Текст книги "Моих стихов чернеющая гладь…"

Твоё имя пишу на стекле

 
Голова ты моя удалая,
Долго ль буду тебя я носить?
Если ты не вернёшься, родная,
Буду бога о смерти просить.
 
 
Нас с тобой обручили аж с детства,
Много лет ждал я свадебный день,
Любовался тобой по соседству,
На столе твоей карточки тень.
 
 
Мне твердила, что разные вкусы
Мы имели с тобою всегда,
Иль тебе мил тот парень безусый? –
Он, считается, – суперзвезда.
 
 
Он с тобой наиграется, бросит,
И забудет, что ты с ним была,
Молод он и еще несерьёзен,
Для него же ты – грех ремесла.
 
 
И умом я тебя понимаю,
Боюсь, поздно ты это поймёшь,
Для него все красотки мелькают,
Но в какую ты бездну шагнёшь?
 
 
Ты мне сердце сейчас разбиваешь,
Твоим образом, что на столе,
Потому что по жизни порхаешь,
Твоё имя пишу на стекле.
 

Творенья гения бессмертны

 
Он прожил свою жизнь не в творческих воззреньях века,
Был в мыслях мистиком, а рисовал людей реальных,
Трудясь, как фантазёр, и под давленьем ипотеки,
И сделав без рекламы ряд открытий визуальных.
 
 
Любви исполнен был к униженным и оскорбленным,
И в то же время – неудержимый коллекционер,
С большой фантазией, в уме художником рождённый,
Бунтарь, порой непримиримый, и знавший свой барьер.
 
 
Его загадочность всех окружающих смущала,
Он мифы рисовал не по святым шаблонам церкви,
Всегда он необычен был в сборке материала,
Твёрд и крепок в жизни был его бедняцкий стержень.
 
 
О его скромности судить не сложно даже сейчас,
Найдёте ль вы его переписку с кем-то из друзей?
Когда был дома он – часто источал ли много фраз?
Старался быть среди людей своих родных кровей.
 
 
В стране при жизни по существу непризнанный Рембрандт
В искусстве брал не оболочку буржуазной жизни,
Творя прекрасное по ему лишь ведомым путям,
Мир внутренний людей рисуя словно как закулисный.
 
 
Коротким было его счастье с любимой Саскией,
Она ему как мужу отдала своё богатство,
Была ценима им, не слушала родни подсказки,
Её лишившей части за разрыв из-за злорадства.
 
 
И он писал её любимую на чём угодно,
Держал всё это, не собираясь продавать,
В различных позах, шляпках, одеяньях мимолетных,
Ходил на рынки, чтоб необычное достать.
 
 
Он не похож был на остальных (Вермеера, Хальса),
Писал не то, что модно, а что ему лишь нравилось,
Не брался для клиентов он художником быть сальным,
В своих картинах не рисовал он равноправие.
 
 
А к сожалению, эпоха требовала это,
Хотел в картинах каждый красоваться, быть на виду,
Не нарисуешь мастер так – то ждёт тебя вендетта,
Он выбор места не делал из ложного кредита.
 
 
Хотел он маски жизни богатых бюргеров убрать,
Вернуться к написанию Христа как человека,
И он смог эту его горечь в портретах воссоздать ,
Его библейские сюжеты остались на века.
 
 
С таким же замыслом он рисовал портрет Данаи,
Отбросив у всех бытующий античный идеал,
Рисуя Саскию любимую – как есть, живую,
Прекрасную, что в дни любви великой сам он ласкал.
 
 
Для интерьера он брал пышные черты барокко,
Её фигуру он рисовал обыкновенную,
Художник величайший не увидел в том дурного,
Нарисовавши её с натуры как бы бренную.
 
 
Не в пример классике[34]34
  Тициан, Корреджо, Тинторетто, Веронезе, Пуссен.


[Закрыть], где много пылающих страстей,
Гармонии строгой и равновесия целого, —
Он дал в фигуре тела много оттенков и теней,
Присущих формам и округлостям тела зрелого.
 
 
При взгляде на портрет Данаи – сомнение росло,
Струится на картине свет золотой вместо дождя,
Хотели «В ожидании любовника» звать[35]35
  В 1836 году английские искусствоведы предложили изменить название.


[Закрыть] полотно,
За истиной пошли, в рентгенографию снизойдя.
 
 
В конечном слое красок была не первая жена,
Сравнив с музейным облик женщины с жены чертами,
Не может эта быть к тому периоду отнесена,
Хотя, есть атрибут – амур с руками и цепями.
 
 
Похоже, два Рембрандта тут творили – юный с зрелым,
И это было в промежутке десятилетья,
Жену любимую ваял он с пафосом веселья,
А умерла – скоблил картину, на горе сетуя.
 
 
Мы в Эрмитаже снова – перед портретом Данаи,
Он рисовал её в сюжете этой притчи,
Где на кровати после сна она, ещё не зная,
Вся в ожиданье Зевса любовного визита.
 
 
Но куда делось лицо любимой Саскии?
Что за блудница лежит тут, приличья не блюдя?
Какая с телом приключилась неувязка?
В недоуменье все… Выводы пока что отведя.
 
 
На первый взгляд – сама картина ответов не даёт,
Рембрандту пришлось иметь дело с тремя женщинами,
Какой фигуре на портрете художник всё ж дал ход?
Искусствоведы пошли опять за разъясненьями.
 
 
И спал мрак времени, и истина в руках святая,
И все загадки и сомнения больше нас не ждут,
Исследователь был[36]36
  Ю.И. Кузнецов – “Загадки Данаи”, изд. «Искусство», 1970 г.


[Закрыть], кто всё решал это вплотную,
Каким же долгим и интересным был его маршрут.
 
 
Рембрандтом, как и в притче, был написан дождь золотой,
Жена смотрела вверх, и бедра пологом закрыты,
И притча была б художником написана такой,
Жена скончалась вдруг! Его Вы горе ощутите…
 
 
Творения все рождаются из-под пера от муз,
Они – источник, что дают расцвет его таланту,
А у Рембрандта после смерти друга – печали груз…
И в помощь в дом к его мальцу пришла вдова в команду.
 
 
Сначала няней, но ненадолго, став любовницей,
И под её давленьем вид Данаи был изменён,
Её диктат лица и тела видим мы в альковной,
Прекрасно гения творенье для стран и всех времён!
 
 
И третья женщина осталась на его картинах,
Взрастившая выжившего единственного сына,
Она была с ним из любви к нему во всех кручинах,
Грешила даже с ним, имея окрики общины.
 
 
Известен также факт о злоключении Данаи (1985) —
Ведь была продана Рембрандтом в несчастьях за долги (1656),
Не стоит много слов нам говорить о негодяе,
Творения Рембрандта достойны высшей похвалы.
 

“Тяжба”
Сочинения Николая Гоголя 1842 года в томе IV.

 
Обед вчерашний, что ли, мне негож?
Ешь просто чёрт-те что, и вот – икота,
Грибки с ботвиньей разве обойдёшь?
Ведь лучшая закуска, съесть охота!
 
 
А что вчера есть в «Северной пчеле»?
У этой засидевшейся девицы
Крахманов, ученик мой, в похвале,
Получит он ведь новые петлицы,
А был бы без меня – ну ноль в нуле.
 
 
Что это? Неужели Бурдюков?
Он самый! Павел Петрович был почтён.
И этот взяточник из блудников
Два раза под судом был! Ну, свет чудён!
 
 
И подлеца весь почитает свет,
И что ему до тех двадцати тысяч?
Досадно ведь – моих… Навёл навет,
Собака он на сене – взять бы высечь.
 
 
Так знай же, не останусь я в долгу,
Знай, Бухтелев тебе отплатит скоро,
Прикидываешься и весь в шелку,
Ты будешь вскоре белого колора.
 
 
Вот, заглянул в газету, и – тоска.
Андрей, возьми-ка эту прочь газету,
Прочтёшь такое – и болит башка,
Упрятал бы в Камчатку скверну эту,
Да случая все нет на Бурдюка.
 
 
Лакей ему: “Приехал Бурдюков”.
– Неужто сам пожаловать изволил?
– Похож, кажися, барин из братов.
– Лицо другое вижу, соизволил.
 
 
– Да вот, извольте сами видеть, он.
– Все врёшь, дурак, проси его сюда.
– Прощения прошу и бью поклон,
Заступничества у вас ищу, беда.
 
 
Пролётов в сторону: “Это другой,
Однако есть в нём какое-то и сходство!”
– В чём вам полезным могу быть, друг мой?
– Да дело в тяжбе с родным братом, скотство.
 
 
– Фамилию позвольте мне узнать.
– Я брат родной его – я младший Бурдюков,
Я Христофор Петрович, прошу знать.
Что зенки в меня впёр? Чем не таков,
 
 
Пролётов, Господи, благослови,
Позвольте с вами мне познакомиться,
Родные братья мы есть по крови,
Смотрю вот чтобы не оскоромиться.
 
 
– Умнее вы не могли придумать!
А где ж великодушье, справедливость?
Родной брат не пощадил, подумать,
И что взыграло в сердце сиротливость?
 
 
И на родного брата вдруг процесс,
Позвольте ж, почтеннейший, мне вас обнять,
Родной кровинушке устроить стресс!
– Спасибо – за уменье беды понять!
 
 
А прежде я, взглянувши, признаюсь,
Не мог понять, какой вы человек,
Теперь вам в комплиментах изольюсь,
Поможете мне вижу – прожить мой век!
 
 
А вы в претензии не будете,
Обидитесь – меня засудите.
Наш заседатель с челюстью бараньей,
А подбородок с шерстью павианьей.
 
 
А ваша мама, когда рожала,
Была не перепугана, однако?
Ей что-то рожать не помешало?
Ваш подбородок словно от макаки.
 
 
Может, оставим заседателя
Или карабинера в вашем полку,
Или другого злопыхателя,
Вернёмся, может, к братишке-блуднику?
 
 
Имел я тетушку помещицу,
Наследники мы оба, ясно, с братом.
Мне это точно не мерещится.
Мой братец к ней и подъехал в аккурат.
 
 
Она уж тётка в летах преклонных.
“Вы, тётушка, пожили слава богу”,
И с ней весь и так, и сяк в поклонах:
“Вам тяжко в доме, дайте мне эту изжогу”.
 
 
Я буду вас кормить, приберегать,
И въехал в дом хозяином – живет там.
Вот так умеет он в жизни завлекать,
Не долго было… Занемогла мадам.
 
 
Я прибыл, и брат меня встречает.
“Занемогает тётушка чего-то”. —
“Что, умерла уже? – “Нет”, – отвечает.
“Быть может, сделал ей какую шкоду?”
 
 
Ей говорю: “Тётушка, мы смертны,
Вы можете сделать распоряжение?” —
Бормочет невнятное предсмертно,
Уверен: сделал он ей внушение.
 
 
И тетка сим звуком изъясняет –
Подписана бумагу о наследье.
Плохие мысли мне нагоняет
Эти невнятные “э… э… э…” междометья.
 
 
Забыл сказать – у ее мужа дочь,
Он был не очень богатый генерал,
И правду в ступе нечего толочь,
Я на наследников её взирал.
 
 
Досталось мне какое-то тряпье,
Штаметовые юбки… Манекену.
И ни копейки мне на прожитьё.
Ему на голову я их надену.
 
 
Кто подписал? свидетели и что?..
“Покойница подписалася сама?
О чем же беспокоитесь, по что,
Уж имя[37]37
  В завещании помещица подписалась вместо своего имени Евдокия – “обмокни”.


[Закрыть] могла бы написать, фу… Тьма.
 
 
Мудрец твой братец Павел Бурдюков,
Я бы так не сообразил, однако
Твой брат случайно не из бурсаков?
Меня он сделал нищим – вот собака!
 
 
А намеренья ваши каковы?” –
“Я переделать завещание хочу,
Ведь подпись точно ложная вдовы,
Ведь “обмокни”, не имя – изобличу…” –
 
 
“Позвольте мне за все за это взяться,
А вы мне копию завещания,
Дозвольте же уж мне теперь смотаться,
Теперь начнутся мои дерзания”.
 
 
– “Несказанно за все обязан вам!” —
Хватает шапку и шагает к двери.
Ему я сделаю сам… Кружева
На белый свет выведу лжепескаря!
 
 
Андрей, Бумагу писарю отдай
Наиважнейше – да чтоб срочно это.
Да, лишнего, ты понял? – Не болтай.
Он скоро будет у меня в памфлетах.
 
 
Вот неожиданный клад от ангелка!
На нашу улицу пришло веселье!
Всю жизнь не отдохнут его бока,
Вор, взяточник прижился у мамзели!
 

“У смеха глаза велики” —
Г. Руденко, (jewish.ru) from 16-22 August 2018

 
Как не-красавцы попадают в Голливуд,
Ненужными быть с детства – и всё же не сдаваться,
Они ту мысль лелеют, может, жизнь всю ждут,
И тут талант их дает им ключ туда вписаться.
 
 
Как генератор болей головных родни
Он выгнан был из дюжины, наверно, школ страны,
Не мог терпеть он антисемитов козни,
И как еврей не чувствовал он за собой вины.
 
 
Натура творческая – был он нетерпим,
Стих написал – подумали, что где-то он списал,
И в своих шутках, взятых где-то, был он мим,
В пятнадцать лет с образованием своим порвал.
 
 
От детских травм изменилась его внешность,
И карандаш, и бокс обезобразили его,
А позже, вдруг, обеспечили успешность,
Но долгим и мучительным был путь в профмастерство.
 
 
Стать стендап-комиком мечтал Марти в школе,
И школьный горе-мим увлёкся джазом на трубе,
Но досаждали домашние уколы,
И он покинул дом, устав от этой скорлупы.
 
 
Он бомж, бродяга, спит часто на вокзалах,
Помощник он недолгий горе-гипнотизёра,
Не нажил он в этой жизни капитала,
В Париж из Лондона он подался гастролёром.
 
 
Приезд был неудачен – арестовали,
Не нужен Франции босяк – хватает здесь бродяг,
И снова Лондон – его с работ гоняли,
И не забрали в армию, куда такой дохляк?
 
 
В колледж искусств родня его устроила,
Учителям перечил он, и его прогнали,
И это дорогого ему стоило,
Стал книги похищать он, читая их в запале.
 
 
Теперь и Д. Паркер, и С. Ликок , и М. Твэн, Ф. Рабле
Сформировали М. Фельдмана литературный вкус,
Стихи сатирика пошли парад-алле,
Чтоб быть талантливым – и не понадобился ВУЗ.
 
 
Но продолженья не было из-за бунта,
Бунтарь он, малейшей критики терпеть не мог,
Писатель-юморист вернул его к мечте,
Чтоб сделать в настоящий стендап комика бросок.
 
 
В пятьдесят седьмом ему двадцать три года ,
С совместного их детища (The Army Game) он начал марафон,
И беды кончились все у Дон Кихота,
А вспомним всё же – был он далеко не Аполлон.
 
 
Затем становится мастером он скетчей[38]38
  Перед выступлением комик-группы “Монти Пайтон”.


[Закрыть],
В 1966 году он собственного шоу главный сценарист[39]39
  28 серий.


[Закрыть]
(Frost Report – 28 serials),
Шаг этот был его в творчестве предтечей,
И долго в жизни был он одинокий гедонист.
 
 
А через год он уже играет роли
И автор также его большого сериала[40]40
  12 серий.


[Закрыть]
(MARTI – 12 serials),
Из ниши шалопаев он поневоле,
Вот так становится признанным артистом залов.
 
 
Звезда он в Лондон Палладиум театре,
Разделся там перед королевою на сцене[41]41
  Шокировав всю приличную публику.


[Закрыть],
Смешной фигляр он пред новой Клеопатрой,
Выделывает он с чувством здесь свои катрены.
 
 
Он получатель множества наград страны —
Таких как ВАФТА и Британской гильдии герой,
Пришелец Киева из Сталинской среды,
Он рвётся в Голливуд за славой больше призовой.
 
 
Он из Британии уехал в Голливуд,
Роль на экране в фильме ужасов[42]42
  Молодой Франкенштейн.


[Закрыть] им сыграна,
Американским (1974) это важным был дебют,
Актером лучшим была игра второго плана.
 
 
Ещё шести кинокартин участник он,
И сценаристом в некоторых выступил притом,
Имел всегда фанатов разных легион,
Остался в памяти он ярким метеоритом.
 
 
Он неизменно толпы женщин привлекал,
Из этики он мясо в пищу не употреблял,
А предложенье сердца от жены[43]43
  Лоретта Салливан.


[Закрыть] снискал,
И жил с ней счастливо, пока его бог (1982) не прибрал.
 

“Удачи, мистер Горски!”

 
Бывают же такие откровенья,
Что мальчик, ставший взрослым, много лет молчал,
О чем он слышал случайно в то мгновенье,
Которые хранят под спудом одеял.
 
 
Он, Нил Армстронг, как-то, будучи подростком,
Играл с друзьями на заднем дворе в бейсбол,
И тут в игре случилась вдруг загвоздка —
Упал мяч у соседской спальни под окном.
 
 
Когда парнишка перелез через забор,
Нагнувшись, чтобы мяч подобрать у спальни,
Услышал там он меж супругами раздор,
Интима в горячей перепалке тайну.
 
 
И мальчик вырос и стал известным миру,
И на Луне гулял он по-ревизорски[44]44
  Нил Армстронг гулял по поверхности Луны около трех часов.


[Закрыть],
Он, в модуль не входя, крикнул анониму —
Так что теперь: “Удачи вам, мистер Горски!”
 
 
Никто не понял, почему он так сказал,
Не вызов ли то был другу-космонавту?
И поиск в списке ничего не показал,
Но все хотели узнать сей тайны правду.
 
 
В тот миг, наверно, рушился их бурный брак,
Когда ж тот умер – смысла не было тянуть:
«Получишь это[45]45
  Мисс Горски в порыве говорила мужу ….


[Закрыть] – только после того, как
Соседский парень высадится на Луну».
 

Художнику Ф.П. Решетникову[46]46
  Фёдор Павлович Решетников – Википедия.


[Закрыть] доброе словцо
(1906-1988 гг.)

 
Он был в плеяде советских современников родной,
Работая всю жизнь на ниве реализма,
Он – живописец, график и скульптор, и шаржист лихой,
Ведь он трудился в эпоху социализма.
 
 
Работ им сделано премного в разных жанрах:
Есть ангажированные, есть по веленью сердца,
По поводу событий праздных и непраздных
Ему умелому в искусстве открывалась дверца.
 
 
Он рисовал и для вождя, и для народа,
И вождь, конечно, не обделил его наградами,
Его талантом наделила мать-природа,
Искусств сокровищницу обогатил он вкладами.
 
 
Мне восхитительны его карикатуры,
Они понятны, злободневны в каждом поколенье —
Как неотъемлемая часть нашей культуры —
Порою служат от всего плохого вытрезвленьем.
 
 
Как выразительны там образы бывают:
К примеру, взять в карикатуре тонкой «Опять двойка» —
В уме ребячьем они горечь впечатляют,
Хотя не сразу наступает в деле перестройка.
 
 
Семейство всё на полотне послевоенном
Встречает сына из школы опять с плохой оценкой,
В воображенье это крутится рефреном,
Бывали, вспомним, и в наших семьях такие сценки.
 
 
Эта семья живёт не так уж, видно, плохо:
И мебель хороша вполне, и на полу ковёр,
Велосипед для младшего в этой эпохе,
Нам говорит хозяин здесь: живёхонек, шустёр.
 
 
Для брата младшего всё видится забавой,
Дочь старшая – отличница – с укором смотрит в брата,
Быть может, вечером отец придет с расправой,
А мать сердита, хоть в душе ждала его возврата.
 
 
Лишь пёс домашний друг провинившемуся рад,
Виновник отвернулся от всех взглядов, ему стыдно,
Стараясь не слышать в ухо режущих тирад,
И всё же это зрелище, согласитесь, любопытно.
 
 
Карикатур подобных он много рисовал,
Первый толчок к рисункам с детской темой дала война,
Всю свою жизнь трудиться он не переставал,
В музеях многих можно разглядеть его полотна.
 
 
О себе мастер славу добрую оставил,
А на его могиле такое запустение,
Он свое время творчеством своим восславил,
Он конформист совка вплоть до эпохи одряхленья.
 

(Урок-конспект по картине Ф. П. Решетникова «Опять двойка»).

Чей выше здесь авторитет?

 
Уже минуло четверть века,
Эпоха умерла застоя,
Их Путин вывел из кювета
Мечта у неких – паранойя.
 
 
И кэгэбэшный отрок взялся
Совок тот прежний воскресить,
И долго тут он не трепался
Мечту в реальность воплотить.
 
 
Сначала в Грузию полез он,
Испортил с нею дружбы скрепы,
Он продолжал свой марафон,
Не получилось там совдепа.
 
 
Затем полез в Крым, в Украину,
Русь возвратила Хрущевский дар,
Для Украины стал он Каин,
Он в Украине раздул пожар.
 
 
Посеял горькие он всходы,
Рассорил братские народы,
Что воевали, жили вместе,
И нет теперь нигде фиесты.
 
 
В самой России дело плохо,
Не виновата тут эпоха,
Жизнь повернулась в лоно мрака,
Все ценности теперь в дензнаках.
 
 
Кресты в Руси все понадели,
Свободам всем закрыли щели,
Нет демократии в стране,
И люд живет остервенев.
 
 
Который срок уже он правит,
И в новый срок страну возглавит,
Соперников реальных нет,
Чей выше здесь авторитет?
 
 
Он «демократию» построит,
Орогевающий канкроид,
A кто-то гибель предрекает,
Он своего не упускает.
 
 
Он ставит новую фигуру,
Уж он-то точно не подведёт,
Ещё добавит он цензуры,
Народа шустрый правленец ждёт.
 

Что за привычка…

 
Что за привычка – к даме приставать?
Я вас совсем почти не знаю,
Пытаетесь меня вы провожать,
Меня оставьте, умоляю.
 
 
Неверный номер набрала я,
Поверьте мне, всё было впопыхах,
Я к вам попала не желая,
Я не нуждаюсь больше в беглецах.
 
 
Мой муж, хитрец, судачил о делах,
А я ждала его объятий,
Смотрел, казалось бы, в мои глаза,
Знать, не любил он мои пряди.
 
 
И вдруг исчез из глаз бесследно,
А я ждала, не зная, где искать,
Звонила я друзьям, но тщетно,
Не звонит он, а я устала ждать.
 
 
Я понимаю, тут не бизнес,
«Модели» в деле важнее моды,
Ждала я всяких тут сюрпризов,
Я настрадалась, а он свободен.
 

Чудесная месть. Б Шоу

 
Искусств поклонник, экзальтированный шалопай,
Приехал дядю кардинала в Дублин навестить,
А дядя весь в заботах, с паствой целый день – не рай.
Племянник же знакомство ближе хочет ощутить.
 
 
Хотя в погоне вечной он заходит к дяде в дом —
Не происходит сразу встреча – в соборе дядя.
В отеле комнату он снял – успею с стариком,
Пойду взглянуть здесь обряды и красоты града.
 
 
Он, в театре побывавши, решил лечь почитать,
Но чтение не шло от топота чьих-то сапог,
Отель, хоть небольшой, гостиную пошёл узнать,
Вид куклы в ней и детских часиков его увлёк.
 
 
Здесь было детское веселье совсем недавно,
А в середине комнаты стоял большой рояль,
Уж поздно было, всё казалось ему забавным,
На миг забывшись – клавишей коснулся, уплывши вдаль.
 
 
Услышав: «Сэр, послушайте, с ума вы спятили», —
Шесть человек раздетых смотрят злобно на него, —
«Вы сколько время, друг, имеете понятие?», —
Ушёл он, извинившись, своею музыкой был горд.
 
 
Теперь ему очень хотелось увидеть дядю,
Сначала он не захотел пускать его в свой дом,
Он относился к нему как прежде к тому чаду,
Но он решил сейчас поговорить со стариком.
 
 
– «Вы принимаете страждущих в любое время,
Так вот: сейчас я чувствую себя одиноким,
Мы вместе, наконец-то, поговорим , подремлем,
Не будь аскет ты в ночь, уважаемый, жестоким.
 
 
Тебя впускаю в дом, чтоб не валял ты дурака,
Давно я дядя, не ребёнок, как Вы привыкли,
Уже давно познал я вкус женщин, коньяка,
Главу вторую Фауста понял я, Владыка».
 
 
– «Прости, племянничек, я был к тебе несправедлив,
Но мне писали, что ещё ты молод и горяч», —
– «Да, дядя, иногда бываю я самолюбив,
Пока в поэзии моей я, может, лишь рифмач».
 
 
– «Внимания, племянник, ненадолго я прошу,
Хочу для пользы дела послать тебя в разведку,
Сейчас тебя своим заданием заворожу:
Инкогнито поедешь, что делаю я редко».
 
 
В деревню Фор Майл Уотер он его отправил,
С тем самым поручением в деле с местном чудом,
Письмом священника его из тех мест позабавил,
Чтоб убедиться правда это иль словоблудство.
 
 
В письме священника есть весть о смерти кузнеца,
Он не католик, местный , ирландский сепаратист,
К тому же антироялист, не верил он в творца,
Был нелюдимый атеист-индивидуалист.
 
 
И несмотря на прихожан католиков протест —
Его могилу сделали на местном кладбище.
Не может атеист быть там, где верующих крест,
Быть похороненным вместе с нашими собратьями.
 
 
– «Я Вам писал об утре, когда свершилось чудо,
Кресты могил не оказались рядом с грешником,
И чтоб не говорили, что в нашей церкви плуты —
Мы ждём комиссию чтобы не жить с насмешками».
 
 
Племянничек, туда приехав, дело обозрел,
Отбить пытался его дочку от ухажера,
Устроить глупо пикировки с нею он посмел,
Возненавидела та дочка щёлкопёра.
 
 
Чтоб выкрутиться – он рассказал ей цель визита,
Она отцу сказала, что визитер шпионит,
К ней с разговором он пристает и волокита,
И об их церкви он сплетни явно растрезвонит.
 
 
Услышав это, его священник изгоняет,
Он с сумасшедшим больше не хочет иметь дела,
И мысль визитёра им о мести обуяет,
Он им устроит, хоть дочь удивительно мила.
 
 
Ему смешными кажутся верующих бредни,
Он восстанавливает справедливость кузнеца,
Теперь могилы стали всех умерших соседни,
Они на свете лучшем том – все равны у творца.
 
 
Он вытирает пот, а чудо происходит вновь:
Могила грешника становится опять одной,
Деревню срочно тайно покидает наш герой,
Таков наш мир цивилизации и катастроф.
 
 
Проходит время, читает он в газете некой:
В деревне Фор Майл Уотер чуда не находят,
Священник с должности смещён другим коллегой,
Так автор пишет новеллу церкви не в угоду.