Текст книги "Эмоциональность. Как чувства формируют мышление"

Битва за поддержание жизни происходит на многих уровнях. «Атомы» жизни – клетки, составляющие человеческое тело, и в каждой отдельной клетке протекают процессы, помогающие отсрочить прирост энтропии. Однако преуспевает клетка в этом не вечно. Воздействие избытка тепла или холода или какое-нибудь неподходящее вещество способно разрушить клетку, прекратить ее существование, прервать ее краткое бытие, или, как сказано в Библии, все произошло из праха и все возвратится в прах[40]40
  Еккл. 3:20 (синодальный перевод). – Примеч. переводчика.


[Закрыть].

В многоклеточном организме сопротивление беспорядку происходит в бо́льших масштабах. Чтобы регулировать процессы в органах тела и поддерживать определенные параметры их деятельности и тем самым обеспечивать их совместную гладкую работу, направленную на продолжение жизни, у животных задействованы мозг и/или нервная система. Слово «гомеостаз» происходит от греческих слов «одинаковый» и «постоянный» – оно описывает способность живого организма или отдельной клетки поддерживать у себя устойчивый внутренний порядок, даже когда внешняя среда меняется и этому порядку угрожает. Понятие гомеостаза популяризовал врач Уолтер Кэннон в книге 1932 года «Мудрость тела», где изложено, как человеческое тело поддерживает свою температуру, а также прочие жизненно важные параметры – содержание воды, соли, сахара, белка, жира, кальция и кислорода в крови – в приемлемых пределах[41]41
  W. B. Cannon, The Wisdom of the Body (New York: W. W. Norton, 1932).


[Закрыть].

Чтобы уберечь гомеостаз от угроз, необходимо постоянно следить за состоянием организма и приспосабливаться. На микроскопическом уровне клетки чувствуют свое внутреннее состояние и внешние условия и реагируют, подчиняясь строго определенным программам, эволюционировавшим в течение многих эпох. По мере развития многоклеточных организмов подобные процессы поддерживала каждая клетка такого организма, однако развились при этом и механизмы более высокого уровня – такие, как ядерный аффект.

Ядерный аффект в этом контексте – определенное состояние нервной системы у высших животных: оно действует как стражник, следящий за тем, чтобы гомеостазу ничто не угрожало, и сообразно направляет действия организма[42]42
  См., напр.: James A. Russell, “Core Affect and the Psychological Construction of Emotion,” Psychological Review 110 (2003): 145–172; Michelle Yik, James A. Russell, and James H. Steiger, “A 12-Point Circumplex Structure of Core Affect,” Emotion 11 (2011): 705. См. также: Antonio Damasio, The Strange Order of Things: Life, Feeling, and the Making of Cultures (New York: Pantheon, 2018). В этой книге Дамасио описывает, по сути, что такое ядерный аффект, который он именует гомеостатическим чувством.


[Закрыть]. Как я уже говорил, ядерный аффект с двумя его характеристиками – валентностью и возбуждением – не похож на более утонченные состояния, какими мы традиционно мыслим себе эмоции. И пусть эмоциональный опыт – например, страх – вроде бы порождается сетями нейронов с узлами во многих областях мозга, ядерный аффект коррелирует с деятельностью в двух конкретных.

Валентность – приятно или неприятно, положительно или отрицательно, хорошо или плохо (или где-то в промежутке) – соответствует сообщению «все вроде бы хорошо» или «что-то не так». Возникает это сообщение в орбитофронтальной коре – части префронтальной коры, которая находится чуть выше глазниц[43]43
  Christine D. Wilson-Mendenhall et al., “Neural Evidence That Human Emotions Share Core Affective Properties,” Psychological Science 24 (2013): 947–956.


[Закрыть]. С этой областью связаны принятие решений, управление позывами и подавление поведенческой реакции – все это сыграло свою роль, когда мой отец в ту судьбоносную ночь медлил у заграждения.

Возбуждение как аспект ядерного аффекта – психологическая готовность действовать, то есть скорость реакции человека на чувственные стимулы. Возбуждение – мера этой отзывчивости: сильная или слабая, энергичная или вялая. Возбуждение связано с деятельностью амигдалы, маленькой миндалевидной структуры, которая, как известно, играет определенную роль в производстве многих эмоций[44]44
  Там же.


[Закрыть].

Связь ядерного аффекта с деятельностью орбитофронтальной коры и амигдалы не случайна. Эти структуры, как выяснилось, важны в принятии решений и плотно взаимодействуют с участками чувственного восприятия, а также с областями мозга, участвующими в производстве эмоций и памяти. У этих структур есть постоянный доступ к информации о состоянии тела и об окружающей ситуации. С учетом этих данных ядерный аффект отражает, способствуют ли выживанию гомеостатическое состояние тела и наличные внешние условия, и обеспечивает соответствующий подспудный фон, окрашивающий любой наш опыт и любое предпринимаемое нами действие.

Когда рискуют юнко

Сила ядерного аффекта красиво проиллюстрировал экспериментально Томас Карако, в ту пору биолог у Университете Рочестера, изучавший это явление в 1980-е годы, задолго до того, как оно стало предметом психологического интереса – и даже до того, как возникло само понятие[45]45
  Michael L. Platt, Scott A. Huettel, “Risky Business: The Neuroeconomics of Decision Making Under Uncertainty,” Nature Neuroscience 11 (2008): 398–403; Thomas Caraco, “Energy Budgets, Risk, and Foraging Preferences in Dark-Eyed Juncos (Junco hyemalis),” Behavioral Ecology and Sociobiology 8 (1981): 213–217.


[Закрыть]. Для своей работы Карако отловил четверых серых юнко – вид мелких певчих птиц – на севере штата Нью-Йорк, держал их в раздельных авиариях и провел с ними восемьдесят четыре эксперимента.

В одном эксперименте Карако птицам предоставил выбрать между двумя подносами со вкусной для них едой – пшенкой. В подготовительных занятиях юнко выучили, что на одном подносе количество зерен постоянно, а на втором меняется, хотя в среднем равно количеству зерен на первом подносе. В ходе самого эксперимента испытуемым предлагалось одновременно два лотка в разных концах авиария, равноудаленных от насеста с голодной птицей, и ей предстояло выбирать, из какого лотка кормиться. Это похоже на дилеммы, нередкие в дикой природе и в нашей жизни: выбрать нечто гарантированное или попробовать разжиться чем-то получше, рискуя при этом остаться с чем-то похуже.

Хитрость эксперимента состояла в том, что птиц держали при разных температурах, и разница в их телесных состояниях влияла на их выбор: когда им было тепло (что соответствует положительному ядерному аффекту), юнко предпочитали лоток с постоянным количеством зерен, а вот когда им было холодно (отрицательный ядерный аффект), птицы предпочитали рискнуть. Это логично: когда юнко тепло, для прокорма достаточно постоянного количества зерна, зачем же рисковать? А когда холодно, калорий для поддержания гомеостаза требуется больше, а потому только второй лоток, пусть и не гарантированно, однако все же предлагал возможность добыть необходимые калории.

Такого рода выбор мы, живя в человеческом обществе, совершаем постоянно. Вообразите, что работа А оплачивается лучше, чем Б, однако гарантий предоставляет меньше. Если обе работы удовлетворяют ваши потребности в доходе, вы, наверное, будете склонны выбрать работу более надежную, пусть и менее оплачиваемую. Если же нет, вы, возможно, предпочтете попробовать работу более денежную. Сомнительно, что юнко принимают подобные решения, однако, наблюдая за состоянием своего тела и учитывая его в своих непроизвольных прикидках – то есть через влияние на ядерный аффект, – птицы приходили к тому же выводу, к какому пришел бы профессионал, производящий математический анализ рисков.

Пусть мы, люди, наделены логическим мышлением, ядерный аффект подвигает нас, как и юнко, определенным образом мыслить, действовать и чувствовать. Мы все в одних и тех же обстоятельствах реагируем не одинаково от случая к случаю, а разница в нашей реакции зачастую связана именно с неявным влиянием ядерного аффекта. Следовательно, понимание силы его воздействия помогает разобраться, как мы реагируем на окружающих и на то, как они с нами обращаются.

Если субботним утром, после того, как вы славно позавтракали и с удовольствием выпили чашку кофе, вам звонят с какой-нибудь рекламой, вы, вероятно, станете держаться вежливо. Уровень вашего благополучия позволяет вам реагировать исходя из сочувствия к судьбе того, кто отчаялся настолько, что согласился на подобную работу. Если же вы проснулись с больным горлом и кашлем, вы, вероятно, проклянете звонящего и бросите трубку, сосредоточиваясь на своем переживании недовольства, возникшего из-за того, что вам портят утро выходного дня. Ваше поведение в обоих случаях – в той же мере отражение и вашего психологического состояния, и реакции на событие. Особенно в щекотливых ситуациях стоит иметь в виду, что отклик человека на ваши слова или поступки может быть обусловлен текущим ядерным аффектом вашего визави в той же мере, в какой и тем, что́ вы сказали или сделали.

Ось «кишечник – мозг»

Ядерный аффект сообщается психике посредством нейронов, но также и воздействием молекул, попадающих в кровь или в органы, – например, нейромедиаторами серотонином и дофамином. Ядерный аффект – центральный элемент связи между психикой и телом, и он гораздо мощнее, чем ученым казалось даже десять-двадцать лет назад. Поворот произошел на все сто восемьдесят градусов: то, что когда-то считали воззрением, близким к чудачеству, теперь стало общепринятым. Возьмем, например, то, что наука недавно освоила методы медитации и осознанности; пусть практикующие и не выражаются в таких понятиях, и то, и другое – способы непрерывного осознавания ядерного аффекта.

Эволюционные корни связи «тело – психика» уходят в начало самой жизни. Задолго до появления животных, задолго до того, как у них развились глаза, уши и носы, такие простейшие организмы, как бактерии, способны были чувствовать в своем ближайшем окружении другие организмы и молекулы и умели отслеживать свое внутреннее состояние. Эволюция еще не изобрела психику, но те древние организмы, «выбирая», какой процесс осуществить, реагировали на поступавшую информацию.

Джон Донн писал в 1624 году: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши»[46]46
  John Donne, Devotions upon Emergent Occasions (Cambridge, U. K.: Cambridge University Press, 2015), 98. [Джон Донн, «Обращений к Господу в час нужды и бедствий», размышление XVII; пер. Е. Калашниковой и Н. Волжиной. – Примеч. перев.]


[Закрыть]. То же касается и клеток. Как я уже говорил, даже бактерии выживают не поодиночке, а существуют в группах и сигналят друг другу, испуская те или иные молекулы. Таким образом, клетке в ее сопротивлении энтропии помогает опыт ее соседей. Именно эти молекулярные сигналы позволяют бактериям выживать под действием антибиотиков. Действие многих подобных препаратов основано на том, что они растворяют клеточную мембрану. Но прежде чем погибнуть, клетка способна подать молекулярный сигнал тревоги, и прочие бактерии включат у себя защитный режим, меняющий их биохимию. Если антибиотика введено недостаточно, бактерии успевают «научиться» избегающему поведению до того, как их уничтожат подчистую, и болезнь поэтому не уходит. Вот почему ваш врач повторяет, что прекращать прием антибиотиков нельзя, пока не пропьете весь курс целиком, даже если вам кажется, что вы уже поправились и больше лекарство пить не надо: болезнь способна включиться обратно на полную катушку, а может, и сильнее.

Бактерии были одной из первых форм жизни, они возникли почти четыре миллиарда лет назад, однако их способность чувствовать собственное состояние и внешние условия и подавать сигналы, чтобы другие клетки тоже успевали приспособиться, – основа ядерного аффекта. Как подобный механизм, подходящий для отдельных клеток, эволюционирует до ключевого процесса в организме человека?

Первый после бактерий исполинский рывок к высшим животным случился примерно шестьсот миллионов лет назад, когда возникли многоклеточные организмы. Так, колонии бактерий развились до своего логического максимума. Взаимодействующая внутри себя колония стала единым многоклеточным существом, и то, что было связью между независимыми клетками, теперь стало общением между клетками организма. Постепенно внутри организма развились клетки разных типов – аналог различных тканей человеческого тела. Вскоре после этого развились нервные клетки, они организовались в то, что ученые называют «сетями»: простые наборы нейронов, связанные в распределенную систему по всему организму, но не сосредоточенные в каком-то отдельном органе.

Одной из основных функций возникших нервных сетей стало пищеварение[47]47
  Damasio, Strange Order of Things, глава 4.


[Закрыть]. Это наглядно иллюстрирует пример гидры – организм-отголосок давних времен, который нейробиолог Антонио Дамасио назвал «окончательным вариантом плавучих пищеварительных систем». По сути, это плавучие трубки; гидра открывает рот, производит перистальтические движения, поглощает все, что проплывает сквозь нее, и выбрасывает остатки из противоположного конца. В том, как чувствуют и реагируют подобные организмы, видны зачатки ядерного аффекта. Мы устроены куда сложнее гидры, однако ядерный аффект у нас – по сути «взрослая» версия способности наблюдать за телом, какая развилась в тех созданиях. Более того, анатомы, изучив нервную систему в нашем пищеварительном нутре – она называется энтеральной нервной системой, – обнаружили ее поразительное сходство с теми древними нервными сетями.

Энтеральная нервная система – хитросплетение нервов, иногда именуемое нашим «вторым мозгом», – охватывает весь желудочно-кишечный тракт и управляет его состоянием. В подробностях ее изучили лишь недавно, однако «вторым мозгом» ее именуют недаром: энтеральная нервная система способна принимать свои «решения» и действовать независимо от головного мозга. Она даже применяет те же нейромедиаторы. Например, 95 % серотонина человека находится у него в желудочно-кишечном тракте, а не в мозге. Но пусть наша энтеральная нервная система и способна действовать независимо, она, как и весь желудочно-кишечный тракт, тесно взаимодействует с головным мозгом и центральной нервной системой. А потому народное представление о том, что наше нутро и психическое состояние близко связаны, подтверждается и наукой.

Связь между нутром и мозгом настолько важна, что у нее даже есть научное название: ось кишечник – мозг. Именно из-за существования этой оси наша пищеварительная система так мощно влияет на ядерный аффект.

На наше переживание физического благополучия происходящее, например, в селезенке воздействует редко, а вот состояние пищеварения – часто. В свою очередь ядерный аффект влияет на кишечник, и так образуется контур обратной связи: если вы вдруг оказываетесь в опасности, ядерный аффект делается отрицательным и с высокой степенью возбуждения – и может возникнуть изжога, несварение или же начнет «сосать под ложечкой». Недавнее любопытное исследование показывает, что, похоже, есть связь и между кишечным расстройством и психическими нарушениями, такими как хроническая тревожность или депрессия[48]48
  Shadi S. Yarandi et al., “Modulatory Effects of Gut Microbiota on the Central Nervous System: How Gut Could Play a Role in Neuropsychiatric Health and Diseases,” Journal of Neurogastroenterology and Motility 22 (2016): 201.


[Закрыть]. Давно известно, что мозг в стрессовом состоянии способен возмущать деятельность толстого кишечника, однако новые исследования подсказывают, что стрела причинности направлена и в обратную сторону: неполадки в работе кишечника способствуют усилению нейропсихиатрических расстройств. Происходит это, судя по всему, посредством сложных биохимических процессов: например, изменения в бактериальной среде способны ослабить кишечный барьер, позволяя нежелательным нейроактивным веществам соприкасаться с центральной нервной системой.

С точки зрения эволюции нервным сетям, столь похожим на наш второй мозг, предшествовали сорок миллионов лет развития, собственно, головного мозга, в котором задачи нейронной обработки информации и восприятия выполняют разные клетки. Планария, разновидность плоского червя, способного восстанавливать части своего тела, восходит к эпохе пятьсот шестьдесят миллионов лет назад, когда мозг только-только развился как отдельный орган. У планарий есть настоящие мозги, но разница между мозгом и телом так мала, что если червю удалить мозг, он отрастит его заново и извлечет былые воспоминания из остального организма[49]49
  Tal Shomrat, Michael Levin, “An Automated Training Paradigm Reveals Long-Term Memory in Planarians and Its Persistence Through Head Regeneration,” Journal of Experimental Biology 216 (2013): 3799–3810.


[Закрыть].

Еще одну яркую иллюстрацию связи «психика – тело» – особенно применительно к пищеварению – предоставляет нам поразительный эксперимент с мышами[50]50
  Stephen M. Collins et al., “The Adoptive Transfer of Behavioral Phenotype via the Intestinal Microbiota: Experimental Evidence and Clinical Implications,” Current Opinion in Microbiology 16, № 3 (2013): 240–245.


[Закрыть]. В нем ученые поделили мышей на две группы: робких и отважных. Затем взяли кишечных микробов из каждой группы и пересадили их мышам из третьей группы – в ней у животных были относительно стерильные кишечники. Пересадка микробов от животного к животному может показаться упражнением странным, однако недавние работы подтверждают: микробы в кишечнике столь сильно влияют на его деятельность, что пересадка микробов равносильна пересадке участка самого кишечника. И вот эта «частичная пересадка кишечника» привела к потрясающему результату: когда микробы размножились и колонизировали нового хозяина, грызун-хозяин начал выказывать личностные черты – робость или отвагу, – свойственные мышам, от которых этих микробов пересадили. Более того, согласно другому исследованию пересадка мышам фекальных бактерий от людей с тревожным расстройством может вести к тревожному поведению у этих грызунов, тогда как пересадка таких же бактерий из контрольной группы спокойных людей – нет[51]51
  Peter Andrey Smith, “Brain, Meet Gut,” Nature 526, № 7573 (2015): 312.


[Закрыть].

А как же дело обстоит с людьми? Ученые уже успели получить изображения МРТ тысяч добровольцев и сопоставить структуры их мозга с составом бактерий, обитающих у испытуемых в кишечнике. Обнаружилось, что связи между участками мозга различались и зависели от доминирующего вида бактерий. Исходя из полученных результатов, специфическая смесь микробов у нас в кишечнике – так же, как в приведенном выше эксперименте с мышами, – способна влиять на то, как развиваются у нас в мозге системы нейронных связей. Таких исследований требуется больше, однако, похоже, влияние бактерий на ядерный аффект испытуемых может быть значительным.

Какой-нибудь предприимчивый исследователь-медик, узнав обо всем этом, вероятно, задумается, не может ли курс сильных антибиотиков, а затем введение кишечной жидкости другого человека изменить какую-нибудь нежеланную черту личности в человеке. Если подержать угрюмую тетушку Иду недельку на пенициллине, а затем заставить ее поесть рвоты счастливого человека, превратится ли она в Мэри Поппинс? Возможно. В последние несколько лет ученые исследовали пересадку фекальной микробиоты как средство от хронической тревожности, депрессии и шизофрении[52]52
  См., напр.: Tyler Halverson and Kannayiram Alagiakrishnan, “Gut Microbes in Neurocognitive and Mental Health Disorders,” Annals of Medicine 52 (2020): 423–443.


[Закрыть]. Эта область еще только-только зарождается, но, возможно, придет время, когда появятся подобные препараты. Пока же эти работы показывают, что разделение мозга и тела – чисто условное. Мозг и тело – это единое, плотное взаимосвязанное органическое целое, а ядерный аффект важен для всей этой системы.

Почему от пересадки головы не жди ничего хорошего

В 1960-е западная культура от принятия важности связи между телом и психикой была далека. Если задать поиск в Гугле понятия «mind-body connection»[53]53
  Связь «тело – психика» (англ.).


[Закрыть] (в кавычках) за последнее десятилетие, результатов наберется несколько сотен тысяч. А если зададите период 1961–1970 годов, выпадет пять ссылок. Две – на других языках. Из трех, которые на английском, одна – статья по иудейской духовности, другая – конспект судебного заседания по поводу какого-то жуткого убийства.

Вопреки ее авангардности, некоторые прогрессивные ученые того времени взялись разбираться с этой темой. Один такой ученый – Джордж У. Хохманн, психолог из больницы при Администрации по делам ветеранов в Лонг-Бич, Калифорния. У Хохманна была парализована нижняя часть тела – он участвовал во Второй мировой войне и там повредил спинной мозг[54]54
  Gale G. Whiteneck et al., Aging with Spinal Cord Injury (New York: Demos Medical Publishing, 1993), vii.


[Закрыть]. Подобные травмы способны ограничить возможность управления мышцами, однако спинной мозг еще и передает сенсорные сигналы, а потому пострадавшие от таких повреждений иногда не ощущают конечностями жар, холод, давление, боль, а также позу и положение тела – и даже собственный пульс. В больнице Хохманн ежедневно общался с другими пациентами, у которых были травмы спинного мозга. Хохманн задумался: если состояние мозга влияет на переживание эмоций, уменьшает ли ослабление обратной связи от тела силу эмоций, переживаемых пациентом, как это, по всей видимости, происходило с самим Хохманном? Чтобы это выяснить, он провел соответствующие собеседования с двадцатью шестью мужчинами-пациентами больницы и попросил их сравнить некоторые их эмоциональные переживания до и после травмы[55]55
  George W. Hohmann, “Some Effects of Spinal Cord Lesions on Experienced Emotional Feelings,” Psychophysiology 3 (1966): 143–156.


[Закрыть]. В статье, ныне уже классической, он пришел к выводу, что парализованные пациенты действительно переживают «значительное ослабление переживаемых чувств» гнева, сексуального возбуждения и страха. В последние годы изучение эмоциональной реакции у парализованных этот вывод подкрепило[56]56
  См., напр.: Francesca Pistoia et al., “Contribution of Interoceptive Information to Emotional Processing: Evidence from Individuals with Spinal Cord Injury,” Journal of Neurotrauma 32 (2015): 1981–1986.


[Закрыть].

В наши дни мы знаем, что связь мозг – тело столь значима для человека, что, если бы можно было перерезать спинной мозг и прочие нервные волокна и кровеносные сосуды, соединяющие голову с телом, а затем так же аккуратно пришить голову на какое-нибудь другое обезглавленное тело, разрыв контура обратной связи между мозгом и телом оказался бы серьезным фактором, угрожающим выживанию нового организма. Пример этот кажется маловероятным и эксцентричным, однако такие попытки совершаются уже много лет. Более того, попытки пересадки головы накопили столь долгую и богатую историю, что один хирург из Гарвардской медицинской школы недавно опубликовал статью на эту тему: «История пересадки головы. Обзор»[57]57
  Nayan Lamba et al., “The History of Head Transplantation: A Review,” Acta Neurochirurgica 158 (2016): 2239–2247.


[Закрыть].

Статья начинается с описания первой подобной попытки – с собакой: проделали ее больше века назад хирурги Алексис Кэррел и Чарлз Гатри. Собака могла видеть, издавать звуки и двигаться, но через несколько часов скончалась. За свою работу по трансплантации Кэррел получил в 1912 году Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Русский хирург Владимир Демихов повторил этот подвиг в 1954 году – у него собака прожила двадцать девять дней; Нобелевскую премию, впрочем, не присудили. В последующие годы подобные операции производились на мышах и даже на приматах. В 1970-м мартышка резус с пересаженной головой прожила восемь дней, и ее сочли «нормальной по всем показателям».

У каждого из нас свои определения «нормы», и я как человек, переживший за жизнь не одну операцию, знаю, что, когда хирург обещает вам, что после операции у вас вскоре все будет «нормально», лучше уточнить, что именно хирург под этим словом подразумевает. Я, во всяком случае, надеюсь, что он не подразумевает выезд из операционной в виде ампутированной головы. Тот хирург имел в виду, что мартышка была способна кусать, жевать, глотать, провожать движущийся предмет взглядом, а ЭЭГ у нее была как у бодрствующей особи. Вот и все. Вместе с тем ей требовались постоянные введения лекарств и регулярная механическая вентиляция легких, чтобы животное не задохнулось. Никаких прыжков по деревьям и никакой добычи бананов этой мартышке, «нормальной по всем показателям».

При таком положении дел производить подобную операцию на человеке никто не решился бы, верно? Так вот, выясняется, что это не такой уж эксцентричный пример: в 2017 году Серджо Канаверо из Италии и его китайский коллега Сяопин Жэнь заявили о том, что собираются пересадить голову с живого человека на свежий донорский труп – видимо, человека, погибшего от травмы головы[58]58
  Sergio Canavero, “HEAVEN: The Head Anastomosis Venture Project Outline for the First Human Head Transplantation with Spinal Linkage,” Surgical Neurology International 4 (2013): S335– S342.


[Закрыть]. Согласно словам этих врачей, процедура стала возможной благодаря недавним успехам иммунотерапии – они могут позволить предотвратить отторжение новой головы, – а также методов глубокого охлаждения, позволяющим держать голову сохранной, пока ее приживляют к новому телу. План таков: пережать и перерезать шейные артерии и вены, затем рассечь позвоночник и нервы между четвертым и шестым позвонками, а затем пересадить, пока насосы поддерживают ток крови, при температуре 84˚ по Фаренгейту[59]59
  Около 29˚С.


[Закрыть].

Кто же решится на подобный жуткий эксперимент? Хирурги, похоже, вполне уверены, что найдут уйму желающих среди смертельно больных. Возможно. Операцию собираются проводить в Китае, поскольку ни одно американское или европейское учреждение подобной операции не допустит. Вместе с тем они – не «безумные ученые», как написали эти врачи в «Международном журнале хирургической неврологии». «Западной биоэтике пора бы перестать снисходительно опекать весь мир», – сказал Канаверо.

Конечно же, есть много причин, почему предложенная операция – затея скверная, даже в отрыве от чисто этических соображений. Не только потому, что подобные операции не обкатаны и не то чтобы примечательно успешны на низших животных, но и потому, что обойдется она примерно в сто миллионов долларов, а пациент почти наверняка вскоре умрет, да еще и, вероятно, претерпит жестокую боль. Но даже если и это отставить в сторону и учесть исключительную важность связи психики и тела, что сотворит подобная операция, если физически удастся, с ядерным аффектом человека, его эмоциональным благополучием и психикой в целом?

Жэнь и Канаверо признают эту трудность. Они обсуждают случай другой пересадки, неудачной, и ту неудачу списывают на плохую интеграцию новой части тела в образ собственного тела у пациента. «Мы признаём, что принять чужую часть тела как собственную требует психологической стойкости», – писали они. Речь шла о трансплантации кисти руки.

Пол Рут Уолпи, редактор «Американского журнала биоэтической нейробиологии», писал: «Наш мозг постоянно следит за состоянием тела, откликается на него и приспосабливается к нему. Целиком новое тело вынудит мозг взяться за колоссальную переориентацию на новые вводные, которые со временем способны изменить фундаментальную природу и связующие пути в мозге (то, что ученые именуют коннектомом). Этот мозг уже не будет тем, каким он был в исходном теле»[60]60
  Paul Root Wolpe, “A Human Head Transplant Would Be Reckless and Ghastly. It’s Time to Talk About It,” Vox, June 12, 2018, www.vox.com.


[Закрыть]. Более того, критики предсказывают, что подвергшиеся пересадке головы переживут диссонанс психики-тела такой силы, что возможны «безумие и смерть». Излишне говорить, что тело нуждается в мозге, чтобы функционировать, однако и мозг нуждается не только в том, чтобы в него качали кровь, насыщенную кислородом: мозгу нужно его тело. То, что связь мозга с телом, к которому он не привычен, способна вести к смерти, каким бы технически виртуозным ни был тот, кто их соединил, – возможно, величайший признак близости и важности связи между психикой и телом.

Мозг как машина предсказания

Где-то на пути эволюции от одноклеточных организмов мы в основном (но не полностью) отставили рефлекторный, запрограммированный вариант реакции на окружающую среду в пользу способности производить расчеты с опорой на особенности тех или иных обстоятельств. Мы способны на подобные индивидуализированные реакции, потому что наделены мозгом, умеющим предсказывать последствия различных ситуаций и наших поступков.

О том, что наш мозг постоянно предсказывает будущее, напрямую свидетельствует наша способность удивляться[61]61
  Rainer Reisenzein et al., “The Cognitive-Evolutionary Model of Surprise: A Review of the Evidence,” Topics in Cognitive Science 11 (2019): 50–74.


[Закрыть]. У всех нас есть набор знаний и убеждений, применяемых при непрерывном анализе, который производит наше бессознательное, оценивая текущие обстоятельства, чтобы запланировать возможные действия в ближайшем будущем. Удивление возникает, когда мы сталкиваемся с событием, не соответствующим тому, что предсказано мозгом. Это сообщает бессознательному, что его схема, вероятно, ошибочна и нуждается в пересмотре, и прерывает сознательную умственную обработку данных, а также смещает внимание на неожиданное событие, поскольку обстоятельства не предсказанные могут таить ту или иную угрозу.

«Предсказание будущего», о котором я веду речь, – не тот же самый процесс, какой был бы приложим к прогнозированию колебаний на бирже или к тому, кого из конгрессменов следующим привлекут к ответственности за злоупотребление фондами предвыборных кампаний. Скорее, речь о чем-то вот таком: «Слышу шорохи в кустах. Последний раз, когда я слышал шорохи в кустах, оттуда вышел медведь и попытался меня сожрать. Поэтому лучше бы мне убежать» или: «Вон гриб в траве. Когда я последний раз ел такой гриб, живот мне скрутило хуже некуда. Лучше не буду есть этот гриб».

Такие вот скромные, мгновенные и личные прогнозы, касающиеся того, что неминуемо произойдет в непосредственной близости в ближайшие мгновения, ключевые для выживания; как раз их мы с возрастом теряем последними. Например, сейчас, когда я пишу эту книгу, моя девяностовосьмилетняя мама испытывает трудности с логическим мышлением. В результате, когда мы выходим на улицу, она не способна предсказывать, например, что позже вечером может похолодать, и не просит прихватить ей куртку. Но она все еще способна реагировать непосредственно по обстоятельствам, то есть когда ей делается холодно, куртку она попросит. Или, если я ставлю ее чашку с кофе слишком близко к краю стола, она сильно тревожится и просит меня отодвинуть чашку, чтобы ее не сшибли на пол.

В течение жизни мозг непрерывно принимает подобные мгновенные решения, готовя вас действовать, когда возникнет необходимость, и одна из ключевых составляющих в этих расчетах – ваш ядерный аффект. Тогда как ваши органы чувств обеспечивают сведения об обстоятельствах, в которых вы находитесь, ядерный аффект собирает данные о состоянии вашего тела.

Если учесть, до чего сильно влияет на нас ядерный аффект, поразительно, до чего часто мы его не осознаём. Отвлекшись, мы, бывает, подолгу не замечаем, что замерзли, проголодались или нас забирает простуда. Способность исправить такое положение, то есть развить осознавание ядерного аффекта – ключ к тому, чтобы овладеть собственными мыслями и чувствами. Мы все инстинктивно действуем именно в этом направлении – стремимся изменить свое психическое состояние через тело. Утешаемся «чем-нибудь вкусненьким» или бокалом вина, бодримся перед спортивной игрой или велотренировкой, слушая музыку, а для того, чтобы в итоге возникло удовлетворение и расслабление, выходим на пробежку. Поняв важность ядерного аффекта и научившись осознавать его, проверяя его «температуру», мы получим возможность действовать сознательно и проактивно, управлять ядерным аффектом, менять его и понимать, как он воздействует на наши чувства и поведение.

Скрытое влияние ядерного аффекта

Мы живем в технологическом обществе, требующем от нас изощренных решений во всех областях нашей жизни, связанных с отношениями, работой, вложениями денег, выборами должностных лиц, медицинской помощью и многими другими общественными и финансовыми ситуациями гораздо шире тех непосредственных места и времени, где мы находимся. Ядерный аффект влияет на эти прогнозы и решения, однако эволюционировал он, когда наша жизнь была куда как примитивнее. Эволюция неспешна, и потому то, что было действенно последние пятьсот тысяч лет, необязательно представляет собой лучший подход в последние пятьсот лет или ныне. А значит, влияние ядерного аффекта в наши дни не всегда благотворно.

Возьмем случай Камала Аббаси, проведшего пять лет в тюрьме и наконец представшего перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Его осудили по обвинениям, связанным с приобретением химических ингредиентов, которые могли бы быть использованы в производстве мощной взрывчатки. Эти вещества были заказаны, как впоследствии выяснилось, на подставном сайте, подготовленном в рамках спецоперации. Аббаси, в ту пору девятнадцатилетний, никакого террористического акта не планировал. Человек, которого Аббаси считал другом, сделал этот заказ и соврал о его предназначении. Но судью в ходе кратких слушаний по делу Аббаси эта история не тронула, и подсудимого сочли виновным. В тюрьме он вел себя образцово и запросил досрочное освобождение под поручительство.

Заключенные, предстающие перед комиссией по УДО, совершают всевозможные проступки – от мелкой уголовщины до самых настоящих убийств. У членов комиссии есть всего два варианта: удовлетворить запрос преступника и освободить его на основании прошлого и предсказываемого будущего хорошего поведения – или отказать.