Текст книги "Советские силовики"

Дело маршала Тухачевского

Еще в 1924 году завели дело «Генштабисты» и собирали агентурные материалы на бывших офицеров царской армии. Чекисты были озабочены «засильем старых офицеров» в армии.

Бывшие белые офицеры находились на особом учете. Они обязаны были регистрироваться в органах милиции и периодически туда являться. До революции это называлось «гласным надзором полиции».

А на оперативный (скрытый) учет как «неблагонадежные» были поставлены военачальники, которые внесли решающий вклад в создание Красной армии и победу в Гражданской войне. Военная контрразведка очищала армию от выдвиженцев Троцкого. В значительной степени это были военные профессионалы, бывшие офицеры, которых первый председатель Реввоенсовета привлек на сторону советской власти.

Нарком обороны Ворошилов в марте 1937 года на пленуме ЦК говорил:

– За время с 1924 года, когда Троцкий был изгнан из рядов армии, мы вычистили большое количество командующего и начальственного состава. Пусть вас не пугает такая цифра. Мы вычистили за эти двенадцать-тринадцать лет примерно сорок семь тысяч человек.

Красная армия почти с самого начала оказалась заложницей взаимной ненависти Иосифа Сталина и Льва Троцкого. Почти все военачальники, выдвинутые Троцким в годы Гражданской войны, в первую очередь военные профессионалы, бывшие офицеры царской армии, были уничтожены Сталиным накануне Великой Отечественной…

Военная контрразведка подготовила так называемое дело «Весна», в рамках которого в 1930–1932 годах арестовали больше трех тысяч бывших офицеров царской армии, честно служивших в Красной армии. Им предъявили обвинения в участии в различных монархических или офицерских организациях, в реальности никогда не существовавших.

Многие арестованные были преподавателями. Начальником Управления военно-учебных заведений РККА был тогда Александр Иванович Тодорский, переживший годы репрессий.

«Мне особенно памятны эти трагические дни 1930 года, – вспоминал Тодорский, – когда обезумевшие от горя жены и дети арестованных бросались за защитой в секретариат наркома Ворошилова, а последний, не разбираясь в их просьбах, адресовал их ко мне как к начальнику Управления военно-учебных заведений. Но что мог я – один из многих начальников управлений, когда эти аресты были произведены по решению Сталина и с санкции Ворошилова?»

Красная армия лишилась наиболее образованной своей части, что пагубно сказалось на уровне подготовки командных кадров: некому стало учить курсантов военно-учебных заведений.

Ряд руководителей госбезопасности открыто говорили в 1931 году, что арест военных – дутое дело. Даже им массовая акция против военных казалась бессмысленной и вредной. Против арестов выступил и руководитель военной контрразведки – начальник Особого отдела ОГПУ Ян Калистович Ольский (Куликовский).

Сталин приказал считать недовольство чекистов «групповой борьбой против руководства». 25 июля 1931 года политбюро произвело крупные перестановки в органах госбезопасности, а 6 августа утвердило проект директивного письма секретарям ЦК нацреспублик и обкомов.

Текст послали Сталину на юг – он уже уехал в длительный отпуск:

«Поручить секретарям национальных ЦК, крайкомов и обкомов дать разъяснение узкому активу работников ОГПУ о причинах последних перемен в руководящем составе ОГПУ на следующих основаниях:

Тт. Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника секретно-оперативного управления с направлением его в Туркестан на должность полномочного представителя на том основании, что:

а) эти товарищи вели внутри ОГПУ совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ;

б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является “дутым” делом;

в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ…

ЦК отметает разговоры и шушуканья о “внутренней слабости” органов ОГПУ и “неправильности” линии их практической работы как слухи, идущие, без сомнения, из враждебного лагеря и подхваченные по глупости некоторыми горе-“коммунистами”.

ЦК считает, что ОГПУ есть и остается обнаженным мечом рабочего класса, метко и умело разбившим врага, честно и умело выполняющим свой долг перед Советской властью».

Сталин проект утвердил. Последнюю фразу распорядился поправить: ОГПУ – это меч, «не разбивший врага», «а разящий врага». Вождь знал, что все еще только начинается.

Одновременно политбюро лишило Реввоенсовет СССР (то есть Ворошилова) права давать задания Особому отделу ОГПУ и осуществлять контроль над военной контрразведкой. Характерно недоверие руководителей государства к собственной армии.

Страх перед военными был сильным.

Маршал Матвей Васильевич Захаров вспоминал, как в 1925 году он, молодой командир, поступал в Военную академию РККА. Председателем мандатной комиссии был Ворошилов. Один из членов комиссии, заместитель начальника политуправления Красной армии Михаил Маркович Ланда, спросил:

– Как может быть у нас в стране бонапартизм?

«Я был молодой, горячий, – вспоминал Захаров, – и на этот возмутительный вопрос буквально ударил кулаком по столу и резко ответил: какой может быть бонапартизм? У нас руководящей силой в стране является партия».

Климент Ефремович, повернувшись к Ланде, сказал:

– Что, съел?

В 1937 году армейского комиссара 2-го ранга Ланду, который к тому времени стал ответственным редактором газеты «Красная звезда», арестовали как участника антисоветского военно-фашистского военного заговора и на следующий год расстреляли. Но ни в 1925-м, ни в 1937-м военного заговора не существовало…

Кремль, где работали и жили вожди, охраняли воинские формирования. 9 февраля 1936 года политбюро приняло постановление: «Подчинить Комендатуру Кремля со всеми воинскими частями Наркомвнуделу».

Коменданта Кремля комдива Петра Пахомовича Ткалуна перевели в кадры госбезопасности. Заместителем Ткалуну прислали из Наркомата внутренних дел комбрига Сергея Игнатьевича Кондратьева, бывшего командира дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского. Еще одним заместителем коменданта Московского Кремля – по внутренней охране – стал старший майор госбезопасности Александр Иванович Успенский.

Ткалуна освободили от должности в сентябре 1937 года, арестовали 8 января 1938 года и обвинили в подготовке заговора с целью арестовать членов политбюро и захватить Кремль. Коменданта здания правительства Павла Николаевича Брюханова обвинили в том, что он, дескать, по совету Ткалуна женился на Александре Виноградовой, сотруднице особого сектора ЦК. Виноградова была официанткой и обслуживала кремлевскую квартиру Сталина. Она будто бы должна была отравить вождя.

Арестованного в апреле 1938 года комбрига Кондратьева заставили подписать показания, что он собирался захватить Кремль силами полка специального назначения и отряда специального назначения, которые охраняли въезды и входы в Кремль, правительственные учреждения и квартиры вождей…

Но главной целью был маршал Тухачевский.

На февральско-мартовском (1937 года) пленуме ЦК, где шла речь о борьбе с врагами народа, нарком обороны маршал Ворошилов заявил, что положение в армии не вызывает тревоги, потому что сторонников Троцкого уже изгнали из Красной армии.

Ворошилов с трибуны обратился к Кагановичу:

– Лазарь Моисеевич, перед тем как я пошел на трибуну, сказал мне: «Посмотрим, как ты будешь себя критиковать»… Я ему сказал, что мне критиковать себя очень трудно, и вовсе не потому, что я не люблю самокритики, – особенно больших любителей самокритики, впрочем, среди нас немного найдется… Но положение мое, Лазарь Моисеевич, несколько особое. И потому, что я представляю армию, – это имеет «кое-какое» значение, – и потому, что в армии к настоящему моменту, к счастью, вскрыто пока не так много врагов. Говорю «к счастью», надеясь, что в Красной армии врагов вообще немного. Так оно и должно быть, ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры…

Ворошилову не хотелось давать в обиду вооруженные силы, которыми он руководил больше десяти лет. Он гордился Красной армией.

– Я лично подхожу всегда осторожно при решении вопроса об увольнении человека из рядов армии. Приходится быть внимательным, даже если человек в прошлом был замешан в оппозиции… Частенько бывают у меня разговоры с органами товарища Ежова в отношении отдельных лиц, подлежащих изгнанию из рядов Красной армии. Иной раз приходится отстаивать отдельных лиц. Правда, сейчас можно попасть в очень неприятную историю: отстаиваешь человека, будучи уверен, что он честный, а потом оказывается, что он самый доподлинный враг. Но, невзирая на такую опасность, я все-таки эту свою линию, по-моему, правильную, сталинскую линию, буду и впредь проводить…

С наркомом не согласился глава правительства и вообще второй человек в стране – Вячеслав Молотов. Он, пожалуй, единственный в политбюро понимал масштабность сталинских замыслов и полностью их поддерживал.

Молотов с трибуны пленума обвинил Ворошилова в благодушии и предупредил наркома, что военное ведомство не останется в стороне от процесса массовых чисток:

– Военное ведомство – очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко… Если у нас во всех отраслях есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей? Это было бы нелепо, это было бы благодушием…

Спокойное выступление Ворошилова резко выделялось на фоне речей других членов ЦК, докладывавших на пленуме о масштабах преступной работы окопавшихся повсюду троцкистов. Климента Ефремовича не поставили в известность о том, что нарком внутренних дел Ежов уже получил указание разобраться в армейских делах.

1 мая 1937 года, после военного парада на Красной площади, Ворошилов по традиции устроил у себя большой обед. Пришли члены политбюро и высшие командиры Красной армии. Во время этого обеда Сталин пообещал, что враги в армии скоро будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и провозгласил тост:

– За тех, кто, оставаясь верным партии, достойно займет свое место за славным столом в октябрьскую годовщину!

Слова эти прозвучали зловеще.

Далеко не всем, кто в тот день был в гостях у наркома, удалось остаться на свободе и через полгода отметить двадцатилетие Великого Октября…

Собственно, в мае 1937 года и началась большая чистка Красной армии. Для начала расстреляли самого крупного военного деятеля страны, который по праву должен был бы занимать пост наркома обороны, – маршала Михаила Николаевича Тухачевского, а с ним еще несколько крупных военачальников.

За два года до этого, 23 сентября 1935 года, «Правда» опубликовала постановление ЦК и Совнаркома «О введении персональных военных званий начальствующего состава РККА и об утверждении положения о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА».

В Красной армии появились лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны, майоры, полковники и даже маршалы Советского Союза – звание, «персонально присваиваемое Правительством Союза ССР выдающимся и особо отличившимся лицам высшего командного состава».

20 ноября это звание получили первые пять военачальников: командующий Особой Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер, инспектор кавалерии РККА Семен Михайлович Буденный, нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов, начальник Генерального штаба Александр Ильич Егоров, заместитель наркома Михаил Николаевич Тухачевский.

Из пяти первых маршалов троих расстреляют, Сталин сохранит Ворошилова и Буденного: звезд с неба не хватают, но преданы вождю до мозга костей.

Есть люди, которые и по сей день считают, что маршала Тухачевского наказали не зря, что он действительно был врагом: поддерживал тесные отношения с изгнанным из страны Троцким, готовил государственный переворот и свержение Сталина, собираясь стать диктатором… Материалы инсценированного суда над маршалом и его товарищами они читают как подлинный документ. Многие полагают, что нет дыма без огня: наверняка амбициозный маршал строил какие-то политические планы.

Имели ли эти подозрения и предположения реальную основу?

Фамилия Тухачевского замелькала в делах госбезопасности задолго до его расстрела. С конца двадцатых годов Михаил Николаевич воспринимался как неформальный вождь советской военной элиты. Тухачевскому сразу приклеили ярлык «бонапартиста».

Разработка Тухачевского продолжалась годами. Его, как и других видных военачальников, плотно окружали осведомители. В одном из документов, отправленных руководству страны, говорилось:

«В РККА преимущественно в высших учреждениях на службе состоит значительное количество бывшего кадрового офицерства. Эта категория военспецов является по своему бывшему и социальному положению наиболее чуждой Советской власти… Все они ждут падения Советской власти».

Арестованные Особым отделом давали показания о том, что Тухачевский намерен в благоприятной ситуации захватить власть, убить Сталина и установить военную диктатуру… Почему арестованные ставили свои подписи под заведомой неправдой? У людей, которых посадили и которым грозит если не расстрел, то многие годы в лагерях, есть масса оснований сотрудничать со следствием, делать то, что от них хотят, в надежде на снисхождение. А чекисты действовали по установленной для них методологии: выбивали показания на всех, а Сталин выбирал, что ему нужно в данный момент. Ненужное ждало своего часа…

Красная папка обергруппенфюрера Гейдриха

О красной папке рассказал первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущев в заключительном слове на ХХII съезде партии в 1961 году. По его словам, Гитлер, готовя нападение на нашу страну, через свою разведку ловко подбросил Сталину фальшивку о том, что маршал Тухачевский и другие высшие командиры Красной армии – агенты немецкого Генерального штаба.

Тухачевский был германофилом, поклонником немецкой армии, как и почти все высшее руководство Красной армии того времени. В те годы германский военный опыт тщательно изучался советскими военачальниками.

Сменивший Троцкого на посту наркома по военным и морским делам Фрунзе, высоко ценивший Генеральный штаб немецкой армии, писал: «Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощной, стройной системой организации вооруженных сил».

Советским военачальникам нравился ярко выраженный наступательный дух немецкой армии. Историки говорят об уважительном отношении командиров Красной армии к немецкой армии.

В доверительных беседах советские и немецкие офицеры еще в середине двадцатых обсуждали вопрос о судьбе Польши. 15 января 1923 года член ЦК и Исполкома Коминтерна Карл Радек сообщал Сталину о беседе с командующим рейхсвером генерал-полковником Хансом фон Сектом:

«Главком спрашивал нас, как будет реагировать Советская Россия на германо-польскую войну. Мы ответили, что мы не в состоянии дать ему точного ответа. Мое мнение таково, что нам теперь нельзя воевать, но мы этого не можем заявлять и не можем быть уверены, что такая война оставила бы нас зрителями».

Назначенный заместителем наркома иностранных дел Николай Николаевич Крестинский в мае 1933 года напутствовал Льва Михайловича Хинчука, сменившего его на посту полпреда в Берлине:

«Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные. Но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь, никогда не было… Мы никогда не давали обещания поддерживать германское правительство в его реваншистской войне против Польши».

Даже в 1933 году, уже после того, как немецкое правительство сформировал новый канцлер Адольф Гитлер, военное сотрудничество продолжалось. В мае на приеме в честь немецких гостей заместитель наркома обороны Тухачевский проникновенно сказал:

– Нас разделяет политика, а не наши чувства, чувства дружбы Красной армии к рейхсверу. Вы и мы, Германия и Советский Союз, сможем диктовать свои условия всему миру, если мы будем вместе.

Немецким офицерам сотрудничество двух армий пошло на пользу. Советским – во вред. Начиная с Тухачевского, многих офицеров расстреляли как немецких агентов.

Многие историки полагают, что если Тухачевский и не был шпионом, то уж точно пал жертвой немецкой разведки, которая подсунула чекистам умело сфабрикованную фальшивку, а подозрительный Сталин ей поверил… Эту версию изложил в своей книге руководитель гитлеровской политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, известный по фильму «Семнадцать мгновений весны», где его блистательно играл Олег Николаевич Табаков.

Шелленберг, правда, знал эту историю из вторых рук: он сослался на убитого в 1942 году обергруппенфюрера СС Райнхарда Гейдриха, своего начальника, возглавлявшего Главное управление имперской безопасности. Поддельное досье Тухачевского переправили в Москву через тогдашнего президента Чехословацкой республики доктора Эдуарда Бенеша, который поддерживал доверительные отношения с советскими руководителями.

Вальтер Шелленберг воспринимается всеми всерьез. Но не надо забывать, что он рассказывал об этой истории с чужих слов. Мемуары Шелленберг писал, находясь в британском плену. Вышла книга в свет после его смерти, ее явно редактировали и дописывали. Досье, о котором пишет Шелленберг, не найдено ни в немецких, ни в советских архивах.

В июле 1942 года в ставке фюрера «Вервольф» («Волк-оборотень») под Винницей зашел разговор о судьбе Тухачевского, записанный Генри Пикером, одним из приближенных Гитлера:

«По поводу происходивших в свое время в СССР событий, и в частности произведенной Сталиным грандиозной чистки генералитета, Гитлер заметил, что до сих пор так и не выяснено, действительно ли разногласия между Сталиным, с одной стороны, и Тухачевским и его сообщниками, с другой, зашли настолько далеко, что Сталину пришлось всерьез опасаться за свою жизнь. Трудно представить себе более разных людей, чем Сталин и бывший царский офицер Тухачевский…»

Главный вопрос: куда же делась эта красная папка, если она существовала?

Решениями президиума ЦК от 5 января и 6 мая 1961 года была создана комиссия для изучения материалов о причинах и условиях возникновения «дела Тухачевского». Комиссия, в которую входили руководители Комитета партийного контроля, КГБ и союзной прокуратуры, работала долго и основательно.

Летом 1964 года член президиума ЦК и председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник представил результаты работы Хрущеву. Это объемный документ, основанный на всех материалах, которые в тот момент были найдены в советских архивах. «Дело Тухачевского» рассматривалось позднее, уже в новой России, президентской комиссией по реабилитации под руководством академика Александра Николаевича Яковлева.

Нигде, ни на одной странице этого многотомного дела нет и упоминания о том, что следствие в 1937 году располагало таким важнейшим доказательством, как «досье Тухачевского» из немецкого Генерального штаба. И в архивах нет и следа «папки Гейдриха».

Само предположение о том, что машина репрессий нуждалась в доказательствах, свидетельствует о непонимании сталинского менталитета. Для того чтобы провести гигантскую чистку армии, Сталин не нуждался в немецких подсказках!

Армия не могла избежать судьбы, уже постигшей все общество. 13 мая 1937 года сотрудники Особого отдела представили наркому Ежову справку по материалам, имевшимся в НКВД, на маршала Тухачевского.

Почему именно Тухачевский стал фактически первой жертвой массовой чистки Красной армии?

В Гражданскую войну Михаил Николаевич командовал армиями и фронтами, в том числе Западным – в неудачной войне против Польши в 1920 году, когда Красная армия дошла до Варшавы, а потом покатилась на восток. Дискуссии о том, кто виновен в неудаче польской кампании, происходили в военной среде довольно бурно.

Тухачевский в 1923 году издал цикл лекций, прочитанных им в Военной академии под общим названием «Поход на Вислу». Из его лекций следовало, что за поражение Красной армии под Варшавой несут ответственность командующий Юго-Западным фронтом Егоров, член Реввоенсовета фронта Сталин, командующий Первой конной армией Буденный и член Реввоенсовета армии Ворошилов.

Сталин своей вины не признавал. Его сторону в историческом споре занял бывший командующий Юго-Западным фронтом Егоров, который в 1929 году издал книгу «Львов – Варшава», в которой возложил вину за неудачи на командовавшего Западным фронтом Тухачевского.

До поры до времени дискуссия велась на страницах книг и в учебных аудиториях военной академии, но свидетельствовала более всего о взаимной неприязни в высшем армейском эшелоне. Причиной были, конечно, не столько воспоминания о Гражданской войне, сколько борьба за влияние и должности в армии.

Военные таланты Тухачевского были очевидны и ценились политическим руководством. 7 ноября 1933 года именно заместитель наркома обороны Тухачевский удостоился высокой чести принимать военный парад на Красной площади – обычно это делает нарком. В 1935 году, когда было введено звание маршала, Тухачевский получил большие звезды в петлицы одним из первых.

Подлинную цену Тухачевскому Сталин знал и вскоре сделал талантливого военачальника первым заместителем наркома обороны и одновременно начальником Управления боевой подготовки РККА. На партийном съезде его избрали кандидатом в члены ЦК, что придало ему веса во взаимоотношениях с коллегами.

Конечно, Михаил Николаевич был военным до мозга костей. Его можно назвать милитаристом, то есть человеком, который считает, что все силы государства должны быть отданы вооруженным силам. Его вообще не следует идеализировать. Он, не колеблясь, подавил народное восстание в Кронштадте и в Тамбовской губернии. Но он был блестящим профессионалом. Одаренный от бога, он следил за развитием военного искусства и боевой техники в мире и сам постоянно учился.

Как стратег Тухачевский был на голову выше своих коллег по наркомату.

Маршала отличало честолюбие. Он хотел быть первым, лучшим. Он жаждал славы и побед, званий и отличий.

Его называли молодым Бонапартом. Может быть, он видел себя диктатором Советской России?

В руководстве Красной армии действительно существовали две группировки.

Ворошилов, Егоров, Буденный, Блюхер собирались воевать так, как воевали в Гражданскую, шашкой и винтовкой, и ни в коем случае не соглашались сменить коня на танк. На всех совещаниях Ворошилов начинал разговор с того, какое «огромное значение по-прежнему имеет конь для армии»:

– И сейчас, и в будущем нашей армии лошадь понадобится, причем лошадь хорошая, лошадь, которая будет полностью соответствовать тому уровню развития наших вооруженных сил, на котором мы в настоящий момент находимся. Необходимо прежде всего раз и навсегда покончить с вредительскими «теориями» о замене лошади машиной, об «отмирании» лошади.

На совещании высшего командного состава командующий Среднеазиатским военным округом Павел Ефимович Дыбенко критиковал Тухачевского:

– Надо не хоронить конницу, а хорошенько ее оснастить техникой. Если взять нашу конницу, то среднеазиатская конница будет скорее ходить, чем твои десанты, которые ты высаживал (смех в зале).

В противоположность бывшим командирам Первой конной армии Тухачевский, заместитель наркома обороны армейский комиссар 1-го ранга Ян Борисович Гамарник, командующий войсками Киевского военного округа командарм 1-го ранга Иона Эммануилович Якир и командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга Иероним Петрович Уборевич следили за современной военной мыслью. Они были сторонниками внедрения новой боевой техники, танков, авиации, создания крупных моторизованных и воздушно-десантных частей.

Но спор двух групп не носил политического характера. Это была скорее профессиональная дискуссия.

Маршал Георгий Константинович Жуков рассказывал позднее писателю-фронтовику Константину Михайловичу Симонову:

– Тухачевский был эрудирован в вопросах военной стратегии. У него был глубокий, спокойный, аналитический ум. А Ворошилов был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Практически значительная часть работы в наркомате лежала на Тухачевском.

Во время разработки нового боевого устава Тухачевский как председатель комиссии докладывал Ворошилову. Климент Ефремович выразил несогласие с одним из пунктов и стал что-то предлагать. Тухачевский, выслушав его, ответил своим обычным спокойным голосом:

– Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.

– Почему? – спросил Ворошилов.

– Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком…

Разве такое забывается?

Властный, резкий и даже высокомерный по характеру, Тухачевский мог быть обаятельным, но только с женщинами. Он не считался с чувствами и настроениями сослуживцев и быстро нажил себе влиятельных врагов. Буденный, Егоров и другие военачальники-рубаки терпеть не могли Тухачевского.

Максимум того, что Тухачевский и его друзья себе позволяли, это кухонные разговоры о том, что необразованный Ворошилов, который никогда и ничему не учился и считал, что опыта Первой конной армии хватит и на будущую войну, не годится в наркомы. Через три года к этому же выводу придет и сам Сталин. После неудачной и неумелой финской войны он снимет своего друга с поста наркома.

Судя по всем имеющимся документам, Тухачевский был чужд политики. Свои планы он связывал с чисто военной карьерой. Наркомом он хотел быть, главой страны – нет. Но Сталин серьезно отнесся к желанию Тухачевского и других сместить Ворошилова. Сейчас маршалы и генералы готовы сместить назначенного им наркома, а в следующий раз они пожелают сменить самого генерального секретаря… Можно ли им доверять? А ведь массовые репрессии 1936–1938 годов были нацелены на искоренение всех вызывающих сомнения.

Мог ли в такой ситуации уцелеть маршал Тухачевский, а с ним и большая группа высших командиров Красной армии? Раз Сталин решил, что Тухачевский готовит заговор, то задача следователей – найти правдоподобное обоснование и выбить из обвиняемых признания.

Михаила Николаевича допрашивал сам нарком Ежов, и маршал подписал показания о том, что он германский шпион и союзник Троцкого. Через неделю после ареста Тухачевского особисты обезглавили два главных приграничных округа – Киевский и Белорусский. Ими руководили Якир и Уборевич. В своих округах они показали, что такое современная армия.

Знаменитые маневры Киевского особого военного округа, организованные Якиром, проводились с 12 по 15 сентября 1935 года. В маневрах участвовали все рода войск и свыше тысячи танков, что произвело сильнейшее впечатление на присутствовавших там военных атташе разных стран.

На следующий год, в сентябре 1936-го, такие же крупномасштабные маневры с приглашением иностранных военных проходили в Белорусском военном округе у Уборевича. Козырными картами Иеронима Петровича стало десантирование двух бригад, которые захватили аэродром, населенный пункт и переправы через водный рубеж, а также ночной бой, проведение которого требует высокой боевой выучки.

«При Уборевиче Белорусский округ, – писал Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков, – стал огромной творческой лабораторией, где разрабатывались и проверялись в деле многие новшества военного искусства».

Кто мог тогда знать, что всего через год оба округа будут буквально разгромлены, а кадры, заботливо выращенные Якиром и Уборевичем, уничтожены…

Один из бывших чекистов уже в 1960-е годы рассказал:

«Я был очевидцем, когда привели в кабинет начальника Особого отдела Леплевского командующего войсками УВО Якира. Якир вошел в кабинет в форме, а был выведен без петлиц, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, а вид его был плачевный. Очевидно, что он был избит Леплевским и его окружением».

Якир подписал то, что от него требовали:

«Осенью 1935 года при встрече моей и Уборевича с Тухачевским у него на квартире он развил перед нами вопрос о так называемом “дворцовом перевороте”. Он указал на то, что рассчитывает на совместные действия по организации переворота как чекистов, участвующих в охране Кремля, так и военной охраны. По времени переворот и захват руководящих работников партии и правительства происходит тогда, когда в основном будет закончена подготовка Гитлера к войне».

Когда после смерти Сталина начался процесс реабилитации, бывший помощник начальника Лефортовской тюрьмы 10-го отдела ГУГБ НКВД лейтенант госбезопасности Юрий Иосифович Харьковец рассказал: «Я однажды лично был свидетелем, как Берия с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».

Допросили и бывшего начальника Лефортовской тюрьмы капитана госбезопасности Петра Алексеевича Зимина. Он рассказывал:

«Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот, и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел… как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие-то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, на которого надели наручники. Причем он сильно кричал:

– Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?»

Через три недели избиений маршал не выдержал. 6 ноября 1938 года Блюхер дал показания, что был участником военного заговора.

Показания в буквальном смысле выбивали, и люди не выдерживали пыток, даже такие крепкие, как бывший балтийский матрос Павел Дыбенко или маршал Василий Блюхер, который умер в камере от избиений.

В шифротелеграмме секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий национальных республик, подписанной Сталиным, говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

В 1937–1938 годах избивали особенно жестоко. Это потом, в 1950-е годы, когда началась реабилитация, подтвердили бывшие работники НКВД, вызванные в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Они рассказывали, как это делалось. Следователь писал протокол допроса так, как ему было нужно, а потом заставлял арестованного его подписать. Тех, кто отказывался, били.