Текст книги "В поисках утраченного величия. Иран, ядерное оружие и Ближний Восток"

Когда Резу выбирали шахом, Мосаддык высказался против возвращения к институту монархии и призвал Резу, если он желает служить стране, самому возглавить правительство. Шах предлагал ему разные посты. Мосаддык отказывался. Его болезнь обострилась. У него бывали сильные кровотечения. В 1936 году он поехал в Германию лечиться, но и немецкие врачи не смогли определить причину его недомогания. И несмотря на все это, шах его боялся. В 1940 году Мосаддыка арестовали.

По пути в тюрьму он наглотался транквилизаторов – в очевидной попытке совершить самоубийство. В камере пытался перерезать себе вены бритвой, объявлял голодовку. Через несколько месяцев его выпустили под домашний арест.

Мосаддык считал шаха Резу главным врагом Ирана. Его уход в сентябре 1941-го многое изменил. В 1943 году в стране впервые прошли свободные выборы. Мосаддык вновь был избран в меджлис. В Иране сформировалась легальная оппозиция в форме Национального фронта, которую возглавил Мосаддык и которая пользовалась широкой поддержкой.

После Второй мировой доходы Англо-Иранской нефтяной компании имели огромное значение для британской экономики. Компания платила налоги в Англии и только после этого отчисляла от десяти до двенадцати процентов прибыли правительству Ирана. В 1950 году компания перечислила в Лондон сто миллионов фунтов стерлингов. Вместе с малайским каучуком иранская нефть поддерживала курс этой слабеющей валюты. Министр иностранных дел Эрнст Бевин признавался: «Без иранской нефти мы никогда не сможем достичь того уровня жизни, к которому стремимся».

Иранцы считали, что англичане их грабят. Но британские управляющие нефтяной компанией отказывались что-либо менять. Это сплотило против англичан все слои общества. Меджлис сформировал комитет по нефтяным делам во главе с Мосаддыком. Его поддержала даже немалая часть исламского духовенства – кроме таких радикалов, как молодой священнослужитель Рухолла Хомейни, который считал, что Мосаддык и другие забыли об исламе.

Когда арабо-американская нефтяная компания «Арамко» в декабре 1950 года договорилась с Саудовской Аравией делить прибыли пополам, британский посол в Тегеране телеграфировал в Лондон: иранцам надо предложить такие же условия. Министерство иностранных дел и нефтяная компания отвергли эту идею. Они упустили еще один шанс решить проблему.

В 1951 году в Иране начались демонстрации с требованием национализировать нефтяную отрасль. Идею поддержало духовенство. Они читали в мечетях фетву, в которой говорилось, что пророк Мохаммад из рая заклеймил шахское правительство за то, что оно продает природные ископаемые Ирана неверным иностранцам. 19 февраля 1951 года председатель комиссии меджлиса Мохаммад Мосаддык внес предложение о национализации нефтяной промышленности. 7 марта в столице прошла демонстрация под лозунгом «Смерть британцам!».

Тегеран расположен на выжженном солнцем плоскогорье у подножия потухшего вулкана Демавенд (хребет Эльбурс). Город чисто географически разделен на богатый Север и нищий Юг. Шах Реза приказал построить в столице пышные проспекты, которые разбили город на квадраты и придали столице негостеприимный облик. Назначенного шахом премьер-министра застрелили по пороге мечети. Полиция схватила убийцу. Он признался, что состоит в религиозной группе «Федаины ислама» и убил главу правительства, потому что тот – пешка в руках англичан.

Заседание меджлиса 15 марта стало историческим. Присутствовали девяносто шесть депутатов, даже те, кто накануне обещал шаху не приходить. Все проголосовали за национализацию. Через несколько дней столь же единодушно проголосовал и сенат, половину членов которого назначил сам шах. Мосаддык стал национальным героем эпических масштабов. Им восхищались все – от духовенства до партии Туде. Мосаддык был избран премьер-министром. Свершилось немыслимое: власть в стране оказалась в руках человека, который символизировал иранский национализм.

Шах неохотно согласился с его назначением. 1 мая 1951 года он подписал закон о создании национальной иранской нефтяной компании. Англичане возмутились. Считали, что иранцы должны быть им благодарны: для них нашли нефть, организовали добычу черного золота, они получают от нефтяной компании работу, деньги, да еще и «навыки благородного и культурного общения».

В Британии министром иностранных дел вместо ушедшего по состоянию здоровья Бевина стал Герберт Моррисон. Он тридцать лет пробивался наверх внутри лейбористской партии и в международной политике не разбирался. На заседании кабинета Моррисон высказался за военную интервенцию в Иране. Его оборвал премьер-министр Клемент Эттли, потребовав снять вопрос о применении силы с повестки дня. Он придерживался другой линии: «Подождем, пока нищим не понадобятся деньги, – это поставит их на колени». В своих мемуарах Клемент Эттли признался, что назначение Моррисона на пост министра иностранных дел было его «худшей кадровой ошибкой».

В какой-то момент Эттли был расположен к компромиссу. Он все же был социалистом и сторонником национализации некоторых важных отраслей в самой Британии. 31 мая 1951 года президент Гарри Трумэн телеграфировал Эттли, настоятельно советуя вступить в переговоры с Ираном, чтобы избежать ухудшения ситуации. 15 июля в Тегеран прилетел известный американский дипломат Аверелл Гарриман, надеясь сыграть роль посредника. Ему устроили своеобразную встречу. Десять тысяч человек кричали: «Смерть Гарриману!» Митингующих по всему городу разгоняла конная полиция и бронеавтомобили.

Гарриман поехал к Мосаддыку. Премьера-министра он застал в постели. Мосаддык сказал, что хотел бы понять: Соединенные Штаты – друг или марионетка англичан? Гарриман заметил, что работал в Лондоне и знает много хороших англичан. «Вы их не знаете, – пробормотал Мосаддык. – Вы их не знаете». Гарриман поинтересовался его внуком, спросил, где тот учится. «В Англии, конечно, – ответил Мосаддык. – Где же еще?»

В трудные минуты премьер-министр демонстрировал беспомощность. Когда на него давили, он укладывался в постель в розовой пижаме и складывал руки на груди. Впрочем, он мог быть вполне живым и галантным. Когда его познакомили с Мэри Гарриман, он принялся с большим удовольствием целовать ей руку и смог остановиться, только когда почти достиг локтя.

Переговоры не задались. Мосаддык жил шиитскими представлениями. Он готов был добиваться справедливости даже ценой собственной жизни. Разговор о деталях нового соглашения о добыче и продаже нефти его мало интересовал. Он постоянно говорил об англичанах: «Вы не знаете, какие они изобретательные. Вы не знаете, сколько в них зла».

Гарриман пытался объясниться с аятоллой Кашани – спикером парламента, ставшим одной из самых влиятельных фигур в стране. Гарриман объяснял, что преодолеть нефтяной кризис можно только путем какого-то соглашения между Ираном и Англией. Аятолла отвечал, что ни один уважающий себя иранец не станет разговаривать с «британскими собаками» и напрасно Соединенные Штаты это предлагают. Что касается иранской нефти, то пусть она остается в земле: «Если Мосаддык уступит, прольется его кровь».

Неудовлетворенный этой угрозой, аятолла попробовал прощупать самого Гарримана. Он спросил американца, известна ли ему судьба некоего майора Эмбри. Гарриман ответил отрицательно. Аятолла пояснил: «Он тоже был американцем, интересовался нашей нефтью и возбудил к себе ненависть народа. Когда он шел по улице, в него стреляли. Но не убили. Его отправили в больницу, и тогда толпа ворвалась туда и растерзала его прямо на операционном столе. Понимаете?» Не без усилий Гарриман сдержался: «Вы должны понимать, что я побывал во множестве опасных ситуаций. И меня так просто не запугаешь». Аятолла как ни в чем ни бывало заметил: «Ну что ж, во всяком случае я должен был попытаться».

Англичане отправили к берегам Ирана боевые корабли. В середине апреля 1951 года три фрегата и два крейсера встали на рейд напротив нефтеперерабатывающего завода в Абадане. Государственный секретарь США Дин Ачесон пригласил британского посла, чтобы сообщить: американское правительство категорически возражает против применения силы. Ачесон симпатизировал национализму в третьем мире, видя в нем освобождение от несправедливостей прошлого.

Высокий, стройный, он носил отлично сшитые костюмы, бабочку и выглядел патрицием, хотя вырос в маленьком городке в Коннектикуте. Его мать была наследницей денег, заработанных на канадском виски. Его отец, англичанин, был священником. Ни один из девяти членов кабинета не имел такого влияния на президента Трумэна, как Дин Ачесон. У Трумэна не было ни личных советников по национальной безопасности, ни специальных представителей, каким был при Рузвельте Гарри Гопкинс. Все международные дела он передал Ачесону.

Госсекретарь знал, что Трумэн сентиментален и чувствителен к красивым жестам. Однажды президент написал Ачесону короткую записку: «Хорошо, что вы пришли нас проводить. Вы всегда поступаете правильно. Я все еще ощущаю себя деревенским парнем, и когда государственный секретарь крупнейшего государства приезжает в аэропорт, чтобы проводить меня в отпуск, я не могу не почувствовать себя большой шишкой».

Разницу в политике Лондона и Вашингтона символизировали послы. Американский посол в Тегеране Генри Грейди видел в Иране нищую страну, из которой англичане высасывают все соки, да еще и обращаются с шахом как со слугой. Британский посол сэр Фрэнсис Шепард считал, что иранцы должны быть благодарны англичанам.

Встретиться с Мосаддыком британское правительство поручило лорду-хранителю печати сэру Ричарду Стоуксу. Премьер-министр первым делом поинтересовался, не католик ли его гость. Стоукс кивнул. «Тогда вы не годитесь для переговоров, – констатировал Мосаддык, – католики не признают развода, а Иран разводится с британской нефтяной компанией». Лорд Стоукс заметил, что происходящее больше похоже на убийство, чем на развод.

Британское правительство ввело санкции против Ирана. Запретило экспорт в Иран важных товаров, например сахара и стали. Потребовало вернуть весь британский персонал из нефтяной отрасли. Блокировало счета Ирана в британских банках.

Мосаддык назначил управляющим иранской нефтяной компанией молодого инженера Мехди Базаргана, получившего образование во Франции. Базарган полетел в Абадан и сообщил британским инженерам, что теперь он их начальник. Англичане отказались с ним сотрудничать. Иранская нефтяная компания пыталась нанять специалистов в других странах. Но британское правительство убедило европейские правительства не давать им выездные визы.

Семь крупнейших нефтяных компаний (из них пять – американские) контролировали практически всю мировую добычу, большую часть нефтеперерабатывающих заводов и торговлю нефтепродуктами. Они отказались покупать национализированную иранскую нефть. Им не составило труда увеличить добычу в других странах Ближнего Востока, чтобы заместить иранскую нефть на мировом рынке.

В конце июня 1951 года англичане прекратили загрузку танкеров. Капитаны уже заправленных судов получили приказ перекачать нефть обратно и покинуть порт налегке. Иран входил в четверку самых крупных экспортеров нефти, но не владел ни одним танкером и сам не мог продать ни капли. Ограниченные емкости хранилищ быстро заполнились. Иранская нефтяная промышленность остановилась.

Частная итальянская компания отправила в Иран танкер, чтобы заработать на дешевой иранской нефти. Британские корабли перехватили танкер. Британские юристы доказали, что танкер везет ворованную нефть. Это был удар по правительству Мосаддыка. Больше ни одна компания не решалась вести бизнес с Ираном.

8 октября 1951 года Мохаммад Мосаддык прилетел в Нью-Йорк. Прямо из аэропорта он отправился в больницу, где его осмотрели врачи и заключили, что он в порядке. Он готовился выступить в ООН. 15 октября Совет Безопасности собрался, чтобы послушать Мосаддыка. Он был профессиональным юристом, он был европейски воспитанным человеком и свободно говорил по-французски. Может быть, дипломаты впервые услышали голос третьего мира.

Англия внесла в Совет Безопасности жесткий проект резолюции с осуждением Ирана. Но Мосаддык настаивал на том, что вообще никакой резолюции в данном случае Совет Безопасности принимать не должен. И к нему прислушались. Это было серьезное дипломатическое поражение Великобритании. Мосаддык стал фигурой мирового масштаба.

В Англии шла предвыборная кампания. Уинстон Черчилль боролся за свое прежнее место и обвинял своего соперника премьер-министра Клемента Эттли в том, что тот недостаточно твердо противостоит Мосаддыку. Гарри Трумэн решил вмешаться. Он пригласил Мосаддыка в Вашингтон. Премьер приехал на поезде. Говорил американскому президенту: «Я представляю очень бедную страну, страну пустынь – у нас только песок, немного верблюдов и овец…» «Да, и очень много нефти», – добавил госсекретарь Ачесон.

Но и переговоры в Вашингтоне ничего не дали. «Доктор Мосаддык, – сказал ему американский дипломат Вернон Уолтерс, – с вашим визитом было связано столько ожиданий. Но вы возвращаетесь домой с пустыми руками». Мосаддык удивленно посмотрел на него: «Неужели вы не понимаете, что, вернувшись с пустыми руками, я создаю себе более сильную позицию дома? А вот если бы я вернулся с соглашением, мне бы пришлось доказывать его полезность своим фанатикам».

В Лондоне к власти вернулись консерваторы во главе с Уинстоном Черчиллем. Всю жизнь он держал оборону против национализма в третьем мире, и на закате своей карьеры ему предстояла последняя схватка. Министр иностранных дел в правительстве консерваторов Энтони Иден, в отличие от других дипломатов, был хорошо знаком с Ираном. В Оксфорде он изучал персидский язык, считал его таким же красивым, как итальянский, и читал поэму «Шахнаме» на языке оригинала. Иден, как и Черчилль, был защитником колониальной системы. Он свысока относился к интеллектуальным способностям народов развивающихся стран и не скрывал это. Иден с Черчиллем были убеждены, что Мосаддыка надо убрать, но не знали, как это сделать. Мешала позиция Соединенных Штатов.

Администрация Трумэна исходила из того, что Мосаддык прав и англичане должны платить. Государственный секретарь Дин Ачесон ожидал серьезного хаоса в Иране. Экономика Ирана разваливалась из-за невозможности продавать нефть. Американцы опасались, что Мосаддык обратится за помощью к Советскому Союзу и Иран, важный союзник Запада в холодной войне, будет утерян. Дин Ачесон внушал Энтони Идену: «Мы ведь имеем дело со страной, которая находится рядом с Советским Союзом. Это критически важный район».

А в Лондоне больше думали о сохранении империи и поддержании курса фунта стерлингов.

«Нации, угнетаемые вероломными и алчными колониалистскими державами, – призывал иранцев к терпению Мосаддык, – должны проявить большую самоотверженность для того, чтобы обеспечить себе полную свободу и независимость, вырвать свои природные богатства из рук чужеземцев и использовать для своих нужд те доходы, которые ныне идут в карман иностранцев».

В 1952 году левая партия Туде была на подъеме. Англичане докладывали из Тегерана: левые добились того, что портреты шаха исчезли из витрин магазинов. Туде давила на Мосаддыка слева. 12 июня 1952 года начальник штаба иранской армии предупредил своих офицеров, что Туде может решиться на военный переворот. Но превентивные меры против коммунистов крайне опасны.

В июле 1952 года Мосаддыка пригласил к себе шах. Разговор получился тяжелым. Двух вождей в стране быть не могло. Беседа прервалась, когда Мосаддык потерял сознание и упал к ногам шаха. Мосаддык требовал контроля над военным министерством. Шах понимал, что без армии он превратится в номинальную фигуру. «Да я лучше соберу вещи и уеду», – сказал шах премьер-министру.

По конституции шах являлся главнокомандующим, но был обязан в политических вопросах сотрудничать с правительством. Считалось, что шах имеет право сам назначить военного министра. Мосаддык нарушил это правило. Когда шах отказался пойти ему навстречу, Мосаддык 17 июля подал в отставку. Страна находилась в кризисе. Остановка нефтяной промышленности привела к тому, что десятки тысяч людей потеряли работу.

Шах попытался назначить главой правительства другого человека, предложенного англичанами. Но иранцы восстали. Они ценили Мосаддыка не только как патриота, выступившего против британцев, но и как премьер-министра, который провел важные социальные законы. Он освободил крестьян от рабского труда на крупных землевладельцев, заставил работодателей платить больным рабочим и рабочим-инвалидам, разработал систему пособий безработным.

21 июля Национальный фронт призвал к всеобщей забастовке в знак поддержки Мосаддыка. Шаху пришлось пойти на попятный. Вечером он пригласил Мосаддыка. Согласился с тем, что премьер-министр будет контролировать военное министерство. Он только поинтересовался, намерен ли глава правительства сохранить монархию. Мосаддык ответил утвердительно, пообещал: «Вы войдете в историю как невероятно популярный монарх, если будете сотрудничать с демократическими и националистическими силами».

На следующий день меджлис проголосовал за Мосаддыка. Он мог тогда легко избавить страну от династии Пехлеви и провозгласить республику. Но этому человеку часто не хватало решимости.

Англичане понесли тяжелое поражение. Их планы были сорваны новой силой – толпой. В Лондоне подумывали о военной операции, но Трумэн был категорически против. Оставался только заговор. Но Мосаддык в октябре 1952 года закрыл британское посольство. Всем англичанам – дипломатам и разведчикам – пришлось покинуть Иран. Англичане попросили помощи у американцев. Центральное разведывательное управление еще никогда не свергало премьер-министров, и Трумэн не хотел начинать.

Когда в Белом доме в январе 1953 года обосновался Дуайт Эйзенхауэр, отношение американской политической элиты к Ирану изменилось. Только один человек в новой американской администрации все еще надеялся на компромисс с Мосаддыком: сам президент. Он говорил Уинстону Черчиллю, что не хочет влезать в иранские дела. Черчилль не стал спорить. Он знал, что на его стороне братья Даллесы, один из которых стал государственным секретарем, а другой – директором ЦРУ. Братья мыслили категориями холодной войны и видели во всем происки коммунистов.

Президента Эйзенхауэра переубедили сообщениями о насилии в Тегеране и о том, что власть там может попасть в руки коммунистов: Иран не должен был перейти на сторону Советского Союза. Эйзенхауэр пришел к выводу, что Иран распадается и спасти его не удастся, пока Мосаддык у власти.

18 марта заместитель директора ЦРУ Фрэнк Визнер, отвечавший за тайные операции, сообщил англичанам о готовности сотрудничать в свержении Мосаддыка. Предупредил их, что американская военная миссия продала Ирану оборудование для радиопеленгации, позволяющее находить нелегальные передатчики. 25 июня 1953 года государственный секретарь Соединенных Штатов Джон Фостер Даллес дал зеленый свет операции по свержению «безумца Мосаддыка». 11 июля его решение одобрил президент Эйзенхауэр.

Резидент ЦРУ в Тегеране Роджер Гойрэн проработал в Иране пять лет. У него была широкая агентурная сеть – больше ста человек. Она обходилась в миллион долларов в год – немалая сумма, учитывая, что весь бюджет тайных операций ЦРУ составлял восемьдесят два миллиона долларов. Резидент скептически отнесся к новому поручению: переворот приведет к тому, что иранцы будут считать американцев такими же колониалистами, как англичан. Директор ЦРУ Аллен Даллес приказал отозвать его из Тегерана и поручил операцию специалисту по Ближнему Востоку Кермиту Рузвельту.

Кермит Рузвельт родился в Буэнос-Айресе, где его отец занимался бизнесом. Он учился в Гарварде, там же преподавал и представлял собой тип разведчика-любителя. Он наслаждался атмосферой интриг и заговоров. Внук президента Теодора Рузвельта, он, как и многие представители этого семейства, был склонен к решительным действиям.

Врачи требовали, чтобы Рузвельт срочно сделал операцию на почке, а он в июле 1953 года улетел в Тегеран, прихватив с собой на сто тысяч долларов мелких иранских денег – раздавать протестующим на улицах. В то время в американских паспортах указывались особые приметы владельца, паспортистка записала: «Шрам на лбу». Малограмотный инспектор иранской пограничной стражи с трудом ознакомился с паспортом и решил, что это имя американца звучит так: «Мистер Шрам на лбу». Кермит Рузвельт решил, что это неплохое начало для его миссии.

Когда Мосаддык закрыл британское посольство в Тегеране, Кермит Рузвельт подумал, что это благоприятный момент для ЦРУ. Англичане столько лет выстраивали здесь подпольную сеть, которая теперь осталась без руководства, и кто-то должен ее возглавить. Сотрудники ЦРУ отправились на Кипр, где обосновались изгнанные из Тегерана британские разведчики. Те не хотели раскрывать имена своих агентов и доверенных лиц, но все же сообщили, что их главные агенты – братья Рашидян, с которыми они связываются трижды в неделю по радио и которые получают десять тысяч фунтов в месяц – большие по тем временам деньги. Они делали все, чтобы дестабилизировать ситуацию в Иране. Муллы, политики, журналисты резко критиковали премьер-министра.

Кермит Рузвельт разработал такой план: сначала массированная кампания критики Мосаддыка, потом верные шаху офицеры требуют его отставки, толпа захватывает улицы, и тогда новый премьер-министр устанавливает порядок.

Проблема у Рузвельта возникла с тридцатидвухлетним шахом, нерешительным от природы. Он ненавидел принимать решения. Ему не хватало морального мужества, и его легко можно было запугать. Большие усилия были потрачены на то, чтобы пробудить мужество в самом шахе. На него натравили сестру – решительную принцессу Ашраф, которая вовсе не была похожа на брата.

Поначалу Кермит Рузвельт терпел неудачи. Мосаддык обещал, что Иран станет «сражаться до конца». Его поддержала вся страна. И левые, и священнослужители повторяли, что иранцы готовы умереть, защищая свою честь. Но контраст между амбициозными мечтами и жестокой реальностью нищей жизни становился все более очевидным. «Мосаддык был честным, но сумасбродным и непредсказуемым человеком, – вспоминают современники. – По большей части из-за болезни он руководил делами либо лежа в постели, либо с балкона, обращаясь к толпе, собравшейся у его дома. Обличая западный империализм, Мосаддык имел склонность плакать и переходить на крик».

Шах согласился сделать новым главой правительства отставного генерала Фазлоллу Захеди, который получил большие деньги от ЦРУ. При этом честно предупредил Кермита Рузвельта: «Если по несчастливому стечению обстоятельств дела пойдут не так, мы с шахиней улетим в Багдад».

15 августа 1953 года после полуночи на двух джипах и с грузовиками, полными солдат, командир императорской гвардии полковник Нематулла Насири отправился к Мосаддыку с фирманом – письменным повелением шаха отправить его в отставку. Полковник, который командовал семьюстами солдатами, был лоялен шаху. Для начала полковник должен был блокировать начальника генерального штаба генерала Рияхи, чтобы армия не выступила на защиту премьер-министра. Но начальник штаба отсутствовал, его дом был пуст – ни слуги, ни швейцара у входа. Полковника это почему-то не насторожило. А оказалось, что начальник штаба предупрежден и уже поднял по тревоге своих солдат. Когда полковник прибыл к дому Мосаддыка, его разоружили. Начальник генерального штаба назвал его предателем и отправил в тюрьму.

Мосаддык сообщил по радио о срыве попытки государственного переворота, организованной шахом и иностранными элементами. Услышав это, испуганный шах и шахиня Сорейя, собрав вещи, сели в двухмоторный «бичкрафт». Шах занял кресло пилота и взял курс на Багдад. Оттуда через два дня они улетели в Рим, где нашли убежище. Министр иностранных дел Ирана Хусейн Фатеми на митинге назвал шаха предателем.

Начальник иранского отдела в ЦРУ Джон Уоллер отправил Кермиту Рузвельту шифровку: «Возвращайтесь». Рузвельт мог улететь вместе с генералом Захеди и другими на самолете американского военно-воздушного атташе. Но он не захотел покинуть поле боя, не считая кампанию проигранной. Генерал Захеди был довольно популярен среди военных. Рузвельт решил распространить по всему городу шахский фирман о назначении генерала Захеди. В Вашингтоне никто не разделял его оптимизма. Фактически он продолжал действовать в одиночку.

Мосаддык был уверен, что победил. А люди вновь и вновь выходили на улицы, протестуя против правительства, которое ничего не делает, чтобы жизнь стала лучше. Премьер-министру и в голову не приходило, что может последовать вторая попытка его свергнуть. Он наивно велел полиции не мешать демонстрантам.

Искренний по натуре Мосаддык по-детски верил другим людям. Его несложно было растрогать. Американский посол пришел к нему и стал жаловаться, что демонстранты угрожают даже семьям американцев. (К тому времени вместо Грейди, который поддерживал иранских националистов, послом в Тегеране был уже назначен Лой Хендерсон, считавший Мосаддыка «сумасшедшим, вступившим в союз с русскими».) Мосаддык возмутился и прямо в присутствии посла приказал полиции разогнать демонстрацию, которая на сей раз состояла из его верных сторонников. Позже он вообще запретил все демонстрации, поручив исполнение военным.

В результате, 19 августа на улицы вышли только противники Мосаддыка. А сторонники, исполняя его приказ, остались дома. Туде – единственная партия, готовая защищать правительство, весь день совещалась: что делать? Один из лидеров партии позвонил Мосаддыку и предложил выдать им оружие. «Если я когда-нибудь соглашусь вооружить политическую партию, – ответил Мосаддык, – пусть Аллах лишит меня правой руки!» Но Туде осталась дома не по этой причине. Она, как считается, ждала указаний из Москвы и не получила их. Тем временем военные освободили полковника Насири, который немедленно мобилизовал императорскую гвардию против правительства. Большинство военных хранили верность шаху. Военные придали путчу ореол законности. В атаке на правительственные здания участвовали танки и артиллерия. Настоящая битва шла за резиденцию Мосаддыка. Восставшие захватили телеграф и сообщили стране, что правительство Мосаддыка низложено.

А шах ни о чем не подозревал. Он обедал в своем отеле в Риме вместе с женой и двумя адъютантами. Внезапно ворвалась группа репортеров. Они хотели знать мнение шаха о том, что происходит в Тегеране. Шах не сразу поверил этим сообщениям. Потом, воодушевившись, вскочил: «Мой народ любит меня!»

В ту среду погибли примерно три сотни человек, половина – в бою за дом Мосаддыка. Резиденцию Мосаддыка захватили, но самого премьер-министра не нашли. Его увезли помощники.

В американском посольстве пили шампанское. Во временном штабе генерала Захеди в офицерском клубе Кермита Рузвельта приветствовали как героя. На самом деле оперативники ЦРУ сыграли не такую уж большую роль. Придуманный ими план пошел прахом. Работая в Тегеране, они не знали фарси. Когда начались волнения, резидентура лишилась возможности общаться со своими информаторами, которые говорили по-английски и по-французски. ЦРУ утратило контроль и не очень хорошо представляло, что происходит.

Новый глава правительства Захеди приказал запретить все демонстрации, закрыть границы и вычистить всех сторонников Мосаддыка из армии и полиции. Мосаддык не смог бы долго скрываться, даже если бы захотел. Вечером он позвонил в офицерский клуб, чтобы договориться об условиях сдачи. Его доставили прямо в пижаме. Генерал Захеди больше всего боялся, что бывшего премьера попытаются убить.

А шах нанял голландский авиалайнер, чтобы прилететь в Тегеран. Его сопровождали восемь истребителей. На аэродроме играл военный оркестр. Шесть дней изменили его жизнь – он вернулся триумфатором! Пригласил к себе Кермита Рузвельта. Разлили ледяную водку, и шах сказал: «Я обязан своим троном Аллаху, моему народу, моей армии и вам».

Мосаддыка перевели в военную тюрьму. Он предстал перед военным трибуналом. «Мое единственное преступление, – сказал Мосаддык своим судьям, – это то, что я национализировал иранскую нефтяную промышленность и избавил страну от колониализма, политического и экономического влияния великих империй». Приговор: три года тюрьмы и домашний арест до конца жизни.

Мосаддык отсидел срок от звонка до звонка. Летом 1956 года его отвезли домой. Его стерегли агенты шахской спецслужбы САВАК. К нему не допускали никого, кроме родственников и ближайших друзей. Арестовали шестьсот офицеров, близких к нему, около шестидесяти из них расстреляли. В 1965 году умерла его жена. Через несколько месяцев у него самого был обнаружен рак горла. Шах предложил ему лечиться за границей. Он отказался. Пригласили бригаду итальянских врачей. Мосаддыка привезли в Тегеран, где он лечился. Опухоль ему удалили, но подвергли слишком сильному облучению кобальтом. Это принесло больше вреда, чем пользы. 5 марта 1967 года в возрасте восьмидесяти пяти лет он умер. В публичных похоронах было отказано…

Однако в августе 1953-го Великобритании едва ли стоило торжествовать. 5 декабря 1954 года шах восстановил дипломатические отношения с Лондоном. Но англичане утратили свои позиции в Иране. Им пришлось поделиться с американскими нефтяниками. Англо-Иранская компания была переименована в «Бритиш Петролеум», за ней оставили только сорок процентов прежней доли в иранской добыче нефти. Остальное получили американские нефтяные компании. Этим занимался заместитель Джона Фостера Даллеса Герберт Гувер-младший, который прибыл в Тегеран улаживать нефтяные дела. 30 октября 1954 года экспорт иранской нефти был поручен Международному нефтяному консорциуму, в который вошли девять нефтяных компаний.

Эта история стала поворотным пунктом в истории стран – экспортеров нефти, членов ОПЕК[2]2
  Организация стран – экспортеров нефти (The Organization of the Petroleum Exporting Countries, OPEC), картель.


[Закрыть]. Впервые иностранную компанию лишили собственности. Все имущество отныне принадлежало иранскому государству, которое начало путь к нефтяной независимости.

Джордж Янг, руководивший ближневосточным направлением британской разведки, в 1955 году откровенно беседовал с шахом. Тот сказал, что после Второй мировой войны, подталкиваемый британскими и американским послами, он пытался стать конституционным монархом и в результате был вынужден бежать в Рим, а Иран едва не превратился в республику. Так что он сыт по горло демократией и теперь намерен «править сам». Он понимает, что погибнуть от руки террориста – его судьба, но верит в превентивные меры и не станет для убийц легкой целью.