома с узким фасадом.

– Мне бы очень хотелось здесь жить! – мечтательно проговорила она. – А тебе?

– Нет уж, спасибо, – недовольно откликнулась Элисон, ежась от порывов холодного ветра.

Бетти продолжала жадно всматриваться в темноту за оконными стеклами.

– Интересно, кто живет здесь сейчас, – сказала она.

– Французская модель, – отозвалась мать, бросив взгляд на табличку возле дверного звонка.

– Правда?!. – Бетти мигом представила себе высокую темноволосую женщину с немного лошадиным лицом, которая нервно вышагивает по холодной квартире. На женщине тяжелый парчовый халат, в одной руке зажата крепкая французская сигарета, в другой – трубка телефона, по которому она разговаривает с бойфрендом, и ее голос звучит отрывисто и резко.

– Ты ведь знаешь, что́ это означает?

Бетти неуверенно пожала плечами. Она уже предчувствовала, что мать вот-вот укажет ей на еще один пробел в ее знаниях о большом мире.

– «Французская модель», – пояснила Элисон, – это эвфемизм, обозначающий проститутку. В этом доме какая-нибудь бедная девушка занимается сексом с богатым, уродливым стариком. За деньги.

Бетти снова пожала плечами и состроила независимую гримасу. «Ну и что тут такого особенного?» – говорила она всем своим видом, хотя при одной мысли о чем-то подобном ее начинало подташнивать. И в то же время даже в этом ей мерещился какой-то особенный городской шик. Мрачный, извращенный столичный шик. Да уж, думала Бетти, если ты решила за деньги переспать со стариком, то где это и сделать, как не здесь, не в Сохо?..

– Идем скорее обратно, – поторопила мать. – Уже почти шесть. Нам пора на вокзал. Бабушка, наверное, нас уже заждалась.

Не без труда Бетти оторвала взгляд от темных окон закопченного городского особняка и выбросила из головы все мысли и фантазии о норовистых французских моделях и ночной жизни Сохо. Нехотя повернувшись, она последовала за матерью, чтобы ехать в Суррей.

4

1988

– …А как ты его праздновала?.. – спросила Бетти Арлетту, методично перетряхивавшую шкатулки для украшений в поисках броши с искусственными рубинами, которая, как она утверждала, будет особенно хорошо смотреться с праздничным платьем внучки. Бетти не очень хотелось надевать брошь с поддельными камнями, но она знала, что у Арлетты прекрасный вкус. Раз она говорит, что брошь прекрасно подойдет к ее новому платью без бретель – к платью из черной тафты, которое Бетти купила на прошлой неделе у мисс Селфридж, – значит, она действительно подойдет. В любом случае ей следовало, по крайней мере, примерить брошь и посмотреть, как это будет выглядеть.

– Праздновала – что?

– Свое шестнадцатилетие.

– Никак, – ответила Арлетта.

– Совсем-совсем никак?

– Совсем. Началась война. Многие молодые люди ушли на фронт, и никто уже не устраивал ни праздников, ни вечеринок.

– А какой она была, эта война?

– Страшной. Жестокой. Настоящий кошмар.

– Ты тогда потеряла своего отца?

– Да, на этой войне я потеряла отца. – Арлетта немного подумала и фыркнула. – Моего дорогого папочку.

– А что ты делала потом? – снова спросила Бетти. – После войны?..

Арлетта снова фыркнула.

– Ничего, – сказала она. – Я осталась на острове, чтобы заботиться о маме. Сначала я некоторое время работала в магазине готового платья в Сент-Питерс-Порте, а потом встретила мистера Лафолли.

Бетти вздохнула. Ей казалось – в молодости Арлетта потратила зря уйму времени.

– Разве тебе никогда не хотелось уехать? Уехать в какое-нибудь другое место? Ну, может, не навсегда, а на время… Ты могла бы отправиться путешествовать или хотя бы просто съездить в Лондон. Это ведь так интересно! Новые знакомства, приключения и всякое такое…

Арлетта покачала головой. На мгновение ее лицо словно окаменело.

– Нет, – коротко сказала она. – Только не в Лондон. Ужасное место. Жуткое. Да и зачем мне туда ехать? В конце концов, я – коренная гернсийка; здесь я родилась, здесь и умру, а Лондон обойдется без меня.

Арлетта нашла брошь и протянула Бетти. Брошь имела форму бабочки, крылья которой были сплошь усеяны мелкими камнями, игравшими и переливавшимися всеми оттенками красного – от рубиново-алого до бледно-розового.

– Какая прелесть! – воскликнула Бетти, едва удержавшись, чтобы не захлопать в ладоши. – Да! Да! Это именно то, что надо! Спасибо, Арлетта!

– Не за что, Бетти. Не за что. – Арлетта несильно сжала руки Бетти в ладонях, а потом осторожно приколола брошь к платью. – Какая скверная ткань, – пробормотала она себе под нос. – Настоящее убожество. И тем не менее… – Она слегка отступила назад, чтобы полюбоваться результатом. – Ну вот, теперь ты выглядишь просто прелестно. Только красивая и свежая шестнадцатилетняя девушка способна заставить столь дешевую ткань выглядеть нормально. А теперь ступай… Отправляйся на свой праздник и веселись, как положено веселиться в шестнадцать.

Бетти была уверена, что шестнадцатилетие – это замечательное событие. Замечательное, неповторимое, радостное, а значит, она может позволить себе все, что захочет. Захочет – будет танцевать в яхт-клубе, сняв туфли, захочет – будет прыгать, дурачиться и смеяться сколько душе угодно. Но лучше всего сидеть на коленях у своей лучшей подруги и бросать многозначительные взгляды на высокого, широкоплечего парня со светлыми волосами и ровным загаром, какой можно приобрести только на Сент-Люсии[3]3
  Сент-Люсия – островное государство Карибского бассейна, бывшая колония Великобритании. Ныне – член Содружества Наций. Номинальной главой Сент-Люсии считается королева Великобритании.


[Закрыть] (его звали Дилан Вуд, и Бетти была влюблена в него почти целый год), – а потом пойти танцевать с Адамом, приятным, хотя и немного прыщеватым парнишкой, который весь последний год был влюблен в нее. А надоест танцевать – можно потихоньку выскользнуть из клуба, с одноклассницей, с которой Бетти никогда не общалась по-настоящему, но которая вдруг стала казаться ей самой близкой подругой, чтобы выкурить по сигаретке и понаблюдать за одноклассниками, которые маячили в зале в толпе взрослых, – понаблюдать, пока возмущенный распорядитель не загонит обеих обратно под крышу. Шестнадцатилетие, думала Бетти, это блеск, веселье, дискотека, зеркальные шары и огни цветомузыки. И конечно, мурашки, которые бегут по коже, когда за две минуты до полуночи толпа из трех десятков шестнадцатилетних юношей и девушек принимается хлопать тебя по плечу и поздравлять, пока ты набираешь в легкие как можно больше воздуха, чтобы задуть все шестнадцать свечей на огромном шоколадном торте, и пока из колонок приятным фоном льется музыка из «Шестнадцати свечей»[4]4
  «Шестнадцать свечей» – подростковый фильм о взрослении.


[Закрыть]. А через пять минут после полуночи, когда заранее предупрежденный диджей поставит «Танцующую королеву», ты должна распустить волосы и кружиться, кружиться прямо под зеркальным шаром, пока твои друзья, собравшись в круг, изо всех сил хлопают в ладоши и поют «…только лишь шестнадцать» в том месте, где АББА поет «…только лишь семнадцать».

И конечно, шестнадцатилетие не может считаться удачным, если где-то между полуночью и часом ночи молодой парень по имени Дилан Вуд, в которого ты была влюблена почти целый год, не уведет тебя на нависающую над морем террасу, где вы будете стоять, завороженные сказочным морским пейзажем, который словно по волшебству перенесся сюда откуда-то со Средиземноморья с его яхтами, пальмами и чуть слышной музыкой, летящей откуда-то издалека на крыльях слабого теплого бриза. Эти несколько минут должны, конечно, включать и небольшую беседу: например, он скажет: «Я весь вечер наблюдал за тобой», а потом добавит: «Ты всегда была красивой, но сегодня… даже не знаю… это что-то особенное. Как будто ты в один миг стала прекраснее всех на свете!» И, быть может, он даже добавит: «Как тебе кажется, мне все еще можно тебя поцеловать?»

В идеале, в этот момент окружающий мир должен перестать для тебя существовать, все звуки должны стихнуть и превратиться в еле слышный гул. А потом Дилан Вуд прижмет ладонь к твоей щеке и легко, словно бабочка крылом, коснется твоих губ, так что ты даже не сразу поймешь, было это или не было, но уже через мгновение его поцелуй станет более настойчивым, и у тебя уже не останется сомнений в том, что Дилан Вуд действительно целует тебя при свете жемчужного полумесяца, что его рука лежит у тебя на затылке, а бедро слегка раздвигает твои колени, и тогда ты наконец осозна́ешь, что тебе на самом деле шестнадцать и что ты, наконец, живешь настоящей, полной жизнью, в которой есть все.

Но уже на следующий день радость прошедшего праздника разлетелась на тысячу осколков, словно выскользнувшая из рук драгоценная ваза. Бетти поняла это, как только проснулась. На часах было восемь утра, и ее губы все еще слегка побаливали от поцелуев, но сердце уже сжималось от боли и отчаяния, которое она испытала, когда после первого же на удивление горячего поцелуя Дилан улыбнулся и сказал:

– И как, черт побери, мне возвращаться в Лондон после этого?

– Что? – тупо переспросила она, не в силах постичь смысл его слов.

– Это просто непостижимо, – продолжал он, продолжая обнимать ее за спину и глядя ей в глаза. – Шесть лет я проторчал на этом дурацком острове, и вот теперь, когда я наконец-то нашел здесь что-то по-настоящему хорошее, мы уезжаем.

– Ты уезжаешь? Уезжаешь в Лондон? – прошептала Бетти.

– Да. – Он кивнул. – Разве ты не в курсе? Я думал, об этом уже все знают. Я думал…

– Нет, я не знала. А когда… когда ты уезжаешь?

– В пятницу, – сказал Дилан. – Мы уезжаем в пятницу.

– О, нет! – негромко ахнула Бетти. – Нет!..

Он рассмеялся, словно и предстоящий отъезд, и их несостоявшаяся любовь казались ему забавными. Но Бетти не видела в этом ничего смешного.

Ничего-ничегошеньки.

Выбравшись из постели, Бетти раздвинула занавески. Низкое небо нависало, казалось, над самым островом и было угрюмым и серым. Наступившее лето было совсем не похоже на лето; оно даже не выглядело как лето. Шестнадцатилетие обернулось катастрофой – и лето тоже не задалось.

Праздничное платье Бетти кое-как висело на ручке шкафа на погнутых проволочных плечиках. Еще недавно оно хранилось между листами оберточной бумаги в специальном пластиковом мешке на «молнии», словно хрупкая бабочка в коконе, но теперь это было просто платье, с которым не было никакой необходимости обращаться как-то особенно бережно.

Бетти вздохнула и выпустила из рук занавески. Плюхнувшись обратно на постель, она молча разглядывала потолок и пыталась разобраться в своих чувствах. Чем дольше она лежала, тем сильнее ей казалось, будто стены комнаты сдвигаются, грозя ее раздавить. И не только стены… Бетти явственно ощущала, как берега острова сдавливают ее грудь словно корсет – мешают дышать, мешают жить и быть свободной. Она подумала о Дилане, но воображение ее предало: Бетти словно наяву увидела, как он едет по Лондону на красном двухэтажном автобусе, направляясь в шикарный ночной клуб, о которых на Гернси много говорили, но которых никто никогда не видел. Потом она подумала о себе – не человеке, а крошечном муравьишке, у которого нет никаких планов на будущее и никаких перспектив тоже нет. Единственное, что Бетти знала о своем будущем, – это то, что скоро она окончит школу и что на следующей неделе ей надо идти на собеседование, чтобы наняться в «Бутс», где можно было немного подработать во время каникул.

Нет, быть шестнадцатилетней ей определенно не нравилось. Вот если бы ей исполнилось девятнадцать!.. Тогда она без колебаний бросила бы этот жалкий островок и отправилась туда, где ничто не помешает ей самой строить свою жизнь.

Тут жалость к самой себе с такой силой сдавила ей сердце, что Бетти не удержалась и уронила на одеяло несколько слезинок.

Снизу донесся какой-то шум, и она резко вскинула голову. На первом этаже кто-то громко кричал.

– Элисон! Элисон! Скорее! – Она узнала голос отчима.

– Что? В чем дело? – откликнулась откуда-то из другой части дома мать.

– Скорее звони в «Скорую!» С мамой плохо!

– О боже!.. Сейчас!..

Выскочив на площадку лестницы, Бетти перевесилась через перила.

– Что случилось? – крикнула она.

– Я не знаю, – прокричала в ответ Элисон. – Кажется, с Арлеттой плохо!

Бетти с размаху опустилась на верхнюю ступеньку и некоторое время сидела неподвижно, прислушиваясь к доносящемуся снизу шуму и суете: Элисон звонила в «Скорую», хлопали, открываясь и закрываясь двери, в панике метался по дому Джолион.

Спустя примерно полминуты Бетти нашла наконец в себе силы подняться на ноги. Голова ее все еще была полна обрывочных мыслей о Дилане, а щеки – мокры от слез, однако она совершенно точно знала: то, что происходит сейчас, изменит ее жизнь раз и навсегда.

И не обязательно – к лучшему.

Похоже, именно сейчас, в эти самые секунды, где-то совсем рядом рождалось на свет ее кривобокое, уродливое будущее.

И поделать с этим Бетти ничего не могла.

Она глубоко вздохнула и медленно сошла вниз.