Текст книги "Там, где мы есть. Записки вечного еврея"

Вторая возможная причина – исторически предвзятое отношение к евреям как к нечестным людям, которые обманывают других, чтобы получить коммерческую выгоду для себя. Не скажу, что это мнение не имеет под собой почвы: да, были и есть среди евреев люди, занимающиеся нечестной коммерцией и жульническим бизнесом. Не буду далеко ходить за примером. Через несколько месяцев после приезда в Нью-Йорк я случайно встретил бывшего сослуживца по институту в Ленинграде. Он переехал в Нью-Йорк раньше меня и попытался организовать свой бизнес по ремонту квартир и домов. Поскольку он только начал, у него еще не было кредитной истории, он не мог получить кредит, а за работу получал только наличными. Он сделал несколько проектов, получил деньги, на которые нанял рабочих для одного большого проекта. Его последним клиентом был религиозный еврей из Бруклинского Боро Парка. После завершения всей работы, клиент отказался платить ему, заявив, что ничего ему не должен, используя незначительные дефекты работы как предлог. К несчастью моего сослуживца, никакого контракта он не оформлял и поэтому после оплаты рабочим оказался совершенно без денег. Я был расстроен, выслушав его историю, в особенности тем фактом, что этот грязный обман был совершен евреем.

Процитирую Н. Бердяева о некоторых национальных качествах евреев:

«Есть еврейское самомнение, которое раздражает… Еврейский народ есть народ полярно противоположных свойств, в нем соединяются черты высокие с чертами низкими, жажда социальной справедливости со склонностью к наживе и к капиталистическому накоплению», (Н. А. Бердяев. Христианство и антисемитизм. Религиозная судьба еврейства).

Каждый человек уникален во всем, начиная с молекулы ДНК и кончая умственными способностями, данными природой. Более того, некоторые объясняют свое отрицательное отношение к евреям их интеллектуальными способностями как дающими им возможность обманывать и использовать других людей для своей выгоды. Они обвиняют евреев в лукавстве и нечестном отношении к своим партнерам-неевреям. Такие люди имеются в любой национальной среде, но по каким-то причинам, плохие примеры с евреями оказываются достаточными, чтобы распространить эти качества на весь народ. Другие, честные, страдают от предвзятого, отрицательного отношения к евреям. Всегда существовала потребность обвинить кого-то в своих неудачах, и евреи были в этом отношении легкой целью. В условиях постоянных провалов советской экономической системы – неурожай, низкое качество товаров, нехватка всего – необходимо было отвлечь людей от реальных социальных проблем. Легко было обвинить какую-то группу евреев, занимавших, например, крупные посты в торговле, и посадить или расстрелять их за экономические преступления, а чтобы это не считалось проявлением гонений на евреев, разбавляли эту группу одним-двумя людьми других национальностей.

В начале семидесятых годов к первым двум прибавилась и третья причина: возмездие за эмиграцию евреев из Советского Союза в Израиль, Соединенные Штаты, Канаду и Австралию, которая к тому времени только начиналась. Теперь все они стали потенциальными предателями! Защита государственных секретов стала предлогом для политики трех «не» (не принимать, не продвигать и не увольнять), а также отказа в выдаче выездных виз, когда многие люди «сели в отказ» на годы, разрушив свои судьбы. Это была смесь ненависти и зависти. Зависть к тому, что только евреям давалась привилегия выехать из страны, жизнь в которой становилась все более трудна для всех граждан, включая и антисемитов.

Негативное отношение к евреям явилось причиной того, что часть из них больше не хотела ассоциировать себя с ними: они скрывали свою еврейскую родословную, изменяли фамилию, чтобы звучала по-славянски. Это, однако, не очень помогало в их судьбе, ведь пятый пункт оставался тем же. Полукровки (наполовину евреи) с одним нееврейским родителем имели специфический статус. Практически все они выбирали нееврейскую национальность для записи в паспорте. Фактически, ситуация с национальностью зависела от того, кто был неевреем – мать или отец. Если это была мать, то ребенок все равно носил фамилию отца-еврея и ему приходилось трудно, даже если он был записан русским. Иногда такой подросток, достигнув 16 лет, брал по совету старших фамилию матери и становился русским по имени и по паспорту. Не следует думать, что этот ребенок больше не имел проблем с национальностью – была еще проблема внешности. Если он был похож на еврея, т. е. на отца, национальные проблемы не обходили его стороной, но если он был похож на мать, считалось, ему крупно повезло в жизни. Если же, наоборот, ребенок имел отца-нееврея и маму-еврейку, результат был несколько другой: ребенок носил русскую (украинкую, татарскую или другую) фамилию и правильную запись в паспорте. Этот ребенок вполне мог считаться евреем по Галахе (законам иудаизма, регламентирующим религиозную, семейную и общественную жизнь верующих евреев), но русским по всем остальным показателям. Советский космонавт семидесятых годов Борис Волынов является наполовину евреем по материнской линии. При внешности славянского типа и правильной записи в паспорте он стал космонавтом, хотя как он сам потом рассказывал, не без проблем. Чем больше еврейских признаков было у советского человека, тем меньше шансов у него было преуспеть. У кого была еврейская фамилия, оба родителя – евреи, еврейская внешность, соответствующий пункт в паспорте, тот, благодаря всему этому набору, не имел в советском королевстве никаких шансов.

Что-то определенно изменилось после шестидневной арабо-израильской войны 1967 года, когда маленькое еврейское государство одержало фантастическую по произведенному эффекту военную победу над тремя огромными арабскими армиями. Изменение произошло не в отношении к евреям в России, а в самосознании существенной части самих советских евреев. Советские газеты освещали эту военную акцию, насколько можно преуменьшая ее значение, и в то же время, сравнивая израильтян с нацистами. Нашлись и придворные евреи, которые стали обличать израильскую военщину. Тем не менее, все в Союзе были шокированы. Эта победа разрушила представления антисемитов, что евреи, якобы, плохие солдаты, старающиеся избегать поля битвы, чтобы спасти свою жизнь.

Мой дальний родственник Борис, подполковник Советской Армии, в то время только что вышел в отставку. Когда мы обсуждали победу Израиля, он сказал мне, что для него неважно, кто прав, кто виноват в этой войне политически, но он счастлив оттого, что евреи показали миру свою отличную военную подготовку, силу и боевой дух. Конечно, та военная победа 1967 года ничего не изменила в антисемитах, но мы почувствовали себя намного лучше, зная, что еврейское государство и нация способны побеждать врага, превосходящего их числом, но не умением.

Анекдоты на еврейские темы всегда были популярны. Но анекдоты пятидесятых – шестидесятых годов отличались от тех, что рассказывали в восьмидесятых – девяностых.

Если первые описывали евреев хитрыми и трусоватыми, то последние показывали их уже сообразительными и умными. Некоторые тайно завидовали по поводу возможности евреев эмигрировать: у других народов страны победившего социализма такой возможности не было, а хотелось сильно.

В постперестроечный период любимой темой ненавистников стало непропорционально большое участие евреев в социалистической революции (в советские времена об этом почему-то ни слова не было слышно!). Да, евреи сыграли значительную роль в большевистской революции и становлении репрессивного государства, и перестроившиеся антисемиты стали обвинять евреев в том, что это они сотворили такой режим для русского народа. Еврейские писатели также дискутировали эту больную тему, и кое-кто даже призвал евреев попросить прощения у русского народа. Насколько широко описана и известна роль евреев в совершении революции в России, настолько малоизвестна их роль в создании оборонного могущества Советского Союза. Не буду перечислять имен генеральных авиаконструкторов, конструкторов вертолетов, атомных подводных и надводных ракетоносцев, танков, комплексов систем противоракетной обороны – они даны в книге военного историка Марка Штернберга (М. Штернберг. Еврейский щит СССР). Почему же об этой стороне еврейской активности почти неизвестно?

Это правда, что много еврейских активистов участвовали или руководили революцией и затем творили злодеяния в двадцатых – тридцатых годах «во имя торжества коммунизма». Изложу свои соображения на этот счет.

Первое. Да, евреи активно участвовали в русской революции. Не только евреи совершили революцию и участвовали в чистках и репрессиях. Если мы говорим о национальностях, то непропорционально большое число поляков и латышей также принимали в этом участие. Но это была русская революция, и если бы она не нашла поддержки в среде простого русского народа, ее не состоялось бы вовсе.

Второе. Евреи десятилетиями страдали от унижения и погромов, запертые в пресловутой черте оседлости. Естественным было их желание избавиться от антисемитского самодержавного режима и получить равенство с другими народами Российской Империи. Они надеялись, что социальная революция освободит их, поможет получить свободу жить там, где они хотят, и делать то, что хотят. Что еще можно ожидать от этих людей, как не стремления вырваться из смирительной рубашки черты оседлости, где без доступа к культуре, к высшему образованию они были обречены на деградацию? Унижаемые той властью и антисемитским большинством, евреи поверили, что большевистская власть освободит их народ. Не было другой надежды обрести свободу, а вместе с ней – и новые возможности, иначе, чем поддерживая и укрепляя советский режим, который поначалу не виделся таким кровавым, каким он оказался. Евреи увидели свет надежды. Многие из них в порыве ли, или под давлением обстоятельств решили отказаться от своей культуры и традиций, порвать с этнической идентичностью в пользу нового интернационального коммунистического братства. Это привело многих евреев к участию в большевистской деятельности и революции. Они со всей страстью служили этой революции. Да, были пламенные революционеры-евреи, за которыми стояли кровавые злодеяния беспощадной революции, были Троцкий и Урицкий; были разного рода Швондеры, которые преобразовались в чекистов и те, кто их сменил: Ягода, Фриновский, другие палачи НКВД. Но были и поляки Дзержинский и Менжинский, латыши Петерс, Лацис, Уншлихт, Эйдукс, грузины Берия, Гоглидзе… В любой этнической группе были свои злодеи, принимавшие участие в репрессиях НКВД: евреи, русские, латыши, поляки, украинцы… И всё же, мне стыдно именно за еврейских деятелей, участвовавших в кровавом колесе, которые потом и сами не избежали расстрелов и лагерей, но все равно вошли в историю как жестокие комиссары, оперативники, следователи НКВД. Ненавистники евреев не называют преступления русской революции русскими, латышскими или польскими, они называют их еврейскими.

Третье. В двадцатом веке было совершено два преступления на глобальном уровне: коммунистический и фашистский геноцид. Носители фашистской идеологии организовали геноцид, потому что такова была их философия – убивать евреев и тех, кто сопротивлялся. Аналогично, сталинский режим истреблял несогласных, потому что расстрелы внутренне присущи тоталитаризму еще и ввиду подковерной конкуренции, они – его неотъемлемая часть. Участие евреев в коммунистических репрессиях было, помимо страха неподчинения, еще и потому, что и среди них были свои мясники, точно так же как и среди других национальностей. Однако они совершали это не потому, что такова еврейская идеология – многие из них начинали как искренние борцы. Говорить, что это была еврейская революция, все равно, что сказать, что украинцы или литовцы или белорусы совершили Холокост по отношению к евреям, т. к. их полицаи участвовали в расстрелах евреев в Украине, Литве, Белоруссии. Никто не перекладывает вину за Холокост с немцев на украинцев. Но всегда находится кто-то, кто перекладывает вину за преступления советского репрессивного режима со всех его участников на евреев.

К середине тридцатых годов еврейский оптимизм по отношению к советской власти сменился страхом за себя и своих детей. Опять сошлюсь на Н. Бердяева, который указывал на то, что вина за революцию 1917 года лежит на всех, а не только на евреях:

«…Неверно и то, что Россией правят евреи. Главные правители не евреи, видные евреи-коммунисты расстреляны или сидят в тюрьмах. Троцкий есть главный предмет ненависти. Евреи играли немалую роль в революции, они составляли существенный элемент в революционной интеллигенции, это совершенно естественно и определялось их угнетенным положением. Что евреи боролись за свободу, я считаю их заслугой. Что и евреи прибегали к террору и гонениям, я считаю не специфической особенностью евреев, а специфической и отвратительной особенностью революции на известной стадии ее развития» (Н. А. Бердяев. Христианство и антисемитизм. Религиозная судьба еврейства).

Активная роль евреев в коммунистической революции обернулась болезненной страницей в истории русского еврейства.

После смерти Сталина и до падения Советского Союза евреев как народа словно и не существовало в Союзе: ни культуры, ни образования, ни упоминаний. Родители-евреи, как правило, и не пытались воспитывать еврейское самосознание у детей. В результате, большинство русских евреев очень мало знают о еврейской истории и иудаизме, но имеют гораздо более широкие познания о русской истории как истории титульной нации.

По тому, насколько хорошо (или плохо) относятся к евреям люди коренной национальности в любой стране, я бы разделил их на следующие группы:

Те, кто любит евреев (назовем их «любители»). Например, я знаю женщин, которые предпочитают выходить замуж за еврейских мужчин, ценя их как хороших семьянинов. Я даже знаю русскую женщину, которая после развода с евреем опять вышла замуж за еврея.

Те, кто нейтральны по отношению к евреям и относятся к ним абсолютно также, как и ко всем остальным (назовем их «нейтралы»). В молодости я встречался с несколькими русскими девушками, которые в ответ на мой вопрос, что ты знаешь о евреях и антисемитизме, отвечали «ничего».

Те, кто, в общем, не любит евреев, но признают высокий профессионализм некоторых из них: докторов, адвокатов, и пользуются их услугами (это «прагматики»).

И, наконец, те, кто ненавидит евреев и никогда не будет прибегать к их помощи («ненавистники»). По моим наблюдениям, «прагматики» и «нейтралы» составляют большую часть населения России. Соотношение между этими группами может изменяться в зависимости от внутренней политической ситуации и уровня государственного антисемитизма.

Внутренняя политическая атмосфера сменялась с приходом каждого нового вождя, но это не оказывало сколь-либо существенного влияния на отношение к советским евреям. К сожалению, так было всегда: от прихода следующего правителя евреи ожидали только худшего.

Ехать или не ехать?

С последним евреем мы похороним последнего русского интеллигента.

Марина Цветаева

Историческая справка 3. «Начиная с 1989 года, массовая эмиграция достигла таких масштабов, что впервые стала играть основную роль в сокращении численности евреев в Российской Федерации. В большинстве других постсоветских государств падение численности евреев вследствие эмиграции было ещё более быстрым. В целом, темп этого исхода оказался даже выше, чем тот, что был при массовой эмиграции евреев из Российской Империи на рубеже XIX и XX веков.

Всего за четыре десятилетия (1970–2009 годы) территорию бывшего СССР покинули более 1,9 млн. евреев вместе со своими родственниками-неевреями. Подавляющее большинство – свыше 1,6 млн. – сделало это в 1989–2009 годах, когда количество эмигрантов в 5,6 раза превысило их число за предшествующий период 1970–1988 годов. Из всех выехавших в 1989–2009 годы около 998 тысяч человек (61 %) направились в Израиль. Число евреев и членов их семей, переселившихся в тот же период в США, может быть оценено примерно в 326 тысяч. Количество мигрировавших за этот период в Германию составило 224 тысячи» (Марк Тольц. Постсоветская еврейская диаспора: новейшие оценки. Демоскоп, № 497–498, 6-19 февраля 2012).

Вопрос «ехать или не ехать» стоял перед всеми евреями всегда. Его решали древние евреи со времен нахождения в Египте три тысячи лет назад (по Библии), решали они и после завоевания в 67 г. н. э. римлянами Иерусалима и разрушения Второго Храма, решали они его и в средние века в Европе, если только их не изгоняли, а давали возможность уйти самим, что было редкостью. Причины бегства евреев в разные времена были рабство, изгнания, погромы, преследования. Для многих из них в двадцатом веке главным стало возвращение на историческую землю Израиля.

За тридцать последних лет двадцатого века примерно три четверти евреев покинули бывший Советский Союз и его республики. Посмотрите, куда был направлен вектор отъезда евреев (кроме Израиля – здесь работают другие мотивы): Соединенные Штаты, Канада, Австралия – страны, население которых состоит из иммигрантов в различном поколении, при отсутствии титульной нации, и где национализм не имеет этнического базиса. Исключение составляет Германия, но немцы несут в себе такой комплекс поствоенной вины, начиная с 1945, что переселившиеся туда еврейские мигранты чувствуют себя весьма неплохо. Направления отъезда известны, а главные причины? Одна из главных причин – это усталость жить в стране, где ты считался неправильным довеском к правильной системе.

Проблема эмиграции евреев из Советского Союза зародилась задолго до того, как сотни тысяч их направились в западном и южном направлениях. Еще в середине пятидесятых годов это был крохотный ручеек из нескольких десятков человек, которым разрешили выехать в Израиль. Примерно в это время один из моих дальних родственников, у которого родной брат давно жил в Израиле, подал прошение разрешить ему навестить брата. Власти ответили: хочешь к брату – уезжай насовсем, но просто навестить не разрешили. Он остался. Почему не разрешили навестить брата? Ответ прост: после возвращения он определенно решит уехать насовсем, да еще и будет склонять к отъезду многих других, чего советская верхушка боялась как огня – советский народ должен быть монолитным.

Тем не менее, с 1971 по 1979 годы эмиграция выросла почти в четыре раза: с 13 до 51 тыс. человек. Соглашение между Соединенными Штатами и Советским Союзом в тот период больше походило на обмен: вы продаете пшеницу кормить нас, а мы разрешаем евреям выезд из страны. Таким образом, евреи служили разменной монетой в советско-американских отношениях. Разрешения давались с условиями: должно быть формальное приглашение от какого-то родственника из Израиля, а также выезжающий не должен был иметь доступа к закрытой информации в течение пяти лет. Последнее использовалось властями как предлог не давать выездную визу тем, кого они хотели наказать. В 1982 г. власти, однако, резко сократили эмиграцию, заявив, что те, кто хотел уехать, уже уехали. Никто и предположить не мог, что эта намеренная остановка будет последней перед прорывом широкого потока отъезжавших, начавшимся в самом конце 80-х и ослабевшим только в конце девяностых годов.

Причиной остановки эмиграции начала восьмидесятых было ухудшение отношений с Соединенными Штатами в связи с советским вторжением в Афганистан. В 1981 году пришел Рональд Рейган, новый президент Соединенных Штатов, более решительный и сильный, чем его предшественник Джимми Картер. Его язык по отношению к Советскому Союзу был прямой: «империя зла» и «коммунизм это печальная и чуждая глава истории человечества, последние страницы которой сейчас пишутся». Политика Рейгана сыграла критическую роль в разрушении коммунизма как мировой политической системы. Импорт пшеницы в СССР был переключен с США на Канаду, и большинству из подавших заявления на выезд стали отказывать. Так появилась целая категория «отказников», потерявших в результате этого работу, положение в советском обществе и зарабатывавших на жизнь работой в кочегарках и на погрузках-разгрузках.

Решение, которое большинство русских евреев должны были принять, было самым важным и, может быть, самым трудным в их жизни. Оно было особенно трудным, если тебе за сорок, если ты имел привычную работу, круг друзей и знакомых, квартиру – в общем, все то, что определяет устоявшийся стиль жизни. В начале семидесятых только самые решительные шли на это. Все остальные только дискутировали: ехать-не ехать. Многие из старшего поколения, особенно прошедшие войну, были настроены критично по отношению к отъезжавшим, и это иногда принимало драматический оборот, когда уезжали их дети с внуками. В критическом для таких ветеранов выборе – страна или дети, они чаще всего выбирали детей и эмигрировали вместе с ними. Я также знаю русских людей, которые говорили своим друзьям-евреям: если у вас есть такая уникальная возможность, то почему бы ею не воспользоваться. В общем, во многих еврейских умах царила большая сумятица по поводу возможности отъезда.

Для русских евреев пришло время определиться, будут ли они жить в стране, где родились, или покинут ее, вступая в неопределенное для себя будущее. Два противоположных голоса боролись почти в каждой еврейской душе. Первый убеждал в том, что это немыслимо: покинуть страну, где ты родился и где все твои корни, язык, культура. Это страна, где наши отцы проливали кровь и гибли в войне с фашистами, где наши деды были освобождены от черты оседлости, и где ты сам провел свое детство, где все знакомо и привычно, и любые, даже самые незначительные события так понятны и предсказуемы. Голос же с другой стороны постоянно спрашивал тебя: как ты можешь продолжать жить в стране, имеющей антиеврейские традиции, где существует негласная инструкция не продвигать по службе и не принимать даже на чуть-чуть более ответственные должности евреев, стране, где имели место постыдные погромы и кампании борьбы с космополитами и готовившей массовую депортацию евреев в Сибирь, стране, где выглядеть евреем или иметь еврейское имя было, как бы сказать помягче, неудобно? Эта дилемма не давала покоя практически каждой еврейской семье, и я знаю семьи, которые распадались по причине отъезда или неотъезда.

Процесс принятия такого решения иногда длился годами. В начале семидесятых число семей, решившихся на отъезд, было сравнительно невысоко. Тем не менее, власти под разными предлогами не разрешали выезд многим из них, и поэтому росло количество отказников, получивших в общественном мнении статус «предателя», но остававшихся в Союзе. Представьте себе – вы живете в стране, где вас считают предателем. К счастью, думающих так было меньше. Друзья уважали вас за смелое решение; другие вас ненавидели за то же самое.

«Ехать или не ехать?» – это был стратегический вопрос, обсуждавшийся чуть ли не на каждой вечеринке, где собиралось двое или более евреев. Если двое евреев что-то оживленно обсуждали, к ним подходил третий и говорил полувсерьез: «Не знаю, о чем вы разговариваете, но ехать надо!» Никто даже не спрашивал, куда ехать, все понимали всё. Состояние «отъезда» было длительным статусом с подготовкой документов, ожиданием визы, продажей или раздачей домашнего скарба, накопленного десятилетиями. В течение этого времени и до самого отъезда друзья и знакомые восхищались и удивлялись храбрости отъезжающих и каждый раз при встрече мысленно прощались. Это было особенно таинственно и оттого еще более интригующе во времена отъезда самых первых в начале семидесятых. Слова знакомых тебе с незапамятных времен людей «мы уезжаем» звучали как выстрел – неожиданно, громко, шокирующе, как приговор нам, остающимся, никогда больше не видеться с людьми, с которыми связано так много. Эмигранты той поры были решительными, морально готовыми к неизвестным вызовам и менее терпимые к системе, построенной на лжи. Те, кто ехал в Израиль, были приверженными идеям сионизма людьми и оттого – вызывающими уважение. Намерения тех, кто уезжал в Америку, были более понятны – все-таки там нет войн, как в Израиле. Но, примеряя рубашку всех отъезжавших на себя, далеко не многие были готовы пройти через все то, что проходили те первые эмигранты.

Но вот решение принято, и следующей проблемой была работа. Непосредственно перед подачей заявления в ОВИР (Отдел Виз и Регистраций) на получение выездной визы, заявитель должен был уволиться с работы, т. к. на следующий день эта информация будет известна в отделе кадров со всеми вытекающими последствиями. Если человек не увольнялся, он подвергался остракизму и публичному осуждению. Получение такой визы могло занять месяцы, если не годы, и вопрос заключался в том, на какие средства отъезжающий мог жить все это время. Поэтому поиск временной работы представлял серьезную проблему. Если будущий эмигрант был удачлив, он находил работу сторожа или кочегара в котельной, т. е. там, где никому нет дела, кто ты и куда ты вознамерился уехать.

История, которую я расскажу, была типична для отъезжающих из Советского Союза в семидесятые – восьмидесятые годы. Мои друзья, Гриша и Валя, семейная пара, – они же были моими коллегами по работе в институте, – собрались уезжать. Сейчас мы живем в получасе езды друг от друга и когда встречаемся, иногда вспоминаем то пресловутое профсоюзное собрание.

На дворе был 1981-й. Начну с того, что с момента, когда Григорий подал документы на выезд в ОВИР, неприятности у него и Валентины начались буквально на следующий день. ОВИР информировал местное отделение КГБ, которое, в свою очередь, послало уведомление в институт об политической неблагонадежности двух сотрудников и их намерении выехать. Как только спецотдел института (фактически, филиал КГБ) получил это уведомление, об этом узнали все и в других отделах. И сразу как будто прозрачная стена выросла между этой парой и сотрудниками – стена страха, негодования и скрытой зависти. Реакция коллег на их отъезд была различной, ее невозможно было предугадать. Можно ли было ожидать от члена парткома института реакции сочувствия и понимания того, через какие моральные испытания они сейчас проходят? Представить такое было невозможно, но именно он подошел к ним, естественно не как член парткома, и сказал пару человеческих слов. Таких, как этот член парткома, было немного, но они были. Свои чувства по отношению к Григорию и Валентине они выражали скрытно, опасаясь навлечь на себя проблемы. Другие, среди которых были и бывшие друзья, не скрывали своей враждебности к «предателям».

Чувствовалось, что руководство института в растерянности: еще бы, один из ведущих его сотрудников вознамерился уезжать в Израиль! Они должны были как-то реагировать на это происшествие, но не придумали ничего другого, как перевести обоих в другой отдел, где работал и я. Всем было понятно, что долго это продолжаться не будет, и оба они должны будут уйти из института.

Для начала руководство устроило профсоюзное собрание, на котором состоялось лишение их звания… «ударник коммунистического труда»! Сейчас эти мероприятия воспринимаются чуть ли не со смехом, а тогда это был настоящий суд инквизиции. Начальник отдела выступил первым, он обвинил семейную пару в предательстве родины и заключил свою гневную речь, сказав, что они не заслуживают высокого звания «ударник коммунистического труда». Партийные и профсоюзные начальники тоже обличали предателей. Затем приступили к голосованию. Никому из сотрудников не нужны были проблемы, и все проголосовали за исключение. По иронии, через пятнадцать лет, когда я намерился сделать тот же шаг, что и Гриша с Валей, те же люди, которые обвиняли их ранее, устроили застолье с моими проводами. Но это была уже другая страна, другая эпоха. Ничего в умах людей не может считаться раз и навсегда заданным, приходит время, когда многое может повернуться на 180 градусов.

Собрание проводилось утром. В этот же день в обеденный перерыв одна из наших сотрудниц принесла в отдел торт по случаю своего дня рождения. Она пригласила всех сотрудников отдела на торт, но не Гришу и Валю. Тогда я подошел к Тамаре (так звали эту сотрудницу) и попросил их пригласить тоже. Тамара заявила, что не обязана приглашать предателей, и я отошел, понимая, что на этом нужно поставить точку. Возможно, она донесла об этом разговоре начальнику отдела, потому что примерно через час он вызвал меня и сказал: «Ты что, не понимаешь, что нельзя демонстрировать свою симпатию к людям, предающим свою страну?» Я ответил ему в том смысле, что делю людей на хороших и плохих, а эти люди не сделали мне ничего плохого. То, что они уезжают – это их личное дело, за что же я должен их ненавидеть? Он посмотрел на меня и угрожающе сказал: «Надеюсь, ты меня понял!» Я вышел из его кабинета, пытаясь понять, что он может предпринять против меня. Я был младшим научным сотрудником – он не может меня понизить младше младшего; он не может уволить меня без какой-либо причины; он не может отменить мое повышение, поскольку никто и так не собирается меня повышать. И тогда я подумал, что все-таки неплохо, когда у тебя нет ничего, чего бы ты боялся потерять!

К тому времени большинству русских евреев уже было нечего терять: политика партии сделала свое дело. Евреев не принимали на ответственные посты, не продвигали по службе, не зачисляли в престижные вузы. Спасибо на том, что, закончив борьбу с космополитами после смерти Сталина, государство не отнимало их жизни и не сажало в лагеря, если только они не были открытыми диссидентами. Немногим, правда, было что терять. Иначе, чем объяснить то, что некоторые известные еврейские артисты, писатели, военные деятели, активисты культуры появлялись на экранах телевизоров на пресс-конференции, обвиняя Израиль и тех, кто туда уезжает? Страх и привычка присоединяться, хотя бы формально, к официальной доктрине, чтобы не быть преследуемым и не потерять то, что есть. Их обвинять легко, но каждый должен задать себе вопрос: а было бы у меня достаточно мужества сказать в то время «нет» той власти?

Несколько поколений советских евреев прожили, как сказал Черчилль, «в равном распределении бедности». После кровавого периода тридцатых-сороковых годов они привнесли в свою жизнь специфичный код не просто выжить, но жить прилично и насколько возможно, безопасно. Это означало, что пламенных революционеров типа Троцкого или партийных функционеров типа Мехлиса больше нет и не будет, а будут профессионалы-евреи – инженеры, врачи, учителя, которые, несмотря на препятствия, поставленные советской властью, все же пробились к образованию и интеллектуальным профессиям. Этот социальный слой (во многом этнический, в котором было много евреев), стал синонимом слова «интеллигенция». С годами противоречия между этим социальным слоем и властью трансформировались от поддержки и участия в двадцатых – начале тридцатых годов к страху тридцатых – пятидесятых и, наконец, к презрению прогнившей власти со стороны интеллигенции в шестидесятых – восьмидесятых годах, которое, в конечном итоге, привело к массовой еврейской эмиграции, когда это стало возможно.