Текст книги "О времени и о себе"

Шли пятидесятые годы. В школе я был круглым отличником. Все школьные науки давались мне легко, у меня не было любимых и нелюбимых предметов. Кроме учёбы в школе я серьёзно занимался шахматами, и к концу десятого класса у меня был уже первый разряд. В школе у меня появилось много новых друзей, как в моём классе, так и в соседних. С Фимой Коганом я дружил до его смерти. Теперь я поддерживаю дружеские отношения с его дочкой. С Сеней Глуховым и со Славой Богусевичем я дружу до сих пор, то есть больше 70 лет.

У нас были прекрасные педагоги: учитель математики Александр Абрамович Шершевский, учитель русского языка и литературы Израиль Наумович Шенкман, учитель английского языка и замечательный классный руководитель Вениамин Маркович Боер. Именно благодаря им мы получили крепкие основы знаний, которые помогали нам как во время учёбы в институте, так и в дальнейшей жизни. Фима стал директором школы, Слава – полковником, Сеня – лауреатом Государственной премии за разработку барокамеры для космонавтов.

В 1952 году мальчишки девятых классов нашей 69-й мужской школы начали дружить с девчонками девятых классов 70-й женской школы. Был организован общий танцевальный кружок, где мы разучивали па-де-грас, па-де-патинер, краковяк, венгерку и другие исключительно бальные танцы. Естественно, что о буржуазных танцах танго и фокстроте не могло быть и речи. Кроме того, нам разрешили устраивать общие праздничные вечера.

И мальчики, и девочки были очень довольны. Начались новые отношения. Появились «парочки». Через несколько лет Фима Коган женился на Алле Борисовой, а Лёша Гиппиус женился на Кате Дмитриевой. Я некоторое время дружил с Инной Астрахан, потом мы почему-то потеряли друг друга из вида, а потом, спустя много лет, снова встретились, как два профессора РГУ НГ (Российского государственного университета нефти и газа).

Несколько слов о семье Кати Дмитриевой. Её родители были художниками по текстилю. У Кати был старший брат Коля, который родился в 1933 году.

Коля Дмитриев начал рисовать в 1939 году. С 1947 года увлёкся работой в технике акварели. Народный художник РСФСР, Лауреат Сталинской премии Георгий Семёнович Верейский заметил дарование мальчика и прислал ему книгу-альбом «Рисунки В. А. Серова» с надписью: «Будущему художнику Коле Дмитриеву».

В 1948 году Коля был переведён в третий класс Московской средней художественной школы имени Василия Иановича Сурикова (МСХШ), где он учился два года у педагога Антонины Петровны Сергеевой, ученицы Валентина Александровича Серова.

Сюжеты для своих работ он находил буквально повсюду – в родных арбатских дворах и переулках, в деревне, куда выезжал на летний отдых. Писал пейзажи, натюрморты, портреты близких и знакомых, многофигурные композиции, чудесно изображал бытовые сценки. Он умел передать красоту изменчивых состояний природы, непогоду и яркое солнце, дыхание полей, прозрачность берёзовой рощи. Все его акварели, даже «пасмурные» и «вечерние», были пронизаны светом.

Любил читать, особенно классику, и с удовольствием иллюстрировал понравившиеся ему вещи. Так появились иллюстрации к повестям и сказкам Пушкина, произведениям Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Гоголя, к басням Крылова, очень верно отображающие характеры действующих лиц и окружающую их обстановку.

Последнее своё лето Коля провёл в деревне Репинке Калининской области. Много работал. За два месяца он создал около 150 акварелей и рисунков.

Коля Дмитриев трагически погиб в результате несчастного случая на охоте 12 августа 1948 года в возрасте 15 лет и 5 месяцев. Ружьё его товарища Димы якобы само выстрелило Коле прямо в висок. Расследование не проводилось. Возможность убийства не исключается. Похоронили Колю в Москве, на Ваганьковском кладбище. А через год, в 1949 году, в Центральном доме работников искусств открылась первая выставка его работ.

Коля Дмитриев

Анна Дмитриева

Алексей Гиппиус

В 1953 году Лев Кассиль написал о нём повесть «Ранний восход», выдержавшую десятки изданий и переведенную на несколько языков.

Интерес к творчеству Коли Дмитриева не уменьшается и сегодня. В Москве, Петербурге и других городах проходят персональные выставки этого замечательного художника, так и оставшегося навечно молодым.

Коля Дмитриев – троюродный брат теннисистки Анны Дмитриевой, заслуженного мастера спорта СССР, 18-кратной чемпионки СССР в одиночном, женском парном и смешанном парном разрядах, спортивной журналистки и лауреата премии «Золотой микрофон» в номинации «Лучший спортивный комментатор». Первый муж Анны Дмитриевой – Михаил Толстой, внук писателя А. Н. Толстого, второй муж – Дмитрий Чуковский, внук писателя К. И. Чуковского.

Племянник Коли Дмитриева – Алексей Гиппиус, лингвист и текстолог, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, сын Кати Дмитриевой и Лёши Гиппиуса.

К концу десятого класса я так и не решил, кем я хочу быть. Иногда, правда, хотелось стать артистом. Но, естественно, не простым, а великим, и, конечно, не потом, а сразу. Конкурсы в театральные училища были в те годы около ста человек на место, но это меня не смущало, ведь я жил на улице Вахтангова и был пропитан воздухом театра.

Школу я окончил с золотой медалью. Захотел поступать в «Щуку». Услышав об этом, Танина мама, народная артистка РСФСР тётя Галя Пашкова, сказала мне, что сам я в театральное училище не поступлю, но она может мне помочь. Она была в то время в прекрасных отношениях с Рубеном Николаевичем Симоновым, а он, как известно, был всемогущ, и ему ничего не стоило выполнить просьбу тёти Гали о «мальчике-еврее с нашей улицы, который дружит с Таней». Именно так она мне и объяснила механизм моего становления на путь артиста.

А тётя Ира Державина, мама Миши, Ани и Тани, сказала, что может поговорить обо мне с Андреем Львовичем Абрикосовым, большим другом её покойного мужа, а ныне директором театра, и с Борисом Евгеньевием Захавой, директором «Щуки». Она, ну точь-в-точь как тётя Галя, попросит их «за способного мальчика-еврея, друга её троих детей».

На дворе стоял 1953 год. В самом начале года, 13 января, в газете «Правда» была напечатана статья, возвестившая о последней карательно-пропагандистской кампании Сталинской эпохи, вошедшей в историю как «дело врачей».

Следствие по «делу врачей» началось ещё в 1952 году. Именно тогда без публичного резонанса арестовали нескольких видных медиков, имевших отношение к лечению первых лиц государства. Главные фигуранты – «профессора-шпионы, убийцы в белых халатах» – оказались в застенках Лефортово в ноябре 1952 года. К ним, по указанию сверху, применяли «меры физического воздействия», добиваясь показаний о связях с английскими и американскими спецслужбами через еврейскую благотворительную организацию «Джойнт».

13 января вышла в свет сенсационная статья директивного значения. Её прочитали десятки миллионов советских людей:

«Большинство участников террористической группы (Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой. Другие участники террористической группы (Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И.) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время».

Двое из упомянутых «врачей-убийц» к тому времени уже умерли. Это Яков Этингер (скончался в Лефортовской тюрьме 2 марта 1951 года) и Михаил Коган (умер в ноябре 1951 года).

О тайной деятельности врачей-убийц донесла ЦК ВКП(б) врач кремлёвской больницы Лидия Тимашук. Все «врачи-вредители» признались в содеянном. 20 января 1953 года доктор Тимашук была награждена орденом Ленина «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц».

Доктору Тимашук вручили орден Ленина, дали новую квартиру, избрали депутатом. В феврале 1953 года в газете «Правда» была опубликована статья политического обозревателя Ольги Чечёткиной «Почта Лидии Тимашук»:

«Ещё совсем недавно мы не знали этой женщины, теперь имя врача Лидии Федосеевны Тимашук стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины. Она помогла сорвать маску с американских наймитов, извергов, использовавших белый халат врача для умерщвления советских людей. Весть о награждении Л. Ф. Тимашук высшей наградой – орденом Ленина – за помощь в разоблачении трижды проклятых врачей-убийц облетела всю нашу страну. Лидия Федосеевна стала близким и дорогим человеком для миллионов советских людей».

«Дело врачей» вызвало преследования родственников и сослуживцев арестованных, а также волну антисемитских настроений по всей стране. В отличие от предыдущей кампании против «космополитов», в которой евреи, как правило, скорее подразумевались, чем назывались прямо, теперь пропаганда прямо указывала на евреев.

8 февраля в газете «Правда» был опубликован установочный фельетон «Простаки и проходимцы», где евреи изображались в виде мошенников. Вслед за этим фельетоном советскую прессу захлестнула волна фельетонов, посвящённых разоблачению истинных или мнимых тёмных дел лиц с еврейскими именами, отчествами и фамилиями. Все советские евреи были объявлены агентами международной сионистской организации «Джойнт». is

Начиная с 1952 года «Дело врачей» разрабатывалось органами Министерства государственной безопасности под руководством полковника Михаила Рюмина, написавшего в 1951-м донос Сталину о «сионистском заговоре» в органах госбезопасности.

До этого Рюмин участвовал в затеянном по приказу Сталина следствии по делу «Маршал» – по подготовке материалов для ареста Георгия Жукова – и «добывал» материалы для ареста маршала Г. К. Жукова.

Рюмина называли «кровавым карликом» за то, что он «выбивал» показания, истязая людей пытками. С 10 июля 1951 года Рюмин – врио начальника, с 19 октября – начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Одновременно 19 октября 1951 года он был назначен заместителем министра государственной безопасности СССР и членом Коллегии МГБ.

5 марта 1953 года умер Сталин. Помню, что когда объявили о его смерти, у нас в гостях были мамина старшая сестра тётя Вера с мужем, дядей Исааком.

Мама и тётя Вера начали плакать, мы с Вовой молчали. Дядя Исаак встал и начал кричать на маму и на тётю Веру: «Дуры! Прекратите сейчас же реветь! Собаке – собачья смерть!». Я был готов наброситься на него с кулаками. Меня удержал Вова и заставил сидеть тихо. Я тогда думал, что никогда не прошу дядю Исаака за такое отношение к товарищу Сталину. Начиная с 6 марта вся Москва начала стекаться к Колонному залу, где происходило прощание со Сталиным. Шли огромные толпы, однако все проходы были перекрыты войсками и милицией. Ребята из моего класса тоже решили попробовать пройти и попрощаться с Иосифом Виссарионовичем. Я пошёл вместе с ними. Шли проходными дворами, преодолевая заборы и другие препятствия. Я был не самым ловким и сильным среди ребят и, перелезая через высокий забор во дворе на улице Герцена, неудачно упал и вывихнул руку. Было больно, и я вернулся домой, так и не попрощавшись с вождём.

Тётя Вера и дядя Исаак

Потом я понял, что мне просто повезло, так как в эти дни от давки погибло много людей, идущих к Колонному залу. А ещё позже я осознал, что зря сердился на дядю Исаака.

Для оказавшихся за решёткой медиков смерть Сталина стала избавлением от неминуемой гибели. «Дело врачей», являвшееся частью подковёрной борьбы советских элит за сталинское наследство, моментально стало ненужным и даже вредным. Уже 3 апреля 1953 года все арестованные по «делу врачей» были освобождены, восстановлены на работе и полностью реабилитированы.

В этот же день, 3 апреля 1953 года, Лидия Федосеевна Тимашук была лишена ордена Ленина «В связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами», о чём говорит опубликованное 4 апреля в газете «Правда» сообщение об Указе Президиума Верховного Совета СССР № 125/32, отменившего Указ от 20 января 1953 года о её награждении. Нет врачей-отравителей, значит, нет и подвига. Лидия Тимашук также была лишена новой квартиры и перестала быть депутатом. is

В 1953 году Николай Николаевич Месяцев, будущий председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по радиовещанию и телевидению, тогда ещё только комсомолец-стажёр, переведенный в органы госбезопасности с целью проведения ревизии следствия по «делу врачей», установил, что оно было сфабриковано по инициативе Рюмина.

17 марта 1953 года, после смерти Сталина, «кровавый карлик» Михаил Рюмин был арестован. На допросах отрицал обвинения во вражеской деятельности, охотно признавая отдельные ошибки.

2—7 июля 1954 года Временная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела на судебном заседании дело по обвинению Рюмина. Было доказано, что Рюмин, применяя запрещённые советским законом приёмы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя и других лиц в совершении тягчайших преступлений, в измене Родине, вредительстве, шпионаже и т. п. Последующим расследованием установлено, что эти обвинения не имели под собой никакой почвы, привлечённые по этим делам полностью реабилитированы» (газета «Правда» от 8 июля 1954 года).

7 июля 1954 года Рюмин был приговорён Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания с конфискацией имущества. 19 июля 1954 года отклонено ходатайство о помиловании. Михаил Дмитриевич Рюмин расстрелян 22 июля 1954 года.

Поступить в любой, даже самый захудалый, московский институт еврейскому ребёнку в 1953 году было практически невозможно. А в театральное училище? Но ведь тётя Галя и тётя Ира обещали помочь! От меня требовалось только сказать им, что на их помощь я согласен. И я, «способный мальчик-еврей», к неописуемому их удивлению сказал им: «Нет!». Ход тогдашних моих мыслей был прост. Да, я мальчик-еврей, но я не просто способный, я – один из лучших учеников школы. Я отлично знаю все школьные предметы, а ведь это самое главное для поступления в институт. Я сам смогу поступить в любой вуз. Мне всё равно кем быть – артистом, инженером, учёным, писателем. Мне не нужна никакая помощь, я сумею сам ответить на любой вопрос по любому предмету. Я принципиально не буду поступать в их театральное училище, а поступлю в самый недоступный для евреев, с точки зрения всей Москвы, Бауманский институт, и все тогда увидят, что главнее: крепкие знания или какие-то еврейские дела!

Итак, я сказал им: «Нет!». Они обе заявили мне прямо в лицо, что я – просто дурак. Я и сейчас не знаю, был ли я тогда прав. Не в ходе своих рассуждений, а в выборе профессии. А вот в том, что они обе были правы, нет никаких сомнений. Я был не просто дураком, я был круглым дураком в квадрате!

Когда я заявил, что буду поступать в Бауманский институт, все родные и близкие объявили меня ненормальным. Мама срочно начала искать выход из положения. И, что самое удивительное, нашла его.

Мамин двоюродный брат работал тогда доцентом в Энергетическом институте имени Молотова. Он хоть и еврей, но был инвалидом войны, орденоносцем и коммунистом, что и помогало ему при всяческих кадровых чистках.

Дядя Лёва сказал, что постарается «пристроить» меня на гидроэнергетический факультет, где он работает. Хотя, сказал он, что это сделать ему будет не очень просто.

– Дядя Лёва, – сказал я ему, – мне не нужны ни Ваш факультет, ни Ваш институт, ни Ваша помощь! Я знаю все предметы на отлично и отлично поступлю сам. Причём, куда захочу!

Дядя Лёва умыл руки, а я, бесконечно уверенный в себе «способный мальчик-еврей», один из лучших учеников своей школы, отвергнувший предлагаемую со всех сторон помощь, так в 1953 году ни в один из интересующих меня институтов не поступил.

Первого сентября, когда мои одноклассники пошли в различные вузы, я лежал дома на диване и думал о том, кто же виноват в том, что произошло. Тогда ответа на этот вопрос я так и не нашёл.

С той поры прошло много лет, несколько десятилетий. Мы, бывшие школьники с улицы Вахтангова, мягко говоря, повзрослели. Некоторых, к сожалению, уже нет. Миша, Шура и Слава стали народными артистами, их знают везде. Наташа Журавлёва стала профессором Школы-студии МХАТ. Аня Державина тоже окончила театральный институт и служила в театре, но потом вышла замуж, родила дочку и из театра ушла. Миша Державин объездил с Шурой Ширвиндтом весь свет, разошёлся с Катей Райкиной, женился на Нине Будённой, развелся с ней, потом женился на Роксане Бабаян. Слава Шалевич, оставаясь одним из ведущих артистов Театра имени Вахтангова, стал художественным руководителем Театра имени Рубена Симонова. Митя Дорлиак, сын великого актёра театра Вахтангова Дмитрия Львовича Дорлиака, был актёром Театра на Малой Бронной, Театра на Таганке, Театра Ленкома, потом уехал в Париж.

Я всё-таки поступил в институт. Правда, не 1 сентября, а позже, не на очное, а на заочное отделение, и не в Бауманский институт, а в другой, совсем не театральный Московский нефтяной институт имени академика Ивана Михайловича Губкина. Честолюбие помогло мне наверстать упущенное время, закончить обучение в институте вместе с моими сверстниками и получить диплом с отличием.

Потом я работал, учился в аспирантуре, преподавал в вузах, играл в шахматы, защитил диссертацию, женился, родилась дочь потом родился внук, а затем мы всей семьёй обосновались в Берлине.

Но обо всём этом позже.

Alma Mater

Первого сентября 1953 года мои одноклассники пошли учиться в различные ВУЗы, я лежал дома на диване и думал о том, кто виноват в том, что произошло.

В начале сентября до меня дошли слухи о том, что в Московский нефтяной институт (МНИ им. Губкина) принимают на заочное отделение тех, кто поступал в другие ВУЗы, но по различным причинам туда не попал. Естественно, я срочно поехал туда и сразу же попал на приём к декану заочного отделения доценту Вайсеру. Это был очень приятный пожилой человек. Я подробно рассказал ему свою историю, показал мои документы. Несколько минут он молчал и внимательно смотрел на меня. Я терпеливо ждал. Он сказал, что на заочное отделение принимают только работающих, и спросил, могу ли я принести ему справку с места работы. Я сначала замялся, но потом решил сказать правду, что я не работаю и что справки у меня нет. Опять пауза. Вайсер взял мои бумаги, ещё раз их внимательно посмотрел и сказал, что, в порядке исключения, он принимает меня, а я должен постараться устроиться на работу и принести ему справку. У меня отлегло от души. Конечно, я обещал искать работу, и, конечно, понимал, что не найду её, но почему-то понял, что это не так уж обязательно, а главное, что я хоть и заочник, но уже студент. is

Надо сказать, что на заочное отделение Нефтяного института в 1953 году поступило много сильных ребят, которые не смогли поступить в престижные вузы по той же причине, что и я. Потом мы все познакомились и были очень благодарны декану Вайсеру.

Но это ещё не всё. Декан Вайсер сделал так, что некоторым из нас разрешили посещать лекции и семинары вместе со студентами-очниками тех групп, к которым нас приписали на первый семестр. К счастью, я попал в число этих «некоторых» и был приписан к группе НЗ-53-6 нефтемеханического факультета со специализацией «Автоматизация производственных процессов в нефтепереработке и нефтехимии».

Несколько слов об истории института. Это – превращение небольшого отраслевого вуза в базовый университет с мировым именем. Свою историю он ведёт от нефтяного факультета Московской горной академии (МГА), созданной на основе горного факультета Нижегородского политехнического института по Декрету ВСНХ от 4 сентября 1918 года.

Московская горная академия (1918–1930), высшее учебное заведение Наркомпоса РСФСР, была создана с целью подготовки отечественных горных инженеров. Инициатором создания Академии был бывший декан горного факультета Варшавского политехнического института Дмитрий Николаевич Артемьев. Он же был её первым директором с 1919 по 1922 год.

В 1920 году на должность профессора Академии был принят Иван Михайлович Губкин, в 1922 году он стал её ректором.

Первые защиты дипломных проектов прошли в 1923 году, а в 1924 году в Академии состоялся первый выпуск геологов-нефтяников, среди которых был Михаил Михайлович Чарыгин, будущий доктор геолого-минералогических наук, профессор, заведующий кафедрой общей геологии, декан геологоразведочного факультета и второй, после Губкина, ректор Московского нефтяного института.

Иван Михайлович Губкин

В декабре 1929 года, спустя 10 лет после образовании Академии, ей было присвоено имя Иосифа Виссарионовича Сталина. В том же году создаются три новых факультета МГА – нефтяной, торфяной и цветных металлов.

Приказом ВСНХ № 1238 от 17 апреля 1930 года Московская горная академия была расформирована, а на её основе было создано шесть новых автономных институтов:

♦ Московский государственный геологоразведочный институт (МГРИ) был создан из геологоразведочного факультета МГА. Сейчас – Российский государственный геологоразведочный университет имени Серго Орджоникидзе (РГГРУ).

♦ Московский горный институт – образован из горнорудного факультета МГА. До 2014 года существовал как Московский горный университет. 17 марта 2014 года объединён с Национальным исследовательским технологическим университетом «МИСиС» и стал Горным институтом.

♦ Московский нефтяной институт – сейчас Российский государственный университет нефти и газа имени И. М. Губкина (РГУ НГ).

♦ Московский институт цветных металлов и золота – в декабре 1958 года решением Совета Министров СССР институт переведён в Красноярск и переименован в Красноярский институт цветных металлов. Часть кафедр института входит в состав Московского государственного геологоразведочного института, часть – в состав Московского института стали, который после этого получил название «Московский институт стали и сплавов».

♦ Московский институт стали (чёрной металлургии) – сейчас Национальный исследовательский технологический университет МИСиС.

♦ Московский торфяной институт – сейчас Тверской государственный технический университет.

Московский Нефтяной институт, моя alma mater, много раз менял своё название. С 1930 по 1958 годы – МНИ, с 1958 по 1984 – МИНХ и ГП, с 1984 по 1991 – ГАНГ и, наконец, с 1998 года – РГУ НГ.

Сначала – институт, потом – академия, а сейчас вот – университет. Но справедливости ради надо подчеркнуть: всегда «имени И. М. Губкина».

За прошедшие годы на капитанском мостике института-академии-университета стояли восемь ректоров – сначала сам И. М. Губкин (1930–1939), затем – М. И. Чарыгин (1939–1942), А. В. Топчиев (1942–1947), А. Г. Сердий (1947–1954), К. Ф. Жигач (1954–1961), В. Н. Виноградов, (1961–1993), А. И. Владимиров (1993–2008), а с 2008 года – В. Г. Мартынов.

В институте нам преподавали замечательные специалисты и, одновременно, прекрасные люди. Большинство преподавателей учили нас не только своим предметам. Они были нашими советниками и наставниками по всем вопросам, которые волновали нас в то время.

Эта традиция, которая берёт начало со времени самого Ивана Михайловича Губкина, основателя и первого ректора института, существует и сейчас, при ректоре Викторе Георгиевиче Мартынове, который инициирует, поощряет и развивает все интересные и полезные начинания в деятельности теперь уже Российского государственного университета нефти и газа имени Губкина.

За 90 лет своего существования академия-институт-университет выучили, воспитали и направили на работу почти 100 тысяч дипломированных специалистов, кандидатов и докторов наук.

Огромный научно-педагогический потенциал, накопленный университетом за многие годы, позволил ему добиться статуса «национального исследовательского университета», который был присвоен РГУ нефти и газа имени И. М. Губкина распоряжением правительства РФ от 20 мая 2010 года.

На протяжении многих десятилетий Губкинский университет готовит специалистов нефтегазовой отрасли для более чем 100 стран мира. Наши выпускники занимают самые высокие посты в ведущих компаниях своих стран.

РГУ НГ стабильно входит в число лидеров по востребованности выпускников российских университетов, а также вошёл в ТОП-30 российских ВУЗов, представленных в общем списке университетов стран БРИКС.

В 2019 году университет вошёл в ТОП-8 по востребованности выпускников по версии журнала Forbes и впервые в рейтинг лучших университетов мира World University Rankings 2020 британского издания «Times Higher Education» (THE).

В 1953 году учебные группы Нефтяного института комплектовались не сразу. Сперва в них принимали медалистов, потом тех, кто успешно сдал вступительные экзамены, и только потом тех, кто в этом году по имевшим тогда место весьма уважительным и чрезвычайно веским причинам в никакой другой институт поступить не смог. Нефтяной институт, единственный в Москве, пришёл им на помощь и взял к себе на заочное отделение, разрешив посещать занятия дневной группы. is

Ректор

Кузьма Фомич Жигач

Декан

Владимир Иванович Бирюков

Зав. кафедрой

Александр Ионович Скобло

После того, как выяснилось, что врач-патриот Лидия Тимашук оказалась, мягко выражаясь, неправа – разоблачённые ею врачи оказались вовсе не убийцами в белых халатах, а совсем наоборот, замечательными врачами… Вышеупомянутые заочники были приняты в ряды очных учебных групп. В группу НЗ-53-6 были зачислены два заочника – Марк Лисагор и я. Для придания группе международного авторитета в неё был направлен Алоис Голик, студент из тогда ещё дружественной нам, а теперь вообще несуществующей страны – Чехословакии. Комплектация группы НЗ-53-6 была завершена, и я начал учиться по специальности «Контроль и автоматизация в нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности» на кафедре «Машины и аппараты нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности» нефтемеханического факультера Московского нефтяного института.

Не сразу удалось нам привыкнуть к совместному (в отличие от школы) обучению юношей и девушек, к отсутствию ежедневных домашних заданий, бесконтрольности (правда, временной) со стороны родителей и преподавателей. Тем не менее мы быстро перезнакомились, сдружились и оценили выгодные отличия студенческого образа жизни от школьного, плохо, однако, представляя, что ждёт нас впереди.

Из популярной студенческой песни нам было хорошо известно, что «от сессии до сессии студент бывает весел, а сессии всего два раза в год». И пока нам этого было достаточно. Мы узнали друг друга, в основном друг другу понравились и, несмотря на различия в возрасте (от 17 до 27 лет), в характерах и взглядах на жизнь, из нас сложился не очень серьёзный, бескомплексный, но очень слаженный коллектив, не лишённый к тому же чувства юмора. Группа стала известной и на других курсах, многие тогда завидовали нашей сплочённости, раскованности и беззаботности. Правда, в отличие от других групп, наша состояла, за небольшим исключением, из москвичей, которые жили с родителями и не ощущали многих бытовых забот и неудобств.

Сейчас можно с уверенностью утверждать, что в нашей группе были очень сильные, очень яркие студенты и, конечно, самые красивые, самые скромные студентки всего факультета, всего Нефтяного института.

Ира Рейтих

Вика Бывших

Лапшенков Г. И.

Стародуб И. Л.

Антошин В. И.

Первым старостой группы был назначен ничем внешне не выделявшийся среди других студентов Гена Лапшенков. Видимо, уже тогда руководители деканата знали о его выдающемся научном будущем, Гена стал профессором, заведующим кафедрой, деканом.

Первыми идеологическими вождями группы, комсоргом и профоргом, стали весьма активная тогда комсомолка Инна Стародуб и наш аксакал, участник Великой Отечественной войны, Слава Антошин, который был старше нас всех на десять лет.

Мы быстро научились перемещаться за 10 минут из одной аудитории в другую по узким лестницам и коридорам, преодолевая сопротивление встречных потоков, попутно справляясь с различными делами (в том числе и комсомольскими поручениями), которые обычно делаются в перерывах, успевали проглотить несколько традиционных горячих пирожков с повидлом, которые постоянно продавались в коридорах… В общем, жизнь кипела.

Учиться приходилось в три смены. Первая начиналась в 7 часов 45 минут, третья заканчивалась в 23 часа 10 минут. Но и в этом находились свои привлекательные стороны.

Непосредственное соседство с ЦПКиО имени Горького давало нам возможность в любое время проникать на территорию парка, минуя контролёров. Очень привлекали расположенные там пивные павильоны, открытые во время промышленных выставок ГДР и ЧССР. Мы существенно расширили свой кругозор, узнав, какие бывают разновидности пива кроме «Жигулевского», узнали, что такое настоящие сосиски и шпикачки.

А кинотеатры «Ударник» и «Авангард», находившийся тогда в старой полуразрушенной церкви, были для нас родными в течение всех лет учёбы. Там довелось познакомиться с лучшими фильмами того времени: «Верные друзья», «Солдат Иван Бровкин», «Карнавальная ночь», «Разные судьбы», «Идиот», «Высота», «Неоконченная повесть», «Белоснежка и семь гномов», «Римские каникулы»…

Как-то после «Неоконченной повести» мы неспешно шли по улице Димитрова (ныне Большая Якиманка), делясь впечатлением об увиденном и прежде всего о прекрасной актрисе Элине Быстрицкой, которую до этого не знали. Среди нас был Виктор Емельянов, душа всех компаний, весельчак и балагур, имевший всегда в запасе массу фантастических историй, с которыми он вступал в разговор, начинавшимися одинаково: «Это всё ерунда! Когда я учился в восьмом классе…». Почему-то всегда в восьмом.

Витя Емельянов

На этот раз, во время нашего разговора, Виктор был необычайно молчалив и задумчив, а затем вдруг сказал: «Это всё ерунда! Вы не увидели самое главное – последний кадр». Мы, озадаченные, замолчали. Действительно, никто не мог вспомнить последний кадр. А он продолжал: «Глаза! Вы когда-нибудь видели такие глаза, такой взгляд? В нём – всё!». Спустя годы я не раз с удовольствием смотрел этот фильм и всегда особенно внимательно ждал последний кадр, вспоминая рано ушедшего из жизни Виктора Емельянова, который в тот вечер удивил нас точностью оценки финала фильма.

Много дебатов было у нас и по поводу Людмилы Гурченко в фильме «Карнавальная ночь». Резюме было такое: «Не красавица, но изюминка в ней есть». Реакция Виктора была мгновенной: «Женщина без изюминки – вообще не женщина». Женщин он знал и любил, они его тоже любили.

Мы ходили не только в кино. Бывало, что ночами стояли на морозе в очереди за билетами в Большой театр, не пропускали ежегодных гастролей театра Аркадия Райкина, не забывали о консерватории, Третьяковской галерее. Интересы были разнообразными. Да разве всё перечислишь?