Текст книги "Француженка по соседству"

– Да ладно, – говорит Том и выгибает бровь. – Ведь мы говорим о Себе. Увертки и конспирация никогда не были его сильной стороной. – Я никак не реагирую на его слова. Том вздыхает и пристально смотрит на меня. Он совершенно серьезен. – А ты никогда не задумывалась? Даже после того, как вы с ним расстались? – Я качаю головой, хотя мы оба знаем, что я лгу. – Кстати, почему, по-твоему, вы расстались?

– Господи, Том… Может ли хотя бы кто-то ответить на этот вопрос? Почему расстались вы с Дженной? – Это мой контраргумент. Иного у меня не нашлось.

Том даже бровью не ведет и продолжает в упор смотреть на меня.

– Потому что я ее не любил. Вернее, любил, но не как ту, с кем мне хотелось бы прожить до конца моих дней.

Его жестокая честность лишает меня дара речи. Я будто загипнотизирована его пронзительным взглядом. Как же он похоже на Себа!.. Вернее, не похож. Теперь мне в глаза бросаются различия, а не сходство…

Я все еще пытаюсь нащупать ответ, когда звонит телефон и от вибрации едва не подпрыгивает на столешнице. Том смотрит на него ровно столько, сколько нужно, чтобы понять, кто звонит, затем берет трубку и строит полную раскаяния гримасу.

– Извини, это с работы. Только никуда не уходи.

Я соскальзываю с табурета и перехожу в ту часть комнаты, которая является гостиной. Кстати, а почему мы с Себом расстались? Я оборачиваюсь на Тома. С телефоном в руке он расхаживает по кухне, этакое ходячее олицетворение деловитости. Я снова отворачиваюсь к гостиной и от нечего делать принимаюсь разглядывать фотографии в рамках, выставленные на полке. Вот он с родителями и младшей сестрой в день окончания универа. Отцовская рука крепко лежит на его плече, а сам старик гордо улыбается. Я тотчас с болью вспоминаю собственного отца. От неожиданности у меня даже перехватывает дыхание. Быстро перехожу к следующему фото. Себ и Том, обоим на вид лет пятнадцать, рядом с парусником некоего джентльмена, который может быть только отцом Себа. Тощая, как щепка, фигура Тома слегка повернута боком, как если б он в момент, когда делался снимок, собирался шагнуть в лодку. Отец Себа положил ему на плечо руку, заставляя повернуться к объективу. Себ стоит по другую сторону от отца и, широко улыбаясь, смотрит прямо в камеру. Это не тот Себ, которого я знала. Когда мы с ним познакомились, он был более «завершенным». Этакий отполированный до блеска продукт. Я довольно долго смотрю на это фото и думаю о разных ипостасях Себа, включая ту, что изменяла мне. При этой мысли меня грозит захлестнуть бездонное море желчи, плещущееся в моем желудке. От обиды, грозя задушить меня, к горлу подкатывается комок тошноты.

Почему мы с Себом расстались? Действительно, почему?

Мне давно пора перестать думать об этом.

Том между тем продолжает говорить по телефону. Вернее, грузить собеседника.

– Вообще-то нет, – авторитетно заявляет он. – Базовый риск значителен. И кто-то должен взять его на себя. И если это делаем мы, то нам за это положено вознаграждение. Но реальная проблема в другом – им требуется совершенно другая структура. И тут мы должны опередить их, сделать презентацию и просветить их на этот счет. – Я ловлю себя на том, что, пока Том говорит, мой взгляд прикован к нему. Он по-прежнему расхаживает по комнате, акцентируя правой рукой свои доводы. Пару секунд я смотрю на него глазами хедхантера, оценивая его словно кандидата, попавшего в сети фирмы «Ченнинг и Ко». И понимаю: передо мной типичный устранитель проблем, что в принципе соответствует его диплому инженера, вот только почему-то раньше я не обращала внимания на эту его сторону. Почувствовав на себе мой взгляд, он поворачивается ко мне, показывает два пальца и одними губами произносит: «Две минуты». Я киваю и делаю вид, что рассматриваю очередное фото. И тут выясняется, что я смотрю на себя, любимую.

Разумеется, на снимке я не одна. Рядом со мной Том, а рядом с ним – Лара. Мы сидим на бортике бассейна во Франции, болтая ногами в воде. Лара почти вываливается из своего бикини и выглядит так, как выглядит всегда, – как будто она только что встала с постели после нескольких часов томного секса и не отказалась бы продолжить это занятие. Том – это Том. То есть тот, кого я знаю лучше всего: спокойный, уверенный в себе, комфортно чувствующий себя в своей коже, но при этом незаметно за всем наблюдающий. Я же – та Кейт, которая мне нравится меньше всего: сижу перед камерой, неловко скрестив на животе руки, на лице – вымученная улыбка. Неудивительно, почему к концу той недели все мои улыбки были вымученными.

Внезапно я понимаю: Том стоит позади меня и из-за моего плеча смотрит на фото. И когда только он успел завершить свой разговор?

– У тебя тут потрясающие ноги, – игриво говорит Том.

Я улыбаюсь, тронутая его словами. Как истинный джентльмен, он решил сделать мне комплимент, хотя явная секс-бомба на снимке, конечно, Лара. Я кивком показываю на фото с парусником.

– Ты в детстве часто ходил под парусом? – Это единственное, что приходит мне в голову.

Том пожимает плечами:

– Парусным спортом увлекался дядя Эдвин. Он учил Себа и меня. – Том смотрит на фото чуть дольше. – Ты в курсе, что, пока я не получил стипендию, он оплачивал все расходы по моему обучению?

Дядя Эдвин. Лорд Харкорт. Я качаю головой:

– Нет, не в курсе. – Я на мгновение задумываюсь об этом: младшая сестра и ее муж-преподаватель без гроша в кармане живут за счет щедрости лорда, хозяина загородного поместья. – Это наверняка должно было как-то отра-зиться на семейных отношениях.

Том пристально смотрит на меня.

– Нет, это было… – начинает он явно заученную наи-зусть фразу, но вдруг умолкает. – Вообще-то да, – признается он наконец. – Мои родители никогда не говорили на эту тему, но я видел: как только я получил стипендию, они вздохнули с облегчением. – Он снова смотрит на фото. – Правда, мне было неловко перед Себом, потому что он с ней пролетел.

– Но ведь вы двое вроде бы никогда не соперничали, – говорю я, слегка сбитая с толку.

Том пожимает плечами:

– Себ любит во всем быть победителем. – Прежде чем до меня доходит смысл этой фразы, он отворачивается от фото. – Ладно, на чем мы с тобой остановились?

– Давай не будем возвращаться к той теме.

Его губы кривятся в виноватой улыбке.

– Извини, что раньше не говорил тебе об этом.

– Не смеши меня. Себ – твой двоюродный брат. – Как я могу обвинить Тома в том, что он хранил секреты Себа? А вот обвинить Себа в том, что они у него были, я очень даже могу. Что и делаю.

– Да, но… В любом случае ты сама хотела узнать. – Он плотно сжимает губы и снова в упор смотрит на меня: – Теперь, когда ты все знаешь, тебе стало легче?

Я отворачиваюсь и тру ладонями щеки.

– Господи, не знаю… Еще не решила, как к этому относиться. – Неужели Том думает, что я восприняла все слишком болезненно? Или, наоборот, слишком легко? Что я должна расстроиться больше или, наоборот, меньше? Кстати, а в какой степени я расстроена? Как вообще положено воспринимать измену десятилетней давности?

– Кейт, – говорит Том слишком громко, будто обращается ко мне в сотый раз. Хотя кто знает, может, и в сотый… Я поворачиваюсь и вопросительно смотрю на него. – Полиция наверняка попытается повесить это убийство на кого-то из нас, – негромко произносит он. – Отец Тео говорит, что этот случай имел во Франции громкий резонанс. Газеты наперебой обвиняют полицию в том, что убийца не был найден еще десять лет назад. На полицейских давят со всех сторон, требуя от них результат.

– Но при чем здесь мы? – возмущаюсь я голосом обиженного на весь мир ребенка. Ведь это несправедливо. «Жизнь вообще несправедливая штука», – наверняка ответил бы Том. Можно подумать, я этого не знаю. Потеряв сначала Себа, а вскоре за ним – отца, пусть даже иначе, я давно усвоила: жизнь и справедливость не имеют точек соприкосновения.

Том даже не считает нужным спорить со мной по этому поводу. Он уже говорит дальше:

– Думаю, тебе стоит найти адвоката.

– Адвоката? – переспрашиваю я. – Ты серьезно? – Он хмуро кивает. – А у тебя он уже есть?

– Нет. Но моя вторая половинка не спала с девушкой, которая впоследствии была найдена компактно сложенной, словно фигурка-оригами, на дне колодца.

Я вижу, как белый череп Северин ухмыляется мне поверх груды чистых белых костей. У меня перехватывает дыхание.

– Ну, раз ты так выразился…

– Это Модан и французская полиция вскоре так выразятся.

– Но ведь они же не знают, что он с ней…

Том кивает:

– Да. Но еще есть Каро. Я точно не знаю, что ей известно. И я не знаю, скажет ли она им что-нибудь, однако…

Том неопределенно машет рукой. Я понимаю, он пытается подчеркнуть, что нельзя ничего утверждать – может, да, а может, нет. Но я знаю правду, и правда такова: Каро наверняка скажет. Если только у нее нет некоего корыстного интереса, который я еще не успела разгадать, я не сомневаюсь: Каро скажет. Если уже не сказала. Я смотрю на Тома. И мои мысли бегают по всем этажам мозга.

– У них уже имеются улики, чтобы предъявить нам обвинения? Такие вещи не строятся на одних допущениях.

Том пожимает плечами:

– Я не большой знаток французского уголовного права.

– Я тоже. – В данный момент это кажется мне страшным зиянием в моем юридическом образовании. – Значит, ты на полном серьезе советуешь мне нанять адвоката? – в конце концов говорю я.

– Да. – В глазах Тома нет и тени сомнения.

– Что ж, если надо, значит, найму. – Я все еще смотрю на него, голова моя идет кругом.

– И прекрати разговаривать на эту тему с Ларой, – все не может успокоиться Том.

– Да-да, хорошо. – Он смотрит на меня, как будто ждет чего-то большего, но я лишь повторяю: – Хорошо.

Он кивает и с облегчением вздыхает:

– Отлично.

* * *

Домой я возвращаюсь на такси – не хочу вновь попадать в шум и давку метро. Мои нервы напряжены до предела. Задень меня случайно кто-нибудь, и я покроюсь трещинами. Водитель пытается заговорить со мной, но, не получив ответа ни на один свой вопрос, тоже умолкает. Пока мы едем, на экране мобильника высвечивается имя Лары, а сам телефон настырно трезвонит. Я смотрю на него и вижу, как от него во все стороны тянутся нити паутины. От Лары – к Алену Модану. От Лары – к Тому. От Тома – к Себу. От Тома и Себа – к Каро, подруге их детства. От Тома и Себа – к Тео, их университетскому приятелю. От Тео – к Северин. От Северин – к Себу. Если потянуть хотя бы за одну нить, ее дрожание почувствуют и все остальные.

Наконец телефон умолкает. Я не перезваниваю.

Глава 9

К понедельнику Северин нашла еще один способ заявить о своем присутствии – газеты. Ее случай произвел во Франции волны, достойные нескольких дюймов колонки европейских новостей в «Телеграфе». Кстати, делу придана легкая политическая окраска, которая мне не совсем понятна – я не большой знаток французской внешней и внутренней политики за последние десять лет. Кстати, еще одна зияющая дыра в моем образовании. В газете даже опубликовано фото Северин. Впрочем, удивляться нечему: в бикини – а на фото она в бикини – Северин смотрится очень даже фотогенично. Она с равнодушным видом лежит на черно-белом шезлонге, глядя в объектив, и ее совершенно не заботит, что со всех сторон ее окружают слова, которые пытаются воспроизвести ее жизнь и смерть, и тот хаос, который они оставили после себя.

Кстати, фирма «Ченнинг и Ко» тоже засветилась в прессе. В офис, размахивая газетой, входит Пол, сегодня являющий собой идеальный шторм, сочетание прекрасно сшитого костюма, энергии и энтузиазма. Он подтягивает к себе свой график деловых встреч, я же беру у него газету и читаю. Статья хорошая. «Хотя фирма “Ченнинг и Ко”, во главе с Кейт Ченнинг, создана совсем недавно, она располагает опытным штатом сотрудников, которые многим дадут сто очков вперед».

– После такой статьи я снова могу взяться за Кэтфилдсов, – говорит Пол. – Тем более что они не ответили категоричным отказом. Попробую их, а затем Уинтерсонов. Мне тут по секрету рассказали, что в «БиПи» по этому поводу созывали специальный военный совет. – Пол захлебывается от энтузиазма. Наша победа, одержанная над фирмой «Хафт и Вейл», вдохнула в него энергии с огромным избытком. Со стороны может показаться, будто он страдает биполярным расстройством.

Я кладу газету на стол, рядом с Северин. Одна статья, где я названа по имени, другая – где я всего лишь «одна из компании англичан, отдыхавших тогда на соседней ферме», которые «теперь помогают полиции в расследовании». Две совершенно разные статьи. Северин продолжает смотреть на меня с шезлонга, и я не могу думать ни о чем другом.

Мне нужен адвокат. Что должно быть довольно смешно, потому что я – хедхантер кадров для юридических фирм. Вот только мне ничуть не смешно. Потому что мне действительно нужен адвокат.

* * *

И снова Модан.

Он ждет меня, когда я выхожу из кафе со стаканчиком кофе в руке и бутербродами в сумке. Заметив его рядом с фонарным столбом, я останавливаюсь в дверях.

– Bonjour, – здоровается он со мной, сопровождая слова кивком.

Я вздыхаю и подхожу к нему.

– Bonjour. Боюсь, у меня сегодня не найдется для вас времени. – К тому же у меня пока нет адвоката.

Он пожимает плечами и шагает рядом со мной.

– Всего несколько минут.

– Боюсь, что у меня нет даже их.

– Тогда я могу говорить, а вы будете кушать свой ланч и слушать.

Я возвращаюсь к себе в офис, но тут до меня доходит, что он, по всей видимости, последует туда за мной. Мне же меньше всего хочется, чтобы Пол и Джулия лицезрели обаятельного Алена Модана и слышали его такие невинные на первый взгляд вопросы, какие он мне непременно задаст. Я останавливаюсь и смотрю на него. Он наклоняет голову и улыбается своей самой подкупающей улыбкой. Глубокие морщины на его длинном лице образуют идеальную рамку для его рта.

– Хорошо. Я вас выслушаю. – Я сворачиваю к ближайшему скверику, где наверняка найдется стоящая на солнце скамейка, при условии, что будет само солнце. Сегодня довольно тепло, так что можно перекусить и на улице.

Скамейка, на мое счастье, пуста. Я осторожно шагаю по булыжнику со стаканчиком кофе в руке, что отнюдь не легко, когда ты на каблуках. Тем не менее я без приключений добираюсь до цели и, поставив стаканчик с кофе на подлокотник скамейки, сажусь на ее краешек. Модан тоже садится на другом ее конце и кладет руки на спинку. Внезапно из-за туч выглядывает солнце. Он закрывает глаза и откидывает голову назад, подставляя лицо его лучам. Сегодня у него под пиджаком бледно-розовая рубашка и серебристый галстук; это смотрится стильно и идет ему. Подозреваю, с каким ужасом он смотрит на мою одежду: платью уже как минимум два года. Но, по крайней мере, на мне дизайнерские туфли-лодочки.

– Alors, – говорит Модан, выпрямляясь и принимая деловой вид. Я не обращаю на него внимания и вытаскиваю сэндвич с курицей. – Итак, как было обещано, я буду говорить. У нас есть ответ на вопрос, когда был засыпан колодец. – Модан выжидающе смотрит на меня. Я помню, что мне не положено этого знать, и вопросительно поднимаю брови, одновременно впиваясь зубами в сэндвич. – В субботу шестнадцатого числа.

Иногда полезно иметь набитый рот. Это дает мне время подумать. О том, что сказать, как сказать или же сказать ли что-то вообще.

– Раньше вы говорили про пятницу. Теперь про субботу, – замечаю я, прожевав кусок. – Откуда у вас такая уверенность, что на этот раз вы правы?

Он наклоняет голову: этакое молчаливое touché.

Согласие с моими словами.

– По документам это действительно было в пятницу, но месье Касто – тот, который младший брат, – утверждает, что это была суббота. Он помнит, что к нему из города неожиданно приехала подружка, и они с ней… – Модан красноречиво разводит руками. – Он вернулся в субботу, чтобы закончить работу. – Смотрит на меня, явно ожидая, что я скажу. Но я отправляю в рот очередной кусок сэндвича, и полицейский кисло кривит губы. – Он указал в документах пятницу, потому что так было записано в договоре, а за выполненную в срок работу ему полагалась премия. В пятницу. Вам понятно?

Мне понятно, почему Модан верит месье Касто-младшему. Даже я верю, хотя слышу это не из первых уст.

– И теперь отец Тео потребует, чтобы он вернул премию? – шутливо спрашиваю я.

Модан усмехается:

– Вряд ли для него это является приоритетом: – Последнее слово он произносит с сильным французским акцентом.

Я отправляю в рот очередной кусок и задумчиво жую. Суббота. День, когда мы уехали. Модан снова подставляет лицо солнцу. Прожевав и проглотив кусок, я пытаюсь подтолкнуть наш разговор дальше:

– А во сколько в субботу?

Модан явно ждал мой вопрос. Для него это игра, и он – мастер по ее части. Француз вновь наклоняет голову вперед и несколько раз моргает.

– Он точно не помнит, однако считает, что где-то ближе к полудню.

Ближе к полудню. Северин вполне могла вернуться с автовокзала, и… Что «и»? Стать жертвой убийцы или нескольких убийц, засунувших ее в колодец? У меня перехватывает дыхание. Это не игра. И мне не хочется в нее играть. Сэндвич с курицей внезапно не лезет мне в рот.

– Надеюсь, вы рассматривали в качестве подозреваемого месье Касто, – выпаливаю я, – младшего или старшего.

– Bien sûr. Разумеется. – Модан хмуро сжимает губы и наклоняет голову то так, то этак, как будто пытается взглянуть на что-то под разным углом. – Но они… не подходят.

– Как и мы.

Я даже не прячу своего раздражения. Модан пожимает одним плечом. Я встаю, чтобы выкинуть остатки сэндвича в ближайшую урну, злая на себя и на Модана. У меня нет адвоката. Я не должна сидеть здесь с ним. Я беру сумочку и картонный стаканчик с кофе.

Француз наблюдает за моими сборами, однако сам не встает. Его длинные руки лежат вдоль спинки скамьи. Не полицейский, а этакое воплощение спокойной элегантности.

– Не доверяйте незнакомцам, – задумчиво произносит он. – Кажется, вы так говорите, n’est-ce pas[5]5
  Не правда ли? (фр.)


[Закрыть]? И учите этому в школе детей? Что же касается убийств, то чаще всего… это bof, полная чушь. Чаще всего убийца в вашем доме, или на вашей улице, или он ваш коллега. Он рядом. И вы хорошо его знаете.

– Спасибо, что просветили, – нарочито вежливо говорю я. – На этой бодрой ноте я должна вернуться на работу и провести остаток дня, опасаясь своих коллег и соседей.

– Ха! – Похоже, ему действительно смешно, так как его длинное лицо расщепляет улыбка. – Желаю вам приятно провести остаток дня.

* * *

Увы, остаток дня трудно назвать приятным. Дел по горло, так что мне не приходится маяться бездельем. В иной ситуации это был бы вполне обычный остаток рабочего дня, но только не в этом мире, не после этих событий. Когда надо мной нависла тень Модана, а призрак Северин порхает по моему офису, как у себя дома.

Звонит Каро. Я прошу Джулию принять сообщение. Каро звонит или по поводу вечеринки в честь возвращения Себа, или чтобы накачать меня информацией. Скорее всего, и то, и другое. У меня же нет сил ни для чего.

* * *

После работы я встречаюсь с Ларой в баре. Идет расследование или нет, это не повод избегать лучшую подругу. Я вообще не помню, было ли когда-нибудь так, чтобы я нарочно что-то скрывала от Лары. Себ переспал с Северин. Эти слова бьются внутри меня в поисках выхода. Они буквально рвутся наружу, но я загоняю их обратно. И тогда они оседают тяжелым грузом у меня в животе.

Однако Лара, похоже, ничего не замечает – она усиленно хранит собственные секреты. Не спрашивает меня, видела ли я Модана. Вообще не задает ни единого вопроса о ходе расследования. Наоборот, всеми силами старается обойти эту тему стороной. Мне же интересно, встречалась она с ним или хотя бы разговаривала по телефону. И воплотили ли они в жизнь то, о чем перешептывались в аэропорту. Мы болтаем с ней о всякой ерунде, и груз в моем животе делается все тяжелее.

– Мне позвонила Каро, – внезапно сообщает Лара и брезгливо морщит свой хорошенький носик. – Она уже запланировала вечеринку в честь возвращения Себа на четверг. – С мольбой в глазах смотрит на меня: – Ты ведь придешь? Ну пожалуйста…

Приду ли я? Если честно, таких планов у меня не было, но я подумаю.

– Думаю, да. – Все равно я рано или поздно встречу Себа. Так почему бы не пережить этот неприятный момент как можно быстрее?

– Отлично! Потому что без тебя там будет скучища. Каро силой вырвала у меня согласие. Думаю, в какой-то момент она наехала бы и на тебя. Ну, ты знаешь, – задумчиво добавляет Лара. – Хотя мне неприятно это признавать, но с ее стороны очень мило, что она все взяла на себя. Думаю, Себ будет искренне тронут. – Лара делает глоток вина и почти слово в слово повторяет вопрос, который Том задал мне в субботу: – Ты все еще переживаешь? После стольких лет?

Я смотрю на наши стаканы с вином. На стакане Лары с одной стороны виден яркий отпечаток ее помады. На моем – лишь намек на легкое прикосновение губ. Что представляется мне символичным, учитывая мое мрачное интроспективное настроение: нарочитый мотив, призванный проиллюстрировать, что мое существование в этом мире почти не оставляет после себя следов, как будто меня не было вообще.

– Не знаю, – отвечаю я, помолчав. В голове у меня возникает следующий вопрос Тома – почему, по-твоему, вы расстались? Я вижу глаза Себа, когда он сказал мне, что между нами все кончено, вижу, как он отводит взгляд в сторону. Тогда я подумала, что ему стыдно. Стыдно по сотне причин, но особенно по одной: что, несмотря на все его заверения, что социальное происхождение не играет роли, в конечном итоге он был вынужден признать, что предпочел кого-то из своего мира. Теперь же у меня иная гипотеза на этот счет, но я не собираюсь делиться ею с Ларой.

– Трудно сказать. Вообще-то я не видела его с тех пор, как он… как он бросил меня.

Лара делает большие глаза:

– Правда? Ни разу? Как такое может быть?

Я пожимаю плечами:

– Сначала я не хотела его видеть, затем заболел отец, и я на какое-то время застряла в Йоркшире. – У отца был рак поджелудочной железы. Я помню, как мне позвонила мать, помню безнадежность в ее голосе, когда она произнесла эти страшные слова, помню, как я первым же поездом вернулась домой. Как молча проплакала все три часа, пока сидела в вагоне на одиночном сиденье напротив багажной полки. К тому времени, когда приехала в больницу, я сама была бледна как смерть и выплакала все глаза. – В любом случае к тому моменту, когда я вернулась, банк отправил его работать в Сингапур или куда-то в этом роде.

– По-моему, в Гонконг. Том и Каро ездили к нему туда. – Лара делает глоток вина; губы оставляют на стакане очередной след ее присутствия на этой земле. – Да, если с тех пор ты ни разу его не видела, тебе трудно подвести черту под вашими отношениями.

Ее руки чертят вокруг последней фразы вереницу вопросительных знаков, а голос придает ей легкую американскую гнусавинку.

– Подвести черту, – повторяю я, подражая ей. – Подвести черту. – Делаю долгий глоток из моего стакана, затем произношу эти слова уже собственным голосом, катаю их во рту, пробую на вкус. – Подвести черту. – Я качаю головой: – Нет. Это полная бессмыслица.

Лара хихикает:

– Это в тебе говорит британский дух.

– Скорее, северный. Мы не улыбаемся и терпим, а только терпим и даже не думаем улыбаться.

– А мы, скандинавы, даже не терпим. Просто живем себе дальше.

Мы улыбаемся друг дружке, получаем удовольствие от легкости нашего общения, и груз в моем животе постепенно давит все меньше. Все будет хорошо, думаю я. Когда все это закончится, все будет хорошо.

Это чувство не покидает меня, пока я не сажусь в такси, чтобы ехать домой. Оказывается, Северин уже поджидает меня. Ощущение такое, как будто мне влепили пощечину. Или грубую оплеуху, чтобы я вернулась на землю. Я тотчас же прихожу в чувство. Все будет хорошо. Господи, какая избитая, затасканная фраза… Хорошо не будет. По крайней мере, не всем. И как только я умудрилась временно забыть, что уже давно не верю в счастливые концовки? Когда-то, с Себом, мои чувства по отношению нему, а его чувства ко мне (по крайней мере, мне хотелось в это верить) напоминали морской прилив, который держал меня на плаву, помогая преодолевать любые преграды. Когда же приливная волна внезапно покатилась назад, неизбежное крушение разнесло мою жизнь вдребезги, тем более что я должна была это предвидеть. Впрочем, я и предвидела. Оксфорд дал мне не только академическое образование. Например, я узнала, что свои тянутся к своим. С умной, искренней девушкой из простой семьи можно весело провести время, но во внутреннее святилище мира, в котором обитают Себы, их никогда не допустят. И тем не менее, даже зная это, даже имея все доказательства того, что я заблуждаюсь, я позволила себе уверовать в то, что наши отношения будут иными, что все будет хорошо.

Слава богу, я уже не прежняя наивная дурочка. Я не позволю обмануть себя во второй раз. Мне срочно требуется адвокат.

* * *

– В восемь часов, – настойчиво говорит в трубку Каро. – Знаю, тебе будет нелегко, но я не потерплю никаких отговорок, тем более в последний момент. Тем более что в «Бордерелло» не так-то просто получить столик. – Тон ее голоса представляет собой нарочитую смесь легкомысленной игривости и сочувствия. Но Каро не такая. Не в ее привычках сплетничать, сочувствовать и сострадать. Под видом искрящихся остроумием реплик обычно скрываются понукание и пинки.

– Разумеется, я приду, – спокойно отвечаю я. – Более того, с нетерпением жду этого дня. – На какой-то миг меня посещает мысль: а не появиться ли мне там под руку с любящим Адонисом? Вот только где его взять… Тем более за такое короткое время… Ладно, приду, хотя бы ради Лары и Тома. Фокус с Адонисом был бы слишком очевидным.

– Как здорово вновь собраться старой компанией, – бодро заявляет Каро. – Как в старые добрые времена. – Старые добрые времена. При этой мысли я вздрагиваю. Наверняка мои старые добрые времена и старые добрые времена Каро – это совершенно разные вещи. Пока я пытаюсь удалить из потенциального ответа иронию, она продолжает гнуть свою линию: – В последние дни я только об этом и говорю. А все виновато это расследование. Модан все никак не может угомониться и продолжает задавать вопросы… Кстати, ты его тоже видела?

– Мельком. Он зашел ко мне в понедельник, но я была слишком занята. Он провел у меня минут пять, не больше.

– А я совершила ошибку – уделила ему целых полчаса. Сама не знаю зачем. Он лишь пытался выяснить, кто с кем спал и спал ли кто с Северин.

– Уж точно не я, – легкомысленно говорю я. – Девушки меня никогда не интересовали. А тебя?

Каро смеется – похоже даже, что искренне.

– И меня тоже нет. В этом плане я жуткая буржуазная ханжа. Но если серьезно: если кто-то с ней все-таки спал, это многое меняет.

– Это почему же? – спрашиваю я как можно более равнодушным тоном. Что, если она действительно в курсе про Себа и Северин и пытается выяснить, что известно мне? Знает ли она, что я знаю, что она знает, что…

– Думаю, это создает мотив – преступление страсти или что-то в этом роде. Господи, я рассуждаю, как следователь по уголовным делам… – Она смеется. – Согласись, мало приятного в том, что посторонний человек вроде этого Модана копается в наших запутанных любовных отношениях, – говорит Каро и тут же меняет тему: – В любом случае до вечера. В восемь часов в «Бордерелло».

– Хорошо, до встречи.

Я кладу телефон. В голове вертятся ее слова «в наших запутанных любовных отношениях». Я была с Себом. Лара – с Томом. Кроме измены Себа, где здесь запутанность? Если задуматься, Каро вообще не была с кем-либо. Почему тогда она говорит о «наших любовных отношениях»? Я запускаю программу, с помощью которой начисляю зарплату Джулии и Полу. Увы, мои мысли витают где-то совершенно в другом месте. Я закрываю программу и снова хватаю телефон.

– Привет, Кейт, – голос Тома звучит не слишком приветливо.

– Я не вовремя? – Смотрю на часы. Без десяти три. – Черт, извини… И правда не вовремя. – Опционы зарубежных бирж обычно завершаются в три часа.

– Да. Могу я потом тебе перезвонить?

– Конечно.

Он отвечает не сразу.

– У тебя всё в порядке?

– Да, все нормально. Перезвони мне потом. – Мой голос неестественно бодр.

– Оʼкей.

Я кладу свой мобильник и пару секунд таращусь на него. Затем, стряхнув с себя оцепенение, с мрачной решительностью запускаю программу расчета заработной платы. Я плохо знакома с этой программой, поэтому, чтобы достичь хоть каких-то успехов, должна сосредоточиться только на ней. Как ни странно, это меня успокаивает. Когда мой мобильник звонит снова, от неожиданности я даже вздрагиваю.

– Кейт? – Это Том. Реальный мир возвращается назад и на миг лишает меня дыхания. – Кейт? Ты меня слышишь? – спрашивает он.

– Да-да. Я здесь. Слушаю тебя.

– У тебя всё в порядке?

– Да. Вообще-то нет. Скажи, Себ спал с кем-то еще?

– Что? – Похоже, Том искренне растерян. – Это ты с чего взяла?

– Просто Каро обмолвилась, и я подумала… – Я чувствую, что обливаюсь холодным потом. Как же унизительно, что я вынуждена его об этом спрашивать! Унизительно даже просто задаваться таким вопросом. Со временем я буду зла на Себа, что он поставил меня в это унизительное положение, но в данный момент я готова сгореть со стыда.

– Погоди. Такие вещи лучше не обсуждать в зале, где ведутся торги. Я сейчас перейду к себе в кабинет… – Том умолкает. Мне слышны лишь какие-то приглушенные звуки, но затем в трубке вновь возникает его голос: – Давай, выкладывай.

– Просто я… Возможно, я неправильно ее поняла, но мне кажется, что Каро спала с Себом. Или с тобой, – добавляю, секунду подумав. Тео я даже не рассматриваю в качестве возможного кандидата.

– Я спал с Себом? – искренне недоумевает Том.

Я невольно усмехаюсь:

– С Каро, болван.

– Положа руку на сердце, я могу поклясться тебе, что ни разу не спал ни с Каро, ни с Себом. И не имею такого желания, – в его голосе слышатся теплые, шутливые нотки.

– А Себ? Я имею в виду, с Каро?

Его молчание говорит само за себя.

– Вряд ли, – наконец произносит он. Шутливых ноток я почему-то не слышу. – Мне кажется… Каро всегда была к нему неравнодушна. Да ты и сама это знаешь.

Пожалуй, он прав. Я всегда это знала.

– И?..

– Никаких «и». Думаю, это было безответное чувство. То есть он об этом знал, но этим все и заканчивалось. Ни о какой взаимности не могло быть даже речи. Учитывая, насколько близки были наши семьи, если он хотя бы раз трахнул ее, вышел бы скандал. – Иное дело я, девушка из простой, рядовой семьи, которую можно трахать, не опасаясь никаких скандалов. – По крайней мере, я так считаю, – добавляет Том. Меня же не отпускает впечатление, что он о чем-то задумался.

– Ты думаешь, он тебе сказал бы? Знаю, вы с ним близки, однако он не сказал тебе про Северин.