Текст книги "Кристина + Сергей = смерть. Любовь под присмотром КГБ"

– Что ж, это свидетельство образцовой исполнительности. Я запомню это достоинство товарища Тихвинского.

Не постучав, в кабинет Громыко буквально влетел новый заведующий отделом министерства Новиков:

– Уже знаете? – Его лицо было возбужденно-радостным. – Молотов освобожден от должности министра иностранных дел. Министром назначен наш Андрей Януарьевич!

Лицо Новикова расплылось в искренней и счастливой улыбке.

Громыко вошел в хорошо знакомый ему кабинет. Теперь здесь расположился новый хозяин. Вышинский вальяжно сидел в кресле. Сознание собственной значимости читалось в его позе и выражении лица.

– Поздравляю с назначением, Андрей Януарьевич!

Вышинский с достоинством кивнул. Ему нравилось принимать поздравления.

Сталин на ХIХ съезде сделал его еще и кандидатом в члены президиума ЦК. Так Вышинский оказался на олимпе. Отныне был избавлен от всех бытовых хлопот. Ему полагалась охрана. Возле его приемной дежурил офицер-чекист. Еду Вышинскому привозили в запечатанных судках.

Люди из министерства госбезопасности взяли на себя заботу и обо всех хозяйственно-бытовых проблемах семьи. Не надо было думать ни о хлебе насущном, ни о пополнении гардероба. Любые продукты, которые давно отсутствовали в советских магазинах, доставлялись из столовой лечебного питания министерства госбезопасности. Достаточно было продиктовать обслуживающему персоналу, что именно нужно, – и всё привозили на дом. За это отвечало главное управление охраны министерства госбезопасности.

Вышинский собрал коллегию министерства.

Приказал помощнику:

– Вызовите Семенова.

Помощник встал и подошел к секретарю, передал распоряжение министра. Она сняла трубку и сообщила дежурному по европейскому отделу:

– Семенова – срочно к министру!

Пока тот дошел до зала заседания коллегии, Вышинский уже забыл, зачем звал. Когда появился заведующий европейским отделом, с удивлением посмотрел на него. Спросил у помощника шепотом:

– Не помните, какой у меня был к нему вопрос?

– Я и не знаю, – ответил помощник. – Вы мне не сказали.

Вышинский махнул рукой:

– Семенов, вы всю работу провалили! Я понимаю почему. К Громыко ходите, а с министром даже не советуетесь. Вы ничего толком и делать не можете, вы только детей умеете делать!

У Семенова действительно было много детей, и он резко ответил:

– А у вас, Андрей Януарьевич, это плохо получается, вот вы и злитесь.

Вышинский был настолько ошарашен, что не нашелся как ответить.

Зазвонил аппарат правительственной связи. Вышинский снял трубку. Услышав первые слова, встал:

– Конечно! Жду!

Радостно пояснил членам коллегии:

– Сейчас буду говорить с товарищем Сталиным.

Если звонил вождь, всем полагалось немедленно покинуть кабинет. Члены коллегии вскочили со своих мест и бросились к двери, чтобы оставить министра одного. Но дверь узкая, все сразу выйти не могли. Тому, кто протискивался последним, своим громким прокурорским голосом Вышинский многозначительно заметил:

– Я замечаю, что, когда я говорю с товарищем Сталиным, вы стремитесь задержаться в кабинете.

Тот вылетел пробкой…

В этот момент министра соединили с вождем.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

Поговорив, Вышинский вытер платком вспотевшее лицо и распорядился:

– Мне нужен Громыко.

А у себя в кабинете Андрей Андреевич тоже беседовал по телефону. Нечто вроде улыбки появилось у него на лице:

– Это я вам говорю как ученый, который пишет диссертацию и намерен стать доктором экономических наук.

В кабинет вошел помощник:

– Вас ищет Андрей Януарьевич!

Они вместе поехали в Кремль. Встретивший их офицер повел по коридору в сторону приемной Сталина. Вышинский хотел произвести впечатление на Громыко, показать, что в коридорах власти он свой:

– Мне тут рассказывал Николай Сидорович Власик… Снисходительно пояснил Андрею Андреевичу:

– Начальник охраны товарища Сталина… В Новый Афон, где отдыхал товарищ Сталин, приехал товарищ Берия. К обеду подали молодое вино. Товарищ Сталин, рассказывал Власик, велел хранить вино при температуре не ниже тринадцати – пятнадцати градусов. А его переохладили. Разлили вино, пригубили, и товарищ Сталин возмутился, что его замечания не приняты к сведению. Власик мне говорит: «Не знаю, как сердце выдержало, думал, сознание потеряю. Трое суток заснуть не мог».

Вышинский наставительно посмотрел на Громыко:

– Вот что значит настоящая преданность вождю… Министр удивился:

– А кстати, где же Николай Сидорович?

Сопровождавший дипломатов офицер управления охраны, не поворачивая головы, вполголоса ответил:

– Вчера отбыл в Асбест.

– Куда? – не расслышал Вышинский.

Офицер с тем же неподвижным выражением лица пояснил:

– В город Асбест. По новому месту несения службы. Генерал-лейтенант Власик назначен заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря.

Ошеломленный Вышинский замолк.

Подмосковье. Дача Громыко

За завтраком, пока Андрей Андреевич ел гречневую кашу с молоком, Лидия Дмитриевна укоризненно сказала:

– Ты вчера так поздно пришел. Случилось что-то особенное?

– Рабочий день министра заканчивается в четыре-пять утра, – пояснил Громыко. – Я же не могу уйти раньше него.

– Проводить совещание ночью, когда люди мало что соображают, – пожала плечами Лидия Дмитриевна. – Не понимаю.

– Сам Андрей Януарьевич исключительно работоспособен… К тому же смертельно боится отсутствовать на рабочем месте – вдруг позвонит товарищ Сталин.

Лидия Дмитриевна сказала:

– В МИДе его зовут Ягуаром Ягуаровичем. Слышал?

Громыко чуть улыбнулся:

– В моем присутствии министра не станут называть его прозвищем.

Лидия Дмитриевна продолжила:

– Девушки в секретариате, которые всё про всех знают, рассказали, что он совершенно одинокий человек. Из близких людей – жена и дочь. И все! Никаких друзей.

Громыко пожал плечами:

– Если вспомнить его жизненный путь. Прокурор Союза… Да еще в те годы… Когда все так относительно – сегодня друг, завтра враг. Какие уж тут друзья!

Министерство иностранных дел. Кабинет министра

Утром Вышинский вызвал к себе своего первого заместителя Громыко:

– Отправьте вашему преемнику в Организации Объединенных Наций Якову Александровичу Малику указание бойкотировать заседания Совета Безопасности в знак протеста против того, что место в ООН осталось за Тайванем, а не было передано народному Китаю.

– Андрей Януарьевич, это продуманное решение? – переспросил Громыко.

Вышинский возражений не терпел. Настроение у него испортилось:

– А вы думаете, что ваш министр способен на непродуманные решения? Андрей Андреевич, предупреждаю: можем и не сработаться.

Хладнокровие не изменило Громыко:

– Мы тем самым лишаем себя возможности влиять на принятие важнейших решений в Совете Безопасности!

Вышинский брезгливо отмахнулся:

– Какие решения принимает ООН? Одна болтовня! Так что мы ничего не теряем, а наш демарш прозвучит на весь мир! Мы сейчас обязаны проявить свою принципиальность и поддержать китайских товарищей. Китайские коммунисты изгнали из страны американских наемников, провозгласили народную республику. А место Китая в ООН занимает человек, который никого не представляет.

Громыко не оставлял надежды переубедить министра:

– Как вы помните, я несколько лет работал в ООН. Эта трибуна много раз давала нам важную возможность заявить о нашей позиции. Стоит ли лишать себя?..

Вышинский посмотрел на него с некоторым сожалением:

– Вопрос решен хозяином. Неужели не понимаете?.. Сегодня же отправьте Малику инструкции. Он должен заявить, что из-за отказа Совета Безопасности одобрить предложение СССР предоставить Китайской Народной Республике место, занимаемое представителем Тайваня, он покидает зал заседаний и не вернется, пока гоминьдановца не выведут из состава Совета Безопасности. Всё!

Вечером Андрей Андреевич и Лидия Дмитриевна ужинали. Из включенного радиоприемника доносились слова диктора:

– Войска американских агрессоров под флагом ООН высадились на Корейском полуострове.

Андрей Андреевич сказал жене:

– Помнишь, я хотел быть летчиком? Мечтал поступить в летное училище?

– Помню, – отозвалась Лидия Дмитриевна. – Ты опоздал.

– Да, в училище зачисляли только тех, кому еще не исполнилось двадцать пять, а я попал в Москву, как раз отметив двадцатипятилетие.

– И ты всегда говорил, что между летчиком и дипломатом есть нечто общее.

Умение не терять голову в экстремальных ситуациях.

– Уж этим искусством ты владеешь в совершенстве, – заметила Лидия Дмитриевна. – И вообще тебе грех жаловаться. Твоя жизнь сложилась удачно. Ты очень многого достиг.

– Знаешь, – сказал Громыко как-то особенно серьезно, – я жалею, что я не летчик. Попросился бы в Корею. Воевал. В бою проще: вот свои, вот враги. Своих защищай, врагов – убивай. А сейчас… Никогда мне не было так трудно.

Загадочная болезнь Кристины

Во рту пересохло, горло саднило, голова стала тяжелой. Кристина Оазис заболела. Простуда? Инфекция? Аристотель пренебрежительно сказал, что простуду лечат горячим чаем с лимоном и хорошим сном. Тина заставила дочку надеть пижаму, укутала ее теплым одеялом. Кристина легла спать в надежде, что к утру все пройдет.

Она проснулась в шесть утра мокрая от пота. Свесила ноги с кровати и заставила себя встать. Ни ноги, ни руки не желали ее слушаться. Она наполнила ванну и тяжело плюхнулась в воду.

Кран с горячей водой она открутила до предела, и ванную комнату заволокло паром. У нее блаженно закружилась голова, и она задремала. Ей приснилось, что она попала в ад, о котором рассказывал священник. И ее, не дав времени на покаяние, сразу принялись поджаривать на адском огне… Но она проснулась раньше, чем успела свариться, вода в ванной уже была близка к кипятку.

Кристина Оазис не собиралась долго болеть. Но день проходил за днем, а температура не спадала. Она смотрела на обои, и девочке казалось, что они оживают и превращаются в страшных зверей, готовых ее сожрать. Ей становилось страшно, она не могла заснуть и звала родителей.

Врач прописал антибиотики. Они не помогли. Он выписал более сильные.

– После двух курсов антибиотиков все выздоравливают, – говорил он Кристине недовольно. – Наверное, ты симулируешь.

Врач не понимал, что происходит.

Посоветовал Тине Оазис побольше выводить девочку на свежий воздух. Но свежий воздух тоже не помог. Кристину положили в больницу. Теперь ее жизнь состояла из разнообразных медицинских процедур и дурацких больничных разговоров. Лежавшие там дети развлекались тем, что играли в карты на шоколад и другие сласти, которые родители передавали им или приносили сами.

Но Кристина чувствовала себя все хуже. С ней побеседовал больничный психиатр, солидный, лет пятидесяти. Он начал очень бодро:

– Благодарю вас, юная леди, что вы нас посетили.

И стал задавать нескромные вопросы:

– Как у тебя складываются отношения с родителями? Очень хорошо… У тебя есть брат? Младший или старший? Очень хорошо… А друзья? С учебой справляешься?

Расспросив, начал издалека:

– Не беспокойся, у всех случаются проблемы. Я же понимаю: учиться в школе трудно, иногда очень трудно. Иной раз кажется, что ты не в силах с этим справиться, верно? И не хочется ходить в школу, когда ты не уверена в себе, точно? И ты думаешь, как хорошо было бы заболеть, да? Если ты больна, тебя кладут в постель и не надо идти в школу, так? И проходит день за днем, и тебе теперь все страшнее вернуться в школу, и ты словно бы продолжаешь болеть, хотя ты на самом деле вовсе не больна, так?

Он слегка улыбнулся с видом все понимающего человека.

– Мы называем это психосоматическими явлениями. Впрочем, зачем нам эти термины? Ты, Кристина, ни в чем не виновата, и никто не собирается тебя в чем-то винить. Просто нам надо понять, как тебя поставить на ноги и вернуть домой веселой и здоровой. Что нам делать: правильно лечить тебя от простуды и головных болей? Или же решить твои школьные проблемы?

В основном детей приводили в больницу на день-другой: им вырезали аппендикс или гланды и отпускали домой. Только одна девочка лежала долго, и медицинские сестры не обращали на нее внимания. В ординаторской они жаловались на ее родителей:

– Что они ее здесь держат? Она же прекрасно себя чувствует.

В один день девочка исчезла. Проходя мимо ее палаты, Кристина увидела, что ее кровать пуста. Оказалось, что у девочки была опухоль мозга, которую врачи проглядели, и она умерла.

Однажды утром мама забрала Кристину домой. Но она чувствовала себя точно так же, как и раньше: глотать было трудно и голова трещала. Она еще больше похудела. Через день к ним примчался перепуганный семейный врач.

– Мы сделали анализ, – сказал он Тине Оазис, – по новой методике. У вашей дочери обнаружили редкую стрептококковую инфекцию. Кристина серьезно больна. Но теперь по крайней мере мы знаем, как ее лечить.

Кристина была счастлива. Теперь все эти психиатры отстанут от нее со своими глупостями. Но тут появился другой врач. И с другим диагнозом: «вирусный энцефалит». Кристина не знала, что это такое, но звучало загадочно. Она так долго болела без диагноза, теперь у нее были сразу два – взаимоисключающие.

Однажды ночью, когда Кристина Оазис лежала без сна, у нее в голове сложилось четверостишие. Ей понравилось, что она сочинила. Она включила свет и записала строчки на бумагу. Следующей ночью она придумала еще одно стихотворение. Потом еще. Тогда она просыпалась каждую ночь и придумывала четверостишия. Она почувствовала себя лучше. Когда она сочиняла стихи, голова не болела.

Кристина была не настолько глупа, чтобы рассказывать об этом врачам. Она начала вставать, прибавила в весе. Она вновь слушала музыку и смотрела телевизор. Болезнь отступила. Но что же именно с ней происходит? Какой загадочный недуг ее мучает?

Ближняя дача вождя

Поздно вечером министра иностранных дел Вышинского и его первого заместителя Громыко вызвали на ближнюю дачу Сталина.

Колючая проволока, высокий двойной забор, между стенами забора деревянный настил, на котором дежурят часовые в специальной мягкой обуви. Мышь не проскочит. Когда машина подъезжала к деревянным воротам, офицер охраны приоткрывал дверцу машины, чтобы его можно было видеть, и называл фамилию – свою, а не чиновника, которого сопровождал.

Старший наряда охраны сталинской дачи вышел из калитки, чтобы взглянуть на пассажира. В ярком свете прожекторов лицо сидящего в машине было хорошо видно. Тем более что офицеров, которые несли охрану у ворот, предупредили о появлении гостей. Гости поспешно прошли в главный дом, а их лимузины отогнали к гаражу.

За появлением гостей наблюдал офицер, дежуривший у телефонного пульта, размещенного в одной из комнат служебного дома. Рядом на столике – всегда включенный большой ламповый радиоприемник. Из него доносились стихи:

 
И длится вновь бессонный труд,
Страда защитников Кореи.
С утра усталые ревут Береговые батареи…
 

Появился Сталин. Недовольный. Бросил секретарю ЦК Маленкову:

– Бананы мне привезли гнилые. Чем Меньшиков кормит народ! Где он?

Маленков распорядился:

– Найдите министра внешней торговли Меньшикова!

Пока члены политбюро и приглашенные рассаживались, пришел дежурный:

– Товарищ министр внешней торговли находится на даче!

– Ну так соедините по телефону, – недовольно сказал Маленков.

Дежурный виновато доложил:

– Товарищ министр не может подойти, потому что принимает ванну!

Все замерли, ожидая реакции Сталина. Вождь повернулся к Маленкову:

– Надо принять постановление политбюро.

Маленков вооружился ручкой и блокнотом. Вождь продиктовал:

– Отметить, что товарищ Меньшиков мало занимается службой вследствие того, что он ездит на дачу. Запретить товарищу Меньшикову в будние дни ездить на дачу.

Тем временем в зал, где расселись Сталин и его соратники, принесли кинопроектор – показать хронику идущей в Корее войны. Кадры комментировал начальник главного оперативного управления генерального штаба:

– Товарищ Ким Ир Сен надеялся закончить войну меньше чем за два месяца. Наши военные советники сообщают, что его армия действует с опережением плана. Наступление развивается очень успешно. За четыре дня взяли Сеул. Правительство Ли Сын Мана бежало.

Сталин сказал:

– Войну нужно выиграть очень быстро. Южане не должны успеть прийти в себя, оказать сильное сопротивление и мобилизовать международную поддержку.

Министр госбезопасности Абакумов поспешил успокоить вождя:

– Наша разведка сообщает, что корейский народ на юге страны только и ждет помощи, чтобы восстать против антинародного режима. Товарищ Ким Ир Сен сумеет объединить под своим началом всю Корею, как товарищ Мао Цзэдун объединил Китай.

Сталин заметил:

– Но надо объяснить северокорейским товарищам, что им не стоит рассчитывать на прямое участие Советского Союза в войне, поскольку у нас есть другие серьезные задачи, особенно на Западе.

Военный министр маршал Василевский поспешил заверить вождя:

– Мы считаем, что война закончится быстро – полным разгромом южнокорейской армии, этих американских марионеток.

Сталин озабоченно повторил:

– Главное, чтобы американцы не успели вмешаться.

Вышинский услужливо заявил:

– Они не решатся. Они ни на что не способны. Политические импотенты.

– Что-то у вас все слишком гладко получается, – так же недоверчиво проговорил Сталин.

Он исходил из того, что его челядь, обвешанная орденами, постоянно мухлюет. Погрозил пальцем:

– Спросите англичан, американцев. Им никогда не удавалось меня обмануть, а ведь среди них были серьезные противники. А вы беретесь меня одурачить!

После совещания встревоженный Громыко подошел к Вышинскому, который стоял вместе с Абакумовым:

– Через несколько часов в Нью-Йорке созывается срочное заседание Совета Безопасности ООН. Считаю необходимым телеграфировать Малику, чтобы он принял участие в заседании.

– Зачем? – пренебрежительно заметил Абакумов. – Пусть болтают сколько хотят.

– В отсутствие нашего представителя, – пояснил Громыко, – западные державы могут одобрить резолюцию, которая противоречит нашим интересам. Если Малик примет участие, он сможет наложить вето.

Вышинский остановил его:

– Решение принято. Дискуссия на сей счет завершена…

Старая площадь. ЦК партии

Секретаря ЦК партии Маленкова Андрей Андреевич Громыко обнаружил не на обычном месте, а у большого стола. Распаковав большую коробку, Георгий Максимилианович увлеченно возился с новеньким микроскопом. Увидев Громыко, с сожалением отвлекся от микроскопа и сделал шаг навстречу.

Маленков не снимая носил придуманную Сталиным чиновничью униформу – френч с наглухо застегнутым воротником. Без наград, хотя орденами его вождь не обидел. Его обрюзгшее лицо всегда оставалось неподвижным. Никаких эмоций. Он протянул гостю вялую руку.

– Интересуетесь наукой?

– Историей, – ответил Андрей Андреевич.

Маленков предложил гостю присесть.

– В отличие от вас, гуманитариев, я – естественник. Больше всего люблю физику. Хочу, чтобы сын пошел по моим стопам. У вас есть дети?

– Сын и дочь.

– У меня тоже. Я много с ними занимаюсь. Увлеченность родителей службой не должна мешать общению с детьми.

Он занял свое место за письменным столом.

– Какой у вас вопрос?

Громыко старался быть убедительным:

– Георгий Максимилианович, наш представитель в ООН отсутствовал на заседании в Совете Безопасности и не смог наложить вето на резолюцию, требовавшую прекращения боевых действий и вывода всех войск с территории Южной Кореи.

Маленков кивнул головой.

Громыко продолжал:

– Сегодня опять собирается Совет Безопасности ООН. Он может принять новую резолюцию, которая отправит вооруженные силы стран ООН на Корейский полуостров. Тем самым американские войска получат право участвовать в войне и использовать флаг Организации Объединенных Наций.

– А что ваш министр? – спросил Маленков.

– Андрей Януарьевич не в силах пересмотреть свою позицию.

Маленков задумался. Молчание затянулось. Громыко ждал. И вдруг, что-то решив для себя, Георгий Максимилианович твердо сказал:

– Вам же известно, что по распределению обязанностей в политбюро я не занимаюсь внешней политикой.

И секретарь ЦК сменил тему разговора на более приятную:

– Еще я намереваюсь купить детям телескоп. Я читаю литературу о межпланетных путешествиях. Конечно, сегодня это представляется чистой фантастикой. Но завтра…

Министерство иностранных дел. Кабинет Громыко

– Который час? – спросил первый заместитель министра иностранных дел Громыко своего помощника.

– Двадцать два сорок пять, – отчеканил тот, – без пятнадцати одиннадцать вечера.

– Звоните в посольство Соединенных Штатов, – распорядился Громыко. – Скажите, что я прошу посла приехать ко мне через час.

Оставшись один, он вскрыл пакет, присланный из ЦК партии, и углубился в чтение документа с грифом «совершенно секретно».

Помощник вернулся:

– Посол Алан Гудрич Кэрк не может приехать. Объяснил, что у него грипп и он лежит в постели.

– Кэрк – военный моряк, вице-адмирал, как это он умудрился заболеть? – неодобрительно заметил Громыко.

– Посол просит разрешения прислать вместо себя советника-посланника.

Громыко секунду помедлил, посмотрел на лежащую перед ним бумагу и согласно кивнул. Когда ровно в полночь под аккомпанемент боя больших напольных часов в кабинет Громыко вошел американский дипломат, Андрей Андреевич встретил его демонстративно сухо. Сократив обязательные формальности до минимума, объявил:

– Я пригласил вас для того, чтобы от имени моего правительства заявить решительный протест. Обстрел советского аэродрома в Приморье американскими самолетами – невиданное нарушение международного права. Я уполномочен вручить вам ноту советского правительства.

Американский дипломат ответил:

– Я не могу ее принять, господин Громыко, так как с этим вопросом вам необходимо обращаться в Организацию Объединенных Наций. Поскольку, как вам хорошо известно, в районе Кореи действуют вооруженные силы ООН.

Громыко ответил ему ледяным тоном:

– Ваши доводы абсолютно необоснованны. Еще раз обращаю ваше внимание на то, что в ноте советского правительства речь идет о провокационном обстреле советского аэродрома самолетами военно-воздушных сил Соединенных Штатов, а не какими-то иными самолетами…

Он вытащил из папки копию документа, полученного из ЦК, и протянул американскому дипломату.

Советник-посланник встал и предусмотрительно заложил руки за спину:

– Тем не менее я отказываюсь принять ноту, поскольку ее содержание не имеет отношения к действиям моего правительства.

Прощание было еще более холодным, чем встреча.

Громыко не был ни удивлен, ни разочарован. Он знал, как действовать. Как только американский дипломат вышел, Андрей Андреевич вызвал помощника и распорядился:

– Тотчас же отвезите ноту в американское посольство и сдайте как почту.

Едва Громыко проводил американского дипломата, как позвонили из секретариата министра:

– Андрей Януарьевич ждет вас на совещание.

– Он один? – уточнил Громыко.

– Нет, у него товарищи из военного министерства и министерства госбезопасности.

Кабинет министра

Когда Громыко вошел, Вышинский вел разговор сразу по двум телефонам. Нетерпеливо спросил у Громыко:

– Вручили ноту американцам?

– Отказались принять. Но я отправил ее в посольство, сдадим как почту.

Когда Громыко занял свое место за столом, оказавшийся рядом молодой генерал с золотой звездой Героя, вполголоса спросил:

– А чего они кобенятся? Обстреляли наш аэродром, а теперь делают вид, что их там не было?

– Американские войска воюют в Корее под флагом ООН, вот они и просят все претензии адресовать ООН.

– А как это вообще получилось? – недоумевал генерал.

– Наш представитель не участвует в заседаниях Совета Безопасности ООН. И не смог наложить вето на решение отправить американские войска в Корею под ооновским флагом.

– Так это ошибка! – сказал эмоциональный генерал.

Внесли кинопроектор. И генерал начал:

– Мне поручено ознакомить вас с ходом боевых действий.

Запустили кинохронику:

– После первого успеха Корейской народной армии товарища Ким Ир Сена, как известно, вмешались американцы. Войска под командованием американского генерала Макартура высадились в тылу северокорейской армии. Одним ударом генерал Макартур перерезал линии снабжения северных корейцев и ударил им в спину. Через одиннадцать дней американцы отбили Сеул. К концу сентября половина северокорейской армии сражалась с перевернутым фронтом. Армия Ким Ир Сена, охваченная паникой, развалилась. Американцы взяли Пхеньян без боя.

Громыко вступил в разговор:

– Наш посол Штыков сообщает, что у товарища Ким Ир Сена «настроение подавленное и даже пораженческое. Война проиграна, и, если ему не помогут, Советский Союз потеряет Корею».

Представитель МГБ напомнил:

– Товарищ Сталин принял решение советские войска не посылать.

Вышинский:

– Попросили вмешаться товарища Мао Цзэдуна.

Молодой генерал продолжал рассказывать о ходе боевых действий:

– Мао Цзэдун решил, что Соединенные Штаты намерены не только захватить весь Корейский полуостров, но и вторгнуться в Китай, чтобы его свергнуть. 18 октября первый отряд китайских войск, названный добровольческим, перешел через реку Ялуцзян. Атака ста пятидесяти тысяч китайских добровольцев была настолько неожиданной для американцев, что они в панике отступили на юг.

Представитель министерства госбезопасности добавил:

– От отчаяния президент Трумэн на пресс-конференции грозно заявил: «Соединенные Штаты остановят агрессию в Корее. Мы примем все необходимые меры». Его спросили, обсуждается ли вопрос об использовании атомного оружия. Трумэн ответил: «Вопрос-то всегда обсуждается. Но я бы не хотел, чтобы бомбу пустили в ход».

Молодой генерал со звездой Героя подвел итог:

– Применить ядерное оружие они не решились. Идет позиционная война. На сегодняшний момент ни у одной из сторон нет превосходства в силах.

Когда участники совещания разошлись, Вышинский попросил Громыко остаться.

– Поздравляю, Андрей Андреевич! – голос министра был полон сарказма. – Решением политбюро вы утверждены чрезвычайным и полномочным послом в Великобритании!.. Товарищ Сталин подписал решение…

Громыко и бровью не повел:

– Благодарю за доверие. Кому сдавать дела?

– Я еще не решил, – сказал министр. – Но вот о чем я хочу вас предупредить. Я недоволен был вашей деятельностью в Москве. Недоволен!.. И намерен присматривать за вашей работой в Лондоне. Самым тщательным образом…

Советское Посольство в Лондоне. Кабинет Громыко

Помощник посла принес Андрею Андреевичу стопку свежих журналов. На обложке одного из них – фотография смеющейся блондинки.

– Мэрилин Монро, – пояснил помощник, – новая американская звезда. Мужчины от нее без ума.

Громыко скользнул взглядом по обложкам и спросил равнодушно:

– Нас это как касается?

– Американские генералы пригласили ее выступить перед солдатами, которые участвуют в корейской войне на стороне Юга, – пояснил помощник.

– Поддержать боевой дух? – иронически заметил Громыко.

– Именно, – подтвердил помощник. – На вертолете ее отправили на базу дивизии морской пехоты. Вот описание.

Он стал читать:

«Мэрилин переоделась в узкое фиолетовое платье с блестками и таким глубоким вырезом, что ее почти обнаженная грудь оказалась прямо под леденящими порывами ветра… Ряды собравшихся сотрясает овация. Она стояла на морозном воздухе в пасмурный зимний день с открытой грудью, распростертыми руками и разметавшимися во все стороны волосами. Она заставила слушателей стонать от возбуждения. Она поет и дрожит. Ей отчаянно не хватает голоса.»

Вашингтон. Капитолий. Кабинет сенатора Кеннеди

По странному стечению обстоятельств именно эту статью в тот же самый момент по ту сторону океана читал молодой сенатор Джон Кеннеди, сидя в своем новом кабинете. Он тоже обратил внимание на взволнованные слова Мэрилин Монро, сказанные журналистам после поездки на позиции американских войск.

– Пожалуй, я не понимала, как действую на людей, пока не побывала в Корее, – признавалась она.

Мэрилин выглядела ослепительно. Она была счастлива. Быть может, никогда она не ощущала себя такой безоблачно счастливой. Прощаясь, говорила офицерам:

– Единственное, о чем я жалею, – это о том, что мне не довелось повидать других ребят, повидать их всех.

Разглядывая журнал, сенатор Джон Кеннеди тоже признал, что Мэрилин Монро неотразима.

От ее красоты мужчины теряли голову. Мэрилин ничто не сдерживало. Через ее постель прошло множество мужчин. Все готовы были использовать ее тело, ее талант, ее имя. А она отчаянно желала любви, нежности, поддержки. Ей хотелось опереться на надежное мужское плечо. Но не получалось.

Мэрилин родилась 1 июня 1926 года вне брака. Безотцовщина. В то время это имело значение. Заполняя анкету, в графе «имя отца» писала: «Неизвестно»…

Ее настоящее имя Норма Джин Мортенсон. Она выросла в сиротских приютах. Нашла работу на авиационном заводе, где познакомилась с Джимми Доэрти. В шестнадцать лет вышла за него замуж. Она ему очень нравилась: прекрасная жена, чудесно готовит, умело ведет хозяйство. Но началась война. Джимми стал моряком. А красивую девушку приметили фотографы, и ее снимки замелькали на журнальных обложках.

Она развелась с мужем и взяла себе псевдоним Мэрилин Монро. Когда появился первый календарь с ее фотографиями, о ней узнала вся Америка. Снимки были вызовом консервативным ценностям пятидесятых, когда секс еще считался грехом.

Она познакомилась со знаменитым бейсболистом – Джо Ди Маджо. Его друзья удивлялись его выбору:

– Она же ничего не понимает в бейсболе!

– А мы с ней говорим не о бейсболе, – самодовольно отвечал он.

14 января 1954 года они с Ди Маджо поженились. Множество журналистов и их общих поклонников пришли в тот день в городское собрание Сан-Франциско, чтобы присутствовать при церемонии регистрации брака. Казалось, они созданы друг для друга: высокий и красивый любимец всей страны и новая звезда американского кинематографа… Медовый месяц они провели в Японии. Но они прожили вместе всего 274 дня. В октябре того же года развелись.

Выяснилось, что настоящая звезда – она, а вовсе не он. Знаменитый муж не пожелал быть в семье на вторых ролях. Мэрилин обвинила его в «психологической жестокости». И все же она плакала, когда судья объявил о разводе. Позже она поймет, что Джо Ди Маджо – единственный мужчина, который любил ее искренне. Но в любом случае сбывались все ее мечты, поскольку как минимум в ее случае мужчины точно предпочитали блондинок.

Однако же феерический успех, невероятная популярность и всеобщее поклонение не равнозначны счастью. Вот чего точно не хватало тонкой и ранимой Мэрилин Монро, так это душевного спокойствия и ощущения надежности бытия.

Ей, пожалуй, вредило то, что экранный образ смешался с реальным человеком. Исчезла разница между кинофантазией и реальностью. От нее ждали такого же поведения в жизни, как и на экране. А она жаждала равноправных и уважительных отношений. В мужчинах ценила больше всего ум. Мечтала сыграть Грушеньку в «Братьях Карамазовых» по Достоевскому.