Текст книги "Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году"

Апрель. Поезд особого назначения везет Ленина в Россию

В семнадцатом году политические противники обвиняли друг друга в работе на немцев. А сейчас еще и высчитывают процент нерусской крови. Большевики-эмигранты вернулись на родину через территорию Германии, против которой Россия воевала. Разве это не доказательство преступного сговора с врагом?

Обвинения в сотрудничестве большевиков с немцами появились сразу же, весной 1917 года. В советские времена на эту тему было наложено табу. Зато после перестройки, когда страна открылась, в Россию из эмигрантских запасников хлынул поток антибольшевистской литературы. Девственное в смысле знания собственной истории российское общество было потрясено: «Оказывается, Октябрьскую революцию большевики совершили на немецкие деньги. Всеми действиями Ленина руководил кайзеровский Генеральный штаб. Германия с помощью большевиков разрушила Российскую империю, чтобы спастись от поражения в Первой мировой…»

А Ленин охотно вверг страну в хаос и разруху, потому что ненавидел Россию. Говорят, что в нем было слишком мало русской крови и потому он не был патриотом.

Владимир Ильич на редкость мало рассказывал о своей семье. В 1922 году, отвечая на вопросы анкеты, написал, что «отец – директор народных училищ», а о деде с отцовской стороны ответил коротко: «Не знаю». Действительно не знал или не хотел вспоминать? Уже после его смерти, в двадцатых годах, поклонники Ильича стали восстанавливать его генеалогическое древо. Архивные документы показали, что дед Ленина с материнской стороны, Александр Дмитриевич Бланк, был евреем.

10 июля 1820 года Израиль Бланк, родившийся в Житомире, принял православие в Сампсониевской церкви столицы. Его восприемники: действительный статский советник граф Александр Апраксин и жена действительного статского советника сенатора Дмитрия Баранова Варвара Александровна. Переход в православие в Российской империи был важным событием. Представители высшей знати считали для себя почетной обязанностью стать крестными родителями.

Израиль Бланк получил новое имя и отчество – Александр Дмитриевич, поступил в Медико-хирургическую академию на казенный кошт. Дипломированный доктор служил в столице полицейским врачом, затем в Морском ведомстве и наконец переехал в Пермь инспектором врачебной управы. Получил чин надворного советника, что давало право на потомственное дворянство.

В 1829 году Александр Бланк женился на Анне Иогановне (Ивановне) Гроссшопф. Ее отец, немец, переехал в Россию в конце XVIII века и занимался экспортом хлеба. Ее мать – Анна Беата (Анна Карловна) Эстедт, ее предки прибыли из Швеции.

У них появились на свет сын Дмитрий, затем пять дочерей. Четвертой родилась Мария, будущая мать Ленина. Александр Бланк увидел рождение внука – будущего вождя мировой революции. И в том же, 1870 году скончался на семьдесят первом году жизни.

14 ноября 1924 года секретариат ЦК партии поручил «т. Елизаровой исследование истории семьи Ульяновых». Старшая сестра вождя Анна Ильинична Елизарова-Ульянова отнеслась к делу серьезно. Среди прочего изучила документы о деде-еврее.

28 декабря 1932 года Анна Ильинична обратилась к Сталину:

«Исследование о происхождении деда показало, что он происходит из бедной еврейской семьи, был, как говорится в документе о его крещении, сыном житомирского мещанина Бланка… Очень жалею, что факт нашего происхождения не был известен при жизни Владимира Ильича.

Вряд ли правильно скрывать от масс этот факт, который вследствие уважения, которым пользуется среди них Владимир Ильич, может сослужить большую службу в борьбе с антисемитизмом, а повредить ничему не может. У нас ведь не может быть никакой причины скрывать этот факт, а он является лишним подтверждением данных об исключительных способностях семитического племени, что разделялось всегда Ильичом, и о выгоде для потомства смешения племен…. Ильич высоко ставил всегда евреев».

Сталин распорядился молчать. Документы о происхождении Александра Бланка из архивов изъяли и передали на хранение в ЦК партии.

Но исторические изыскания продолжались. Вместо дедушки-еврея появилась бабушка-калмычка – стараниями неутомимой писательницы Мариэтты Шагинян, написавшей роман о Ленине. Опираясь на одно не очень достоверное исследование, она решила, что бабушка Ленина по отцовской линии, Анна Алексеевна Смирнова, вышедшая замуж за Николая Васильевича Ульянова, – калмычка.

Сталин был крайне недоволен ее книгой. 5 августа 1938 года появилось разгромное постановление политбюро ЦК: «Первая книга романа Мариэтты Шагинян о жизни семьи Ульяновых, а также о детстве и юности Ленина является политически вредным, идеологически враждебным произведением».

Вину за «грубую политическую ошибку» возложили на вдову Ленина Надежду Константиновну Крупскую.

«Считать поведение Крупской, – диктовал Сталин, – тем более недопустимым и бестактным, что товарищ Крупская сделала это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), за спиной ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело составления произведений о Ленине – в частное и семейное дело и выступая в роли монопольного истолкователя обстоятельств общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда никаких прав не давал».

Почему роман Мариэтты Шагинян вызвал такое неприятие? Ответ в постановлении президиума Союза советских писателей, которому поручили разобраться с автором: «Шагинян дает искаженное представление о национальном лице

Ленина, величайшего пролетарского революционера, гения человечества, выдвинутого русским народом и являющегося его национальной гордостью».

Иначе говоря, вождь России Ленин мог быть только русским. Говорить о том, что у Ленина могли быть нерусские предки, запрещалось. Кстати, предположение Мариэтты Шагинян о родственниках-калмыках не подтвердилось. Отец Владимира Ильича был русским человеком. Николай Васильевич Ульянов, как и его предки, был крепостным крестьянином, которого помещик отпустил на оброк. К нему у тех, кто озабочен чистотой крови, претензий нет. Все претензии к матери Ленина, Марии Ульяновой.

Писатель Владимир Солоухин считал, что не случайно Мария Александровна «натаскивала своих детей на революционную деятельность, на ненависть к Российской империи и – в дальнейшем – на уничтожение ее». Для Солоухина причина ненависти к России матери вождя очевидна: «Если Анна Ивановна была шведкой, в матери Ленина по пятьдесят процентов еврейской и шведской крови. Если же Анна Ивановна была шведкой еврейской, то Мария Александровна, получается, чистокровная, стопроцентная еврейка».

В реальности бабушка Ленина имела немецкие и шведские корни. Хотя какое это имеет значение? Процент еврейской крови интересовал только нацистов. Сам Владимир Ильич не подозревал о своих нерусских предках. В старой России не занимались расовыми изысканиями, не вычисляли процент «чужой» крови. Значение имели религиозные различия. Принявшего православие считали русским человеком.

У Ленина были прогерманские симпатии, но скорее не политического свойства. Врачи, инженеры, коммерсанты ценились в основном немецкие – таковы были российские традиции. В феврале 1922 года Владимир Ильич писал своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: «По-моему, надо не только проповедовать: «учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!», но и брать в учителя немцев. Иначе – одни слова».

В наше время в его словах находят нарочитое пренебрежение русским народом и ставят это Ленину в вину. Но надо знать ленинскую манеру выражаться – резкую и безжалостно-язвительную даже в отношении близких и соратников. Он легко обижал и отдельных людей, и целые партии, сословия и народы.

К тому же Владимир Ильич понимал патриотизм в том смысле, который сформулировал университетский профессор Максим Ковалевский, депутат 1-й Государственной думы: «Он относился к нашим слабостям и недостаткам с той горячностью, с тем необузданным желанием вырвать их с корнем, какого не вызывали в нем общественные недуги и недостатки других стран и народов».

Большевики вовсе не были первыми, кого обвиняли в шпионаже и измене. В работе на немцев в семнадцатом году обвиняли решительно всех. Что же нам думать? Либо и в самом деле все в России – от императорской семьи до руководства большевиков – были куплены немцами, что трудно предположить хотя бы в силу бедственного положения германского бюджета, либо – что ближе к истине – немецкие деньги не имели никакого отношения к событиям семнадцатого года.

Генерал Константин Иванович Глобачев, последний начальник Петроградского охранного отделения, писал уже будучи в эмиграции: «Многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в подготовке Февральской революции 1917 года. Я утверждаю: для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом. Русская Февральская революция была созданием русских рук».

Не стоит приписывать иностранным разведкам успехи, которых они не добивались. И предполагать, будто даже армия шпионов способна изменить историческую судьбу огромной страны. Но сегодня многие все равно уверены в том, что Ленин совершил Октябрьскую революцию на немецкие деньги. Есть ли у этой версии какие-то основания?

Вечером того апрельского дня 1917 года особый поезд, проделавший большой путь через разорванную войной Европу, прибыл на Финляндский вокзал в Петрограде. Началась Пасхальная неделя. Газеты не выходили, заводы не работали. Но революционный город устроил пассажирам, прибывшим из далекой заграницы, торжественную встречу.

Надежда Константиновна Крупская вспоминала, что ее муж этого совершенно не ожидал. Накануне с финско-шведской границы он телеграфировал сестрам, чтобы не забыли встретить и заодно оповестили товарищей по партии: «Приезжаем понедельник ночью. Сообщите «Правде».

Владимир Ильич Ленин не предполагал, что его ждут. Вообще не знал, как его примут. Он не был на родине десять лет. Все эти годы на чужбине он оставался всего лишь лидером небольшой эмигрантской группы. Плохо представлял себе, что творится в России после Февральской революции. Потому они с женой были потрясены приемом.

«Встречать его пришли тысячи рабочих и работниц, – рассказывала Крупская. – Вся площадь перед Финляндским вокзалом была залита народом. Площадь освещалась движущимися лучами прожекторов. На перроне стоял, выстроившись вдоль всей платформы, почетный караул».

Играли три оркестра! Спели «Варшавянку», «Замучен тяжелой неволей» и «Интернационал» – по просьбе Ленина. Владимир Ильич внезапно осознал, что он, много лет томившийся в эмиграции, – народный вождь, чье слово значимо для огромного числа людей. Значит, есть кому воплотить в жизнь идеи, которые он вынашивал почти два десятилетия. В этот день решилась судьба России.

В эмиграции русские революционеры ощущали себя вполне уютно.

«В те времена безоговорочно соблюдалось право на политическое убежище, – с грустной иронией писала уже после революции вынужденная бежать от большевиков княгиня Зинаида Шаховская. – Ни Франция, ни Англия, ни Швейцария не думали о выдаче или хотя бы о высылке врагов царского режима. Охранка и не помышляла о политических похищениях, вошедших в обычай при Советах. Те, кто занят за рубежом организацией в России государственного переворота, – совершенно спокойно курсируют через границы и смеются над жандармами. Тирания царизма в свете всех прочих, более поздних тираний выглядит вполне безобидной».

После Февральской революции Ленин отчаянно стремился в Россию. Было два пути – через Англию и через Германию. Понимал: англичане (союзники России) откажутся пропустить русских социалистов, противников войны, через свою территорию. Так, может быть, немцы по той же причине пропустят?

Писал любимой женщине и соратнику Инессе Арманд:

«В такие моменты, как теперь, надо уметь быть находчивым и авантюристом… Есть много русских богатых и небогатых русских дураков, социал-патриотов и т. и., которые должны попросить у немцев пропуска – вагон до Копенгагена для разных революционеров.

Почему бы нет?..

Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!»

Очень щепетильный в вопросах морали меньшевик Юлий Мартов на эмигрантском совещании 19 марта в Берне первым предложил обменять русских эмигрантов на интернированных в России немцев и австрийцев. Швейцарский социалист Фриц Платтен взял на себя переговоры с немецким посланником в Берне Гизбертом фон Ромбергом. В Берлине согласились. За высказалось небольшое информационно-разведывательное подразделение политического отдела германского МИД. Не потому, что немецкой разведке удалось заагентурить русских эмигрантов. Возвращение в Россию очевидных противников войны было на руку Германии. Немцам и вербовать никого не надо было!

В Берлине жаждали сепаратного мира с Россией. 29 марта 1917 года канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег говорил в рейхстаге:

– У нас нет ни малейших оснований враждебно относиться к борьбе русского народа за свободу или желать возвращения автократического старого режима. Наоборот, мы хотим, насколько это в наших силах, помочь нашему восточному соседу в деле строительства счастливого будущего и избавления от английского засилия. Германия всегда была и остается готова заключить почетный мир с Россией.

Военное командование обещало без проверки документов пропустить шестьдесят русских эмигрантов. Не стоит забывать, что в те дни еще никто не мог предположить, что через полгода именно Ленин станет главой российского правительства. В феврале и марте 1917 года он был всего лишь одним из эмигрантов… Германия рассчитывала, что радикальные русские социалисты станут агитировать за выход России из войны, а это позволило бы перебросить все силы на Западный фронт.

Поездка не была тайной. Напротив, Ленин добивался максимальной публичности. Исполнительная комиссия Центрального эмигрантского комитета отправила телеграмму министру юстиции Временного правительства Александру Керенскому с просьбой разрешить проезд через Германию. Министр иностранных дел Павел Милюков был против, боясь обвинений в сотрудничестве с врагом. Видные социалисты из Швейцарии, Франции, Швеции, Норвегии подписали «Протокол о поездке», поддержав право русских товарищей проехать в Россию через Германию. Протокол опубликовали шведские газеты.

Деньги на поездку собрали с трудом – одолжили 3 тысячи франков у швейцарских социал-демократов. Немецкого золота в кошельке не оказалось. Поехали, помимо большевиков, эсеры и меньшевики, убедившиеся в том, что нет иного пути попасть в Россию.

Ленин и Крупская захватили с собой архив, наиболее ценные книги, вырезки из газет, носильные вещи и керосинку. Путешествие по маршруту Швейцария – Германия– Швеция – Финляндия заняло восемь дней.

Из Цюриха выехали на обычном пассажирском поезде. Когда пересекли границу, уже на немецкой территории, на станции Готтмадинген, пересели в специально выделенный для них железнодорожный вагон. Пять купе: два второго класса и три третьего. Тесновато и некомфортно. Правда, вещи сложили в багажный вагон. Немецкие офицеры пересчитали пассажиров, но документы не проверяли – такова была договоренность. Инесса Арманд, Григорий Зиновьев, Карл Радек – все были рядом.

Пока ехали через территорию Германии, в вагоне находились два немецких офицера. По полу провели мелом черту, за которую они не заходили. Офицеры вели себя безучастно. Но когда пассажиры хором запели «Марсельезу» – на французском языке! В стране, которая воюет с Францией! – попросили прекратить. Двери вагона не были опломбированы. Поехавший с ними швейцарский социалист Фриц Платтен во время остановок выходил на платформу. Покупал для всех свежие газеты, кое-что из еды и молоко для детей.

С острова Рюген до Швеции добрались на пароме «Королева Виктория». Здесь о них уже позаботились шведские социал-демократы, добившиеся больших успехов в своей стране. Они устроили, как бы теперь сказали, деловой завтрак для Владимира Ильича. В Стокгольме же с Лениным пожелал увидеться Александр Львович Парвус, человек, вокруг которого сто лет крутится интрига с немецкими деньгами.

Парвус – псевдоним Израиля Гельфанда. Родился он в Минской губернии, окончил Базельский университет, жил в Германии, где и вступил в социал-демократическую партию. Во время революции 1905 года Парвуса избрали членом исполкома Петроградского Совета. Последовали арест и суд. Из ссылки бежал. Интерес к революции утратил, стал литературным агентом Максима Горького. Получил за постановки пьесы «На дне» в Германии 100 тысяч марок и всё прокутил, в чем чистосердечно признался Горькому.

«Вместо денег Парвус прислал письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии, – вспоминал Горький. – Позднее я слышал, что Парвуса лишили каких-то партийных чинов. Говоря по совести, я предпочел бы, чтоб ему надрали уши. Позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с нею путешествовал Парвус. «Дорогая, – показалось мне, – дорогая».

В Первую мировую Парвус предложил немецкому правительству устроить по всей России антивоенные забастовки. План в Берлине приняли и дали небольшие деньги на антивоенную работу в России. Небольшие, поскольку, во-первых, казна опустела и немецкие чиновники берегли каждую марку. А во-вторых, Парвус был мелким агентом, особых иллюзий на его счет в Берлине не питали. Оказались правы. Через год от него потребовали отчета. Отчитаться за потраченные деньги ему было нечем.

Летом 1916 года генерал Константин Глобачев, начальник столичного охранного отделения, изучив слухи о подготовке Парвусом забастовок, констатировал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться. Для создания подобного грандиозного движения помимо денег нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет».

Но когда в 1917 году произошла революция, Парвус получил замечательное историческое алиби. И многие поверили, что это Парвус на такие маленькие деньги легко разрушил великое государство. Надо отдать должное Владимиру Ильичу. Большевики не были разборчивы в добывании денег на революцию, но чутье Ленина не обмануло. Накануне революции он жил скудно, но на марки Парвуса не польстился.

Встречаться с Парвусом он отказался: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике до… последней черты… Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий Генеральный штаб выступил за революцию в России».

Из Стокгольма на поезде доехали до границы Великого княжества Финляндского, входившего в состав Российской империи. На санях через покрытую льдом реку добрались до пограничного города Торнио. А оттуда уже на поезде – в Петроград.

На вокзале Ленина поздно вечером встречал председатель Петросовета Чхеидзе. Провел в «царский» зал вокзала. Но Ленин с Надеждой Константиновной сразу поехали в бывший особняк балерины Кшесинской, где расположился большевистский ЦК. Подогнали бронеавтомобиль, и Ленин, забравшись на броню, выступил. А потом во дворце произнес еще одну речь перед большевиками. Товарищи по партии, с нетерпением ожидавшие вождя, устроили ужин. Его младшая сестра Мария Ильинична вспоминала: «Помню, с какой жадностью он накинулся на курицу, которую ему подали».

Ленин впервые открыто выступал в России. Некоторые из собравшихся его никогда не видели. Крупская внимательно наблюдала за реакцией большевистских вождей на слова ее мужа, хотела понять, кто за Владимира Ильича, а кто сомневается в его лидерстве. Ночевать поехали к его старшей сестре Анне Ильиничне Ульяновой – в ее квартиру на Широкой улице, дом № 53. Своего жилья человек, который через несколько месяцев станет полным хозяином России, не имел. У него не было ни имущества – они вернулись из Швейцарии налегке, ни денег, стремительно терявших ценность.

Один из встречавших его на вокзале вспоминал: «Когда я увидел вышедшего из вагона Ленина, у меня невольно пронеслось: «Как он постарел!» В приехавшем Ленине не было уже ничего от того молодого, живого Ленина, которого я когда-то видел в скромной квартире в Женеве и в 1905 году в Петербурге. Это был бледный изношенный человек с печатью явной усталости».

Природа наделила Ленина фантастической целеустремленностью и железной волей, но хрупкой нервной системой, отмечают историки. От нервных вспышек по телу выступала сыпь. Он был очень вспыльчивым, раздражительным, легко впадал в гнев и ярость. Быстро уставал и нуждался в отдыхе. Мучился бессонницей, его одолевали головные боли. Поздно засыпал и плохо спал. Утро у него всегда было плохим. Бросалась в глаза его маниакальная забота о чистоте, ботинки он начищал до блеска, не выносил грязи и пятен.

«Все, кто знал Владимира Ильича, – рассказывал его брат Дмитрий, – помнят, как менялось у него настроение. То веселый, смеющийся заразительно, как ребенок, увлекающий собеседника быстрым бегом своей мысли, хохочущий без конца, до слез. То мрачно сдержанный, строгий, ушедший в себя, сосредоточенный, властный, бросающий короткие, резкие фразы, углубленный в разрешение какой-то трудной, важной задачи».

Ленин умел приятно улыбаться и располагал к себе собеседников, вспоминали эмигранты, но от его заливистого смеха становилось не по себе.

«У Ленина глаза были карие, в них всегда скользила мысль, – вспоминала революционерка Александра Михайловна Коллонтай. – Часто играл лукаво-насмешливый огонек. Казалось, что он читает твою мысль, что от него ничего не скроешь. Но «ласковыми» глаза Ленина я не видела, даже когда он смеялся».

Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича. Александр был сторонником индивидуального террора и участвовал в заговоре с целью убить императора. Но попытка цареубийства 1 марта 1887 года провалилась. Пятерых террористов приговорили к смертной казни. Александр Ульянов отказался просить о помиловании, хотя знал, что это единственная возможность сохранить жизнь.

«Несчастная мать имела мужество попросить о последнем свидании, – вспоминал хорошо знавший ленинскую семью революционер. – Она сделала еще одну попытку сломать упорство сына. Он остался тверд до последней минуты. Она ушла со свидания без слез, без жалоб. И в ту ночь она сразу вся поседела. Долгое заболевание, почти безумие овладело ею. Она вся ушла в свое горе. Всеми, бывавшими у Ульяновых, владел не рассеивавшийся ни на одну минуту гнет какого-то могильного чувства, которое всех давило».

Владимир Ильич старался ни в чем не походить на Александра. Твердо решил, что он-то обязательно добьется успеха. И ничто ему не помешает. Мать пыталась изменить его судьбу. Купила хутор неподалеку от Самары в надежде, что Володя займется сельским хозяйством. Но деревенская жизнь его не увлекла. Его учили играть на рояле. У него был хороший слух, музыка давалась ему легко. Но он бросил занятия, потому что считал, что на рояле играют только девочки.

«Владимир Ильич часто пел под рояль с Ольгой Ильиничной, которая хорошо играла, имела голос и умела петь, – рассказывал младший из братьев Дмитрий. – В годы детства и юношества это был самый близкий, лучший товарищ Владимира Ильича. Она была моложе брата на полтора года. Восемнадцати лет она владела немецким, французским, английским и шведским языками. Она читала массу книг. Про Ольгу Ильиничну можно сказать, что она не работала только тогда, когда спала».

Но Ольга Ульянова, собиравшаяся стать учительницей, умерла от брюшного тифа. Смерть любимой сестры тоже не прошла даром. Потери делали Ленина менее эмоциональным, менее чувствительным к чужим страданиям. Но не к своим.

В ночь с 8 на 9 декабря 1895 года Ленина арестовали. Приговорили к ссылке в Иркутскую губернию. Он попросил у властей «ввиду слабости здоровья – место ссылки в пределах Енисейской губернии, желательно в Красноярском или Минусинском округах».

Товарищи упрекали Ленина: «Моральный кодекс революционера не позволяет просить власти о смягчении наказания или других послаблениях». А власть пошла молодому человеку навстречу. Вместо холодного и необжитого Туруханского края, куда позднее угодил административно-ссыльный Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), Ленин отправился в село Шушенское Минусинского края; местный климат ссыльные считали просто-таки благодатным. После ссылки уехал в Европу.

«Нечего и говорить, – вспоминал один из эмигрантов, – что Ленин был очень интересным собеседником в небольших собраниях, когда он не стоял на кафедре и не распускал себя, прибегая даже к недостойным приемам оскорблений своего противника: перед вами был умный, с большой эрудицией, широко образованный человек, отличающийся большой находчивостью. Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволять себе резкие личные выпады по адресу противника, доходя часто даже до форменной ругани. Ленин был особенно груб и беспощаден со слабыми противниками».

Несмотря на врожденный бойцовский темперамент, внутрипартийные баталии не проходили даром. После раскола партии на большевиков и меньшевиков, писала Мария Ульянова, «обнаружилось какое-то нервное заболевание, заболевание кончиков нервов, выражавшееся в сыпи, которая очень беспокоила Владимира Ильича. Болезнь скоро прошла, но нервное равновесие установилось не скоро».

«Зима 1903–1904 годов была чрезвычайно тяжелая, – вспоминала Крупская. – Нервы истрепались вконец. Хотелось уйти подальше от людей, забыть на время все дела и тревоги. Горы выручили. Смена впечатлений, горный воздух, одиночество, здоровая усталость и здоровый сон целительно повлияли на Владимира Ильича».

На старого большевика Михаила Ольминского, будущего председателя Комиссии по истории Октябрьской революции, Владимир Ильич произвел «впечатление человека, почти потерявшего трудоспособность вследствие нервности».

Ленин часто чувствовал себя плохо. Мучительно болела голова. Одолевала бессонница. И он не мог справиться со своими нервами. Жаловался сестре: «Нервы мои истрепаны до чертиков». Как вспоминала Мария Ильинична, брат «порой чувствовал себя из-за этого совершенно неработоспособным». До 1917 года оставалось еще больше десяти лет. Ленин – совсем еще молодой человек. Но он уже с трудом справлялся с бременем дел, которые сам на себя возложил.

«Безделье и безлюдье для меня лучше всего», – признавался Ленин в письме матери. Поразительные слова для человека, которому после 1917 года предстояло руководить огромной страной. Сколько мог, устраивал себе отдых. Они с женой и тещей уезжали за город на несколько недель, на месяц. Он много гулял и ел. Наставлял жену и тещу:

– Надо доедать все, а то хозяева решат, что дают слишком много, и будут давать меньше.

Ленин-то с юности страдал желудком. В принципе болел он в молодости не так уж часто. В Самаре в 1892 году заразился брюшным тифом, но все обошлось. На следующий год подхватил малярию – и тоже без последствий. Юность вождя прошла в благополучных условиях. Мать и сестры о нем заботились. Он ничем не был перегружен, лето проводил на природе. А вот в Петербурге, где жил один, нажил себе катар желудка.

«Он не любил нарушения правильного образа жизни, – свидетельствует его сестра Мария Ильинична, – и в дальнейшем, особенно в заграничный период его жизни, распорядок во времени питания был введен самый строгий. Обедать и ужинать садились в точно назначенный час, не допуская в этом никакой оттяжки».

Усаживаясь за стол, Владимир Ильич озабоченно спрашивал:

– Мне можно это есть?

Хотя в еде был неприхотлив. Уже после революции Крупская как-то похвасталась своему секретарю в Наркомате просвещения, что способна приготовить двенадцать сортов яичницы. Та страшно заинтересовалась. Оказалось, что это одна и та же яичница, да только с разными добавками – луком, помидорами и так далее…

После смерти тещи, которая вела хозяйство и готовила, Владимир Ильич и Надежда Константиновна почувствовали себя совершенно неустроенными. Ели вегетарианский суп из готовых кубиков «Матти», которые существовали уже и тогда, котлеты или жареное мясо с овощами.

Вести из России приходили нерадостные. Социал-демократы сидели в неволе или отошли от революционной деятельности. Оставшиеся верными своей цели вели бесконечные споры друг с другом. Незадолго до возвращения на родину, в середине февраля 1917 года, Ленин писал сестре из Швейцарии, благодарил за присланные деньги и жаловался: «Дороговизна совсем отчаянная, а работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая… Мы живем по-старому, очень тихо».

Годы в эмиграции прошли сравнительно спокойно и комфортно. Ленин и Крупская занимались литературным трудом, старались побольше отдыхать, гулять на природе, дышать горным воздухом. Исходили из того, что революции не дождаться…

В октябре семнадцатого Владимир Ильич смело взял на себя управление огромной страной, погрузившейся в хаос и вынужденной вести войну. Крупская одна понимала, насколько хрупок его организм и какую непосильную ношу он взвалил на себя. Он уйдет из жизни очень рано. Оставит ее одну, беззащитную перед вихрями жестокого времени.