Текст книги "Сердце на двоих. Теория поцелуя"

– Ага. – Протянул я и уставился на Тима, который в эту секунду как раз появился из соседнего бокса.

– Вот и ты, гаденыш! – Он быстро преодолел расстояние в несколько шагов, заключил меня в объятия и ощутимо больно похлопал по спине. Отстранился и сильно сжал пальцами мое плечо. – Все нормально? Как ты?

– Да. Все путем…

Друг двинул еще раз мне по предплечью и заржал.

– Как я тебе? Здорово обкатал эту малышку? – Он указал на феррари. – Красавчик, скажи? Да не тачка, а я!

И тряхнул меня несколько раз, будто приводя в чувство.

– Да я чуть не обделался, когда тот мужик про псину вспомнил… – Выдохнул я. – Как ударил по кнопке лифта, как ломанулся обратно! Я подумал, что тебя уже жрет огромный питбуль, сидящий у него в салоне, а потом представил, как нас обоих вяжут легавые.

– Питбуль? – Левицкий достал зубочистку и, вытирая слезы от смеха, сунул ее меж зубов. – Да там мышь какая-то была, забилась вон в угол. Я ошалел, когда эта обезьяна пузатая вылетела из лифта и бросилась мне на капот!

– И где она? – Я посмотрел по сторонам.

– Псина-то? – Он тоже огляделся. – Да носится где-то здесь, надо найти и на улицу ее выбросить. – Взял меня за рукав пиджака и потянул к машине. – Лучше посмотри, какая она наощупь, эта крошка. Хочешь такую? – Друг положил мою ладонь на кузов. – Проведи по всем ее изгибам. Нравится?

Его глаза горели безумным огоньком.

– Хм. – Сопротивляться я не стал. Провел ладонью по блестящему красному крылу автомобиля, затем скользнул на капот – медленно, получая одну порцию мурашек за другой.

Поверхность кузова была гладкой, прохладной и все еще мокрой после дождя. Нереальное удовольствие, особенно если представить, что эта тачка – твоя.

– Ты тоже возбудился? – Закусив зубочистку, прошептал Тим мне на ухо и вдруг как-то понимающе подмигнул и заржал. Затем поправил что-то у себя в джинсахи покачал головой. – Она нереально красивая, да?

Я усмехнулся и убрал руку с капота.

– Ребят, – отвлек нас Слава. Подошел и протянул тонкую стопочку пятитысячных купюр. – Вот. Как и договаривались.

Деньги. Ничего не обычного для того, кто привык шиковать, но у меня все равно почему-то перехватило дух.

Тим взял банкноты, пересчитал и быстро спрятал в карман. Кивнул. Значит, все верно. Затем мы по очереди пожали Шумахеру руку.

– Буду на связи, – уже серьезно произнес Тим и направился к двери.

– А псина? – Напомнил я.

– Чертова крыса, – выдавил Левицкий, развернулся и пошел в смежный бокс.

Мое внимание там сразу привлек матерый черный гелендваген с распахнутыми настежь всеми четырьмя дверями. Мерседес ослеплял красотой и статью. Махина! Олицетворение мощи, силы и власти.

Кажется, он пах деньгами. Обойдя вокруг него, я отметил, что тачка была совсем новой. Заглянул внутрь. Сидения еще издавали приятный аромат новой кожи.

– Ух, ты, – я даже сглотнул невольно, – Слава, это чья?

– Это певца Кости Стасюшкина. – Ответил он из соседнего помещения. И добавил: – Была.

– Правильно, – отозвался Тим, который в это время выдирал из-под машины бедную собачонку. – На черта этому слащавомунормальная тачка? Пусть теперь пешком ходит!

Собачка, которую я представлял себе злобным питбулем, оказалась напуганным маленьким йорком с красным бантом на шее, отчаянно лаявшим и пытавшимся укусить Левицкого. Стараясь удержать ее в руках, Тим потерял бдительность, за что тут же был наказан коварным и неожиданным укусом за палец.

– А-а-а! – Завопил он.

Хотел с силой отбросить зверька, но я подошел и в последний момент перехватил его. Прижал к себе и посмотрел в перепуганные собачьи глаза. На удивление, глядя в мое лицо, пес сразу успокоился. Молча смотрел на меня и лишь изредка вздрагивал, слушая брань и подвывания разозлившегося не на шутку Тима.

– Вот же тварь! Теперь мне что, укол ставить от бешенства? – Тот тряс рукой и тихо рычал от злости. – Дай мне сюда ее, башку оторву!

Я повернулся к нему боком, не давая дотянуться до собаки. Увернулся еще раз и еще. Тогда Левицкий отступил и вновь сосредоточился на укушенном пальце.

– И куда сейчас этот гелендваген? – Спросил я, подойдя к Славе.

Тот уже ковырялся вместе с ребятами в красном феррари. Поднял на меня глаза:

– Несколько дней постоит, потом номер перебьем, документы сделаем, и к новому хозяину.

– Ясно. – Я почесал собачке за ухом.

– Что? – Слава кивнул на гелендваген. – В душу запал?

Я лишь пожал плечами.

– Ладно, спасибо, Слав. Мы погнали. – И махнул ему на прощание, заметив, что Левицкий уже направился к двери.

– Зря не дал шею ей свернуть, – процедил Тим, уже за калиткой, снаружи, разглядывая укушенный палец, на котором даже крови-то не было. – Куда теперь этого грызуна? – Он огляделся по сторонам, направляясь к машине.

– Не знаю. – Честно признался я.

Песик выглядел таким беспомощным, что меня хорошенько проняло.

– Палево. Лучше выкинь шавку по дороге.

– Нет. Так нельзя. – Я открыл тачку, отпустил пса на заднее сидение и сам сел за руль.

– Ну, не знаю… Нинке своей отдай, пусть возится. – Брезгливо посматривая на собаку, Левицкий плюхнулся на пассажирское сидение.

– Ладно, спрошу, надо ей или нет.

Через двадцать минут мы уже стояли возле квартиры Орловой. Она открыла дверь и тут же завизжала, как одурелая. Не знаю, зачем девочки так реагируют на животных? Бред какой-то. У нас даже уши заложило. Не успел я ничего ей сказать, как Нина бросилась ко мне на шею, угрожая задушить одновременно и меня, и собаку и сжала со всех сил.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Она схватила на руки пса и прижала к себе. – Какой сладкий пусичка! Как я и мечтала! – Посмотрела на меня, как на святого, ей Богу. Умиляясь, восхищаясь, словно бы я чем-то ее растрогал. – Спасибо, Кир, я знала, что ты самый лучший! – И крепко поцеловала в губы, ни секунды не беспокоясь о том, что мне теперь придется соскребать со своего лица ее розовую помаду.

А сколько ее теперь у меня во рту, тьфу… Липко, приторно, будто пачку маргарина сожрал.

– Ну, вот, ты – лучший, – хмыкнул Тим, отодвигая Нину плечом и протискиваясь в квартиру так же бесцеремонно, как это сделал бы вражеский танк, – а пожрать-то что-нибудь есть, а?

22

Илья

Я окунулся в запах дорогих духов и табачного дыма, серым туманом повисшего в воздухе. Шум при моем появлении резко смолк. Голоса стихли, и даже музыку кто-то соблаговолил сделать тише. Ребята приглушенно перешептывались, периодически кивая на меня.

– Бра-а-ат! – Промычал Кирилл, вскакивая с дивана с бокалом в руке.

Мне совсем не хотелось сейчас ни обниматься с ним, ни даже просто разговаривать. Хотелось скрыться в своей комнате, чтобы переночевать в ней в последний раз. Еще какой-то час назад я чувствовал себя окрыленным и совершенно счастливым, и это несмотря даже на мокрую насквозь одежду. А теперь увидел его и понял, что возвращение в реальность будет неизбежным.

– Илюша! – Хихикнула пьяная Нина.

Она стояла босиком на стеклянном столе в короткой юбке и красном лифчике. Мое появление явно прервало на самом интересном месте ее жаркие танцы. Еще пара минут, и бюстгальтер, громко стрельнув, слетел бы с ее груди и приземлился аккурат Кирюхе на лицо.

– Илюша, а Кирюша подарил мне щенка-а! – Радостно сообщила она.

Как мило.

Не успел я скривиться от подступающей тошноты, как брательник подскочил и сжал меня в своих объятиях. Да так крепко, что камера, все еще висевшая на шее больно вжалась в грудь.

– Здо-рО-во! – Обхватил меня за талию Кир и, пошатнувшись, несколько раз даже приподнял.

Леманн старший был пьян. Посмотрев в его мутные глаза, я задумался, неужели так же выгляжу, когда выпью? Ну, и мерзость…

– Ты где так долго? – Заплетающимся языком, промычал он и пошатнулся еще сильнее.

Поднял бокал и одним залпом осушил.

– А что празднуем? – Спросил я, подхватывая его под локоть.

Все собравшиеся смотрели на нас, и только Тим, развалившись на диване, пялился на Нинкины ноги и старательно раскуривал толстенную сигару.

– Привет, – улыбнулась мне Карина, приветственно махнув рукой.

Она сидела в кресле с бокалом красного вина. Кроме вышеназванных мной лиц в гостиной нашего (уже бывшего) дома находилось еще шестеро незнакомых мне ребят и девчонок.

– Привет, – кивнул ей в ответ.

– Празднуем… жизнь! – Торжественно объявил брат и повис на моей руке. Приблизился к уху и шепнул: – Отойдем?

– А что нельзя было последний день перед переездом не «праздновать»? – Прорычал я, наклонившись к его уху. – Завтра утром машина придет, ты хоть вещи упаковал свои?

– А, может, я не хочу туда ехать? – Промямлил он, пытаясь освободиться от моих рук.

Кто-то решил сгладить неловкий момент, включив громче музыку. Ребята задвигались ей в такт. Нина спрыгнула со стола, схватила бутылку и присосалась к горлышку.

– Может, я не хочу там жить? – Сказал Кирилл. – Может…

– Ладно, пойдем, – толкнул его в столовую и жестом показал Орловой, чтобы не ходила за нами. – Мы сейчас.

– Зануда… – Он потянулся за бутылкой пива, стоящей на журнальном столике.

Не стал ему препятствовать, пусть налакается хоть до поросячьего визга. Труднее было решить, как поступить теперь с собственной совестью. Кир ни за что не отступится, что бы я ему не сказал. Ни за что не оставит нас в покое. Что делать? Какое решение принять? Рассказать ему? Но как? Сказать брату, что провел вечер с его девушкой? Но его ли она? И если нет, то чья?

Черт.

Мне нужно было просто немного времени, чтобы решить, как поступить.

– Ну, что? – Глотнув немного пойла и выдохнув на меня его пары, прошептал брат. – Видел ее? Красивая, да? Да? Красивая она, моя девочка?

– Да. – Ответил я коротко и плотно закрыл за нами двери столовой.

Брат постарался состряпать серьезное лицо.

– Надеюсь, ты не… – он поиграл бровями и, потеряв равновесие, вдруг наклонился плечом на стену. – Упс. – Быстро выпрямился. – Узнал ее телефон?

– Нет.

Дыхание перехватило.

– Как? – Его зрачки тут же расширились.

– Так. – Сглотнул, чувствуя, как сжимается сердце. – У нее, и правда, нет телефона.

– Э… – Он глотнул еще. – Тогда ты, наверное, спросил ее адрес?

Медленно вдохнул ставший необыкновенно тяжелым воздух.

– Нет.

Он, казалось, был ошарашен.

– Но ты договорился о встрече? – Выжидающе посмотрел мне прямо в глаза.

Нужно было ответить максимально правдоподобно. Для этого я расслабил лицо и протянул отстраненно:

– Она просто взяла наушники и ушла.

– Э… – Его лицо вытянулось, а сознание, кажется, заметно просветлело. – И все? Ты ее просто отпустил?!

Я нервно пожал плечами:

– Ответила, что, если суждено, то вы когда-нибудь еще встретитесь.

Брат моргал, пытаясь переварить услышанное. Ощущение было такое, будто он вдруг протрезвел и не верил ни единому моему слову.

– О чем-то вы все-таки успели поговорить? – Спросил он, тщательно проговаривая каждое слово.

– Не знаю… О погоде… – Я облизнул пересохшие губы.

Сам загнал себя в ловушку, дверца которой только что с грохотом захлопнулась.

– И как ее зовут? – Он прищурился, затем прошелся взглядом по моей одежде.

Слишком легко принял ответы. Не поверил?

– Юлиана…

– Угу. – Кивнул брат. – Угу. – Задумался, на пару секунд прикрыв веки. – Так где ты, говоришь, был так долго?

Я усмехнулся и хлопнул его по плечу:

– Снимал дождь.

Надеюсь, вышло беззаботно.

Кирилл тяжело выдохнул:

– Ничего тебе доверить нельзя. – Он глотнул еще пива. – Ну, и ладно. Нет, так нет. – Улыбнулся мне недоверчиво: – Расскажи тогда хотя бы, как вы поговорили?

Снова приложился к горлышку и осушил бутылку залпом.

Нана

Рука больше не тянулась к лампе на тумбочке, чтобы включить свет. Потому что давно не было лампы, не было тумбочки, не было даже кровати – лишь старый матрас, накрытый более-менее чистой простыней, на которой я и спала.

Потянулась, зевнула и с удивлением обнаружила, что новые наушники все еще были на мне – вырубилась вчера, так и не сняв их. Позволила себе расслабиться, зная, что не нужно будет вставать рано утром и определять время по количеству пробок на дорогах за окном.

Вообще, нужно было соглашаться и брать у дяди Вани наручные часы, но мне было как-то неудобно – он и так слишком многим делился. Да и вообще, все это больше походило на квест: встать, умыться из бутылки питьевой водой, по-быстрому собраться и, добежав до вокзальной площади, убедиться, что большие часы на фасаде главного здания еще дают мне немного времени, чтобы успеть на работу.

Хорошо, что сегодня можно было не торопиться. Гарик дал мне полдня отгула, чтобы можно было не торопясь прошвырнуться по магазинам и приобрести себе нормальные брюки или юбку – обслуживать клиентов кафе в потертых джинсах было, как он выразился, «не комэльфэ, или как оно там». Поэтому, сняв наушники, я первым делом достала из-под подушки несколько смятых купюр и пересчитала их.

Стоимость одежды в местных магазинах совсем не радовала. Яркие ярлычки с несколькими нулями в ценах мне довелось наблюдать еще через стекла витрин, поэтому сегодня я наметила себе совсем иной маршрут – на вещевой рынок. Для этого отложила несколько банкнот и, подумав хорошенько, прибавила к ним еще две. Оставшиеся же деньги припрятала в наволочку.

Все случившееся накануне теперь казалось мне сказочным сном. Парень. Красивый, интересный. Он гулял со мной под дождем, фотографировал, а потом сидел рядом в темноте кинотеатра и… умопомрачительно улыбался. Нет, точно сон!

Но мне было на удивление легко, и все время хотелось смеяться. Я хохотала, как припадочная, и не боялась показаться глупой или странной. И даже позабыла на какое-то время обо всех своих проблемах. Даже жаль, что у меня не было телефона – обидно будет, если мы с Кириллом не встретимся вновь.

Встала, подтянулась на носочках и потянула на себя маленькую форточку. Та со скрипом открылась, окатив меня целым облаком белесой пыли. А вместе с ней в сыроватое и душное помещение чердака ворвался шум города и терпкий привкус смога. Но даже подобные «ароматы» мегаполиса казались мне сегодня какими-то особенными и, пожалуй, даже дружелюбными. И весь мир вместе со мной словно улыбался новому дню.

Я закрыла глаза, медленно вдохнула запах, вползающий в комнатку, и представила, что я снова на родине. Крики чаек, утренний гром наступающих волн, соленый морской воздух, наполняющий легкие, предрассветные сумерки с растворяющимися в небе звездами…

Я и сама наполнялась сейчас каким-то удивительным светом, чувством ожидания чего-то прекрасного, чем-то таким же таинственным, как эти самые сумерки, от которых так остро щемило душу.

Открыла глаза, стряхнув образ, все еще стоявший перед глазами, и принялась одеваться. Поймала себя на мысли, что почти порхаю над поверхностью пола, выделывая самые замысловатые и сложные па. Ноги кружили в танце, подчиняя тело внутренней музыке, игравшей глубоко в душе.

И это было удивительно: танец, воспоминания о котором были похоронены далеко в броне моего сознания, вырывался наружу, кружил, подбрасывал и мягко вел, делая движения то резкими, как сечение бритвы, то плавными, как взмах лебединого крыла. Он словно что-то вытягивал из меня, качая на своих волнах. Избавлял от боли, дарил легкость, закручивал вихрем и вздымал пыль под ногами.

Протанцевав несколько минут, я свалилась обратно на матрас и принялась разглядывать матово-белый потолок чердака. Дышала глубоко и шумно. И улыбалась, не в силах стереть с лица эту дурацкую усмешку. Нужно было позаботиться о том, где постирать свои вещи, чем позавтракать, продумать очередной гениальный план выживания, но единственное, о чем я тогда мыслила, была сумасшедшая прогулка накануне под дождем.

Кое-как собравшись и одевшись, я вынырнула наружу – в горячий летний воздух и суматоху города. Прогулялась вдоль путей, добралась до квартиры дяди Вани и обнаружила, что Гончар, не вняв моим советам, ушел все-таки на работу. Прибираясь у него, нашла старый фотоальбом, быстро пролистала, узнавая на пожелтевших карточках знакомые черты Ивана.

Молодой, на некоторых фото даже юный. В детском саду, в школе, в университете (не знала, что он его закончил), позже с родителями дома и уже слегка поседевший. Вся его жизнь удивительным образом уместилась в один потрепанный альбом, перетянутый красным вельветом.

Приняв ванну, я быстро постирала свое белье и аккуратно сложила в пакет, чтобы потом по дороге быстро заскочить к себе и там повесить сушиться. Трудно, стыдно, но неудобства закаляли, особенно если воспринимать их, как игру. Еще немного, еще немного – и скоро наступит новый уровень. Уже вот-вот. Поэтому я старалась не думать о своем существовании в негативном ключе – у многих и крыши над головой нет. А если не сдаваться и не опускать рук, то очень быстро можно отвоевать хотя бы маленькое, но местечко под солнцем.

Длинные ряды вещевого рынка привели меня в уныние и растерянность. Кричащие торговцы, сотни пестрых тряпок, толчея и грязь. Как-то в моем родном городе было добрее, что ли. Больше светлых глаз, добрых слов, ароматы горного меда, горячего лаваша, сыра, морепродуктов, кавказских специй и пряностей. Разноцветье палочек чурчхеллы, лежащих, висящих и стоящих плотно-плотно на прилавках, сушеная хурма и местные орехи. Варенье из молодых сосновых шишек (да-да-да!). Приветливые продавцы, предлагающие попробовать фрукты, цитрусовые и домашнее ежевичное вино. Словом, лучшее место для пеших прогулок (после набережной, разумеется).

А здесь… Здесь мне пришлось протискиваться сквозь толпу неопрятно одетых людей, щелкающих семечки и заедающих водку чебуреками, сторониться подмигивающих немытых торгашей, навязчиво сующих под нос зловонные китайские тапки с возгласом «вах, какой красывый дэвушка» и лицезреть хмурых и недовольных потенциальных покупателей, с отсутствующим видом разгуливающих меж рядов.

Поэтому, покружив недолго по территории рынка, я схватила первые попавшиеся брюки и легкое коричневое платье, спряталась за шторку, заботливо натянутую продавщицей, едва способной пару слов связать по-русски. Примерила их наспех, кивнула, переоделась обратно, расплатилась и убежала.

Всю дорогу до кафе мне не хватало воздуха, и все никак не удавалось вдохнуть полной грудью пропахший гарью город. Он словно навалился на меня, напоминая, кто я такая, и откуда взялась, намекая, что я – всего лишь букашка, одна из таких же немытых торговцев, вынужденная барахтаться в людском муравейнике, чтобы хоть как-то существовать.

Хотелось выбросить эти брюки, сбежать с этой работы, перестать делать вид, что могу приспособиться и быть «как все». Перестать притворяться Юлианой, доказывать самой себе и другим, что «еще жива», и просто сбежать. Но только четкое осознание того, что, какой путь не выбери, все непременно вернется на круги своя, останавливало меня. А единственный правильный путь – стать снова самой собой, был пока недосягаем и не осуществим.

Тупик.

Вошла в здание, едва не падая в обморок. Приступ паники накатил, не иначе. Прошла через служебный вход в подсобку и буквально рухнула на стул. Закрыла глаза, помассировала виски, попыталась отдышаться.

– Вот. – Произнес вдруг вошедший Виталик и протянул мне конверт.

Подняла на него взгляд.

Глаза парня хитро сверкали.

– Что там? – Спросила тихо.

В груди ощутимо кольнуло от страха.

– Не знаю. – Пожал плечами и сложил руки на груди. – Тебе передали.

Взяла конверт. Запечатан.

– Хм… – Покрутила в руках. – И кто передал?

– Н… Э… – Замялся коллега.

– Да говори уже. – Надорвала край конверта и заглянула внутрь. Лицо запылало, сердце забилось дергано и неровно. – Ох…

– В общем, я пойду. – Хмыкнув, он развернулся и потянулся к дверной ручке.

– Иди-иди, – сказала ему в спину, – я все про тебя знаю, предатель. – Не смогла сдержать улыбку при виде содержимого конверта. – Мог и сказать мне про записку, которую втихаря передал ему.

Виталик обернулся и подмигнул мне:

– Я думал, так будет интереснее.

Кивнула ему.

– Спасибо.

И как только парень скрылся за дверью, высыпала на колени несколько черно-белых фотографий.

Замершие на поверхности фото-бумаги озорные капли дождя на одном снимке. Слегка ребристая поверхность луж и отражения в них черных бархатных облаков на другом. Высокие, словно нити, здания, упирающиеся в небо, и тугие, точно металл, брызги, взлетающие вверх под давлением на третьем.

И девушка.

Много фотографий с девушкой.

Длинные черные волосы, немного испуганные глаза, смуглое лицо, спрятанное за шелковыми локонами. На меня похожа… И короткий вдох уже меня же самой, застывший удивлением на следующем случайном снимке. И моя же улыбка. Такая широкая и искренняя, будто чья-то чужая…

Я уже давно не помнила себя такой счастливой, как на этих фото…

К ногам вдруг упала записка. Я подняла ее, развернула и прочла:

«Не смог уснуть. Всю ночь проявлял и печатал. Оно того стоило? Согласись.

P.S. Ты точно прекраснее дождя.

P.S. (2) А дождь в твоих глазах еще прекраснее дождя с неба.

P.S. (3) Предлагаю обсудить это, когда вернусь с соревнований»

Теперь я знала, что мне не показалось: он действительно существовал. И карточки, разложенные на коленях, разного размера, наспех обрезанные, были тому доказательством.

А еще мне срочно необходимо было изобрести машину времени, чтобы нажать на нужный рычажок и вмиг очутиться в том моменте, когда мы с ним, наконец, уже встретимся.