Текст книги "Россия или Московия? Геополитическое измерение истории России"

Но стоило только столичным инстанциям активно вмешаться в геополитику на Востоке, как дело шло хуже. Уже в середине 1860-х гг. (когда необходимость активизации политики в Средней Азии назрела и даже перезрела) МИД и военное министерство передавали в Туркестан высочайшие распоряжения типа полученного генералом Романовским: «Неуклонно стараясь не распространять наше непосредственное влияние в Средней Азии, в то же время не отказываться, однако, ради сего от таких действий и распоряжений, которые были бы для нас необходимы. Вообще же иметь, прежде всего, в виду истинную пользу России»[85]85
  Костенко Л. Ф. Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности. СПб., 1871. С. 156–157.


[Закрыть]. В инструкции бросается в глаза прежде всего нежелание Петербурга брать на себя излишнюю ответственность и поощрять таковую у своих подчиненных на местах.

Естественно, такая геополитика оставалась локально-разобщенной; почти до самого конца не была обеспечена должная координация действий власти и военного командования на Урале и в Южной Сибири, продвижение вглубь континента шло порознь, политика на двух направлениях могла существенно различаться. Даже после присоединения региона к империи управление им оставалось разобщенным и осуществлялось из Ташкента и Тифлиса (тяготеющего к западу и Черному морю, а не к востоку и Каспию). Дело доходило до курьезов на грани абсурда: одиозный хивинский хан, видя принципиальность и непреклонность генерала Кауфмана, пытался на него жаловаться сразу в две «альтернативные» инстанции – в Оренбург и Тифлис; большего безобразия представить было трудно, но и случайным его признать тоже нельзя.

«У местных деятелей, – со знанием дела и учетом своего собственного опыта указывает А. Е. Снесарев, – были, несомненно, известные планы, та или иная приспособляемость к обстановке, но этих данных оказалось недостаточно, когда нужно было опираться на более широкую осведомленность и более строгий и обстоятельнее задуманный план»[86]86
  Снесарев А. Е. Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе. СПб., 1906. С. 21.


[Закрыть]. Ответственность за координацию их деятельности и ответственность за ее глобальное обеспечение должна была возлагаться на правительство. Но оно-то при почти всех Романовых от этого устранялось. Данный вывод Снесарева – офицера центрального аппарата Генштаба (в то время подполковника) – не просто по форме смел, но и по сути беспощаден. Не секрет, что несколькими годами ранее ему – тогда капитану и «начальнику Памира» – пришлось на свой страх и риск проводить глобальную геополитическую операцию с целью сохранить Памир и стабильность России, ее международные позиции. Снесареву удалось компенсировать все указанные выше недостатки и своих коллег, и высшей государственной власти империи. Но его пример относится скорее к исключениям, чем к правилам.

С другой стороны, напоминает А. Е. Снесарев, преимущества Англии как главного геополитического противника России объяснимы не столько ее большим ресурсным и техническим богатством (всяким богатством еще надо уметь умно распорядиться), а ее опорой на принципы максимальной осведомленности, гибкости и разнообразия приемов геополитической деятельности. Иными словами, преимущества англичан скорее интеллектуальные, чем материальные. Данный вывод А. Е. Снесарева ни тогда, ни позднее (да и теперь) по достоинству и в полной мере не оценен. Это тем более досадно, что именно А. Е. Снесарев еще капитаном сумел переиграть англичан, всерьез посеять в них сомнение как в безопасности Индии, так и всей Британской империи. Мало того: удалось показать англичанам (они открыто это признали), что против России и локальную, и мировую войну они фатально проигрывают.

Как видно из работ А. Е. Снесарева, он вполне солидарен со своим гражданским коллегой-востоковедом В. В. Григорьевым в одном важном выводе: структура геополитического мышления англичан логична и более чем упорядочена; эта логичность и упорядоченность далеко не случайны. Вот как определяет качество геополитического, то есть высшего стратегического мышления средневековых русских вождей В. В. Григорьев: «Они успели обратить в свою пользу, что было действительно умного в ордынской правительственной мудрости… Цари и советники их знали в то время, чего хотели, к чему должны были стремиться, что было возможно, что не было в их силах и какими средствами и способами это возможное могло быть наилучшим образом достигнуто»[87]87
  Григорьев В. В. Русская политика в отношении Средней Азии. СПб., 1874. С 2.


[Закрыть]. Но не секрет, что еще во времена Петра I знаменитый британский политик-философ лорд Болингброк, учитель Вольтера (он хорошо нам знаком как герой пьесы «Стакан воды», а А.Е. Снесареву – как незаурядный коллега-геополитик державы противника), формулирует эту мысль почти так же: «Слава нации состоит в том, чтобы соразмерить цели, которых она добивается, с ее интересами и ее силами, средства с целями, а энергию – с ними обеими»[88]88
  Барг М. А., Авдеева К. Д. От Макиавелли до Юма: становление историзма. М., 1998. С. 227.


[Закрыть].

Формулируя свои принципы теории высшей стратегии, А. Е. Снесарев доказывает: эти определения означают «основной духовный капитал» войны, политики, государства, главное и определяющее качество цивилизации (здесь он на полвека впереди А. Тойнби) – ее духовный коэффициент «пси» как сумму аксиологических ресурсов целей-и-ценностей, гносеологической энергии понятий, праксеологических «приемов» деятельности (технологий)[89]89
  Снесарев А. Е. Выводы из мировой войны // Военная мысль и революция. 1924. № 2. С. 282; Снесарев А. Е. Единая военная доктрина // Военное дело. 1920. № 8. С. 227.


[Закрыть] – этим определением так называемой пассионарности А. Е. Снесарев на полвека опережает Гумилева. Но, уточняет генерал Снесарев, такой «здоровый дух» может находиться лишь в здоровом государственном и общественном «теле» – четко и разумно организованной и функционирующей системе. Только в ней может пребывать и действовать полноценный «тамерланов мозг»[90]90
  Снесарев А. Е. Поход Тамерлана против Тохтамыша // Военное дело. 1920. № 12. С 281.


[Закрыть] – Генеральный штаб (а в России данный орган образовался лишь в 1905 году; А. Е. Снесарев был одним из первых его офицеров).

Оценивая успехи и промахи политики России в центре Азии, располагая «тамерлановым мозгом» если и не всегда организационно, то всегда – методологически, не дублируя своих коллег и не вдаваясь в подробности, как и когда Россия успела утратить многие из исторически приобретенных навыков стратегической мудрости, он тем не менее указывает на типологию ошибок и недостатков отечественной геополитики, пути и способы их скорейшего преодоления. Он напоминает, что в Средней Азии вследствие недолжного уровня подготовленности, бюрократизма и утраты исторической инициативы Россия оказалась к началу ХХ века в далеко не выгодной позиции: ее границы на Амударье как бы повисли в воздухе без должной опоры (рубеж, навязанный англичанами, никогда естественно-историческим не был, он рассекает Западный Туркестан наподобие индо-афганской линии Дюранда). Граница русского Памира прошла всего в переходе от Индии, – но и она весьма уязвима. Наконец, согласие Петербурга на так называемый нейтралитет Афганистана под полным контролем Англии и с изоляцией его от России А. Е. Снесарев считает непростительным и недопустимым[91]91
  Снесарев А. Е. Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе. СПб., 1906. С. 22–23.


[Закрыть], чреватым немалыми для России осложнениями и угрозами.

Подводя итог, необходимо отметить следующее. Продвижение России сперва в Сибирь, а затем в центр Азии носит естественно-исторический характер и происходит от изначального (еще домонгольского) симбиоза Руси с кочевниками Дикого поля. Корни и закономерности многовекового формирования континентальной Российской империи вполне прослеживаются, во-первых, в процессе собирания Руси вокруг Москвы и борьбы с ордынским игом; во-вторых, в процессе поглощения реликтов Золотой Орды посредством института «касимовского» двоецарствия; в-третьих, в процессе собирания Сердца Земли по следам Тамерлана (зачастую, однако, не «тамерлановым мозгом», а будто его же «хромою стопой»).

Нейтрализуя остатки Золотой Орды и постепенно подчиняя своему влиянию (затем контролю) Казахстан и Среднюю Азию, Россия выступила физическим и духовным преемником не этой Орды, а – уровнем выше – Белой Орды Джучидов. Именно по данной причине с начала XVI века русский царь на Востоке именовался Белым царем (а в XIX веке его генералы – Белыми генералами, скорее всего по той же причине). Присоединение Казахстана и Средней Азии к России явилось так или иначе источником порядка и справедливости, идеал которых связан в регионе с памятью о «просвещенном деспотизме» Тимура и Тимуридов. Впервые за многие столетия было покончено с массовым разбоем, работорговлей, разгулом крупных и мелких тиранов (с борьбы с ними начал свой путь Тимур). Высшее оправдание империи – в защите слабых от произвола сильнейших.

Итак, окончательным присоединением Казахстана и Средней Азии к Российской империи в течение 60–80-х гг. позапрошлого века завершились более чем три столетия хаоса в регионе – Сердце Земли. Исход процесса можно признать взаимовыгодным для России и народов региона. Россия, распространившись в XVII веке до Тихого океана, не могла считать себя стабильной и безопасной в своем центре (как в старом Волго-Окском, так и в новом Урало-Сибирском), последствия монголо-татарского ига не могли считаться вполне преодоленными, а его рецидивы – исключенными. Народы же региона обрели максимум спокойствия и безопасности при сохранении своих традиций и уклада жизни (с устранением таких «традиций», как работорговля, баранта, кровная месть, сверхдеспотизм элит). Безопасность распространялась на всех. Если при Александре I было опасно выехать за черту Самары или Саратова, то в конце века будущая жена А. Е. Снесарева могла совершенно спокойно доехать в почтовом экипаже от родительского дома в Оше до гимназии в Оренбурге.

Государства Средней Азии в целом сохранились, и весь бассейн Амударьи остался в их составе (упразднен был поздно возникший и целиком обанкротившийся Коканд). В целом народы региона ощутили возможность более энергичного развития вне зон жесткой колониальной модернизации западного типа. К началу ХХ века Российская империя обрела новое двуединство: славяно-тюркское и православно-исламское; она в почти равной мере стала Русью и Туркестаном; в Петербурге Исаакиевский собор и мечеть сопоставимы не только своими размерами, но и своим значением.

Несмотря на все имевшие место сложности и противоречия, полузабытое, недооцененное и недоиспользованное «касимовское» начало самим ходом истории, ее естественной логикой было поставлено во главу угла строительства Российской империи. Допетровское «двоецарствие» преобразовалось в культурную и даже политическую автономию народов и государств Туркестана в составе империи. В этой связи эти народы в целом спокойно и с пониманием собственной выгоды относились к пребыванию российского генерал-губернатора в Ташкенте – ключевом политическом и экономическом пункте края, а также российской администрации в Самарканде – столице государства Тимура и священном городе мусульман Средней Азии. Власть Российской империи в Казахстане и Средней Азии была в достаточной мере исторически обусловлена и в не меньшей степени субъективно легитимирована в глазах новых подданных Белого царя – правопреемника Чингисидов, Тимуридов и Шейбанидов.

Геополитическая экспансия России на Кавказе в XVI–XX веках

На протяжении практически всей своей истории Кавказ был объективно вовлечен в процессы геополитической, и прежде всего военно-политической, экспансии. Овладеть Кавказом, доминировать в регионе пытались буквально все сопредельные ему государственные и аналогичные им политические образования, ставившие перед собой цель расширения границ своего господства и обеспечения контроля над важнейшими транспортными и торгово-экономическими магистралями, центром сосредоточения которых выступал Кавказский перешеек. Здесь проходили традиционные торговые пути из Европы в Персию и Индию, а также известный Шелковый путь, соединяющий Европу с Китаем. Таким образом, контроль над Кавказом и политическое господство в регионе предполагали большие материальные выгоды. Все это закономерно обусловливало притязания на Кавказский перешеек различных экономических и военно-политических центров силы.

Среди наиболее ранних попыток военно-политической экспансии в регион следует выделить военные походы на Кавказ персидских завоевателей из династии Ахеменидов (V–IV вв. до н. э.). Доминировавшее во II–I вв. до н. э. в Причерноморье, в том числе и на Черноморском побережье Кавказа, Понтийское царство времен Митридата IV после своего поражения уступило регион Римской империи. В I в. н. э. значительная часть Кавказа оказалась под властью сарматов, в IV в. – гуннов. В VII веке начинается экспансия в регион арабских халифатов. Последующая история региона непосредственно связана с господством на Северном Кавказе Хазарского и Половецкого каганатов, а с началом монголо-татарского нашествия – тюркских завоевателей от Чингисидов (начало XIII в.) до Тимура (конец XV в.). На протяжении последующих XVI–XVIII вв. Кавказский перешеек стал ареной противоборства между Персидской и Османской империями. И наконец, со второй половины XVIII в. началась полномасштабная военно-политическая, экономическая и цивилизационная экспансия в регион Российского государства, поставившего перед собой цель обезопасить свои южные рубежи, прорвать военно-политическую и торгово-экономическую блокаду на данном направлении, а также реализовать продекларированные в концепции «Москва – Третий Рим» мессианские установки – способствовать освобождению единоверных народов Кавказа от религиозного гнета и физического уничтожения.

Реализации комплекса этих целей и была посвящена кавказская политика России, цели и задачи ее экспансии в регион. В то же время принципиально важной характеристикой кавказской экспансии России, ее импульсом и побудительным мотивом являлось решение задач исключительно военно-оборонительного характера.

Кавказ на протяжении длительного времени являл собой один из наиболее уязвимых для безопасности России регионов.

Практически на протяжении XVI–XVII вв. южные и юго-восточные рубежи Русского государства представляли собой обширные степные пространства, по которым постоянно передвигались многочисленные кочевые народы, несшие смерть и разрушение русским городам и селениям. Логика борьбы заставляла Россию стремиться к установлению стабильных границ, которые можно было бы защищать. Но вплоть до Кавказских гор, Черного и Каспийского морей на юге таких границ не было[92]92
  Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции / Отв. ред. В. Н. Ратушняк. Краснодар, 1995. С. 22.


[Закрыть]. Именно в этом заключался изначальный смысл всей кавказской политики России. Сложная военно-политическая обстановка на Кавказе, его постоянная вовлеченность в войны и конфликты, наличие в регионе агрессивных, враждебных России государственных военно-мобильных формирований требовали обеспечения военной безопасности страны на данном направлении. Достаточно вспомнить, например, что освободившееся из-под ига Золотой Орды в 1480 году молодое Московское государство тем не менее не было освобождено от постоянной военной опасности, исходившей от преемников распавшейся Орды – Казанского, Астраханского, Крымского ханств и непосредственно на кавказском направлении – Ногайской Орды. Но если на западе и востоке русские земли были ограждены от набегов лесными массивами, то «степные пространства на юге России во многом способствовали регулярным набегам кочевников»[93]93
  Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции / Отв. ред. В. Н. Ратушняк. Краснодар, 1995. С. 22.


[Закрыть]. Незащищенные естественными преградами южные границы, соседство с мобильными военно-феодальными образованиями создавали постоянную военную опасность для Русского государства. Причем опасность со стороны данных формирований угрожала не только приграничным районам, но и жизненно важным центрам страны, включая и столицу Московского царства. Наиболее опасным в этом плане для Русского государства являлось черноморско-кавказское направление, которое в данный период представляло собой сеть опорных пунктов Турции, превратившихся уже во второй половине XVI века в небольшие крепости: Сухум, Гагры, Темрюк и др. На данной территории турками при непосредственном участии крымских татар и ряда кавказских общин была фактически реанимирована работорговля, причем основную массу продаваемых в рабство людей составляли жители степных районов России, Украины, Польши, а также представители христианского населения Армении и Грузии. Уже начиная с XVI века «турки и крымский хан ежегодно вывозили с Кавказского побережья более 12 тыс. рабов»[94]94
  Смирнов Н. А. Политика России на Кавказе в XVI – XIX веках. М., 1958. С. 21.


[Закрыть]. Данные, очевидно, более чем впечатляющие и значительные, учитывая внезапный расцвет в этот период и Турции, и Крымского ханства, базировавшихся исключительно на невольничьем труде.

Таким образом, становление и развитие самого Российского государства объективно предполагало обеспечение военной безопасности и, соответственно, активизацию военно-политических усилий на кавказском направлении, являвшемся одним из наиболее опасных и незащищенных. Данное обстоятельство сыграло главную и решающую роль в развитии внешнеполитической экспансии России на Кавказ, начавшейся фактически с момента образования централизованного Российского государства, то есть с конца XV – начала XVI века. Этот период экспансии характеризуется в основном процессом поиска военно-политических контактов России с государственными образованиями региона.

К периоду правления Ивана Грозного, который первым из государственных деятелей в российской истории осознал значение Кавказа в обеспечении военной безопасности молодого Московского царства, следует отнести и непосредственно истоки российской экспансии в регионе. Историческое значение в этом плане имел брак Ивана Грозного с дочерью кабардинского князя Темрюка в 1561 году, который по праву можно считать важнейшей политической акцией русского царя, направленной на укрепление позиций России в регионе. Результатом этого стало принятие Кабарды (наиболее развитого в регионе в государственном и военно-политическом отношении образования) под покровительство России. Породнившись с влиятельным кабардинским родом Темрюковичей, московский царь в лице кабардинских князей и самой Кабарды приобрел стратегического союзника в борьбе не только с кавказскими военно-феодальными образованиями, но и с доминировавшими в тот период в регионе Турцией и Персией. Получив таким образом своеобразную опору в лице Кабарды на Центральном Кавказе, Русское государство фактически заявило о своей позиции в кавказских вопросах и о стремлении преодолеть военно-политическую блокаду, искусственно созданную на данном направлении региональными державами, и прежде всего Турцией. В последующем же, по свидетельству автора исследования «Кавказская война» генерала русской армии В. Потто, практически все российские государи стремились к утверждению своей власти на Кавказе. «Мысль о господстве на Кавказе становится наследственной в русской истории»[95]95
  Потто В. А. Кавказская война: в 5 т. Ставрополь: «Кавказский край», 1994. Т. 1. С 14.


[Закрыть].

Во многом этому также способствовал начавшийся стихийно процесс формирования на юге страны казачества, историческое предназначение которого состояло не только в антифеодальном протесте внутри России, но и в необходимости оградить «русскую землю» от бесконечных набегов кочевников. Прежде всего это относится к старейшему в истории страны донскому казачеству, которое на протяжении столетий прикрывало южную степную зону России на пространстве от Дона до Волги. Впоследствии донское казачество, возникшее стихийно, стало важнейшим инструментом государственной политики России, в том числе и на кавказском направлении. Столь же стихийно и естественно возникло казачество и на самом Кавказе, на берегах Терека. Его основное предназначение заключалось уже непосредственно в предупреждении, а по возможности и в обеспечении военной безопасности приграничных районов за пределами собственно России[96]96
  Акты, относящиеся к истории Войска Донского. Новочеркасск, 1902; Гнеденко А. М., Гнеденко В. М. За други своя, или Все о казачестве. М., 1993; Потто В. А. Два века терского казачества (1571-1801): Репринт. воспроизв. издание 1912 г. Ставрополь, 1991; Родоная С. Э. Борьба донского казачества с турецко-татарской агрессией в первой половине XVII века и его взаимоотношения с Грузией. Автореф. дис. Тбилиси, 1955.


[Закрыть]. В силу отсутствия у государства сил и средств, необходимых для обеспечения охраны и обороны южных рубежей, Московское царство всемерно поддерживало деятельность казачества на кавказском направлении. В этом плане показательна, например, поддержка Иваном Грозным гребенских казаков, заложивших в устье реки Сунжи Терский городок. В течение продолжительного времени данный городок исполнял роль передового военно-оборонительного рубежа России, задача которого заключалась в контроле над развитием военно-политических процессов в регионе и предупреждении внезапных нападений на Русскую землю. Значение Терского городка подтверждается также и тем, что его существование на территории, фактически подвластной Турции, в 1571 году едва не стало причиной русско-турецкой войны. Турция имела свои виды на Кавказ и непосредственно на Кабарду, считала ее подвластной себе и поэтому не могла принять протекторат над ней России. Лишь прямая угроза объявления войны со стороны Порты заставила русское правительство разрушить казачий Терский городок. Но уже в 1578 году он вновь был восстановлен и продолжал в дальнейшем выполнять функции сторожевой заставы России. В этой акции московского правительства отразилось стремление отражать агрессию Турции и подвластных ей государственных образований в регионе уже за пределами Русской земли.

Другое направление политики России на Кавказе предполагало установление и развитие связей с народами и государственными образованиями региона. Во взаимоотношениях с самими кавказскими владетелями царское правительство с самого начала занимало достаточно сдержанную позицию, проявлявшуюся в стремлении к установлению и обеспечению развития взаимоотношений с ними. Показательно в этом плане установление особых дипломатических отношений с монархом наиболее крупного и ведущего грузинского царства – Кахетии (в российских документах того времени – Иверская земля) Александром II, подписавшим прошение о переходе своего царства в полное подданство московского царя. Причем инициатива подданства России исходила от самого царя Александра, пытавшегося использовать Московское царство для освобождения Кахетии от персидского гнета и недопущения ее аннексии Османской империей. Направленная для реализации этой цели военная экспедиция России под командованием воеводы А. Хворостина[97]97
  Белокуров С. А. Сношения России с Кавказом: Материалы, извлеченные из Московского главного архива Министерства иностранных дел С. А. Белокуровым. Вып. 1, 1517-1613. М., 1889. С. XVIII.


[Закрыть] между тем не достигла намеченных целей, потерпев поражение от объединенных войск горцев Северного Кавказа. Было очевидно: Московское государство в конце XVI века еще не могло оказывать вооруженный протекторат таким отдаленным государственным образованиям, как Кахетия. Тем не менее данной военно-политической акцией Россия обозначила свою позицию и интересы на Кавказе, а в полном титуле царя Федора Иоанновича уже значился титул «государь земли Иверской, грузинских царей и Кабардинской земли, черкесских и горских князей»[98]98
  Соловьев С. М. Сочинения: в 18 кн. Кн. IV. История России с древнейших времен. Т. 7–8. / Отв. ред.: И. Д. Коваленко, С С Дмитриев. М.: Мысль, 1989. С. 269; ЦГАДА, ф. Сношения России с Грузией, 1596-1597 гг. № 1. Л. 1-110.


[Закрыть].

Борис Годунов, несмотря на сложную внутриполитическую обстановку в стране, продолжил политику, направленную на развитие отношений и оказание помощи отдельным грузинским государствам, в том числе и Кахетии. В 1604 году им была вновь направлена военная экспедиция в Тарки во главе с воеводами И. М. Бутурлиным и В. Т. Плещеевым. При этом ее цели были аналогичными предыдущей военной кампании – завоевание Тарковского шамхалата. Отряду, возглавляемому И. М. Бутурлиным, пришлось в Дагестане столкнуться уже непосредственно с турецкими войсками, с помощью которых он был полностью уничтожен горцами. Характерно, что причиной поражения второй экспедиции на Кавказ явилась, так же как и ранее, неоказанная своевременно вооруженная помощь со стороны кахетинского царя. Для правителей региона, находившихся между двух огней в лице Турции и Персии, уже тогда характерна была практика решать вопросы посредством использования внешней военной силы, и эта роль предназначалась России. Дальнейшие события в Кахетии (убийство царя Александра, переориентация захватившего престол его сына Константина на Персию) временно ослабили российско-кахетинские и в целом российско-кавказские политические отношения. Проблемы последующего развития России, связанные с преодолением последствий Смуты, сделали их еще более слабыми, но тем не менее не остановили ее военно-политическую экспансию на Кавказ. В целом отличительной чертой русско-кавказских политических отношений в данный период являлась их фрагментарность и эпизодичность, а также то, что они, как правило, строились не под эгидой государства, а на региональном или приграничном уровне. Основной акцент во внешнеполитической деятельности России на кавказском направлении делался на противодействие военно-политической экспансии Турции посредством установления и развития торгово-экономических и военно-политических отношений с народами и государственными образованиями региона, а также установления военно-политического «союза» с Персией, для которой господство в регионе Османской империи было столь же опасно, что и для России. Цели Турции, например, заключались в установлении своего протектората над всем Закавказьем и Дагестаном, находящимися в вассальной зависимости Персии, а также переходе под ее контроль транзита шелка и других товаров из Персии и Индии в Европу. К России выдвигались требования восстановить Астраханское ханство и не вмешиваться в кавказские дела. Поэтому российско-персидский альянс был взаимовыгоден. О его значении, например, говорит тот факт, что еще в 1586 году шахом Ирана Годабендом после очередного поражения Персии московскому царю были обещаны города Баку и Дербент (в обмен на военную помощь), а его сын шах Аббас Великий был готов уступить России также и Кахетию[99]99
  Полиектов М. А. Материалы по грузино-русским отношениям. Изд-во Тбилисского государственного университета, 1937. С. 21.


[Закрыть] с тем, чтобы они не достались Турции.

Таким образом, основные цели экспансии Российского государства на Кавказ в XVI–XVII вв. определялись его потребностью обеспечения военной безопасности, что представляло собой задачу стратегического характера. Не менее важной была также потребность России в прорыве блокады на кавказском направлении. Эта цель реализовывалась посредством установления дипломатических и иных контактов с рядом кавказских государственных образований и развития торгово-экономического союза с Персией, с тем чтобы уравновесить военно-политическую мощь Османской империи в регионе. Все вышеперечисленные акции русского правительства на Кавказе знаменовали собой лишь поиск подходов к решению основного вопроса – полноценному утверждению в регионе России. В силу же отсутствия достаточных сил и средств, собственной уязвимости на данном направлении они носили непоследовательный и эпизодический характер.

Новый импульс военная политика России на Кавказе приобрела лишь в период правления Петра I. Во время его царствования вновь восстанавливаются политические отношения с Кабардой.

ПЕТР I

(30.05 (09.06) 1672 г. – 08.02.1725 г.) – царь и полководец

Был самым великим правителем из династии Романовых

Петр I отличался необыкновенной физической силой, незаурядными умственными способностями, железной волей и неиссякаемой энергией. Его по праву называют преобразователем России. Он укрепил систему государственного управления, создал российскую армию и флот. В годы правления Петра Россия стала европейской державой, была провозглашена империей

В частности, в 1711 году Петром I в грамоте кабардинским князьям документально подтверждается покровительство со стороны России[100]100
  ЦГАДА. Ф. 115. Кабардинские дела. 1719. № 1. Кабардино-русские отношения в XVI – XVIII вв.: в 2 т. М., 1957.


[Закрыть]. Позднее протекторат России распространяется и на Осетию. Устанавливаются также политические отношения петербургского двора с рядом северокавказских правителей. Таким образом, экспансия Российского государства на Кавказ, беря начало в его центральной части, постепенно распространялась на периферию, к побережьям Каспийского и Черного морей. Перспективное направление военной политики России в данном случае приобретал Дагестан, по каспийскому побережью которого проходил так называемый Малый шелковый путь – важнейшая торговая магистраль, соединяющая индийские и персидские торговые центры с европейскими. Еще в 1667 году был подписан первый торговый договор между русским правительством и представителями джульфинской торговой компании[101]101
  Кунакова Н. П. Русско-иранские торговые отношения в конце XVII – начале XVIII в. // Исторические записки / Отв. ред. А. Л. Сидоров. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 57. С 232.


[Закрыть], закреплявший торгово-экономические отношения между Россией и Персией. В 1673 году этот договор был вновь подтвержден, а в 1717 году русский посланник в Персии А. П. Волынский заключил русско-персидский договор, согласно которому русские купцы получили право свободной торговли на территории Персии. И хотя данные акты не давали основания перевести отношения между Россией и Персией в плоскость союзнических отношений, тем не менее можно утверждать, что торгово-экономический альянс России с Ираном сыграл свою позитивную роль для последующего утверждения ее позиций в регионе.

В конечном итоге венцом всей кавказской политики России в данный период стал знаменитый каспийский (персидский) поход Петра I, результатом которого явились значительные территориальные приобретения России в Прикаспии. Характерно при этом то, что Россия не воевала с самой Персией, а ввела свои войска лишь на территории, уступленные ей персидским правительством в 1723 году по договору, заключенному с шахом Тахмаспом. К России, таким образом, отошли «в вечное владение Дагестан, Ширван, Мазендаран, Гилян и Астрабад»[102]102
  Смирнов Н. А. Политика России на Кавказе в XVI – XIX веках. М., 1958. С 68.


[Закрыть], то есть практически все западное и южное побережья Каспия. Возникший же на этой почве конфликт между Россией и Турцией, также претендовавшей на каспийское побережье, был урегулирован только в 1724 году, когда в силу заключенного между этими государствами договора Турция лишалась права иметь владения на побережье Каспийского моря и оба государства не должны были посягать на независимость Ирана. По итогам похода, таким образом, была достигнута вторая по значимости цель государственной политики Петра I – «прорублено окно в Азию», то есть ликвидирована ее блокада на южном направлении. Не менее значимым было также и то, что под контроль России попадали и торговые потоки Шелкового пути. В целом же программа Петра I в отношении Кавказа была более значительной и предусматривала «распространение влияния России в направлениях: от Азова до Кубани, от Астрахани к центральным «шелковым торгам» Ирана и от Пятигорска до Тифлиса – центра Грузии»[103]103
  Бушуев С. К. Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России. М., 1955. С. 59.


[Закрыть]. Но реализация данной программы в силу целого ряда причин, и прежде всего последующих внутриполитических кризисов в стране, стала невозможной.

Политика преемников Петра I в период «междуцарствия» знаменовала собой откат в кавказской политике России и, соответственно, потерю завоеванных ранее позиций в регионе. Персии по условиям Рештского договора (1733)[104]104
  Юзевич Т. Договоры России с Востоком: политические и торговые. С. 189–193.


[Закрыть] были уступлены все провинции, завоеванные в каспийском походе, а русские войска были выведены за пределы Дагестана. Фактическая денонсация ранее подписанных Персидского (1723) и Константинопольского (1724) договоров ослабили позиции России на Кавказе и к тому же обострили ее отношения с Турцией. В результате этого обострения в 1735 году Турцией была объявлена России война, в ходе которой основные боевые действия хотя и велись на балканском направлении, но непосредственной причиной самой войны был в значительной степени Кавказ, а точнее – Кабарда. Выбор же балканского направления ведения боевых действий главнокомандующим русской армией графом Минихом был традиционен и крайне ошибочен. У Турции на балканском направлении были сосредоточены наиболее мобильные и боеспособные войска, значительно превосходившие по своим качествам ее войска на кавказском направлении. К тому же из-за близости Крыма подвоз провианта и снаряжения для русской армии был практически невозможен. Армия под командованием Миниха, отрезанная от своих тыловых коммуникаций, не потерпев поражений, была фактически уничтожена вследствие болезней и голода. Кампания, таким образом, оказалась крайне неудачной для России, что и было отражено в ее итогах – в Белградском (1739) договоре, который впервые в истории русско-турецких отношений затрагивал спорный между Россией и Турцией вопрос о судьбе Кабарды. В статье 6 этого договора сказано, что «Большой и Малой Кабарде и кабардинскому народу быть вольными и не находиться под владением ни той, ни другой империй, а служить как бы барьером между ними»[105]105
  Юзевич Т. Договоры России с Востоком: политические и торговые. С. 19.


[Закрыть]. Между тем это не соответствовало интересам ни России, ни самой Кабарды. Более того, в значительной степени ослабляло позиции Российского государства в целом на Кавказе. Главный же итог поражения заключался в том, что вновь на длительное время была отложена реализация программы утверждения России в регионе.