Текст книги "Кровожадный Карнавал"

Глава восьмая

К тому моменту как бодлеровские сироты добрались до фургона уродов, Хьюго, Колетт и Кевин их уже поджидали. Колетт и Кевин как раз заканчивали партию в домино, а Хьюго успел сварить кастрюлю «том ка гаи» – восхитительного супа, который готовят в Таиланде. Но хотя Бодлеры и сели за стол и приступили к ужину, они совершенно не были расположены глотать и переваривать смесь курятины, овощей, непонятных грибов, свежего имбиря, кокосового молока и водяного ореха, приготовленную горбуном. Гораздо больше их занимало переваривание полученной информации, что в данном случае означало «обдумывание всего услышанного от Мадам Лулу». Вайолет взяла в рот ложку горячего супа, но так глубоко задумалась об архиве под столом у Лулу, что даже не заметила непривычно сладкого вкуса. Клаус сжевал водяной орех, но при этом так усиленно размышлял о штабе в Мертвых Горах, что не оценил его привлекательной хрустящей фактуры. А Солнышко правда наклонила миску, чтобы сделать глоток, но ее больше волновало содержимое маскировочного сундучка, и поэтому она не заметила, что полощет в супе бороду. Все трое съели суп до капли, но им так хотелось услышать что-нибудь еще от Лулу про тайну Г.П.В., что они встали из-за стола более голодными, чем до ужина.

– Что-то все сегодня притихли, – заметила Колетт, просовывая голову под мышку, чтобы оглядеть сидящих за столом. – Хьюго и Кевин, вы сегодня как в рот воды набрали, от Чабо я ни одного ворчания не услышала, да и ни от одной из голов тоже.

– Сегодня как-то нет охоты болтать, – отозвалась Вайолет, не забывая говорить самым низким голосом. – У нас есть о чем подумать.

– Еще бы! – поддержал ее Хьюго. – Я вовсе не в восторге от того, что меня завтра, может быть, съест лев.

– Я тоже, – сказала Колетт. – Зато сегодняшние зрители в упоении от предстоящего нового аттракциона. Оказывается, всем по вкусу агрессивность.

– И неряшливая манера есть. – Хьюго вытер салфеткой рот. – Интересная получается дилемма.

– Не нахожу ее интересной, – Клаус покосился в сторону своих коллег, – по-моему, она ужасная. Ведь завтра днем кого-то ждет смерть.

Он не добавил, что сами Бодлеры намерены к тому времени быть уже далеко от Карнавала Калигари, на пути к Мертвым Горам, передвигаясь в изобретении, которое соорудит ранним утром Вайолет.

– Не представляю, что тут можно поделать, – сказал Кевин. – С одной стороны, я бы предпочел и дальше выступать в Шатре Уродов, а не быть скормленным львам. Но с другой стороны… у меня, например, равнодействующие руки, а у Мадам Лулу, как известно, девиз «давать людям то, что они хотят», а хотят они, чтобы Карнавал был кровожадным…

– Я считаю этот девиз отвратительным, – проговорила Вайолет, и Солнышко заворчала в знак согласия… – В жизни можно делать куда более интересные вещи, а не только что-то унизительное и опасное для развлечения абсолютно незнакомых людей.

– Например? – спросила Колетт.

Бодлеры переглянулись. Они не решались раскрыть свой план коллегам, из боязни, что кто-нибудь из них донесет Графу Олафу и побег сорвется. Но не могли они и проявлять полное равнодушие, зная, что товарищей их ожидает страшная участь из-за того, что Хьюго, Колетт и Кевин чувствуют себя обязанными работать в качестве уродов и вести себя в соответствии с девизом Мадам Лулу.

– Никогда не знаешь, какая работа может вдруг подвернуться, – нашлась наконец Вайолет. – Причем в любой момент.

– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил Хьюго.

– Да, – ответил Клаус. – Нельзя знать, когда судьба постучится в дверь.

Кевин оторвался от супа и посмотрел на Бодлеров. В глазах у него засветилась надежда.

– И какой рукой она постучится?

– Судьба может постучаться любой рукой, – ответил Клаус, и в ту же минуту послышался стук в дверь.

– Уроды, откройте! – Услыхав этот нетерпеливый голос за дверью фургона, дети вздрогнули. Как вы, конечно, поняли, когда Клаус употребил выражение «Судьба постучится в дверь», он имел в виду, что его коллегам подвернется какая-то работа получше, чем прыжки в яму с голодными львами ради того, чтобы неизвестные люди получили то, что они хотят. Клаус не имел в виду, что в дверь постучится подружка отъявленного негодяя и подаст еще более опасную идею. Но, к моему огорчению, должен сказать, что именно Эсме Скволор постучалась в дверь, царапнув ее длинными ногтями. – Открывайте! Мне надо с вами поговорить.

– Одну минутку, госпожа Скволор! – откликнулся Хьюго и направился к двери. – Постараемся соблюдать хорошие манеры, – посоветовал он остальным. – Не так часто с нами хотят побеседовать нормальные люди. Мне кажется, нам стоит наилучшим образом использовать эту возможность.

– Мы будем вести себя хорошо, – пообещала Колетт. – Я не приму ни одной диковинной позы.

– А я буду пользоваться только одной правой рукой, – добавил Кевин. – А может быть, только одной левой.

– Отлично, – одобрил Хьюго и отпер дверь. В проеме показалась Эсме Скволор с противной улыбочкой на лице.

– Я – Эсме Джиджи Женевьев Скволор, – представилась она, как поступала, даже когда окружающие и так прекрасно знали, кто она. Она вошла внутрь, и Бодлеры увидели, что она нарядилась соответственно, то есть «надела по этому случаю особенный наряд, чтобы произвести впечатление». На ней было длинное белое платье, такое длинное, что доходило до пола и лежало вокруг ног, и казалось, Эсме стоит в большой луже молока. На груди сверкающими нитками было вышито: «Я люблю уродов», правда слово «люблю» заменяло огромное сердце – символ, порой употребляемый людьми, которые не видят разницы между словами и фигурами. На одном плече у Эсме висел большой коричневый мешок, на голове красовалась странного вида круглая шляпа, из макушки которой торчала черная нитка, а спереди было изображено большое сердитое лицо. Дети предполагали, что этот наряд, вероятно, очень моден, иначе Эсме ни за что бы не оделась так, но они не представляли, кому могло бы понравиться такое одеяние.

– Какой прелестный наряд! – сказал Хьюго.

– Спасибо, – отозвалась Эсме. Она ткнула своим длинным ногтем Колетт, и та послушно встала, уступая Эсме свой стул. – Как вы можете судить по надписи на платье, я люблю уродов.

– Правда? – сказал Кевин. – Как мило с вашей стороны.

– Вот именно, – подтвердила Эсме. – Я заказала это платье специально, чтобы показать, как я их люблю. Глядите – мешок на плече должен напоминать горб, а шляпа придает мне такой вид, будто у меня две головы, как у Беверли-Эллиота.

– Да, у вас вид и впрямь вполне уродский, – согласилась Колетт.

Эсме нахмурилась, как будто совсем не это хотела услышать.

– Ну, конечно, на самом-то деле я не урод, а нормальный человек, – продолжала она, – но мне хотелось вам всем показать, как я вами восхищаюсь. А теперь, пожалуйста, дайте мне пакет пахтанья. Оно теперь в моде.

– Пахтанья у нас нет, – ответил Кевин, – но, кажется, есть клюквенный сок. А могу сварить вам горячего шоколада. Вон Чабо научила меня добавлять корицы, получается очень вкусно.

– Том ка гаи! – протявкала Солнышко.

– Да, у нас еще есть суп, – добавил Хьюго.

Эсме бросила на Солнышко хмурый взгляд.

– Нет, спасибо, – сказала она. – Но все равно вы очень любезны. Право, уроды, вы так любезны, что я считаю вас не просто работниками на Карнавале, куда я заехала погостить. Я считаю вас в числе моих ближайших друзей.

Бодлеры, разумеется, понимали, что ее нелепое высказывание так же фальшиво, как ее вторая голова. Однако на их товарищей оно произвело сильнейшее впечатление. Хьюго широко улыбнулся Эсме и выпрямился насколько мог, так что горб стал почти незаметен. Кевин покраснел и опустил глаза вниз, на свои руки. А Колетт совсем разволновалась и, не удержавшись, изогну– ла тело таким образом, что оно стало похожим и на букву «К» и на букву «3» одновременно.

– Ох, Эсме, – сказала она, – вы правда так считаете?

– Разумеется. – Эсме показала себе на грудь. – По мне, лучше быть тут с вами, чем с самыми знатными людьми на свете.

– Вот здорово! – сказал Кевин. – Еще ни один нормальный человек не называл меня другом.

– А как же иначе! – Эсме нагнулась и поцеловала Кевина в нос. – Все вы мои уродские друзья. И мне так грустно думать, что завтра кого-то из вас съедят львы. – Бодлеры следили, как она сунула руку в карман платья, достала белый платочек с такой же вышивкой, что и на груди, и вытерла глаза словом «уроды». – Видите, у меня даже настоящие слезы текут при мысли об этом.

– Ну, будет, будет, наш близкий друг. – Кевин похлопал ее по руке. – Не грустите.

– Ничего не могу с собой поделать. – Эсме отдернула руку, как будто боялась, что равнорукость заразна. – Но вам предоставляется благоприятная возможность, которая сделает нас всех очень, очень счастливыми.

– Благоприятная возможность? – переспросил Хьюго. – Интересно. Беверли-Эллиот как раз только что говорил о том, что благоприятный случай может подвернуться в любой момент.

– И он прав, – ответила Эсме. – Я предоставляю вам случай оставить работу в Шатре Уродов и присоединиться к труппе Графа Олафа.

– А что мы конкретно будем делать? – поинтересовался Хьюго.

Эсме улыбнулась и начала перечислять положительные аспекты работы у Графа Олафа, что означает здесь «представляя возможности гораздо более благоприятными, чем они были на самом деле, подчеркивая положительные стороны и почти не упоминая отрицательных».

– Это театральная труппа, – объяснила она. – Поэтому вы будете наряжаться в разные костюмы, разыгрывать сценические этюды, а иногда совершать убийства.

– Этюды! – воскликнул Кевин, прижимая обе руки к сердцу. – Я всю жизнь мечтал играть на сцене!

– А я всегда мечтал носить театральный костюм! – присоединился к нему Хьюго.

– Но ты и так выступаешь на сцене, – возразила Вайолет, – и каждый день носишь неподходящий костюм в Шатре Уродов.

– Если вы присоединитесь к нам, то будете ездить по разным увлекательным местам, – продолжала Эсме, метнув злобный взгляд на Вайолет. – Члены труппы Графа Олафа побывали и в Конечном Лесу, и на берегах озера Лакримозе, и повидали ворон в Городе Почитателей Ворон, хотя сидят они всегда на заднем сиденье автомобиля. А что самое главное – вы будете работать на Графа Олафа, одного из самых блестящих и красивых мужчин на земле.

– Вы в самом деле думаете, что такой нормальный мужчина, как он, захочет работать с такими уродами, как мы? – спросила Колетт.

– Конечно, захочет. Графу Олафу нет дела до ваших физических недостатков, для него важно, чтобы вы повиновались его приказаниям. Сами увидите: в олафовской труппе никому дела нет – уроды вы или нет. И денег получите – целое состояние. Во всяком случае, Олаф получит.

– Вау! – отозвался Хьюго. – Вот это, я понимаю, благоприятный случай!

– У меня было предчувствие, что вы обеими руками за него ухватитесь, – сказала Эсме. – Не в обиду тебе будь сказано, Кевин. А теперь, если предложение вас заинтересовало, от вас требуется только одно.

– Собеседование перед приемом на работу? – нервно спросила Колетт.

– Моим близким друзьям незачем подвергаться такой неприятности. Нет, вы должны выполнить одно простое задание. Завтра днем во время львиного шоу Граф Олаф объявит, кому из уродов прыгать в яму со львами. Но я хочу, чтобы тот, на кого падет выбор, вместо этого столкнул в яму Мадам Лулу.

В фургоне воцарилась тишина, все обдумывали услышанное.

– Вы хотите, – наконец произнес Хьюго, – чтобы мы убили Мадам Лулу?

– Не думайте об этом как об убийстве, – возразила Эсме. – Думайте как о сценическом этюде. Это явится сюрпризом для Графа Олафа и доказательством вашей храбрости и послужит основанием для вступления в его труппу.

– Столкнуть Лулу в яму со львами не кажется мне таким уж храбрым поступком, – отозвалась Колетт. – Это жестоко и нехорошо.

– Как может это быть жестоким и не-хорошим, если даешь людям то, чего они хотят? – возразила Эсме. – Вы хотите вступить в труппу Графа Олафа, публика хочет видеть, как кого-то съедят львы, а я хочу, чтобы Мадам Лулу столкнули в яму. Завтра один из вас получит замечательную возможность дать всем то, чего они хотят.

– Гр-р-р, – заворчала Солнышко, но лишь брат и сестра поняли, что она имела в виду «Всем, кроме Лулу».

– Когда вы представляете дело таким образом, – задумчиво проговорил Хьюго, – то это звучит не так уж скверно.

– Разумеется. – Эсме поправила фальшивую голову. – А кроме того, Мадам Лулу выражала горячее желание видеть, как вас всех съедят львы, так что вам должно быть приятно столкнуть ее в яму.

– Но почему вы хотите, чтобы ее сбросили в яму? – спросила Колетт. Эсме нахмурилась:

– Граф Олаф мечтает сделать Карнавал популярным и чтоб Мадам Лулу помогала нам своим хрустальным шаром. Но, на мой взгляд, нам ее помощь не требуется. И потом, мне надоело, что мой дружок все время дарит ей подарки.

– Но, по-моему, это недостаточная причина, чтобы отдавать ее на съедение львам, – осторожно проговорила Вайолет своим измененным голосом.

– Я не удивляюсь, что у такого двухголового существа с соображением обстоит неважно. – Эсме протянула обе руки с длиннющими ногтями и похлопала Вайолет и Клауса по щекам, покрытым шрама-ми. – Ну ничего, вступите в труппу Олафа, подобные уродские мысли перестанут вас волновать.

– Только подумать, – сказал Хьюго, – завтра мы перестанем быть уродами и будем подручниками Графа Олафа.

– И подручницами – вмешалась Колетт.

Эсме одарила всех широкой улыбкой, затем поднесла руку к плечу и развязала коричневый мешок.

– Чтобы отпраздновать ваше новое место работы, я принесла каждому подарок.

– Подарок каждому! – воскликнул Кевин. – Мадам Лулу ни разу нам ничего не дарила.

– Это тебе, Хьюго. – Эсме достала пальто громадного размера, и Бодлеры узнали то самое пальто, в котором крюкастый изображал консьержа. Длинные рукава закрывали тогда его крючья, и сейчас, когда Хьюго примерил пальто, оно оказалось ему впору, так как прикрывало искривленную фигуру. Хьюго поглядел в зеркало, а затем перевел радостный взгляд на своих коллег.

– Оно скрывает горб! – воскликнул он с ликованием. – Я выгляжу нормальным человеком, а не уродом!

– Вот видите? – заметила Эсме. – Граф Олаф уже делает вашу жизнь лучше. А ты, Колетт, смотри, что я принесла тебе.

Наблюдавшие за ней Бодлеры увидели, как она вытащила из мешка что-то длинное и черное – платье, которое уже попадалось им в багажнике автомобиля.

– Оно мешковатое, – пояснила Эсме, – ты сможешь в нем извиваться как угодно, и никто не заметит, что ты женщина-змея.

– Сбывается моя мечта! – воскликнула Колетт, выхватывая платье из рук Эсме. – Да за такое платье я готова сто человек спихнуть в яму со львами

– А ты, Кевин, – сказала Эсме, – видишь этот кусок веревки? Повернись, я привяжу тебе за спину правую руку, и ты не сможешь ею действовать.

– И я стану левшой, как нормальный человек! – Кевин соскочил со стула и встал на свои обе одинаково крепкие ноги. – Ура!

И равнорукий Кевин весело повернулся к Эсме. Она привязала ему правую руку за спину, и он вмиг превратился в человека с одной полезной рукой вместо двух.

– Я и вас обоих не забыла. – И Эсме улыбнулась троим Бодлерам. – Чабо, вот тебе опасная бритва. Граф Олаф ею пользуется, когда ему для маскарада надо побриться. Мне думается, ты могла бы тоже воспользоваться ею, чтобы немного подстричь свою безобразную волчью шерсть. А тебе, Беверли-Эллиот, я дарю вот что.

Эсме отцепила с плеча мешок и с торжествующим видом протянула его старшим Бодлерам. Вайолет и Клаус заглянули в него, но увидели, что он пуст.

– Мешок отлично закроет вам одну из голов, – объяснила она, – и вы будете выглядеть как нормальный одноголовый человек, который просто положил на плечо мешок. Разве не потрясающе?

– Да, пожалуй, – промямлил Клаус своим поддельным, высоким голосом.

– Что с тобой? – удивился Хьюго. – Тебе предлагают интересную работу, дарят щедрый подарок, а обе твои головы недовольны.

– И ты, Чабо, тоже, – обратилась Колетт к Солнышку. – Я сквозь шерсть вижу, что ты не очень-то рада.

– Боюсь, от этой возможности нам придется отказаться, – проговорила Вайолет, и брат с младшей сестрой закивали, соглашаясь с ней.

– Что такое? – резко сказала Эсме.

– Тут нет ничего личного, – торопливо вставил Клаус, хотя нежелание работать на Графа Олафа было как нельзя более личным. – Предложение вступить в театральную труппу звучит, конечно, очень заманчиво, тем более что Граф Олаф такая потрясающая личность.

– Так в чем дело? – поинтересовался Кевин.

– Дело в том, – ответила Вайолет, – что мне не по душе толкать Мадам Лулу к львам в яму.

– Как вторая голова – я того же мнения, – добавил Клаус. – И Чабо тоже с нами согласна.

– Ручаюсь, она согласна только наполовину, – предположил Хьюго. – Ее волчья половина, небось, мечтает полюбоваться, как будут поедать Мадам Лулу.

Солнышко покачала головой и заворчала как можно умильнее. Вайолет подняла ее и посадила на стол.

– Мне это кажется несправедливым, – продолжала Вайолет. – Мадам Лулу, конечно, не самая приятная из тех, кого я встречала в жизни, но все-таки мне кажется, она не заслуживает, чтобы ее сожрали.

Эсме одарила старших Бодлеров широкой фальшивой улыбкой и, нагнувшись, потрепала каждого по голове.

– Не ломайте себе головы насчет того, заслуживает она быть съеденной или нет. – Эсме улыбнулась, глядя на Чабо. – Ты ведь тоже не заслуживаешь быть получеловеком-полуволком, правда? Люди не всегда получают то, что заслуживают, – добавила она.

– И все-таки это было бы нехорошо, – проговорил Клаус.

– Я так не думаю, – возразил Хьюго. – Ведь это значит дать другим людям то, что они хотят. Так и Лулу сама говорит.

– Подумайте до утра – утро вечера мудренее, – предложила Эсме и поднялась из-за стола. – Сразу после представления Граф Олаф едет в Мертвые Горы, ему там надо уладить кое-какие важные дела. И если к тому времени Мадам Лулу будет съедена, вам разрешат поехать с ним. Решайте к утру – хотите вы стать храбрыми членами театральной труппы или трусливыми уродами захудалого Карнавала.

– Мне не надо дожидаться утра, – заявил Кевин.

– Мне тоже, – поддержала его Колетт. – Я принимаю решение прямо сейчас.

– Да, – согласился Хьюго. – Я тоже хочу работать у Графа Олафа.

– Рада это слышать, – отозвалась Эсме. – Может, вам удастся убедить ваших товарищей присоединиться к вам в вашем решении присоединиться ко мне для того, чтобы присоединиться к Олафу. – Она кинула презрительный взгляд на троих детей и открыла дверь фургона. Закат в Пустошах погас, и над Карнавалом не осталось и следа синевы. – Поразмыслите еще, Беверли-Эллиот, и Чабо тоже. Может, бросать Мадам Лулу в яму с кровожадными львами и нехорошо, – Эсме сделала шаг наружу, и в полной темноте в своем длинном белом платье и лишней фальшивой головой показалась детям привидением, – но если вы не присоединитесь к нам, то куда вы денетесь?

У Бодлеров не нашлось ответа на ее угрожающий вопрос. И Эсме сама ответила на него и рассмеялась долгим гадким смехом.

– Да, если вы не решитесь на нехороший поступок, то что вам останется делать?

Глава девятая

Если вас отсылают спать, говоря при этом «утро вечера мудренее», подразумевая под этим, как вы, несомненно, знаете, мол, «ложитесь спать и хорошенько подумайте, а к утру решение должно быть принято», то о сне не может быть и речи. Вы думаете задачу всю ночь напролет, ворочаетесь с боку на бок, воображая разные ужасы и пытаясь решить, что же делать, и вряд ли это будет способствовать сну. Как раз сегодняшней ночью мне не давала покоя необходимость принять решение относительно глазной пипетки, жадного ночного сторожа и подноса, уставленного чашечками со сладким кремом, и сейчас, утром, я чувствую себя таким усталым, что с трудом печатаю эти строки.

Так было и с бодлеровскими сиротами той ночью, когда Эсме Скволор посоветовала им принять к утру решение – столкнуть ли Мадам Лулу в яму к львам и присоединиться ли затем к труппе Графа Олафа. Дети, разумеется, вовсе не собирались вступать в шайку злодеев или сбрасывать кого бы то ни было в гибельную яму. Но Эсме задала им вопрос, что они станут делать, если не присоединятся к олафовской труппе, и именно этот вопрос и заставил детей ворочаться всю ночь напролет в га-маках, а гамак совершенно неподходящее место, чтобы в нем ворочаться. Вместо того чтобы присоединяться к Олафу, Бодлеры мечтали уехать через Пустоши в моторизованной повозке, то есть переделанной руками Вайолет тележке с американских гор, и вместе с ними должна была ехать Мадам Лулу в своем настоящем обличье Оливии с газетным архивом из-под стола гадальной палатки. Они все отправятся в Мертвые Горы в надежде найти в штабе Г.П.В. кого-то из бодлеровских родителей, причем живыми и невредимыми. Однако план был таким сложным, что дети боялись, как бы он не провалился. Вайолет размышляла об устройстве, производившем молнию, которое она собиралась превратить в ремень вентилятора, но волновалась, что у такого мо-тора не хватит силы, чтобы двигать тележку куда надо. Клаус волновался, что в архиве Мадам Лулу не окажется конкретных инструкций, как найти дорогу в штаб и они заблудятся в горах, которые, по слухам, громадны, со множеством запутанных троп, и полны диких зверей. Солнышко волновалась, что в Пустошах не будет вдоволь еды. И все трое волновались, что Мадам Лулу не сдержит обещания и выдаст их, когда наутро про них Граф Олаф задаст вопрос. Они волновались всю ночь и, – в отличие от меня, которого повар, готовивший десерт, сумел разыскать в гостинице и постучать в окно как раз вовремя, перед рассветом, – бодлеровские сироты с наступлением утра не заметили, чтобы оно стало мудренее вечера. Они лишь пришли к заключению, что их план – весьма рискованный, и притом единственный, который приходит им на ум.

Когда первые солнечные лучи упали через стекло на горшки с цветами, Бодлеры потихоньку вылезли из гамаков. Хьюго, Колетт и Кевин, объявившие вечером, что готовы присоединиться к труппе Графа Олафа и им незачем ждать утра для принятия решения, спали крепким сном, как это часто бывает с людьми, которые не считают утро мудренее вечера. Они даже не проснулись, когда дети покинули фургон, чтобы приняться за исполнение своего плана.

Граф Олаф с труппой успели выкопать яму для львов вдоль полуразрушенных американских гор, да так близко к ним, что детям пришлось ступать по самому краю, чтобы подобраться к покрытым плющом тележкам. Яма была не очень глубокой, стены достигали как раз такой высоты, чтобы сброшенный в яму не мог выбраться из нее.

И не очень велика, поэтому львы теснились в ней так же, как в прицепе. Подобно бодлеровским коллегам, львам тоже очевидно не требовалось ночью решать проблемы, и они пока еще дремали на утреннем солнышке. В спящем состоянии львы не казались особо свирепыми. Гривы у них свалялись: видно, их давно не расчесывали. Иногда у кого-то во сне подергивалась нога, словно ему снился приятный сон о лучших днях. На спинах и животах у них виднелись отчетливые шрамы – следы ударов олафовского хлыста, и Бодлерам невольно стало жаль их. К тому же почти все львы выглядели очень, очень худыми, как будто давно не ели как следует.

– Мне их жалко, – сказала Вайолет, разглядывая одного тощего как скелет льва. – Если верить Мадам Лулу, эти львы раньше были благородными животными, а теперь смотрите, к чему привело жестокое обращение с ними Графа Олафа.

– Они выглядят заброшенными, – Клаус заглянул в яму и грустно нахмурился, – может быть, они тоже сироты.

– А может, у них остался кто-то из родителей где-нибудь в Мертвых Горах, – предположила Вайолет.

– Идасерк, – проговорила Солнышко, подразумевая нечто вроде «Может, нам когда-нибудь удастся их спасти?»

– А пока попробуем спастись сами, – со вздохом сказала Вайолет. – Клаус, давай посмотрим, нельзя ли распутать плющ на передней тележке. Нам, возможно, понадобятся две тележки – одна для пассажиров, другая для библиотеки Мадам Лулу. Солнышко, не отдерешь ли плющ со второй тележки?

– Легко, – отозвалась Солнышко, показывая зубы.

– Все фургоны имеют колеса, – заметил Клаус. – Не проще ли подсоединить к устройству, производящему молнию, один из фургонов?

– Нет, фургон чересчур велик, – возразила Вайолет. – Чтобы сдвинуть с места фургон, надо прицепить его к автомобилю или запрячь в него несколько лошадей. Счастье будет, если мне удастся привести в действие моторы тележек. Мадам Лулу сказала, что они заржавели.

– Похоже, мы сделали ставку на весьма рискованный план. – Клаус оторвал несколько стеблей плюща единственной свободной рукой. – Хотя, наверно, он не рискованнее многого другого, что мы делали, например когда украли парусную лодку.

– Или взбирались по шахте лифта, – напомнила Вайолет.

– Уэйк, – квакнула Солнышко с полным ртом листьев, но сестра с братом поняли, что она имела в виду: «Или притворялись хирургами».

– Вообще-то план, может, не такой уж и рискованный, – проговорила Вайолет. – Поглядите, какие оси у этой тележки.

– Оси? – переспросил Клаус.

– Стержни, на которых сидят колеса, – объяснила Вайолет, показывая на днище те-лежки. – Они в отличном состоянии. Это хорошая новость – нам эти колеса очень нужны, ехать придется далеко.

Старшая из Бодлеров оторвалась от работы и бросила взгляд на горизонт. На востоке вставало солнце, скоро уже лучи начнут отражаться на зеркальцах в Гадальном Шатре. Но к северу квадратными уступами возвышались Мертвые Горы – больше похожие на лестницу, чем на горную цепь. На самых высоких местах виднелись пятна снега, а верхние уступы скрывались в густом сером тумане.

– Подъем займет много времени, – сказала Вайолет, – а по дороге вряд ли найдется много ремонтных мастерских.

– Интересно, что мы там найдем? – сказал Клаус. – Я никогда не бывал ни в каких штабах.

– Я тоже, – отозвалась Вайолет. – Клаус, наклонись-ка со мной вместе, я хочу взглянуть на другой мотор.

– Если б мы знали побольше про Г.П.В., – проговорил Клаус, – мы бы знали, чего ожидать. Ну и как выглядит мотор?

– Неплохо. Правда, некоторые поршни совсем заржавели, но я, наверное, сумею заменить их вот этими защелками с бортов тележки. Устройство, производящее молнию, сослужит службу приводного ремня. Но нам понадобится кое-что еще вроде шнурка, проволоки, чтобы связать между собой обе тележки.

– Плющ? – предложила Солнышко.

– Хорошая идея, – одобрила Вайолет. – Стебли плюща на вид достаточно прочные. Если ты поотрываешь листья с нескольких стеблей, Солнышко, ты окажешь громадную помощь.

– А мне что делать? – осведомился Клаус.

– А ты помоги мне перевернуть тележку колесами вверх, – попросила Вайолет. – Только смотри не оступись. Не хватает еще, чтобы ты упал в яму.

– Или кто бы то ни было упал в яму, – подхватил Клаус. – Как ты думаешь, кто-нибудь столкнет Мадам Лулу к львам?

– Не столкнет, если мы успеем справиться вовремя, – мрачно ответила Вайолет. – Попробуй помоги мне согнуть задвижку, Клаус, так, чтобы она вошла в паз. Нет, нет, гни в обратную сторону. Хотелось бы надеяться, что Эсме не заставит их столкнуть вниз кого-нибудь другого, когда мы вчетвером сбежим.

– Вполне может заставить, – отозвался Клаус, сражаясь с задвижкой. – Все-таки не понимаю, как это Хьюго, Колетт и Кевину хочется быть заодно с людьми, которые способны совершать такие поступки.

– Наверно, они рады, что кто-то обращается с ними как с нормальными людьми, – предположила Вайолет, заглядывая в яму. В этот момент один из львов зевнул, вытянул лапы и приоткрыл один сонный глаз, но, видимо, не заинтересовался тремя детьми, которые трудились поблизости. – Может, именно поэтому и крюкастый работает на Графа Олафа. А также и лысый с длинным носом. Может, когда они пытались работать где-нибудь в другом месте, над ними все смеялись.

– А может быть, им просто нравится совершать преступления, – предположил Клаус.

– Не исключено. – Вайолет сдвинула брови, всматриваясь в днище тележки. – Вот бы мне сейчас мамин ящик с инструментами. У нее там был миниатюрный гаечный ключ, я всегда им восхищалась. Он бы мне сейчас очень пригодился.

– Наверное, от мамы помощи было бы больше, чем от меня, – заметил Клаус. – Я абсолютно не разбираюсь в том, что ты делаешь.

– Ты прекрасно справляешься, – похвалила его Вайолет, – особенно если учесть, что мы. с тобой в одной рубашке. Как у тебя подвигается со стеблями, Солнышко?

– Лезойнт, – ответила Солнышко, что должно было означать «Почти кончила».

– Молодец, – одобрила Вайолет и взглянула на солнце. – Не знаю, сколько у нас осталось времени. Граф Олаф, должно быть, уже в Гадальном Шатре, спрашивает у хрустального шара, где мы. Надеюсь, Мадам Лулу сдержит обещание и он не получит того, что хочет. Не дашь ли мне вон тот кусок металла, Клаус? Видишь, лежит на земле? Похоже, это обломок рельса, я хочу его использовать в качестве руля.

– Лучше бы Мадам Лулу дала нам то, что мы хотим. – Клаус передал сестре кусок металла. – Мне бы хотелось, не блуждая по горам, узнать, жив ли кто-то из родителей.

– Мне тоже, – сказала Вайолет. – Но даже и там мы можем никого не найти. А вдруг они где-то тут, внизу, ищут нас?

– Помнишь железнодорожную станцию? – спросил Клаус, и Вайолет кивнула.

– Эзубак? – спросила Солнышко, протягивая стебли плюща. Под этим словом она разумела нечто вроде «А я не помню», хотя она и не могла никоим образом помнить, так как еще не родилась в то время, © котором вспомнили старшие. Семья Бодлеров решила тогда съездить на выходные дни в виноградники, иначе говоря, на своего рода ферму, где выращивают виноград для изготовления вина. Эти именно виноградники славились виноградом с особенн о восхитительным запахом. Было очень приятно устраивать пикник на полях, когда в воздухе разносился аромат винограда, а знаменитые ослы, развозившие корзины с виноградом во время уборки урожая, спали в тени виноградных лоз. Чтобы добраться до той местности, Бодлерам пришлось ехать не одним поездом, а двумя, сделав пересадку на оживленной станции недалеко от Полтривилля. В тот день, который имели в виду Вайолет с Клаусом, они потерялись в сутолоке во время пересадки. Вайолет и Клаус, тогда совсем еще дети, решили искать родителей в лавках, расположенных вокруг площади позади станции, и вскоре местный сапожник, кузнец, трубочист и компьютерщик уже помогали испуганным детям искать маму и папу. Немного погодя семья Бодлеров воссоединилась, и отец дал детям ценный совет: «Если потеряли нас – стойте где стояли».

– Да, – поддержала его мама, – не ходите и не ищите нас. Мы сами придем и найдем вас.

Тогда Вайолет и Клаус торжественно пообещали так и поступать. Но обстоятельства переменились, ведь когда бодлеровские родители говорили «Если вы нас потеряли…», они имели в виду – если дети потеряли их в толпе, как случилось в тот день на станции. Несколько недель назад я побывал там, съел ланч и поговорил с сыном сапожника про то событие. Родители тогда говорили не о том случае, когда дети потеряли их во время страшного пожара, который унес по крайней мере одну жизнь. Бывают обстоятельства, когда надо стоять где стоял и то, чего ты ждешь, придет к тебе само. А бывает, когда надо отправляться в мир и найти то, что надо, самому. Подобно бодлеровским сиротам, я, бывало, оказывался в таких местах, где стоять где стоишь было бы крайне неразумно, потому что крайне опасно. Однажды мне пришлось стоять в универмаге, и вдруг я увидал кое-что написанное на ярлыке с ценой и понял, что надо немедленно бежать, но только в другой одежде. Как-то раз я сидел в аэропорту и вдруг услыхал по громкоговорителю нечто, подсказавшее мне, что я должен лететь в тот же день, но позже и другим рейсом. И еще я стоял около американских гор на Карнавале Калигари и знал уже то, чего не знали Бодлеры в то тихое раннее утро. Я глядел на тележки, сплавившиеся в комок и покрытые золой; я глядел в яму, выкопанную Графом Олафом и его приспешниками, и видел кучу обгорелых костей; я рылся в осколках зеркал и хрусталя на том месте, где раньше стоял Гадальный Шатер, и все мои изыскания сказали мне одно и то же. И если бы каким-то образом мне удалось вернуться во времени назад с такой же легкостью, с какой я могу выскользнуть из моего теперешнего обличья, я бы подошел к краю ямы и поведал бодлеровским сиротам о результатах моих находок. Но это, разумеется, невозможно. Я могу лишь выполнить свой священный долг и напечатать на машинке всю эту историю как можно лучше, всю до последнего слова.