Текст книги "Кровожадный Карнавал"

Глава пятая

Когда происходящее кажется чем-то на удивление знакомым, словно это уже происходило с вами ранее, такое ощущение французы называют «deja vu » ( Уже виденное (фр.) ) . Подобно многим французским выражениям (как, например, «ennui» – жеманное словечко вместо «невыносимая скучища», или «la petite mort», передающее ощущение, будто что-то в вас умерло), выражение «deja vu» относится к чему-то не слишком приятному, поскольку от ощущения, будто вы уже слышали или видели нечто подобное, становится как-то не по себе. Так же и бодлеровским сиротам было не очень приятно стоять около фургона для уродов, слушать Графа Олафа и испытывать тошнотворное чувство, определяемое словами «deja vu».

– Львы станут самым волнующим аттракционом на Карнавале Калигари! – объявил Олаф, между тем как любопытные, заслышав шум и рев, все прибывали. – Если только вы не полные идиоты, то вам известно: даже упрямый мул двинется в требуемом направлении, если держать перед ним морковку, а позади палку. Он хочет получить в награду морковку и не хочет, чтобы его больно наказали. Так же будут вести себя и львы.

– Что происходит? – спросил у детей Хьюго, выходя из фургона. За ним пока-зались Колетт и Кевин.

– «deja vu», – с горечью проговорила Солнышко.

Даже младшая из Бодлеров помнила жестокую историю про упрямого мула с той поры, как они жили у Олафа. Тогда злодей рассказывал про упрямого мула, чтобы вынудить Вайолет выйти за него замуж, но, к счастью, тогда план его в последнюю минуту сорвался. Сейчас та же история служила ему для того, чтобы привести в исполнение какой-то новый замысел, и дети, наблюдая, как он это делает, испытывали тошноту.

– Эти львы сделают то, что я им велю, – продолжал Граф Олаф, – так как хотят избежать наказания кнутом! – Он снова замахнулся и хлестнул по львам через прутья. Львы съежились. Кое-кто из зрителей зааплодировал.

– Если кнут – палка, то что будет морковкой? – спросил лысый.

– Морковкой? – повторил Олаф и рассмеялся особенно гадким смехом. – Наградой послушным львам будет вкуснейшая еда. Львы – плотоядные, то есть они питаются мясом. И здесь, на Карнавале Калигари, они получат мясо самого лучшего качества. – Он повернулся и ткнул хлыстом в сторону фургона уродов, где у входа стояли Бодлеры и их товарищи по работе. – Уроды, которых вы видите перед собой, не являются нормальными людьми, они ведут никчемную жизнь. Поэтому они будут счастливы развлечь публику.

– Конечно, – отозвалась Колетт. – Мы каждый день так и делаем.

– В таком случае вы не откажетесь сыграть главную роль в львином шоу, – продолжал Олаф. – Мы не станем кормить львов в их привычные часы, поэтому к началу представления они очень, очень проголодаются. Ежедневно вместо представления в Шатре Уродов мы будем наугад выбирать одного из уродов и смотреть, как его пожирают львы.

Все опять захлопали – все, кроме Хьюго, Колетт, Кевина и троих детей, застывших от ужаса.

– Вот потеха будет! – выкрикнул прыщавый. – Представляете, агрессивность и неряшливая манера есть одновременно! Зрелище получится роскошное!

– Целиком с вами согласна! – подхватила стоявшая рядом женщина. – Умора была глядеть, когда двухголовый урод ел кукурузу, но еще занятнее, когда будут есть его самого!

– Нет, а я бы предпочел полюбоваться, как будут есть горбатого, – возразил кто-то из толпы, – он такой потешный! И спина не такая, как у всех!

– Веселье начнется завтра днем! – возвестил Граф Олаф. – До завтра!

– Прямо не знаю, как и дождусь, – проговорила женщина, когда толпа начала рассасываться, что означает здесь «зрители отправились покупать сувениры или стали расходиться по домам». – Сразу всем знакомым расскажу.

– А я пойду позвоню той репортерше из «Дейли пунктилио», – сказал прыщавый мужчина, направляясь к телефонной будке. – Карнавал станет теперь очень популярным, может и в газете про него напишут.

– Вы были правы, босс, – сказал крюкастый. – Теперь дела тут пойдут на лад.

– Конечно, он прав, пожалуйста, – подтвердила Мадам Лулу. – Он блестящий, храбрый и щедрый мужчина. Он блестяще придумал представление со львами, пожалуйста. Он храбро бьет львов хлыстом, пожалуйста. И он щедрый – подарил Лулу львов.

– Он тебе их подарил?! – раздалось вдруг где-то поблизости. В голосе слышалась угроза. – Так львы – подарок?!

Большинство зрителей отправилось восвояси, и Бодлерам стала видна Эсме Скволор, которая, оказывается, стояла у входа в соседний фургон и теперь направилась к Графу Олафу и Мадам Лулу. Проходя мимо прицепа со львами, она провела своими длиннющими ногтями по прутьям клетки, и львы в страхе заскулили.

– Так, значит, ты подарил Мадам Лулу львов? А мне что ты привез?

Граф Олаф со смущенным видом почесал голову костлявой рукой.

– Ничего, – признался он. – Но если хочешь, пользуйся моим хлыстом.

Мадам Лулу чмокнула Олафа в щеку.

– Он подарил мне львов, пожалуйста, за то, что я сделала такое прекрасное гаданье.

– Да, надо было это видеть, Эсме, – подтвердил Олаф. – Мы с Лулу вошли в Гадальный Шатер, выключили свет, и тогда хрустальный шар начал издавать магическое гудение. Затем над головой у нас сверкнула магическая молния, Мадам Лулу велела мне как следует сосредоточиться, я закрыл глаза, а она посмотрела в хрустальный шар и сказала, что кто-то из бодлеровских родителей жив и скрывается в Мертвых Горах. И за это я ей подарил львов.

– Выходит, Мадам Лулу получила свою морковку? – фыркнул крюкастый.

– Завтра прямо с утра, – продолжал Олаф, – Мадам Лулу еще раз задаст вопрос шару и скажет мне, где именно находится этот старший Бодлер.

Эсме бросила злобный взгляд на Лулу.

– И что тогда ты еще ей подаришь, Олаф?

– Будь благоразумна, мое сокровище, – попытался урезонить свою подружку Граф Олаф. – Львы сделают Карнавал Калигари популярным, так что Мадам Лулу сможет больше времени посвящать гаданию и обеспечит нас сведениями, с помощью которых мы наконец приберем к рукам бодлеровское наследство.

– Мне неловко вносить поправки, – робко заметил Хьюго, – но нельзя ли сделать Карнавал популярным, не скармливая нас львам? Признаюсь, эта перспектива меня как-то волнует.

– Слыхал, как публика приняла мое сообщение о новом аттракционе? – спросил Граф Олаф. – Они ждут не дождутся, когда львы сожрут уродов. А ведь каждый из нас должен выполнить свою роль, чтобы дать людям то, что они хотят. Ваше дело – вернуться сейчас же в свой фургон и оставаться там до завтрашнего утра. Остальные займутся своим делом – будут копать яму.

– Яму? – удивилась одна из женщин с напудренным лицом. – Зачем нам яма?

– Мы будем держать там львов, – ответил Олаф, – чтобы они съедали только того из уродов, который туда спрыгнет. Копать будем около американских гор.

– Отличная идея, босс, – одобрил лысый.

– Лопаты в фургоне, там инструменты, – сказала Лулу. – Я покажу, пожалуйста.

– Я не собираюсь копать, – заявила Эсме, когда остальные приготовились идти. – Еще ноготь сломаю. И потом, мне надо поговорить с Графом Олафом. Наедине.

— Ну, хорошо, хорошо, – согласился Граф Олаф. – Пойдем в гостевой фургон, там никто не помешает.

Олаф с Эсме удалились в одну сторону, а Мадам Лулу повела олафовских приспешников в другую. Дети и их товарищи по несчастью остались одни.

– Что ж, пошли в фургон, – заметила Колетт. – Может, сумеем придумать, как не быть съеденными.

– Ох нет, не будем думать об этих страшных тварях. – Хьюго вздрогнул. – Давайте лучше поиграем в домино.

– Мы с моей второй головой и с Чабо сейчас придем, – сказала Вайолет. – Только допьем горячий шоколад.

– Желаю получить удовольствие, – мрачно отозвался Кевин, скрываясь вслед за Хьюго и Колетт в фургоне уродов. – Может, пьем его в последний раз.

Кевин обеими руками закрыл дверь, а Бодлеры отошли в сторонку, чтобы их никто не подслушал.

– Добавить корицу в шоколад была замечательная идея, Солнышко, – проговорила Вайолет. – Только что-то мне мешает получать от него удовольствие.

– Ификат, – ответила Солнышко, что означало «Мне тоже».

– Новый замысел Графа Олафа оставил у меня неприятный привкус во рту, – добавил Клаус. – И боюсь, корица тут не поможет.

– Надо пробраться в Гадальный Шатер, – сказала Вайолет. – И сейчас это, возможно, наш единственный шанс туда попасть.

– Думаешь, это правда? – спросил Клаус. – Думаешь, Мадам Лулу действительно что-то видела в хрустальном шаре?

– Не знаю, – ответила Вайолет. – Но я изучала электричество и знаю, что молнии в палатке взяться неоткуда. Что-то там творится загадочное, и необходимо выяснить, в чем дело.

– Чоу! – добавила Солнышко, имея в виду «До того как нас бросят на съедение львам».

– Но ты думаешь, там все по-настоящему? – настаивал Клаус.

– Не знаю! – вспылила Вайолет. Слово «вспылила» означает здесь «своим нормальным голосом, забыв от расстройства и тревоги про маскарад». – Я не знаю, умеет ли гадать Мадам Лулу. Не знаю, откуда Графу Олафу всегда известно, где мы. Я не знаю, где сникетовское досье, почему у кого-то еще была татуировка, как у Олафа, и что значат буквы Г.П.В., и откуда взялся тайный туннель, ведущий к нашему бывшему дому, и…

– …живы ли наши родители, – перебил Клаус. – Как ты считаешь – кто-то из наших родителей в самом деле жив?

Голос среднего Бодлера задрожал, сестры обернулись к нему (что Вайолет, по-прежнему делящей с братом одну рубашку на двоих, далось нелегко) и увидели, что он плачет. Вайолет наклонилась вбок и прислонила свою голову к его голове, а Солнышко, поставив кружку на землю, подползла поближе и обхватила колени Клауса, и Бодлеры постояли немножко, не двигаясь.

Горе – это, так сказать, печаль, охватывающая человека, когда он потерял кого-то дорогого ему, и штука это неуловимая, ускользающая. Горе может на долгое время исчезнуть, а потом вдруг возвращается, когда меньше всего этого ожидаешь. Когда я выхожу ранним утром на Брайни-Бич в самое удобное время для поисков необходимых материалов в деле Бодлеров, океан такой мирный, что я испытываю умиротворение, как будто и не горюю о женщине, которую любил и которую никогда больше не увижу. И вдруг, когда я, промерзнув, забегаю в чайную, где меня поджидает владелец, мое горе, стоит мне потянуться к сахарнице, неожиданно возвращается, и я начинаю так громко рыдать, что другим посетителям приходится просить меня рыдать потише. Что касается бодлеровских сирот, то их горе было, казалось, тяжелой ношей, которую они несли по очереди, чтобы не плакать всем одновременно. Но иногда она становилась чересчур тяжела для одного, и тот один начинал плакать, и поэтому сейчас Вайолет и Солнышко прижались к брату, словно напоминая, что ношу они могут нести сообща, пока наконец не обретут безопасное пристанище и не сложат ее с себя.

– Прости, Клаус, что я вспылила, – проговорила Вайолет. – Мы не знаем столь многого, что трудно размышлять обо всем сразу.

– Читви, – пискнула Солнышко, и это означало «Но я не могу не думать о родителях».

– Я тоже, – призналась Вайолет. – Неужели действительно кто-то из них жив?

– Но если так, – вступил в разговор Клаус, – почему они прячутся неизвестно где? Почему не пытаются нас найти?

– А может, и пытаются, – тихо сказала Вайолет. – Может, они ищут нас в самых разных местах, но не могут найти – ведь мы так давно прячемся сами или выдаем себя за кого-то другого.

– А почему мама или папа не свяжутся с мистером По? – не успокаивался Клаус.

– Но мы же пытались связаться с ним, – возразила Вайолет, – он не отвечает на телеграммы, а дозвониться ему по телефону тоже не удалось. Если кто-то из наших родителей и уцелел, может им так же не везет, как и нам.

– Галфускин, – вмешалась Солнышко. Под этим она разумела что-то вроде «Все это одни предположения. Пошли в Гадальный Шатер, посмотрим, не найдется ли там чего-нибудь более определенного. И делать это надо как можно скорее, пока остальные не вернулись».

– Правильно, Солнышко. – Вайолет поставила свою кружку рядом с кружкой сестры. Клаус тоже поставил кружку на землю, и трое Бодлеров, недопив горячий шоколад, двинулись прочь – Вайолет и Клаус неуклюжим шагом в своих общих штанах, приваливаясь на ходу друг к другу, Солнышко – ползком, стараясь выглядеть полуволком на тот случай, если кто-то наблюдал за ними, пока они шли по территории Карнавала в сторону гадальной палатки. Но никто не наблюдал за бодлеровскими сиротами. Посетители разошлись по до-мам, торопясь рассказать знакомым про завтрашнее львиное шоу. Товарищи по фургону сидели внутри, оплакивая свою судьбу, то есть в данном случае «играя в домино, вместо того чтобы поразмыслить над выходом из трудного положения». Мадам Лулу и помощники Олафа копали яму рядом с тележками, заросшими плющом. Граф Олаф и Эсме Скволор ссорились в гостевом фургоне, на дальнем конце Карнавала, где много лет назад останавливались мы с братом. Остальные работники Мадам Лулу прибирали Карнавал на ночь и мечтали когда-нибудь работать не в таком дрянном месте.

Так что никто не видел, как дети подошли к палатке рядом с фургоном Лулу и замерли на минуту перед входом.

Гадального Шатра больше нет на Карнавале Калигари, да и вообще нигде. Бродящий по этой безлюдной почерневшей местности вряд ли догадался бы, что здесь когда-то стояли палатки. Но даже если бы все выглядело точно так же, как при Бодлерах, путешественник едва ли понял бы смысл орнамента на палатке, ведь в наши дни экспертов в этой области осталось очень мало. Те же, кто еще жив, пребывают в ужасных обстоятельствах или, пытаясь, как я, исправить положение, лишь усугубляют весь его ужас. Но бодлеровские сироты, прибывшие, как вы помните, на Карнавал только накануне вечером и не видавшие Гадального Шатра при дневном свете, разглядели орнамент и остановились пораженные.

На первый взгляд рисунок на палатке показался им просто изображением глаза. Такого же глаза, какой украшал фургон Мадам Лулу и щиколотку Графа Олафа. Такие глаза встречались детям повсюду, куда бы они ни попадали, начиная со здания в форме глаза, когда они работали на лесопилке; глаза на сумочке Эсме Скволор в те времена, когда Бодлеры скрывались в больнице, и кончая целым роем глаз, чудившихся им в кошмарных снах. Хотя Бодлеры не очень-то понимали, в чем смысл всех этих глаз, они им так надоели, что дети не стали бы специально останавливаться, чтобы смотреть на них. Однако бывает так, что многое в жизни приобретает совсем иной смысл, если всмотреться подольше, и вот, пока дети медлили перед входом в Гадальный Шатер, изображение стало постепенно меняться и превратилось в некую эмблему. Эмблема – это своего рода значок, который символизирует какую-то организацию или бизнес. Эмблема может быть самой простой – в виде, скажем, волнистой линии, что указывает на какое-то отношение организации к рекам и океанам. Эмблема может иметь форму квадрата, что ассоциируется с геометрией или с кубиками сахара. Иногда это изображение какого-то предмета, например факела, что указывает на возгораемость организации; в данном же случае изображение трехглазой девочки на наружной стенке Шатра Уродов означало, что там, внутри, демонстрируют дико-винных людей. Эмблема порой представляет собой часть названия организации – скажем, первые несколько букв или начальные буквы составляющих слов. Бодлеры, естественно, не занимались никаким бизнесом, если не считать того, что выдавали себя за карнавальных уродов, и, насколько они знали, не принадлежали ни к какой организации, и никогда не бывали в Пустошах до тех пор, пока их не завез сюда по Малоезженной дороге олафовский автомобиль, однако трое детей продолжали стоять, не отрывая взгляда от рисунка на палатке Мадам Лулу, так как понимали, что он для них очень важен: казалось, кто-то, рисуя эмблему, знал, что они сюда попадут, и хотел завлечь их внутрь.

– Ты думаешь… – начал Клаус, но не договорил.

– Я сперва не заметила, – сказала Вайолет, – но когда я присмотрелась…

– Волу… – начала Солнышко.

И не сговариваясь дети приоткрыли клапан палатки и заглянули внутрь. Не увидев там никого, они сделали несколько шагов вперед. Если бы кто-то следил за ними, то он бы заметил, как дети робко, стараясь ступать как можно бесшумнее, вошли в па-латку. Но за ними никто не следил. Никто не видел, как за ними закрылся дверной клапан, отчего слегка дрогнула вся палатка; никто не заметил, как при этом дрогнуло изображение на наружной стенке. Некому было наблюдать за тем, как бодлеровские сироты приближаются к ответам на все свои вопросы и к разгадке всех тайн в их жизни. Некому было и вглядываться в изображение на палатке и увидеть, что это не глаз, как могло показаться при первом взгляде, а эмблема организации, известной детям как Г.П.В.

Глава шестая

Много на свете вещей, которые трудно скрыть, но тайна не принадлежит к их числу. Трудно, например, спрятать самолет, потому что для этого надо найти глубокую яму или гигантский стог сена и глухой ночью запихать туда самолет. Но тайну, касающуюся самолета, скрыть легко, нужно только записать ее на маленьком клочке бумаги и прилепить снизу к матрасу, как только очутитесь дома. Трудно спрятать симфонический оркестр, так как сперва, как правило, приходится арендовать звуконепроницаемое помещение и запастись большим количеством спальных мешков, но тайну, касающуюся симфонического оркестра, скрыть легко – стоит только шепнуть о ней на ушко надежному другу или музыкальному критику. Трудно также спрятаться самому, поскольку приходится иногда втискиваться в багажник автомобиля или сооружать себе маскарадный костюм из подручных средств. Но скрыть тайну, связанную лично с вами, от тех, кто не должен ее знать, легко – расскажите о ней в своей книжке и надейтесь, что книга попадет в нужные руки. Дорогая моя сестра, если ты прочтешь эти строки, знай – я пока жив и держу путь на север, чтобы разыскать тебя.

Если бы бодлеровские сироты искали в Гадальном Шатре самолет, то, войдя туда, они бы смотрели, не торчит ли кончик крыла из-под длинной черной скатерти в блестящих серебряных звездах, покрывавшей стол в центре помещения. Если бы они искали симфонический оркестр, то прислушались бы – не закашляется ли кто, не стукнется ли кто о гобой, прячась в углах шатра, где висели тяжелые драпировки. Но дети не искали воздушные средства передвижения или профессиональных музыкантов. Они искали тайну, но палатка была так велика, что они не знали, где смотреть. Не спрятаны ли, скажем, известия о бодлеровских родителях в шкафу, стоящем недалеко от входа? Не запихнута ли информация о сникетовском досье в большой сундук, стоящий в одном из углов? И удастся ли им раскрыть значение букв Г.П.В., поглядев в хрустальный шар, помещенный в середине стола? Вайолет, Клаус и Солнышко обвели взглядом палатку, потом посмотрели друг на друга. Им казалось, что касающиеся их тайны могут таиться где угодно.

– Где, ты думаешь, надо искать? – спросила Вайолет.

– Не знаю. – Клаус, щурясь, огляделся вокруг. – Я даже не знаю, что именно надо искать.

– Ну, может, последуем примеру Олафа, – предложила Вайолет. – Он же рассказал по порядку, как происходило гаданье.

– Да, помню, – подтвердил Клаус. – Сперва он вошел в шатер. Мы тоже вошли. Потом, он говорил, хозяйка выключила свет.

Бодлеры подняли голову и впервые заметили, что весь потолок усеян маленькими лампочками в форме звездочек, таких же, как на скатерти.

– Щелк! – Солнышко показала на пару выключателей, прикрепленных к одному из столбов, поддерживающих палатку.

– Молодчина, Солнышко! – похвалила ее Вайолет. – Пойдем, Клаус, я хочу рассмотреть выключатели.

Старшие Бодлеры, неуклюже переваливаясь, подошли к столбу, но, оказавшись к нему вплотную, Вайолет нахмурилась и затрясла головой.

– В чем дело? – спросил Клаус.

– Жаль, нет ленты, – ответила Вайолет. – Я бы завязала волосы. А так мне плохо думается – напудренные волосы лезут в глаза. Но моя лента осталась где-то в боль…

Голос ее замер, и Клаус увидел, что она сунула руку в карман олафовских брюк и вытащила ленту, как две капли воды похожую на ее собственную.

– Ерц, – выпалила Солнышко.

– Да это и есть моя лента. – Вайолет осмотрела ее. – Наверное, Граф Олаф сунул ее в карман, когда готовил меня к операции.

– Я рад, что ты получила ее обратно. – Клаус поежился. – Противно представлять, как наши вещи трогает Олаф своими грязными лапищами. Помочь тебе завязать? Одной рукой, наверно, трудно справиться, а вытаскивать другую руку из рубашки не советую. Не хотелось бы нарушать наш маскарад.

– Пожалуй, я справлюсь, – сказала Вайолет. – Ну, вот и все. Так я себя чувствую уже не столько уродом, сколько Вайолет Бодлер. Теперь посмотрим. Оба выключателя соединены с проводами, идущими вверх к потолку. Один явно включает и выключает лампочки, а вот зачем второй?

Бодлеры опять задрали головы кверху и заметили на потолке кое-что еще. Между звездочками виднелось небольшое круглое зеркало, прикрепленное к металлической трубке под каким-то странным углом. От трубки длинная резиновая полоса вела к большому клубку из проволок и зубчатых колесиков, а клубок, в свою очередь, был прикреплен к зеркальцам, расположенным в виде колеса.

– Что? – спросила Солнышко.

– Не знаю, – ответил Клаус. – Не похоже ни на что, о чем мне приходилось читать.

– Интересное устройство, – заметила Вайолет, внимательно изучая все сооружение. Указывая на различные части непонятного механизма, она стала говорить вслух, но скорее для себя, чем для брата с сестрой: – Резиновая полоса похожа на приводной ремень, который передает усилие от автомобильного двигателя для охлаждения радиатора. Но зачем… ах, понятно. Он вращает зеркальца, а они… но как же… погодите. Клаус, видишь в верхнем углу палатки Дырку?

– Без очков не вижу.

– Ну все равно. Там небольшая прореха, – объяснила Вайолет. – Если стоять лицом к дыре, то что будет в той стороне?

– Дай подумать. Вчера вечером, когда мы вылезали из машины, садилось солнце.

– Ийрат, – подтвердила Солнышко, желая сказать «Я помню – знаменитый закат в Пустошах».

– А машина там. – Клаус повернулся кругом и потянул за собой старшую сестру. – Значит, там запад, а дыра обращена на восток.

– А на востоке всходит солнце, – с улыбкой подсказала Вайолет.

– Верно, – отозвался Клаус. – Но при чем тут это?

Вайолет ничего не ответила. Она стояла и улыбалась, и Клаус с Солнышком улыбались, глядя на нее. Несмотря на фальшивые шрамы, нарисованные у Вайолет на лице, младшие Бодлеры мигом узнали ту улыбку. Именно так улыбалась Вайолет, когда ей удавалось разрешить трудную проблему, связанную обычно с каким-нибудь изобретением. Так она улыбалась, когда они все сидели в тюремной камере и Вайолет придумала, каким образом кувшин с водой поможет им вырваться на свободу. Такая улыбка появилась на ее лице, когда она нашла в чемодане улику, способную убедить мистера По в том, что их Дядю Монти убили. Именно так она улыбалась сейчас, поглядев вверх на странное устройство на потолке, а потом вниз – на два выключателя.

– Смотрите внимательно, – сказала она и щелкнула первым выключателем. Немедленно зубчатые колесики начали вращаться, длинная резиновая полоса поехала вниз – и расположенные венком зеркальца превратились в крутящийся круг.

– И к чему это все? – осведомился Клаус.

– Слушайте, – сказала Вайолет, и все трое услыхали тихий гул мотора. – Вот про это гудение и рассказывал Граф Олаф. Он думал, что гул исходит от хрустального шара, но он исходил от этого устройства.

– А я еще тогда подумал, что слова «магическое гудение» звучат как-то неправдоподобно.

– Легрор? – спросила Солнышко, что означало «А откуда молния?»

– Видите, под каким углом прикреплено большое зеркало? – спросила в ответ Вайолет. – Оно расположено таким образом, чтобы отражать свет, падающий через щель в потолке.

– Но никакой свет оттуда не падает, – возразил Клаус.

– Сейчас – нет, дыра ведь обращена на восток, а сейчас вторая половина дня. Зато по утрам, когда Мадам Лулу соглашается гадать, встает солнце и свет попадает прямо на большое зеркало, оттуда отражается в маленьких зеркальцах, которые приводит в движение ремень…

– Погоди, – остановил ее Клаус. – Я не понимаю.

– Ничего страшного, – отозвалась Вайолет. – Граф Олаф тоже не понимает. Когда он утром входит в палатку, Мадам Лулу включает это устройство и комната наполняется мерцающими бликами. Помнишь, я использовала закон преломления лучей, когда сооружала сигнал бедствия на озере Лакримозе? Тут то же самое, только Лулу выдает это за магическую молнию.

– А если Граф Олаф поднимет голову и увидит, что это не магическая молния?

– Не увидит, если свет выключен. – Вайолет щелкнула другим выключателем, и звезды у них над головой погасли. Плотная ткань, из которой была сделана палатка, не пропускала наружный свет, так что Бодлеры очутились в полной темноте. Это напомнило им спуск в шахту лифта в доме номер 667 на Мрачном проспекте, только там стояла тишина, а здесь их окружал гул механизмов.

– Жуть, – проговорила Солнышко.

– Да, жутковато, – согласился Клаус. – Немудрено, что Олаф принял гудение за что-то магическое.

– Вообразите, как тут все выглядит, когда в палатке сверкает молния, – сказала Вайолет. – Такого рода фокусы и одурачивают людей и заставляют верить в гаданье.

– Значит, Мадам Лулу обманщица, – сказал Клаус.

Вайолет щелкнула обоими выключателя-ми, свет зажегся, а механизм отключился.

– Конечно, обманщица, – подтвердила она. – Не сомневаюсь, что хрустальный шар – простое стекло. Она обманом заставила Графа Олафа поверить, будто она гадалка, чтобы он покупал ей всякие вещи – львов, новые тюрбаны.

– Чезро? – Солнышко подняла лицо и вопросительно поглядела на брата и сестру. Под словом «чезро» она подразумевала «Но если она обманщица, то откуда она знает, что кто-то из наших родителей жив?», и старшие даже не сразу решились ответить ей.

– Она и не знает, – наконец тихо проговорила Вайолет. – Сведения Мадам Лулу такие же фальшивые, как и магическая молния.

Солнышко издала короткий тихий вздох, который старшие еле расслышали из-за бороды, окутывавшей личико девочки, и покрепче обняла ноги Вайолет и Клауса. Тельце ее задрожало от огорчения. Наступила ее очередь нести тяжесть их общего горя. Но долго ей не пришлось этого делать, поскольку Клаус вспомнил кое-что, отчего Бодлеры сумели взять себя в руки.

– Постойте-ка, – сказал он, – Мадам Лулу, может, и обманщица, но ее информация, очевидно, бывает настоящей. Ведь она всегда сообщала Олафу, где мы находимся, и всегда говорила правильно.

– Это верно, – спохватилась Вайолет. – Я и забыла.

– В конце концов, – Клаус с трудом добрался до кармана собственных брюк, – мы ведь тоже поверили, что кто-то из наших родителей жив, когда прочли вот это. – Он развернул листок бумаги, и сестры узнали тринадцатую страницу сникетовского досье. К странице была прикреплена фотография, на которой стояли Бодлеры-родители, рядом с ними – мужчина, которого дети мель-ком встречали в Городе Почитателей Ворон, и еще один человек, незнакомый детям, а под фотографией была написана фраза, которую Клаус выучил уже наизусть, и ему не требовались очки, чтобы прочесть ее. «Основываясь на фактах, обсуждаемых на странице девять, эксперты подозревают, что в пожаре скорее всего уцелел один человек, однако местонахождение оставшегося в живых неизвестно», – процитировал Клаус. – Может, Мадам Лулу об этом знает?

– Откуда? – усомнилась Вайолет.

– Так, давайте подумаем, – ответил Клаус. – Граф Олаф сказал, что после появления магической молнии Мадам Лулу велела ему закрыть глаза, чтобы дать ей сосредоточиться.

– Там! – Солнышко показала на стол с хрустальным шаром.

– Нет, Солнышко, – возразила Вайолет. – Шар не мог ей ничего сказать. Он не магический, ты же помнишь?

– Там! – продолжала настаивать Солнышко, и пошла к столу. Вайолет и Клаус неуклюжей походкой поковыляли за ней и увидели, на что она показывает. Внизу из-под скатерти что-то белело. Они с трудом встали на колени в своих общих штанах и увидели край бумаги.

– Как удачно, что ты ближе к полу, чем мы, Солнышко, – сказал Клаус. – Мы бы не заметили.

– Что же это? – Вайолет потянула за белый уголок.

Клаус опять с трудом добрался до кармана, достал очки и водрузил их на нос.

– Так я больше чувствую себя самим собой, а не уродом. – Он улыбнулся и принялся читать вслух: «Милейшая герцогиня, Ваш бал-маскарад обещает быть изумительным, я с нетерпением жду…» – Голос Клауса замер, и дальнейшее он пробежал глазами. – Просто записка о каком-то званом вечере, – проговорил он.

– А почему она под столом? – с недоумением сказала Вайолет.

– Мне она не кажется важной, – ответил Клаус, – но очевидно, ее сочла важной Лулу, раз спрятала ее здесь.

– Давайте посмотрим, что еще она там прячет. – Вайолет приподняла край скатерти – и все трое Бодлеров ахнули.

Читателю может показаться странным, что под столом у Мадам Лулу скрывалась целая библиотека, но, как уже знали бодлеровские сироты, библиотек бывает почти столько же видов, сколько и читателей. Детям уже встречалась личная библиотека – в доме судьи Штраус, – которой им очень не хватало; научная библиотека в доме Дяди Монти, которого им больше никогда уже не видать. Они побывали в учебной библиотеке в Пруфрокской подготовительной школе, видели библиотеку на лесопилке «Счастливые Запахи», которая, правда, была недоукомплектована, что в данном случае означает «состояла всего из трех книг». Существуют на свете публичные библиотеки и медицинские библиотеки, тайные и запрещенные, библиотеки пластинок и аукционных каталогов, а также архивные библиотеки, или, правильнее говоря, «хранилища досье и документов». Такие архивы обычно имеются в университетах, музеях и в разных других тихих местах – под столом, например. В архивы люди могут всегда зайти и просмотреть любые документы и газеты, для того чтобы получить нужные сведения. Глядя на стопки бумаг, запиханные под стол, бодлеровские сироты поняли, что библиотека Мадам Лулу вполне может содержать информацию, которую они ищут.

– Вы только посмотрите, – сказала Вайолет. – Тут и газетные статьи, и журналы, и письма, и досье, и фотографии – все виды документов. Мадам Лулу велит людям закрыть глаза и сосредоточиться, а сама роется в бумагах и находит ответы.

– А шуршания бумаг никто не слышит, – подхватил Клаус, – из-за гудения механизма для молнии.

– Это похоже на сдачу экзамена, – добавила Вайолет, – когда шпаргалки с ответами на все вопросы у тебя в парте.

– Жулик! – выпалила Солнышко.

– Да, она обманщица, – подтвердил Клаус, – но нам это может все пригодиться. Смотрите, тут статья из «Дейли пунктилио»: «Город Почитателей Ворон примет участие в новой опекунской программе», – прочла вслух Вайолет, глядя через плечо Клауса на заголовок.