Текст книги "Кровожадный Карнавал"

Глава одиннадцатая

Я знаю еще одного писателя, которого многие считают, как и меня, умершим. Имя его – Уильям Шекспир, и писал он пьесы четырех родов: комедии, любовные пьесы, исторические пьесы и трагедии. В комедиях персонажи, естественно, много шутят и налетают на разные предметы. В любовных пьесах люди влюбляются и даже порой женятся. В исторических пересказываются события, происходившие в действительности, как и у меня в повести о бодлеровских си-ротах. В трагедиях же обычно сперва все идет вполне благополучно, но постепенно обстоятельства ухудшаются, и под конец всех персонажей либо убивают, либо ранят, либо причиняют им те или иные неприятности. Смотреть трагедии вообще не слишком весело, – как из зала, так и находясь на сцене. Но из всех шекспировских трагедий наименьшее веселье доставляет «Король Лир», где рассказывается о короле, который сходит с ума, и о дочерях, которые в это время замышляют убить друг друга, а также некоторых других людей, действующих им на нервы. В конце пьесы один из шекспировских персонажей говорит: «…доживем мы до того, что люди станут пожирать друг друга, как чудища морские», иными словами: «Как печально, что люди кончают тем, что нападают друг на друга, как будто они свирепые морские чудовища». И когда со сцены звучат эти горькие слова, зрители частенько плачут, или вздыхают, или дают себе обещание в следующий раз пойти на комедию.

С огорчением должен поведать, что история бодлеровских сирот достигла той точки, когда уместно воспользоваться удручающей шекспировской фразой, чтобы описать, как чувствовали себя бодлеровские си-роты, обращаясь к толпе, собравшейся на краю ямы со львами, и пытаясь продлить историю своих приключений, не превратив ее в трагедию, хотя все вокруг, казалось, жаждали напасть друг на друга. Граф Олаф и его сообщники жаждали видеть, как Вайолет и Клаус спрыгнут вниз, где их ожидала смерть от съедения, для того чтобы популярность Карнавала Калигари выросла и Мадам Лулу продолжала бы предсказывать Графу Олафу судьбу. Эсме Скволор жаждала, чтобы в яму столкнули Мадам Лулу, а тогда все внимание Олафа досталось бы только ей одной. А бодлеровские коллеги готовы были помочь Эсме в ее замыслах, так как жаждали присоединиться к олафовской труппе. Репортерша из «Дейли пунктилио» и публика жаждали видеть агрессивное поведение и неряшливую манеру есть, чтобы посещение Карнавала не прошло зря. Львы же, которых били хлыстом и морили голодом, жаждали пищи.

Казалось, все представители человечества, собравшиеся в этот день около американских гор, жаждали каких-то ужасов, и когда Вайолет с Клаусом двинулись к доске, притворяясь, будто и они жаждут того же, они все трое чувствовали себя ужасно.

– Спасибо вам, Граф Олаф, за то, что выбрали мою и другую голову первыми жертвами львиного шоу, – торжественно произнес Клаус писклявым голосом.

– Хм, на здоровье, – отозвался Граф Олаф с некоторым недоумением. – Ну, прыгайте в яму, а мы все посмотрим, как вас будут пожирать львы.

– И побыстрее! – добавил мужчина с прыщами на подбородке. – Чтоб я не зря пришел на представление!

– А разве не интереснее смотреть, если кто-то другой столкнет урода в яму, а не сам он спрыгнет? – Вайолет лихорадочно придумывала, что сказать. – Так было бы гораздо агрессивнее.

– Гррр! – заворчала Солнышко, выражая согласие.

– А что, неплохая мысль, – задумчиво заметила одна из женщин с напудренным лицом.

– Да! Да! – закричала женщина с разноцветными волосами. – Я хочу увидеть, как двухголового урода сбросят львам!

– Согласна, – Эсме кинула злобный взгляд на двух старших Бодлеров, а потом на Мадам Лулу, – я бы тоже хотела видеть, как кое-кого сбросят в яму.

Толпа разразилась одобрительными криками, многие захлопали. Солнышко не спускала глаз с брата и сестры, которые сделали шаг к доске, нависавшей над ямой, где в ожидании томились голодные львы. Есть такие зануды, которые твердят, что если вдруг вы оказались в трудном положении, следует остановиться и сообразить, как правильнее поступить. Но трое детей и так знали, как правильнее было бы поступить: броситься к американским горам, впрыгнуть в тележки, пристегнуть приводной ремень и мчаться в Пустошах вместе с Мадам Лулу и ее газетной библиотекой, сперва спокойно объяснив собравшейся толпе, что кровопролитие – не лучший способ развлекаться и что Графа Олафа вместе с его труппой следовало бы немедленно арестовать. Однако в нашем безалаберном мире выпадают моменты, когда сообразить, как поступить правильно, не трудно, но вот поступить соответственно – нет возможности, и тогда приходится поступать как-то по-другому. Трое Бодлеров, стоявших в своих маскарадных костюмах посреди толпы, которая жаждала агрессивности и неряшливого обжорства, знали, что не могут поступить правильно, но они думали, что сумеют до-вести толпу до белого каления и во всеобщей сумятице попытаются улизнуть. Они, правда, не были уверены, правильно ли сейчас применять свое знание психологии толпы и умение оттягивать главное событие, но другого способа им в этот момент не приходило. Но правильно это было или нет, только план их начал срабатывать.

– Потрясающе! – возбужденно выкрикнула репортерша. – Так и вижу заголовок: «Уроды сброшены в львиную яму!» Подождите, вот прочтут это читатели «Дейли пунктилио»!

Солнышко издала самое громкое рычание, на какое была способна, и показала пальчиком на графа Олафа.

– Чабо хочет сказать на своем полуволчьем языке, что столкнуть нас в яму должен Граф Олаф. Ведь именно ему принадлежит идея львиного шоу, – объяснил Клаус.

– А ведь и правда! – воскликнул прыщавый. – Пускай Олаф столкнет Беверли-Эллиота в яму!

Граф Олаф бросил свирепый взгляд на Бодлеров, а потом оскалил свои грязные зубы в улыбке, глядя на толпу.

– Я бесконечно польщен вашим предложением, – он слегка поклонился, – но, боюсь, с этим ничего не получится.

– Почему это? – осведомилась женщина с пестрыми волосами.

Граф Олаф с минуту помедлил, а потом издал короткое пронзительное «апчхи», такое же искусственное, как ворчание Солнышка.

– У меня аллергия на всех кошачьих, – объяснил он. – Слышите? Я уже чихаю, хотя еще не ступил на доску.

– Почему-то аллергия не мешала вам бить львов хлыстом, – заметила Вайолет.

– Верно, – вставил крюкастый. – Первый раз слышу, что у вас аллергия, Олаф.

Граф Олаф сверкнул глазами на своего пособника.

– Леди и джентльмены… – начал он, но толпа больше не желала слушать никаких речей.

– Давай толкай урода в яму, Олаф! – раздался крик, и все одобрительно зашумели.

Граф Олаф нахмурился, но все же схватил Клауса за руку и подвел старших Бодлеров к доске. Толпа вокруг ревела, львы внизу рычали. Бодлерам стало ясно, что Графу Олафу не больше их хочется приближаться к голодным львам.

– Вообще-то сбрасывать людей в ямы не моя работа, – нервно сказал Граф Олаф, обращаясь к толпе. – Я, собственно, актер.

– У меня есть идея, – неожиданно проговорила Эсме фальшиво-сладким голосом. – Мадам Лулу, почему бы вам не пройти по доске и не столкнуть ваших уродов вниз?

– Не моя работа тоже, пожалуйста, – запротестовала Мадам Лулу, с беспокойством глядя на детей. – Я гадаю, а не сбрасываю уродов в яму.

– Не скромничайте, Мадам Лулу, – проговорил Граф Олаф с гадкой усмешкой. – Конечно, идея львиного шоу принадлежит мне, но вы самое главное лицо на Карнавале. Займите мое место на доске, а мы все посмотрим, как кто-то будет падать в яму, где его ждет смерть.

– Какое любезное предложение! – вскричала репортерша. – Вы удивительно великодушный человек, Граф Олаф!

– Сейчас посмотрим, как Мадам Лулу сбросит Беверли-Эллиота к львам! – закричал прыщавый, и все опять поддержали его одобрительными возгласами.

По мере того как начинала срабатывать психология толпы, возбужденные зрители становились все более управляемыми, и гадалку встретил громкий взрыв аплодисментов, когда она, нервничая, заняла место Олафа. Доска затряслась под тяжестью такого количества людей, и Бодлеры с трудом удержались на ногах. Толпа ахнула в напряженном волнении, а затем застонала, когда двум замаскированным детям удалось устоять.

– Ах, как волнующе! – взвизгнула репортерша. – Может, и Лулу тоже упадет?

– Да, – процедила Эсме, – может, и упадет.

– Мне наплевать, кто свалится! – заорал грубиян, раздосадованный задержкой зрелища агрессивности и неряшливого обжорства. Он швырнул стакан с холодным напитком в яму, облив нескольких животных. Недовольные львы зарычали. – По мне так, дамочка в тюрбане такой же урод, как двухголовый. Мне все одно, кто это будет.

– Мне тоже! – присоединился к нему зритель в шляпе, на которой красовалась надпись «Карнавал Калигари». – Прямо не терпится, чтоб шоу началось! Надеюсь, у Мадам Лулу хватит храбрости столкнуть урода в яму.

– При чем тут храбрость? – хихикнул лысый олафовский приспешник. – Все обязаны делать то, чего от них ожидают. Разве у них есть выбор?

Вайолет с Клаусом достигли конца доски. Они изо всех сил старались придумать ответ на вопрос лысого. Под ними толпились рычащие голодные львы, так тесно прижатые друг к другу, что они казались клубком когтистых лап и разинутых пастей; кругом сгрудилась ревущая людская масса, и на лицах зрителей застыли выжидающие улыбки. Бодлерам удалось-таки довести их до белого каления, но пока не представлялось никакой возможности улизнуть в сумятице, и похоже было, что благоприятный случай вряд ли представится. Вайолет с трудом повернула лицо к брату, а Клаус скосился на нее, и Солнышко разглядела слезы в глазах брата и сестры.

– Кажется, наше везение кончилось, – шепнула Вайолет.

– Головы, прекратите шептаться! – страшным голосом приказал Граф Олаф. – Мадам Лулу, сейчас же столкните их!

– Мы стараемся усилить напряжение! – в отчаянии крикнул Клаус.

– Напряжения и так хватает, – с нетерпением в голосе ответил мужчина с прыщавым подбородком. – Надоела мне вся эта тягомотина!

– И мне тоже! – закричала женщина с пестрыми волосами.

– И мне! – крикнул кто-то, стоящий поблизости. – Олаф, хлестни-ка Лулу! Живо перестанет тянуть!

– Одну минуту, пожалуйста. – Мадам Лулу сделала шаг к Вайолет и Клаусу. Доска снова закачалась, львы зарычали, надеясь наконец заполучить свой ланч. Мадам Лулу взглянула на старших Бодлеров безумным взглядом, и дети заметили, что она еле заметно пожала плечами под мерцающей тканью.

– Хватит! – крюкастый в нетерпении шагнул вперед. – Похоже, у одного меня хватит храбрости это сделать!

– Ну нет, – проговорил Хьюго, – у меня тоже хватит, да и у Колетт и Кевина тоже.

– Чтоб уроды были такими храбрыми? – фыркнул крюкастый. – Не смеши меня.

– Мы в самом деле храбрые, – настаивал Хьюго. – Граф Олаф, дайте нам это доказать, и тогда вы наймете нас на работу!

– Найму вас? – Граф Олаф нахмурился.

– Чудесная идея! – воскликнула Эсме, как будто не она сама это придумала.

– Да, – подтвердила Колетт, – нам бы так хотелось заняться чем-то другим, а этот случай дает нам чудесную возможность.

Кевин выступил вперед и вытянул обе руки.

– Я знаю, что я урод, – сказал он Олафу, – но думаю, что смог бы приносить вам такую же пользу, как человек с крюками вместо рук или ваш лысый помощник.

– Что-о-о? – вскинулся лысый. – Чтобы такой урод, как ты, приносил пользу, как я? Не мели чепухи!

– Я могу быть полезным, – настаивал Кевин. – Сейчас увидите!

– Хватит пререкаться! – раздраженно перебил их прыщавый. – Не для того я пришел на Карнавал, чтоб слушать, как обсуждают свои рабочие дела.

– Вы отвлекаете меня и мою вторую голову, – своим низким, измененным голосом вмешалась Вайолет. – Давайте мы сойдем с доски и все спокойно обсудим.

– Не хочу я ничего спокойно обсуждать! – возмутилась женщина с разноцветными волосами. – Я это у себя дома могу делать.

– Вот именно, – поддакнула репортерша из «Дейли пунктилио». – «Люди спокойно обсуждают проблемы» – какой скучный заголовок! Кто-нибудь, столкните наконец кого-нибудь в яму, и мы все получим то, что хотим!

– Мадам Лулу это сделает, пожалуйста, – объявила Мадам Лулу звучным голосом и схватила Вайолет с Клаусом за рубаху.

Бодлеры подняли лица кверху и увидели слезинку, катившуюся у нее по щеке. Она нагнулась и тихо, без малейшего акцента, пробормотала: «Простите меня, Бодлеры», после чего протянула руку и отобрала у Вайолет приводной ремень.

Солнышко так разволновалась, что забыла ворчать.

– Тренчет! – крикнула она, желая сказать нечто вроде «Как вам не стыдно!» Но если поддельная гадалка и испытывала в душе стыд, то никак этого не обнаружила.

– Мадам Лулу всегда говорит: всегда надо давать людям, что они хотят, – величественно произнесла она с деланным акцентом. – Она будет бросать прямо сейчас, пожалуйста.

– Не говорите глупостей! – Хьюго с энтузиазмом рванулся вперед. – Это сделаю я!

– Это ты говоришь глупости! – Колетт изогнула тело в сторону Лулу. – Это сделаю я!

– Нет, я! – закричал Кевин. – Моими обеими руками!

– Это сделаю я! – крикнул лысый, загораживая дорогу Кевину. – Не хочу я работать с уродом в одной компании!

– Это сделаю я! – крикнул крюкастый.

– Я сделаю! – закричала одна из женщин с напудренным лицом.

– Нет я! – крикнула вторая.

– У меня найдется кому это сделать! – крикнула Эсме Скволор.

Граф Олаф развернул хлыст и громко щелкнул у всех над головами. Оглушительный свист заставил всех съежиться, что в данном случае означает «присесть и нагнуть голову, чтобы увернуться от удара».

– Тихо! – рявкнул страшным голосом Олаф. – Стыдитесь, вы все! Ведете себя как скопище детей! Я сию же минуту желаю видеть, как львы кого-то пожирают! У кого хватит смелости выполнить мой приказ, тот получит особую награду!

Речь эта, само собой разумеется, являлась очередным образцом однообразной философии Графа Олафа насчет упрямого мула, который идет в нужном направлении, если перед мордой у него держат морковку. Обещание особой награды окончательно раззадорило толпу. В мгновение ока карнавальная публика превратилась в орду добровольцев, рвущихся к яме, чтобы наконец сбросить хоть кого-то на съедение львам, Хьюго прыгнул вперед, намереваясь спихнуть Мадам Лулу, но налетел на ящик, который держали две женщины с напудренными лицами, и все трое попадали друг на друга на самом краю ямы. Крюкастый бросился вперед, чтобы схватить Вайолет и Клауса, но зацепился крюком за шнур от микрофона репортерши и безнадежно запутался. Колетт изогнула руки так, чтобы схватить Лулу за щиколотки, но вместо того нечаянно ухватила за щиколотку Эсме, и руки ее обвились вокруг высоченного каблука одного из модных туфель. Женщина с пестрыми волосами тоже решила попытать счастья и нагнулась, чтобы столкнуть старших Бодлеров, но они отступили в сторону, и женщина повалилась на своего мужа, а тот от толчка нечаянно ударил по лицу прыщавого, после чего эти трое затеяли громкую перебранку. Стоявшие вокруг (а их было не-мало) решили тоже принять в ней участие и, подойдя поближе, начали выкрикивать оскорбления прямо в лицо друг другу. За какие-то секунды после последнего заявления Графа Олафа Бодлеры оказались в гуще разъяренной массы людей, которые, не обращая на них внимания, орали, толкались и нападали друг на друга, подобно морским чудищам, между тем как в яме рычали в бешенстве львы.

Но тут вдруг дети услыхали какие-то новые звуки, доносившиеся снизу, – жуткий треск и хруст, и звуки эти были гораздо хуже рычания зверей. Зрители перестали ссориться и стали смотреть, откуда взялись эти звуки, но Бодлеры не желали ничего видеть, они попятились подальше от жутких звуков, прижались друг к другу и крепко зажмурились. Но даже и так до них снизу доносились жуткие, страшные звуки сквозь смех и радостные крики карнавальной публики, столпившейся на краю ямы, чтобы не пропустить долгожданного зрелища. Поэтому дети отвернулись от столпотворения и так, не открывая глаз, покинули, пользуясь сумятицей, это место. С трудом пробравшись через ликующую толпу, они наконец оказались вне опасности, что в данном случае означает «подальше от американских гор, чтобы больше не слышать и не видеть происходящего».

Но они, конечно, все равно могли представить себе, как все там происходит, и даже я могу это себе представить, хотя и не находился рядом в то время и только читал описания происходившего. В «Дейли пунктилио» сообщалось, что первой упала Мадам Лулу, но газеты всегда полны неточностей, поэтому неизвестно, так ли было в действительности. Быть может, первой упала она, а вслед за ней лысый, а возможно, Лулу ухитрилась спихнуть лысого, когда вырывалась от него, но пошатнулась и тоже оказалась в яме. А быть может, они как раз боролись друг с другом, когда доска сильно качнулась и до обоих допрыгнули львы. Возможно, я так никогда и не узнаю этого, как, вероятно, не узнаю, куда делся приводной ремень, сколько бы я ни возвращался на Карнавал Калигари. Сперва я думал, что Мадам Лулу выронила резиновую полосу неподалеку от ямы. Однако я обыскал весь этот участок с фонариком и лопатой и никаких следов его не нашел, да и никто из посетителей Карнавала, чьи дома я обыскал, явно не унесли ремень с собой в качестве сувенира. Потом я подумал – не подбросили ли его в воздух во время всей кутерьмы, а он упал, скажем, на рельсы американских гор. Но я облазал там каждый дюйм без малейшего результата. Существует, конечно, возможность, что приводной ремень сгорел, но поскольку устройства, производящие молнию, обычно делаются из особой, несгораемой резины, то такая возможность маловероятна. В общем, должен сознаться, что не знаю наверняка, где приводной ремень, и узнать это мне, скорее всего, никогда не удастся, равно как и то, кто упал первым – лысый или Мадам Лулу. Но я склонен предполагать, что резиновая полоса кончила там же, где и женщина, которая сняла ее с устройства для молнии и отдала бодлеровским сиротам, а потом, в последний момент, забрала обратно, – там же, где и приспешник Олафа, которому не терпелось получить особую награду. Если я зажмурю глаза, как зажмурили их Бодлеры, пока брели, спотыкаясь, прочь, подальше от трагических событий, то мне представляется, что приводной ремень вместе с лысым и с моей бывшей коллегой Оливией упал в яму, которую выкопал Олаф с сообщниками, и очутился в чреве зверя.

Глава двенадцатая

Когда бодлеровские сироты открыли наконец глаза, то увидели, что стоят у входа в гадальную палатку Мадам Лулу и на них уставились буквы Г.П.В. Все посетители давно отправились смотреть львиное шоу, так что дети остались одни. День уже начинал клониться к вечеру, и вокруг снова не было свидетелей того, как они стояли перед входом, и при этом дрожали и тихонько плакали. В прошлый раз, когда они вот так же долго не решались войти, они успели понять, что орнамент на палатке не изображение глаза, а эмблема организации, которая, возможно, могла бы оказать им помощь. Сейчас они опять стояли и смотрели, надеясь, что прямо у них на глазах опять что-то переменится и подскажет им, что делать. Но сколько они ни смотрели, ничего не менялось. На Карнавале стояла тишина, день все так же клонился к вечеру, а эмблема на палатке все так же пялилась на плачущих Бодлеров.

– Где же, интересно, приводной ремень? – проговорила наконец Вайолет. Голос был слабый и даже хриплый, но слезы прекратились. – Интересно, упал он на землю, или залетел на рельсы американских гор, или же очутился в чре…

– Как ты можешь сейчас думать о приводном ремне? – упрекнул ее Клаус, впрочем нисколько не сердито. Как и сестру, его все еще била дрожь внутри их общей рубахи, и он вдруг почувствовал сильную усталость, что часто бывает после того, как долго плакал.

– Это потому что я не хочу ни о чем другом думать, – ответила Вайолет. – Не хочу думать о Мадам Лулу и львах, не хочу думать о Графе Олафе и о толпе, и я не хочу думать, правильно ли мы поступили.

– Правильно, – мягко сказала Солнышко.

– Я согласен, – подтвердил Клаус. – Мы сделали все, что могли.

– А я не уверена, – возразила Вайолет. – Я держала в руке приводной ремень. Оставалось только закончить двигатель и бежать из этого ужасного места.

– Ты все равно не закончила бы двигатель, – не согласился Клаус. – Нас окружала толпа, все мечтали увидеть, как кого-то сбросят львам. Мы не виноваты, что вместо нас упала Лулу.

– И лысый, – добавила Солнышко.

– Да, но это мы раззадорили толпу, – настаивала Вайолет. – Сперва мы оттягивали представление, а потом использовали психологию толпы и взбудоражили зрителей так, что они готовы были кого угодно сбросить в яму.

– Всю эту жуть затеял Граф Олаф, – сказал Клаус. – В падении Мадам Лулу виноват он, а не мы.

– Мы пообещали взять ее с собой, – не успокаивалась Вайолет. – Мадам Лулу сдержала свое обещание и не выдала нас Графу Олафу, а мы свое обещание не сдержали.

– Но мы пытались, – запротестовал Клаус, – пытались сдержать.

– Пытаться еще недостаточно, – опять возразила Вайолет. – Мы ведь пытаемся найти кого-то из наших родителей? Мы пытаемся побороть Графа Олафа?

– Да, – решительно произнесла Солнышко и прижалась к ноге Вайолет. Та взглянула вниз, на сестричку, и глаза ее наполнились слезами.

– Почему мы здесь? – сказала она. – Мы думали, если мы замаскируемся, это поможет нам выпутаться из неприятностей. Но сейчас наше положение еще хуже, чем раньше. Мы не знаем, что означают буквы Г.П.В. Не знаем, где сникетовское досье. И не знаем, действительно ли кто-то из наших родителей жив.

– Да, кое-чего мы не знаем, – сказал Клаус, – но это не значит, что надо отчаиваться. Мы еще выясним то, чего не знаем. Мы что угодно можем выяснить. Вайолет улыбнулась сквозь слезы:

– Ты говоришь так, будто ты исследователь.

Средний Бодлер сунул руку в карман и вытащил очки.

– Я и есть исследователь, – сказал он и шагнул ко входу в шатер. – За работу!

– Гиди! – Солнышко хотела сказать что-то вроде «Чуть не забыла про газетную библиотеку!», и она последовала за старшими в палатку.

Как только Бодлеры вошли внутрь, они поняли, что Мадам Лулу успела основательно подготовиться к побегу вместе с ними, и им стало очень грустно при мысли, что она уже никогда не вернется сюда за приготовленными вещами. Гримировальный сундучок был уложен и стоял у самой двери. Ближе к буфету стоял картонный ящик с припасами на дорогу. А на столе кроме нового, взамен разбитого хрустального шара и деталей разобранного ею на части устройства для молнии лежал большой обрывок бумаги, порядком потрепанный, но, как сразу увидели Бодлеры, способный им помочь.

– Это карта, – сказала Вайолет. – Карта Мертвых Гор. Значит, и она была среди ее бумаг.

Клаус надел очки и внимательно всмотрелся в карту.

– Там в это время года должно быть здорово холодно, – сказал он. – Я и не подозревал, что там такая высота над уровнем моря.

– Не важно, какая высота, – прервала его Вайолет. – Ты можешь найти штаб, о котором упоминала Лулу?

– Попробую, – ответил Клаус. – Около Плоского Перевала стоит звездочка. На легенде звездочкой отмечен лагерь.

– Легенда? – переспросила Солнышко.

– Вот эти мелкие знаки в углу карты называются легендой, – объяснил Клаус. – Видишь? Легенда разъясняет каждый значок, чтобы карта не была беспорядочным нагромождением знаков.

– А вот тут, на Хребте Реомюра, – черный прямоугольник, – заметила Вайолет. – Видишь? К востоку.

– Черный прямоугольник означает место зимней спячки зверей, – отозвался Клаус. – В горах, видно, немало медведей. Гляди, вокруг Тихих Родников пять таких мест, и настоящее скопление их на вершине Пустого Пика.

– И еще вот тут, – показала Вайолет, – где Главный Перекресток Ветров. Тут, кажется, Мадам Лулу пролила кофе.

– Главный Перекресток Ветров! – повторил Клаус.

– Г.П.В.! – крикнула Солнышко.

Бодлеры впились глазами в карту. Главный Перекресток Ветров находился высоко в Мертвых Горах, где, вероятно, было холоднее всего. Там брал начало Порченый Поток и, спускаясь вниз, петлял крупными извивами через все Пустоши, уходя к морю. Зимних спячек на карте было отмечено множество. В центре же долины, где сходились вместе четыре горных про– хода и где, похоже, Лулу капнула кофе, никаких отметок не было.

– Как ты думаешь, этот перекресток имеет какой-то особый смысл? – спросила Вайолет. – Или буквы «Г.П.В.» здесь опять случайное совпадение, как и повсюду, где бы мы с ними ни сталкивались?

– Я все время думал, что буква «В» происходит от слова «волонтеры», – сказал Клаус. – Ведь именно эти буквы стоят на страничке из дневников Квегмайров, и то же самое нам говорил Жак Сникет.

– Уинноу? – спросила Солнышко, желая сказать «Где же тут может быть штаб? На карте больше нет никаких пометок».

– Ну, если Г.П.В. – тайная организация, – заметила Вайолет, – тогда вряд ли ее нанесли на карту.

– Или же ее пометили каким-то тайным способом, – предположил Клаус и нагнулся пониже, изучая пятно. – Может быть, это не случайное пятно, а тайный знак. Может, Мадам Лулу нарочно капнула здесь кофе, чтобы только она одна могла найти штаб и больше никто.

– Наверно, придется нам туда ехать, – со вздохом проговорила Вайолет, – и выяснять все на месте.

– А каким образом мы туда попадем? – спросил Клаус. – Мы же не знаем, где приводной ремень.

– Чего-то у нас, возможно, и не хватает, – возразила Вайолет, – но это не значит, что мы должны сдаться. Я сумею соорудить что-нибудь еще.

– Ты говоришь так, будто ты изобретатель, – заметил Клаус.

Вайолет улыбнулась и достала из кармана ленту.

– Я и есть изобретатель, – ответила она. – Я тут осмотрюсь, поищу, нет ли чего-нибудь полезного, чтобы использовать. А ты, Клаус, посмотри под столом газетную библиотеку.

– Тогда придется вылезти из общей одежды, – заметил Клаус, – делать разное одновременно мы не сможем.

– Ингреди, – вставила Солнышко, желая сказать «А я пока пороюсь в съедобном ящике, проверю, все ли тут есть для приготовления пищи».

– Хорошая мысль, – одобрила Вайолет. – Надо поторопиться, пока нас никто не нашел.

– Вот вы где! – раздался голос у входа, и Бодлеры вздрогнули.

Вайолет поспешно сунула ленту в карман, Клаус снял очки, и тогда только они повернулись лицом к двери, не боясь себя выдать. В дверях, обняв друг друга за талии, стояли рядышком Граф Олаф и Эсме, лица у них были усталые, но радостные, как будто это двое родителей вернулись домой после рабочего дня, а не злодей и его подружка-интриганка явились в гадальную палатку после того, как провели весь день, организуя агрессивное зрелище. Эсме Скволор сжимала в руке букетик плюща, очевидно поднесенный ей дружком, а Граф Олаф держал в руке зажженный факел, горевший так же ярко, как его злобные глаза.

– А я-то вас обоих везде ищу, – сказал он. – Что вы тут делаете?

– Мы решили дать всем уродам возможность присоединиться к нам, – вставила Эсме, – хоть вы и не проявили большой храбрости у львиной ямы.

– С вашей стороны очень любезно пригласить нас, – быстро ответила Вайолет, – но зачем вам в труппе такие трусы, как мы?

– Отчего же? – Граф Олаф гадко улыбнулся. – Мы теряем помощников одного за другим, так что всегда полезно иметь лишнюю парочку в запасе. Я даже пригласил продавщицу из фургона с сувенирами присоединиться к нам, но она слишком озабочена своими статуэтка-ми и шляпами и не поняла, что подвернулся благоприятный случай.

– А кроме того, – вставила Эсме, поглаживая Олафа по голове, – у вас нет выбора. Мы собираемся сжечь весь Карнавал, чтобы уничтожить все следы нашего пребывания. Большая часть палаток уже горит, посетители и работники Карнавала разбежались. И если вы не присоединитесь к нам, то куда вы денетесь?

Бодлеры в унынии переглянулись.

– Пожалуй, вы правы, – проговорил Клаус.

– Разумеется, правы, – подтвердила Эсме. – А теперь выходите отсюда и помогите нам уложить багажник.

– Погоди, – остановил ее Граф Олаф и подошел к столу. – Это что? – спросил он. – Похоже на карту.

– Это и есть карта, – признался Клаус, вздыхая. Он пожалел, что не спрятал ее в карман. – Карта Мертвых Гор.

– Мертвых Гор? – переспросил Граф Олаф, с жадностью разглядывая карту. – Как раз туда нам и надо! Еще Лулу говорила: если кто-то из Бодлеров-родителей жив, то прячется именно там! А штаб тут обозначен?

– Я думаю, эти черные прямоугольники и есть штаб, – сказала Эсме, заглядывая Олафу через плечо. – Уж в картах я хорошо разбираюсь.

– Нет, они означают площадку для лагеря, – поправил ее Граф Олаф, взглянув на легенду. И тут же лицо его расплылось в улыбке. – Постойте. – Он показал на пятно, которое только что рассматривали Бодлеры. – Давненько я его не видел. – И он погладил свой костлявый подбородок.

– Вот это коричневое пятнышко? – спросила Эсме. – Да ты его сегодня утром видел.

– Это пятно – специальный код, – объяснил Граф Олаф. – Меня еще в детстве учили пользоваться им на картах. Пятном отмечают какое-нибудь тайное место, и никто на него внимания не обратит.

– Никто, кроме потрясающего гения, – заключила Эсме. – Значит, мы направимся к Главному Перекрестку Ветров?

– Г.П.В. – Граф Олаф хихикнул. – Вполне подходит. Хорошо, пошли. Есть тут еще что-нибудь полезное?

Бодлеры кинули быстрый взгляд на стол, под которым скрывалась газетная библиотека. За черной скатертью, вышитой серебряными звездами, находилась важнейшая информация, собранная Мадам Лулу для того, чтобы давать клиентам то, что они хотят. Дети знали, что в кипах газет заключаются всевозможные секреты, и они содрогнулись при мысли, как использовал бы эти секреты Граф Олаф, если бы обнаружил их.

– Нет, – ответил, помолчав, Клаус. – Больше ничего нет.

Граф Олаф нахмурился и, встав на колени, приблизил свое лицо к лицу Клауса. Даже и без очков Клаус разглядел, что Олаф давно не мыл свою единственную бровь, и почуял его дыхание.

– Думаю, ты лжешь, – сказал злодей и помахал зажженным факелом перед носом Клауса.

– Моя вторая голова говорит правду, – вступилась за брата Вайолет.

– А это что за продукты? – И Олаф показал на картонную коробку. – Разве еду ты не считаешь полезной в долгом путешествии?

Бодлеры с облегчением перевели дух.

– Гррр! – проворчала Солнышко.

– Чабо хвалит вас за проницательность, – сказал Клаус. – И мы тоже, мы не заметили коробки.

– На то я и босс, – заявил Граф Олаф, – я проницательный, и у меня прекрасное зрение. – Он рассмеялся противным смехом и сунул в руку Клаусу факел. – А теперь ты поджигаешь палатку, а потом несешь ящик с едой к машине. А ты, Чабо, идешь со мной, уж я найду, во что тебе вонзить зубы.

– Гррр, – с сомнением заворчала Солнышко.

– Чабо предпочла бы остаться с нами, – пояснила Вайолет.

– Чихать я хотел на то, что она предпочитает, – огрызнулся Олаф и, схватив младшую из Бодлеров, поднял ее двумя руками, точно арбуз. – Давай пошевеливайся.