Текст книги "Француженка по соседству"

Глава 7

Подходя к бару без нескольких минут семь, я уже пьяна. Пьяна главным образом от волнения и радости, но также и от шампанского, которое сбегал и купил Пол и которое мы выпили прямо в офисе. Расположившись прямо на полу, Пол, Джулия и я ели чипсы и пили шампанское из кофейных кружек. Пол время от времени качал головой и с широкой улыбкой повторял: «Хафт и долбаный Вейл!», при этом глядя на меня с чем-то очень похожим на уважение. Когда Джулия наконец встала и ушла, чтобы успеть на свой поезд, она была вся порозовевшая и едва держалась на ногах. Мне же подумалось, что если дело у нас заладится, то эту историю мы будем вспоминать еще долгие годы: анекдот о том, как фирма «Ченнинг и Ко» праздновала свою первую крупную победу.

Но вот теперь я, будучи слегка подшофе, стою в дверях паба и снова ищу взглядом Тома. На этот раз замечаю его за столиком. Он явно сидит здесь уже довольно долго, потому что успел осушить треть пинты пива. Кроме того, на столике стоит нечто похожее на водку с тоником. По всей видимости, это для меня. Внимание Тома приковано к его телефону. Кстати, он успел подстричься. На какой-то миг это выбивает меня из колеи – с короткими волосами его лицо кажется резче и старше. Оно какое-то… другое. Но затем он поднимает глаза и замечает меня. Поднимается, чтобы заключить меня в свои знаменитые объятья, и лицо его освещает радостная улыбка. Я также замечаю на носу у него веснушки – передо мной прежний Том.

– Ты какая-то… подозрительно счастливая, – говорит он, отпуская меня, и, наклонив голову, пристально разглядывает мое лицо.

Я киваю и сажусь на стул напротив него. Сегодня вечером моя улыбка не нуждается в понукании, она уже «оккупировала» все мое лицо.

– То самое чудо. Оно произошло. Мы только что получили крупный контракт. – Я пытаюсь придать лицу огорченное выражение. – Извини, мне жутко стыдно, что я не чувствую себя несчастной.

– Не глупи! Это же просто здорово! – Том отметает мои извинения. Я вижу: он искренне рад за меня. – Давай лучше отпразднуем твой успех, чем будем заливать мои беды… И кто же он, твой трофей?

– Фирма «Хафт и Вейл», – с гордостью произношу я и беру в руки водку с тоником, которую он подвигает ко мне. – Да еще с приличным авансом, который некоторое время удержит нас на плаву. Но я более чем уверена, что мы честно заработаем весь гонорар, а крупный контракт – это также хорошая реклама. Не удивлюсь, если за ним последуют новые интересные предложения…

– Дыши глубже, – ласково поддразнивает он меня.

– Да я знаю… вот только… Я действительно была уверена, что нам хана. – Последние несколько дней берут свое: этот вечный страх, это ощущение неизбежного фиаско… Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сбросить с себя навязчивое воспоминание. Однако его эхо держится еще долго.

– Знаю, – совершенно трезво говорит Том. – Это было слышно по твоему голосу в телефоне.

– Конечно, один контракт погоды не делает, и все же…

– И все же это следует отпраздновать, – говорит Том едва ли не яростно. – Каждая победа важна, независимо… независимо от… – Он отворачивается, как будто устыдившись собственного пафоса.

Я делаю глоток водки с тоником.

– За успех! И спасибо тебе. В любом случае расскажи мне про свой кошмарный день. Скольких они выставили за дверь?

– Сотни, – устало произносит Том. – Процентов пятнадцать, самое меньшее. Это просто какая-то резня. Главное в другом: поскольку я начальник отдела, то я…

– О господи! – Я в ужасе закрываю ладонью рот. Теперь мне понятно, что он имел в виду под кошмарным днем. – Ты был вынужден кого-то уволить?

Том уныло кивает:

– Четверых. Троих парней и одну девушку. Я их практически не знал. Господи, да я едва ли не вчера сошел с самолета… Еще не успел ни с кем познакомиться… Хорошо хотя бы то, что не я составлял список. Это уже было решено до меня. – Он делает из кружки глоток и, ссутулившись на стуле и вытянув перед собой руки, пару секунд мрачно на нее смотрит. – Когда я вернулся, тотчас понял: в ближайшее время нас ждет реструктуризация. Но такого я не ожидал. Я узнал детали лишь два дня назад.

– Как ты думаешь, тебе было легче, потому что ты их не знал? Ну, тех, кого ты увольнял? – Я морщусь, произнося это слово.

– Не знаю. – Том пожимает плечами. – С одной стороны – да. Я не знаю, есть ли у них семьи, дети… С другой стороны, неужели все должно быть так обезличено? Я о том, что вот вы работаете на фирму и, разумеется, ожидаете, что вам за это заплатят. Но ведь есть и эмоциональная сторона. Человек работает среди коллег, обменивается с ними шутками, смеется, иногда даже выпивает с ними… Разве он не заслужил того, чтобы тот, кого он знает, пожал бы ему руку и сказал… бог мой, не знаю, что именно. Спасибо? Мне было приятно работать с тобой? Ты молодец, жизнь на этом не заканчивается?.. – Том качает головой и снова смотрит на свою кружку. – Не знаю, хоть что-нибудь.

– Бедный Том! – вздыхаю я. Ничего другого мне в голову не приходит. Я делаю глоток и с удивлением замечаю, что мой стакан практически пуст. Пару секунд мы сидим молча. Между тем в пабе становится многолюдно и очень шумно. – Послушай, а тебе не приходило в голову, что хотя бы один из них мог оказаться полным дерьмом? – в конце концов изрекаю я с наигранной серьезностью. – Или же у него плохо пахло изо рта?

Уголки его губ робко ползут вверх.

– Один из них был слишком потлив, – соглашается он. – От него даже пованивало. А девушка одевалась как какая-нибудь студентка. Нет, не в джинсы, а в дурацкие пышные юбчонки, слишком короткие для зала, где проходят торги. И никаких колготок.

– Вот видишь. Оно даже лучше, что все обезличено.

Том кивает, и по его лицу скользит призрак улыбки. Он даже слегка распрямляет спину.

– Знаешь, когда-то я думал, что мы получаем то, что имеем в жизни, благодаря упорному труду, потому что мы это заслужили, – задумчиво произносит он, поставив локти на стол. – Нет-нет, пойми меня правильно. Упорный труд тоже важен. Но, похоже, удача играет гораздо большую роль, чем я когда-то думал.

Я думаю о Тео. О Северин. Об удаче или отсутствии таковой. Что и говорить, мысль малоприятная. Обвинять во всем удачу означает, что на их месте мог быть любой из нас, если б не благодать Господа.

– Ладно. Хочешь еще? – спрашивает Том, стряхивая с себя задумчивость.

– На этот раз плачý я.

– Нет. В твоем кармане пока пусто. Так что угощаю я, – он улыбается мне. – Вот когда фирма «Ченнинг и Ко» начнет зарабатывать миллионы, тогда и вернешь мне должок. С процентами.

Я улыбаюсь ему в ответ и смотрю, как Том направляется к бару. Пока бармен выполняет его заказ, он снова проверяет свой телефон. Возможно, это его служебный. На какое-то мгновение у меня вновь возникает ощущение, что передо мной вроде как Том и в то же время не Том. Или другой Том – не тот, которого я всегда знала.

Вечер между тем тянется дальше. Мы переходим в соседнюю пиццерию, где к нам присоединяется Лара. Мы с ней вдвоем сидим напротив Тома за столиком на четверых. Мы празднуем, но не совсем. Мы соболезнуем, но не совсем. В пабе существовал некий тонкий баланс, и мы с Томом его поддерживали. Теперь же присутствие Лары на глазах уничтожает это равновесие. Том сделался молчаливее. Лара постоянно вертится и ёрзает. Я слишком насторожена, хотя и не настолько трезва, чтобы понять, что происходит на моих глазах. И все это время Северин тоже сидит за столиком, делая вид, что происходящее ей совершенно не интересно, однако я подозреваю, что эти черные глаза впитывают каждый нюанс.

– По крайней мере, Модан от нас отстал, – внезапно говорит Том, или же я что-то пропустила. Возможно также, что я не единственная, кто замечает присутствие Северин. Лара отдирает этикетку с бутылки «Сан-Пеллегрино». На какой-то миг руки ее замирают, а затем она возобновляет свое занятие.

– Он ведь от тебя отстал, я правильно понял? – спрашивает Том, глядя на меня.

– Вроде бы. – Я не смотрю на Лару.

– Он допрашивал Себа? – спрашивает та. Теперь ее очередь избегать наших взглядов. Ее голос неуверенно подрагивает. Мне почему-то кажется, что она уже знает ответ.

Том вопросительно смотрит на меня.

– Да, сегодня, – осторожно отвечает он.

Теперь на меня вопросительно смотрит Лара.

– Всё в порядке, – не без вызова говорю я. – Вы имеете полное право упоминать его имя в моем присутствии. Не волнуйтесь, никакой истерики с моей стороны не будет. – Они по-прежнему вдвоем смотрят на меня. – Я совершенно серьезно, – добавляю, видя в их глазах недоверие. – Всё давно уже в прошлом. В любом случае мы будем жить в одном городе. И что теперь?..

Не закончив предложение, я пожимаю плечами. Действительно, что теперь? Мы непременно где-то пересечемся? Мы должны вести себя прилично? Теперь у каждого своя жизнь?

Северин смотрит на меня своими черными глазами, и в кои-то веки их взгляд мне совершенно понятен: презрение. Меня как будто бьет током.

– В таком случае как его дела? – спрашивает Лара у Тома.

– Предательница, – шутливо оскорбляюсь я. Том сначала отвечает на ее вопрос коротким смешком, затем хмурится и смотрит в свой стакан с красным вином, как будто не знает, что в нем. Пиво до вина – не болит голова…

– Если честно, не знаю, – признается он. – Я видел его позавчера вечером, но мельком. Он был с Алиной, так что поговорить не удалось. – Том снова хмурится и еще ниже съезжает со своего стула. – Но есть что-то такое… Мне показалось, он не в лучшей своей форме. Я имею в виду физически, что совершенно на него не похоже. Ну, вы ведь в курсе, он любитель зависать в «качалке»… В общем, не знаю.

Я представляю Себа, вернее, мой любимый его образ: в джинсах, но с голой грудью – словно с рекламы джинсов «Ливайс». Как же он красив! Насколько полон жизненной силы! У меня перехватывает дыхание. Я любуюсь им и одновременно думаю о скоротечности этой красоты. О нашей смертности.

Между тем Том задумчиво продолжает:

– Каро тоже видела его, если не ошибаюсь, пару раз. Надо спросить у нее, что она думает.

Ага, Каро видела его пару раз… Северин в упор смотрит на меня, в уголках ее рта затаилась усмешка. Я думаю, что бы такого сказать, потому что должна как-то на это отреагировать.

– То есть ты еще не успел показать ему свою новую шикарную тачку? – уточняю я. Том улыбается и качает головой. – Он явно позавидует тебе.

– Не вижу причин, – говорит Лара; она все еще возится с бутылкой. – Вряд ли он купил бы себе такую. Для этого ему не хватает оригинальности.

Я смотрю на Тома: мое удивление отражается и на его лице. Мы оба молчим. Лара поднимает голову:

– Разве я не права? Он привык следовать моде, а не диктовать ее.

– Это не совсем справедливо… – начинает Том, но останавливается.

Я по-прежнему смотрю на Лару. Она права: это совершенно справедливо, просто я сама ни разу не задумывалась об этом. Лара девушка умная, этого у нее не отнять. Иное дело, что обычно она не проявляет склонности к психо-анализу.

– Откуда в тебе такая проницательность? – бормочу я.

Она опускает голову и принимается рвать на клочки салфетку. В моей голове тотчас раздается пронзительный сигнал тревоги, который эхом отдается в животе.

– Ты снова перемывала нам косточки? – спрашиваю я.

Лара поворачивает голову и одаривает меня сердитым взглядом. Я внутренне морщусь, однако тотчас вспоминаю, что мы с ней здесь не одни. Увы, я опоздала. Том уже выпрямился и навострил уши.

– В чем дело? – спрашивает он, видя, что мы продолжаем молча сверлить друг дружку глазами.

Впрочем, через пару секунд Лара уступает и закатывает глаза.

– Давай, выкладывай, – говорит она и вновь берется терзать салфетку.

Я поворачиваюсь к Тому. Слова даются мне нелегко, но я стараюсь подыскать самые верные.

– Лара… завязала дружбу с нашим любимым французским детективом.

Том и так уже сидит как вкопанный. Но после моих слов кажется, будто даже кровь остановилась в его жилах.

– Понятно, – говорит он спустя мгновение. Лицо каменное, голос лишен всяких эмоций.

– Ничего тебе не понятно. – Лара внезапно на грани слез. – Между нами ничего не было и ничего не будет, пока не закончится это гребаное расследование, а теперь и еще дольше… – Она внезапно умолкает, затем скатывает салфетку в шарик и, отказываясь смотреть на нас с Томом, отталкивает ее от себя.

– А почему теперь еще дольше? – с тревогой спрашиваю я. Она не отвечает. – Лара, почему? – требовательно повторяю я свой вопрос.

Она качает головой. Впрочем, это по-прежнему Лара, жизнерадостная особа, не умеющая хранить секреты – ни от нас, ни от Модана.

– Потому что они разговаривали с братом, – убитым голосом говорит она. – В смысле, с братом того строителя. Он сказал, что засыпал колодец в субботу. В день нашего отъезда.

– Но… – Я резко умолкаю. Наконец появилась официантка с давно заказанными пиццами и ставит их перед нами.

Я хмуро смотрю на Тома. Его лицо ничего не выражает; он как будто опустил жалюзи. Наверное, затем, чтобы я не видела, как он воспринял новость про Лару и Модана. Мне же почему-то кажется, что известие про колодец его не удивило. По большому счету, он вообще ни разу не удивился с той минуты, когда впервые позвонил мне.

– Но… – повторяю я и снова умолкаю; это Том обрывает меня едва заметным движением головы. Он нарочно смотрит на Лару. Та по-прежнему сидит, опустив голову, однако видно, что она уже овладела собой. Красные пятна на ее щеках постепенно бледнеют. Затем Том смотрит на меня и вновь едва заметно качает головой. Мне понятно, что это значит: только не в присутствии Лары.

Лара поднимает голову; ее фарфоровые голубые глаза полны тревоги.

– Зря я тебе сказала, – сокрушается она, глядя то на меня, то на Тома. – Пожалуйста, никому не говори, что это я тебе сказала.

– Лара, ведь это мы, – успокаиваю ее я. – Разумеется, мы никому не скажем.

Том кивает в знак согласия. Я же мысленно спрашиваю себя: кому мы можем сказать? И почему Модан стал бы возражать?

– Ну хорошо, – говорит она, слегка успокоившись. – Просто дело в том, что он слегка расстроен тем, что не может исключить нас из числа подозреваемых. Мы с ним планировали на следующих выходных встретиться в Париже, а теперь… – Лара смотрит на свою пиццу. Похоже, она вот-вот расплачется.

В какой-то момент на меня нисходит озарение: я вижу, что Ларе кажется, будто она потеряна. Не просто уик-энд во Франции, полный пьянящего предвкушения срывания одежд и бурного секса с новым партнером. Впечатление такое, будто для нее это был бы первый и последний уик-энд в ее жизни.

Я не помню, было ли у меня так с Себом. Помню лишь фазу срывания одежд. Но в наши дни никто не выходит замуж, учась в университете, да и сразу после его окончания. Мне всегда казалось, что мы играем в долгую игру. Во Франции я поняла: Себ вообще прекратил всякие игры.

– В таком случае тебе просто придется провести выходные с нами, – говорю я и кладу ладонь на ее руку. – Честное слово, обещаю тебе два дня эпического разврата. Совершим набег на магазины Кингс-роуд. Посмотрим какую-нибудь романтическую комедию. И, конечно же, бесконечное декадентское чревоугодие и абсолютный перебор белого вина. – Мои соблазнительные предложения вознаграждаются слезливой, но искренней улыбкой Лары.

– Не имею ничего против романтической комедии, но могу я просить быть избавленным от набега на магазины? – сухо осведомляется Том.

– Ни за что! – пытается восстановить утраченное равновесие Лара. – Ты слишком похож на американца. Тебе в срочном порядке нужно обновить гардероб, если ты хочешь, чтобы тебя принимали за лондонского метросексуала.

– Но хочу ли я, чтобы меня за него принимали? И что вообще это такое, метросексуал?

Я жую пиццу и наблюдаю за их словесным поединком, как то обычно водится между ними. Правда, я не уверена, что это уже как обычно. Они были такими до той недели во Франции, они были такими, когда спали вместе… нет, конечно, что-то, возможно, было не так, я наверняка пропустила какие-то нюансы. И вот теперь Том понял: Лара влюбилась – или, по крайней мере, увлечена – кем-то помимо него. Разве между ними может быть все как раньше? Наверное, это лишь привычка, усвоенное поведение, которое они даже не замечают? Возможно, я научусь чему-то такому с Себом, и мы, всякий раз встречаясь с ним в Лондоне, будем вместе легко скользить по поверхности. Это так по-британски… Все прекрасно, главное – не упоминайте войну.

Наш ужин подходит к концу. Лара направляется в туалет. Том с каменным лицом провожает ее взглядом. Я не знаю, как мне поступить. Что называется, спросить его в лоб или тактично промолчать. Мы с ним ни разу откровенно не говорили о ней – точно так же, как никогда не обсуждали с ним Себа. Но, может, на этот раз мне стоит растянуть приглашение?

– С тобой всё в порядке?

Он не отвечает… вообще делает вид, будто не слышал вопрос. Но как только она отходит довольно далеко, наклоняется ко мне и шепчет:

– Послушай, Ларе лучше ничего не говорить. Особенно если это как-то связано с расследованием. Потому что все, что ты ей скажешь, тотчас станет известно Модану.

Умоляющие нотки в его просьбе заставляют меня тоже податься вперед. Теперь мы – зеркальное отражение друг друга.

– Знаю. Я все отлично понимаю. Но что такого опасного я могу сказать? Нам ведь совершенно нечего скрывать. – Разве что про Каро и наркотики. Северин снова смотрит на меня. Она почти как живая, лишь ее насмешливые глаза темны, словно глазницы в белом, блестящем черепе.

Том резко машет рукой, как будто что-то отрезает.

– Дело не в этом. Теперь полиция пытается выяснить, вдруг у кого-то из нас имелся мотив.

– Но ведь никто из нас даже не был с ней раньше знаком. Только Тео. Какой мотив они могут придумать? – Если Лара сейчас выйдет из туалета, она увидит, что мы, словно заговорщики, сидим голова к голове. Наверняка это покажется ей подозрительным. Я откидываюсь на спинку стула.

– Стандартный набор. Припадок ревности. Отвергнутую любовь… – Он пристально смотрит на меня.

– Отвергнутую любовь? Но ведь не было никакой… – Я смотрю на него, на веснушки на его крупном носу, и мир начинает вращаться вокруг меня. Том мог вложить в эти слова какой угодно смысл. Я даже не знаю, с какой стороны следует приступать к его распаковке.

Впрочем, я лишена этой возможности, потому что Том вдруг заявляет:

– … в Штатах не отпуск, а насмешка. Сейчас, когда я снова дома, я мечтаю наконец о нормальном, длинном-пре-длинном отпуске. – Я удивленно смотрю на него. Он оборачивается через плечо. – А, Лара… мы только что обсуждали отпуск. У тебя есть какие-то планы?

– Наверное, Кейт уже сказала тебе, что мы с ней подумываем о сафари…

Лара садится за стол и продолжает без умолку трещать. Я смотрю на Тома. Он смотрит на меня, но я ничего не могу понять по его лицу. Оно совершенно ничего не выражает. Никогда бы не подумала, что Том на такое способен. Но, опять-таки, ведь это другой Том. Вроде как Том, но уже не прежний. Интересно, неужели все, кого я знаю, тоже не те, кем я их считаю? Что, если никто никого толком не знает?

Но в таком случае знает ли кто-нибудь меня?

Глава 8

Я звоню Тому на следующее утро. Нет, конечно, не первым делом, только-только проснувшись. Да и проснулась я поздно. Вообще-то, когда я беру в руки телефон, утро уже трудно назвать утром.

– Кейт, – отвечает Том после пары гудков. Его голос звучит сонно; он ниже и более хриплый, чем обычно.

– Извини, я тебя разбудила? – На самом деле извиняться мне нет резона. В это время суток я считаю себя вправе звонить кому угодно.

– Нет, я уже был в спортзале. – Возможно, причина хрипоты его голоса – вчерашний алкоголь. В трубке раздается зевок. – Я знал, что ты мне позвонишь. Не хочешь заглянуть в гости? Может, что-нибудь сообразим на обед?

С одной стороны, я рада, что мне не нужно просить его о встрече. С другой стороны, мне обидно, что он считает меня такой предсказуемой.

– Уговорил. – Я смотрю на часы и произвожу мысленные подсчеты. – Половина двенадцатого тебя устроит?

– Отлично. До встречи.

В метро толпы народа. Что поделать, уик-энд есть уик-энд. Туристы, семьи с детьми, подростки, парами или стайками. Впечатление такое, что в субботу и воскресенье никто никуда не ездит поодиночке. Эта линия частично проходит по тоннелям, частично – по поверхности. В окне мелькают то зеленые, поросшие кустарником насыпи, то бледное отражение вагона. Ни то ни другое не дает представления о Лондоне. У меня в голове вертятся слова Тома. Вертятся с той самой минуты, как я проснулась. Возможно, они вертелись там целую ночь, но где-то в глубинах подсознания. Приступ ревности. Отвергнутая любовь. Я не даю своим мыслям унестись куда-то дальше. Я держу свое воображение в узде. Право на существование дано только этим словам. Приступ ревности, отвергнутая любовь. Затем мысли резко обрываются. По идее, Северин сейчас должна быть где-то рядом, злорадно улыбаясь уголками рта. Но ее нет, что не может не настораживать.

Приступ ревности. Отвергнутая любовь. Это ничего не значит. Не должно значить. Но вот я: схватила сумочку, на ходу наспех причесала волосы – ладно, и так сойдет – и опрометью бросилась к Тому, как, кстати, он и предвидел. Удивительно, что его почти ничего не удивляет.

Квартира Тома расположена на тихой зажиточной улице, вдоль которой выстроились дома эпохи Регентства – с высокими потолками, большими окнами и громадными счетами за отопление. Я нажимаю на дверной звонок верхнего этажа. Спустя пару секунд раздается противное жужжание и входная дверь открывается. Общий вестибюль находится на пути к достойной бедности. Когда-то толстые ковры за долгие годы вытоптаны посередине почти до дыр. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице в квартиру Тома. Он уже заранее приоткрыл дверь. В щель шириной в два дюйма мне виден кусок его прихожей. На столике у стены валяется газета. Я толком не помню, когда последний раз была здесь. Помню лишь то, что заявлялась сюда всего раза три-четыре, и то не одна, а всегда с компанией по случаю вечеринки или типа того. И вот теперь, когда я легонько стучу в дверь одна, у меня внезапно сдают нервы.

– Я в кухне, – раздается баритон Тома, пусть еще не совсем бархатный, но уже без охриплости.

Я закрываю за собой входную дверь и иду на голос Тома. И тотчас попадаю в комнату с открытой планировкой – на одном конце кухня, на другом – что-то вроде гостиной, а между ними – огромный стеклянный обеденный стол. В той части комнаты, которая гостиная, высокие, от пола до потолка, окна выходят на небольшую террасу. Том стоит в кухне у плиты и колдует над сковородкой.

– Я что-то этого не припомню, – говорю я, подходя к нему. Пусть я была в его квартире всего пару-тройку раз, этой комнаты я точно не видела.

Том одной рукой заключает меня в объятья, так как вторая занята сковородкой, в которой лежит самый огромный в мире испанский омлет.

– Перед тем как уехать в Нью-Йорк, я сделал перепланировку. Правда, получил от нее удовольствие не я, а арендатор. Ну как, нравится? – небрежно спрашивает он. Но мне видно: мой ответ ему небезразличен.

– Потрясающе, – искренне восхищаюсь я. Квартира современная, но без всяких резких линий. Тепло и уютно. В отличие от квартиры Каро. В отличие от самой Каро. – Здорово получилось. Помочь? – спрашиваю я и указываю на плиту. Это не тот вопрос, который мне хочется задать, но я не знаю, как подобраться к тому, что мне интересно, после разговора о ремонте квартиры в залитой солнцем кухне.

– Спасибо, уже почти готово. Ты садись. – Он жестом показывает на барные табуреты по другую сторону стола. – Надеюсь, ты не станешь возражать против омлета.

– Нет, это самое то. Спасибо. – Я забираюсь на высокий табурет и, пока Том орудует у плиты, смотрю на его спину. Похоже, он только что из-под душа. Его волосы все еще влажные. Он в джинсах; рукава рубашки закатаны. Не знаю почему, но рядом с ним мне мерещится Себ. Себ, каким он был. Адонис среди мальчишек. Какой он сейчас, мне не известно. Приступ ревности. Отвергнутая любовь. Том тоже уже не мальчик. Он с быстрой улыбкой оборачивается через плечо. Я инстинктивно отворачиваюсь, как будто он застукал меня за разглядыванием его тела.

– Готово, – сообщает Том и, ловко разрезав омлет пополам, кладет половинки на тарелки. – Вуаля!

– Мерси, – говорю я и вновь умолкаю, натужно пытаясь придумать, что сказать дальше. – Любишь готовить?

Том устраивается на соседнем табурете.

– Не особенно. Просто люблю есть свежую пищу, – отвечает он и пожимает плечами.

Омлет отменно хорош. По-настоящему хорош. Мы уплетаем его за обе щеки. По крайней мере, Том. Мой аппетит меня подводит. Я ела вместе с Томом не один раз, но сегодня я делаю это впервые в его кухне и ем то, что он сам приготовил. По идее, нас должно объединять дружеское молчание. Ведь так у нас с ним было всегда. Но не сегодня. Сегодня все по-другому. Сегодня мы сами другие. Я смотрю на Тома. Вид у него усталый, морщинки вокруг круглых глаз кажутся резче и глубже, чем обычно. Возможно, он стал даже бледнее, а его веснушки – еще заметнее.

– Значит, – говорит Том, проглотив очередной кусок, – Лара и Модан? У них все серьезно?

Я недовольно морщусь.

– Да, она явно увлечена им, – говорю я так, как будто в этом есть моя вина. Похоже, этот вопрос не давал ему спать всю ночь.

– Ну, это видно с первого взгляда. – Его голос начисто лишен эмоций. Отправив в рот очередной кусок омлета, он задумчиво его жует, уставившись куда-то в пространство. – Это далеко не идеально.

Не идеально. Какая, однако, странная, флегматичная фраза, когда у тебя разбито сердце…

– Пожалуй. Причем по всем фронтам, – говорю я и кладу вилку. Не могу ни есть, ни ждать. Поворачиваюсь на табурете и смотрю на его профиль. – На что ты намекал вчера вечером?

Он поворачивает голову и, слегка наклонив ее, задумчиво на меня смотрит. Затем кладет вилку и нож. Впрочем, его тарелка уже пуста. Огромный омлет съеден в один присест. Том прекрасно понимает, что я имею в виду, и, надо отдать ему должное, не пытается изобразить недоумение.

– Северин была девушка привлекательная, – осторожно произносит он. Я киваю. Кстати, где она? Ей наверняка было бы интересно послушать наш разговор. – Похоже, Модан отказывается верить, что никто из нас с ней не спал. Поэтому он играет в игру под названием «что, если». Что, если… что, если Том спал c Северин? Но это крайне маловероятно, так как всем известно, что в ту неделю я был с Ларой. Модан же явно считает, что Лары для одного мужчины более чем достаточно. – Голос Тома полон иронии. Затем он умолкает. Мне непонятно, то ли он вспоминает прошлое, то ли смотрит в будущее. В любом случае это явно что-то не слишком радостное. – Но что, если с Северин спал Себ? Это уже делает ситуацию гораздо интереснее.

Он снова умолкает и в упор смотрит на меня. Вопрос, который я сейчас задам – и мы оба это знаем, – буквально повис между нами. Можно протянуть руку и потрогать его.

– Я хочу это знать, – тихо говорю я.

Том отворачивается и проводит рукой по волосам, затем снова пристально смотрит на меня.

– Тебе действительно хочется это знать? – В его голосе слышатся резкие нотки. – После стольких лет? С той недели во Франции минуло десять лет – десять лет плюс свадебные торжества…

– Я хочу знать, считали ли меня круглой дурой. – Мой голос звенит обидой. Мое терпение на исходе. – Я хочу знать, что происходило у меня перед носом, о чем прекрасно знали мои друзья, но ничего мне не сказали.

– То есть все дело в гордости.

– Да. Или нет. Не знаю. Скажи, он трахал ее?

– Да, – просто отвечает Том.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не знаю что. И закрываю рот. Гордость, думаю я. В этом Том совершенно прав. Моя гордость задета, причем весьма болезненно. И тут наконец появляется Северин. Она смотрит на меня с другого конца кухни, и мои пальцы невольно сгибаются, готовые содрать кожу с этих гладких щек. Это желание такое сильное, что я ужасаюсь самой себе. Бедная девушка давно мертва. Как можно ей теперь завидовать? Северин смотрит на меня. Интересно, она знает, о чем я думаю? Затем она равнодушно отводит взгляд в сторону, как будто мое мнение ей не интересно. Том, нахмурив лоб, также смотрит на меня. Я начинаю соскальзывать с табурета.

– Нет, – строго говорит он и хватает меня за руку. – Даже не вздумай сбежать. Ты хотела знать. Значит, сядь и выслушай все до конца, вместо того чтобы строить в голове разные безумные сценарии. – Он в упор смотрит на меня. – Кейт, пойми, это не какая-то там теория заговоров. Никто не шептался за твоей спиной. Это было всего лишь раз. Только в последнюю ночь. Об этом вряд ли кто знает. Даже Себ и тот не в курсе, что я об этом знаю.

Я пытаюсь переварить сказанное, одновременно подавляя порыв к бегству. В последнюю ночь.

– То есть после ссоры, – говорю я. Том кивает. Его пальцы отпускают мою руку. Теперь он ее гладит – от плеча к локтю и обратно, в попытке успокоить меня. В последнюю ночь, после ссоры… – Ты сказал, что об этом вряд ли кто знает. Кто еще?

– Точно утверждать не могу, – неуверенно отвечает он. – Может быть… Каро.

– Каро. Разумеется. Кто, как не она. – Из всех, кто там был, это могла знать только она. Я готова спорить на что угодно: Каро была страшно рада разжиться этим секретом, чтобы в нужный момент воспользоваться им с максимальной для себя выгодой. Представляю, какое чувство собственного превосходства он ей дарил. Мои руки невольно сжимаются в кулаки. Я заставляю себя сделать глубокий вдох и разжимаю их. – А как ты об этом узнал?

– Я их видел, – признается Том. – Точно не знаю, но думаю, что Каро тоже. По крайней мере, она быстро сообразила, что к чему.

Мне видно, что он следит за моей реакцией, пытаясь понять, стоит ли сообщать мне подробности. Впрочем, похоже, идти на попятную Том не намерен. Он отпускает мою руку и снова ерошит себе волосы. Мне почему-то кажется, что он предпочел бы ничего не видеть. Кстати, а что, собственно, видел Том? Я готовлюсь к худшему. Эта ядовитая мысль постепенно разъедает мне мозг. Вскоре я уже не вижу ничего, кроме Себа и Северин, слившихся в объятьях в разных ракурсах, искусно подсвеченных на голливудский манер. Вдруг на меня совершенно неожиданно сваливается внушительная доза прагматизма. Последний вечер нашего отдыха во Франции, тот полный событий вечер… По логике вещей, это могло произойти только после той пресловутой ссоры. Правда, к тому моменту Себ был уже так пьян, что, если хорошенько призадуматься, просто удивительно, как ему это вообще удалось. Я почти уверена: в ту ночь никакой «голливудской подсветки» не было. И все же…

– Откуда тебе известно, что это не происходило всю неделю? Может, ты просто ничего не замечал?