Электронная библиотека » Леонид Подольский » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Четырехугольник"


  • Текст добавлен: 31 октября 2022, 12:00


Автор книги: Леонид Подольский


Жанр: Драматургия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Другое время, когда стало можно достать свои записи и издать книгу, наступило внезапно, но совсем не неожиданно. Леонид ожидал этого все последние годы по мере того, как страх сменялся сарказмом, пустели магазины, нарастало недовольство, один за другим покидали этот бренный мир генсеки и загнивала партия. А что стремительно загнивает, Леонид знал от жены: в райкоме, где она служила вторым секретарем, как и повсюду, рассказывали анекдоты, тихо посмеивались над Брежневым и Черненко, суетились из-за заказов и разного дефицита, выбивали путевки за границу, завидовали обитателям забугорья и думали исключительно о карьере. «Колбаса заменила идеалы», – констатировал Леонид и тут же задумался: а существовали ли эти идеалы в природе? Павка Корчагин – он настоящий или выдуманный? Эпоха страха плохо поддавалась расшифровке. Что думали зэки? А что – вертухаи? На чем держалась система? На вере? На страхе? На гипнозе? Во что превратили человека и как он, этот человек, выстоял? Остался верен своей природе?!

Леонид давно наблюдал и анализировал: он выступал на конференциях, встречался со знающими людьми, у него учились аспиранты из республик, ему рассказывали про необузданную коррупцию. Словом, он наблюдал процесс, держал руку на пульсе. Коррозия казалась необратимой. Вопрос заключался только во времени. Это сверху, снаружи Союз казался прочным и нерушимым, но стоило заглянуть вовнутрь…

…Эльмира. Это ведь она в свое время открыла Леониду глаза, дала толчок мысли. До того он рассуждал как типичный московский интеллигент, то есть начисто игнорировал национальный фактор. Произошло это в Крыму, тем летом, тем единственным летом, когда они были так счастливы. Так любили друг друга.

По вечерам, когда темнело, Леонид и Эльмира, обнявшись, гуляли вдоль моря и слушали негромкий, ритмичный шелест волн. Море перед ними лежало спокойное, величественное, вечное. Тамарун, Понт Эвксинский[79]79
  Тамарун – наиболее древнее название Черного моря, этимология которого теряется в древности.
  Понт Эвксинский – гостеприимное море. Так стали называть его греческие колонисты по мере освоения побережья и строительства колоний. До того существовало иное название: Понт Аксинский, негостеприимное море.


[Закрыть]
, Киммерийское море, Скифское, Таврическое, Хазарское, Русское – менялись народы на берегах, приходили и уходили, исчезали, и только оно, море, все так же плескалось у ног. А где-то вдали, за пограничными огнями, за многокилометровой толщей непроницаемой южной тьмы, находилась Турция, куда век и два назад бежали сотни тысяч крымских татар.

– Хочу в Турцию. Хочу посмотреть Стамбул. Хоть одним глазом, – мечтала Эльмира и по секрету сообщила Леониду, что в Стамбуле должен жить родной дядя отца и его двоюродные братья. Только связь с ними давно прервалась, еще до войны, потому что было очень опасно переписываться с родственниками. Даже просто иметь родственников за границей.

Иногда они разговаривали о политике. С Эльмирой Леонид был откровенен: ругал советскую власть за несвободу, за очереди в магазинах, за гонку вооружений, за то, что навязывает свой строй странам Восточной Европы. Но вот ведь, при этом он не догадывался, что Советский Союз – империя и, как всякая империя, может распасться. «Я не исключаю, что когда-нибудь произойдет революция. Но точно не скоро. Кто и как может ее совершить? Где эти классы? Разве царская охранка могла сравниться с нашим КГБ?»

– Нет, – решительно возразила Эльмира. – Советский Союз – это большая и жестокая империя, а империи всегда распадаются. Тогда мы вернемся в Крым. Нынешние власти нас в Крым не пустят. Цари были честнее, они так и говорили: «империя». Они в открытую покоряли другие народы и называли нас инородцами. И вас тоже… А эти… нынешние называют себя интернационалистами, но на самом деле они обыкновенные шовинисты. Имперцы. Они просто хитрее.

– Ты хочешь сказать, что Советский Союз распадется по национальным границам? – догадался Леонид. – Снова, как царская империя? По тем же самым линиям?

– Да. По тем же самым линиям, – подтвердила Эльмира. – Большевики заново собрали империю. Из тех же самых частей. Но, чтобы ее удержать, нужен Сталин.

«Нет, не только Сталин, – усомнился Леонид. – Это были вооруженные мечтой пассионарии, которые не жалели ни свои, ни чужие жизни, чтобы силой загнать человечество в счастье». Что-то подобное он недавно читал. Вот они, эти пассионарии, не жалевшие себя, и воссоздали империю страха. Люди, из которых можно было делать гвозди. Думали, что империя принесет народам счастье. Эти пассионарии и войну выиграли. Никакая демократия не смогла бы победить Гитлера. А они… подобное лечится подобным, как в гомеопатии. От всех болезней».

– Нет, не только Сталин. Система, – возразил Леонид. – Сталин – только часть огромной системы. Неужели ты сама пришла к такой мысли насчет империи?

– Не сама, – созналась Эльмира. – Мой папа. Он очень грамотный. В молодости он изучал арабский и немецкий языки. И знает турецкий. Турецкий нам почти как родной. Папа очень хорошо знает историю. Мой дедушка был учителем, последователем Исмаила Гаспринского[80]80
  Исмаил Гаспринский (1851–1914) – крымско-татарский интеллектуал, просветитель, издатель и политик, получивший известность и признание среди всего мусульманского населения Российской империи. Издавал первую и долгое время единственную тюркоязычную газету в Российской империи, которая с начала ХХ века стала старейшей мусульманской газетой в мире. Один из основоположников джадидизма (идеологии исламского модернизма) и пантюркизма.


[Закрыть]
.

– Но почему должен распасться Советский Союз? – продолжал сомневаться Леонид. – Кто выступит против? Крымские татары? Евреи? Но евреи не против Советского Союза. Евреи против антисемитизма и несвободы. И я тоже. Я за частную собственность, за конкуренцию, но совсем не против того, чтобы быть всем вместе. Не против дружбы народов.

– Дружба народов? – возмутилась Эльмира. – Дружба народов – это когда все подчиняются Москве? Кремлю? Ты – ассимилированный, тебе этого уже не понять. Ты сам рассказывал, что при Сталине евреев собирались сослать на Дальний Восток. Вот если бы сослали, тогда бы ты все понимал совсем иначе. Очень многие народы будут рваться из Советского Союза. У народов есть коллективная память. Народы ничего не забывают. Про царскую империю говорили: тюрьма народов. А Советский Союз – не тюрьма? – О, как она была убедительна в этот миг, как красива. Прямо «Свобода, ведущая народ»[81]81
  «Свобода, ведущая народ» («Свобода на баррикадах») – картина французского художника-романтика Эжена Делакруа (1798–1865).


[Закрыть]
.

– Тюрьма, – согласился Леонид. – Но по-другому.

– Да, по-другому, – с сарказмом сказала Эльмира.

В последующие годы Леонид постепенно, по крупицам убеждался в правоте Эльмиры. Монолит все больше покрывался трещинами, трещины становились все шире, и где-то в глубине – нет, подземный пожар не бушевал, – но тихо тлело. Смертельная болезнь была загнана внутрь. В свое время во всех республиках существовали национальные движения, иные из них, как «Лесные братья»[82]82
  «Лесные братья» – так называли литовских, латвийских, эстонских партизан, а также партизан в переданных в состав РСФСР районах Псковской области (ранее Латвия и Эстония), которые на протяжении многих лет, с 1944 года и до примерно середины 50-х годов, а иногда и в 1960-е годы, продолжали сопротивляться советской власти. В просторечии «лесными братьями» называли также антисоветских партизан на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Сами противники советской власти именовали себя по-иному. Так, например, в Литве в разное время существовали «Литовский фронт активистов», «Армия свободы Литвы» и другие организации. Условно деятельность антисоветских вооруженных формирований в Литве можно разделить на несколько этапов: 1944–1947 годы – наиболее активная, «открытая» фаза; 1947–1952 годы – партизанская война; 1952–1959 годы – этап угасания вооруженной борьбы; 1960–1978 годы – последние спорадические стычки, гибель последних партизан, не сложивших оружие.


[Закрыть]
и ОУН[83]83
  ОУН-УПА (Организация украинских националистов – Украинская повстанческая армия). Украинская повстанческая армия была создана как военное крыло ОУН. Численность, согласно разным источникам, от 25–30 до 100, а по некоторым данным, в отдельные моменты до 400 тысяч бойцов. Создана в 1943 году. Последний бой с подразделениями МВД в октябре 1959 года в Тернопольской области. Действовала на всей территории Западной Украины, отдельные отряды УПА действовали также в Центральной и Восточной Украине, в Белоруссии, в Крыму и даже проникали на Кубань. Противостояла немецкой армии (в отдельных случаях сотрудничали), советским и польским партизанам, а с 1944 года – Красной армии.


[Закрыть]
, сражались по многу лет. Но и в России тоже: сотни крестьянских восстаний[84]84
  Крестьянские восстания на территории РФ происходили в основном в 20-е – 30-е годы в ответ на политику Военного коммунизма и продразверстку, а также в период коллективизации. Наиболее известные восстания: Тамбовское (Антоновское) – август 1920 – июнь 1921 года, Западно-сибирское (1921-1922), Вилочное («Черного орла» 1920) на территории преимущественно Башкирии, Татарстана и соседних областей, «Чапанная война» в Поволжье на территории Симбирской и Самарской губерний в марте-апреле 1919 года и другие. В действительности восстаний были сотни, вплоть до начала ВОВ.


[Закрыть]
. Но еще опаснее была мимикрия, при тоталитарном режиме никто не мог знать, что на самом деле в головах у людей. Власть через пропаганду обманывала не только рядовых граждан, но и саму себя, принимая желаемое за действительное. Кремлевские старцы все больше теряли почву под ногами. Леонид между тем начинал понимать: Советский Союз не перенесет демократию. Тупик. У народов в самом деле есть коллективная память. Настанет день, когда восстанут мертвые и – отомстят. Пожалуй, только одно могло бы сплотить народы: идея коммунизма или нечто подобное. Но коммунизм все больше превращался в химеру, империя вырождалась, кремлевские геронтократы с каждым годом все очевиднее олицетворяли упадок, страна незаметно съезжала на царские рельсы. Все повторялось…


…Минуло чуть больше полувека. Леонид давно потерял Эльмиру из вида, но всегда помнил, что она оказалась права. Настоящая Ванга, пророчица…

Верила ли она сама, что Союз распадется, как предсказала в запальчивости? Леонид не смог бы ответить на этот вопрос. Но можно ли было предсказать? Наверное, можно. Ведь Амальрик предсказал[85]85
  Амальрик Андрей Алексеевич (1938–1980) – известный советский диссидент, писатель и журналист. Автор книги-эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» (1969).


[Закрыть]
. И д’Анкосс тоже, пусть и не до конца верно. Однако постфактум все выглядело логично и просто, как дважды два, будто иначе и быть не могло. Настоящая причина заключалась не в ренегатстве Ельцина и не в ошибках Горбачева, а в порочности и искусственности самой конструкции, в ложности изначальной идеи. Эстонцы и узбеки, западенцы и москали в одной лодке, с какой стати? Леонид твердо осознал это в самом конце восьмидесятых.

В девяностые Леонид был на коне. Молодой профессор, он одним из первых назвал Октябрьскую революцию переворотом, развенчал роль Ленина в Октябре и написал умную книгу о Гражданской войне. С энтузиазмом разоблачал красных, но не потрафлял и белым. Писал о глубинных проблемах российского общества: о слабости и несостоятельности буржуазии и интеллигенции, о долгой терпимости к большевикам, о недопустимом прекраснодушии, о вековом межнациональном и классовом расколе. Но еще больше о долгосрочных последствиях Гражданской войны, которая не закончилась ни с взятием Крыма, ни с Рижским договором с белополяками[86]86
  Мирный договор, подписанный в Риге 18 марта 1921 года между РСФСР (а также БССР и УССР, которых представляла российская делегация) и Польской Республикой, определял условия мира и границы между государствами.


[Закрыть]
, ни с овладением Приморьем[87]87
  Красные в лице армии ДВР (Дальневосточной республики) установили власть Советов на Дальнем Востоке в октябре 1922 года, разгромив войска последнего белого правительства Дитерихса во Владивостоке («Земская рать»), после чего буферная ДВР присоединилась к Советской России. Японские интервенты покинули Дальний Восток несколько раньше. Так же, как и овладение Крымом, овладение Красной армией Приморьем сопровождалось массовой эмиграцией российских граждан (примерно 150 тысяч), которые не приняли советскую власть.


[Закрыть]
. Гражданская война прошла через сердца и на десятки лет разделила страну. Российские социалисты много лет культивировали ненависть, с их подачи она прочно и надолго вошла в обиход.

Леонид не сразу заметил, когда в начале двухтысячных тренд изменился. О Гражданской войне теперь предпочитали не вспоминать, напротив, говорили о единстве и патриотизме, о Победе, о Державе, пытались склеить разрубленную надвое историю, забыть о противостоянии и расколе, но, что симптоматично, власть никак не могла определиться, кому она больше симпатизирует: красным или белым.

Настало время другой истории – Леонида теперь откровенно недолюбливали: и за слишком смелые экскурсы в прошлое, и за недостаток конформизма, за критику русской-советской системы[88]88
  Русская система (русская власть, система русской власти) – термин, введенный в оборот политологами Ю.С. Пивоваровым, А.И. Фурсовым и рядом других исследователей. Под русской системой понимается комплекс устойчивых и воспроизводимых в русской политической истории свойств политических режимов, таких как самодержавие, централизация власти, сосредоточение в центре (в одних руках) власти и контроля над ресурсами, нетерпимость к существованию оппозиции, привычка делать ставку на принуждение и насилие. Советская система унаследовала основные черты русской, придав им завершенный тоталитарный характер.


[Закрыть]
, за признание неизбежности распада Союза и за выстраивание аналогий между царской, советской и постсоветской политикой. Недолюбливали как отъявленного либерала, но пока терпели. Он, при всем своем либерализме, не был крайним радикалом и бескомпромиссным бойцом. Леонид в свое время прошел советскую школу страха, а потому старался не лезть на рожон.

После семидесяти Леонид почувствовал усталость. Жизнь возвращалась в прошлое, текла назад, будто в советское время. И он – тоже. Он все чаще вспоминал Эльмиру, Андижан, их ночи в Майли-Сае, Ош, Крым. Их давние разговоры. Они мечтали, что наступят демократия и свобода, что крымским татарам разрешат вернуться. И вот они наступили, мелькнули, и все повторилось. Будто лента прокрутилась. А ведь скоро закончится жизнь…

…Все чаще Леонид открывал свой юношеский альбом, где аккуратно разложены были старые фотографии.

Прошлая жизнь. Она не повторится. Фотографии сразу станут никому не нужны. Никто не будет даже знать. А если и узнает, посмотрит холодным, безразличным взглядом.

Леонид подолгу смотрел на фотографию Эльмиры. Хотя он мог бы и не смотреть. Он знал эту фотографию в мельчайших деталях. Живую Эльмиру он помнил хуже, однако – нередко представлял ее руки, груди, плечи, губы, глаза, испытывал нешуточное желание, вспоминал! Ему было что вспомнить! Богиня! Венера! Эльмира навсегда осталась главной богиней, главной женщиной в его жизни!

Иногда Леонид спрашивал себя: могло ли получиться иначе? Могли они не расстаться? Могла ли быть совсем другая жизнь? Иная? Общая? Разум подсказывал Леониду, что – нет, все вышло правильно, что, увы, иначе и быть не могло, что – судьба и что не было выбора, но, странное дело, сердце так и не смирилось. Особенно в последние годы. Сердце все еще любило…

Сейчас Леонид не помнил, когда они сделали эту фотографию. Наверное, в тот день, когда проходили мимо и решили зайти к фотографу и сняться вместе. Мастерская оказалась очень маленькая и тесная, фотограф – разговорчивый еврей из Одессы. Он долго рассказывал про войну, про эвакуацию, про своих родителей, которые до конца жизни застряли в Андижане. Его, наверное, давно уже нет на свете, никого не осталось в Андижане из русскоязычных, разве только совсем неудачники. Да, теперь совсем другой город, незнакомый, Леонид не был там больше полувека.

Фотограф отчего-то принял их за молодоженов, стал желать счастья и верности, восторгаться, «какие вы оба красивые», а потом вывесил их общую фотографию на витрину. В тот же день витрину сломали и фотографию украли. Он вывесил ее снова, пообещав, что на сей раз станет следить и что так, мол, легче будет вычислить вора. Однако не уследил, фотография снова исчезла. И у Леонида тоже. Он бережно ее хранил, эту фотографию с Эльмирой, где оба они в белом, обоим девятнадцать лет и все еще впереди. Фотография многие годы хранилась в альбоме и тоже непонятным образом исчезла. В этом исчезновении заключалось нечто мистическое. Очевидно, не судьба. Судьба не хотела, чтобы Леонид с Эльмирой были вместе. Даже на фотографии…

…В этот раз старый профессор очень долго смотрел на фото, на сохранившуюся маленькую фотографию. Красавица. Эльмира. Черты лица у Эльмиры были совершенно европейские, никакой монголоидности Леонид не находил, даже несмотря на то, что с некоторых пор его стала сильно привлекать монголоидность: узкие, раскосые, влекущие глаза. К старости он начинал уставать от однообразия европейских лиц.

На фотографии перед ним была шатенка, относительно светлая, и глаза – у Эльмиры были светлые глаза! Итальянка! Праправнучка Генуи, наследница генуэзских купцов и мореходов. Хотя бог весть, сколько кровей в ней намешано! Он очень мало знает про нее, можно сказать, совсем ничего. Он, увы, и про себя не слишком много знает, не дальше прадедушки. Безродный космополит?! Будто сын прачки и пьяницы – аристократ? Не такой безродный, как он.

Иногда Леонид испытывал легкие угрызения совести: обещание, данное Эльмире, он не исполнил. В Крыму, где каждый камень дышал историей: Херсонес и Пантикапей, греческие полисы, Боспорское и Понтийское царства, Великий Рим, Византия, венецианцы и генуэзцы, Золотая орда и турки-османы, киммерийцы и тавры, готы, болгары, хазары, аланы и гунны, перечислять можно было долго, – здесь все свидетельствовало о том, что в этом мире все преходяще и мимолетно. Здесь, в Крыму, у моря Леонид и Эльмира часто размышляли об истории и Леонид не удержался и поделился пришедшей к нему мечтой: написать, если станет ученым-историком, о российском завоевании Крыма. И Кавказа тоже, потому что Крым и Кавказ – две стороны одной медали, два бриллианта Российской империи, очень тесно связанные между собой. Здесь молодая пассионарная империя славян неотвратимо теснила дряхлевшую полутысячелетнюю империю тюрок.

– Это была очень жестокая колониальная война, такая же, как у французов в Алжире. Однако история противоречива. Россия принесла на Кавказ и в Крым европейскую культуру. Но какой ценой?!

– Напиши всю правду, – поддержала его Эльмира. – Только обязательно всю, а не часть, как это обычно бывает. Но я боюсь, что тебе не позволят. В российской истории есть очень много такого, что захотят спрятать.

– Да, захотят. Но я все равно постараюсь, какой бы жестокой ни была правда, – пообещал Леонид. И тут же опомнился. – Но это тема совершенно гигантская.

Да, тема была гигантская. В советское время взяться за нее нечего было и думать. Слишком многое находилось под запретом. Запрятано в архивах. Тщательно замаскировано под печатью дружбы народов. Будто следствием завоевания стало то, что народы объединились против царизма. Игнорировали, что народы – разные. Что у них разная история, религия, ментальность. В советское время господствовал вульгарный псевдомарксистский подход. Но и в новое время…

Очень ненадолго открылось окно возможностей, но вскоре схлопнулось, вместе с чеченской войной. Российская свобода споткнулась о национальный вопрос. Стало неловко вспоминать про аманатов[89]89
  Аманаты – знатные заложники, которых кавказские горцы и другие народы давали русскому правительству в знак соблюдения верности, договоров и соглашений.


[Закрыть]
, про Дади-Юрт[90]90
  Дади-Юрт – процветающий чеченский аул примерно из двухсот домов, который в 1819 году был полностью сожжен и уничтожен русскими войсками генерала Ермолова.


[Закрыть]
, про шейха Мансура[91]91
  Шейх Мансур (1760–1794) – исламский проповедник, первый имам Северного Кавказа, который возглавил борьбу мусульманских народов Северного Кавказа (1785–1791) против русской колонизации. Память о шейхе Мансуре и авторитет его имени сохраняются среди кавказских народов до настоящего времени. В годы фактической независимости Чечни (1991–1995 и 1996–2000) его имя носили аэропорт, центральная улица и центральная площадь Грозного. В настоящее время улицы и мечети имени шейха Мансура есть в ряде городов Северного Кавказа (Чечня и Дагестан).


[Закрыть]
и уж тем более про аул Хайбах[92]92
  Аул Хайбах, Галанчожский район Чечни – высокогорный аул, жители которого (по некоторым данным, до 700 человек), в основном женщины, дети, старики и инвалиды, были сожжены заживо и убиты войсками НКВД в процессе осуществления операции «Чечевица» по депортации чеченского народа 23 февраля 1944 года. Отдельные исследователи подвергают эти факты сомнению или считают преувеличением.


[Закрыть]
или эпопею крымских татар.

«Не буди лихо, пока оно тихо», – посоветовали Леониду доброхоты, и он решил последовать их совету, тема действительно была взрывоопасная, и отложил свои изыскания до лучших времен. То есть кое-что он все-таки исследовал, отдельные эпизоды, изучал архивы, написал несколько не очень громких статей (иногда он надеялся, «а вдруг откликнется Эльмира»), но вот обобщать, писать обширную, громкую монографию, поднимать историю взаимных обид и делать далеко идущие выводы Леонид поостерегся. Не всякое время подходит, чтобы говорить без обиняков. История – наука не только о прошлом, в ней заложен немалый заряд динамита…


Как скоротечно время, как коротка жизнь. Занятый делами, Леонид вспомнил, что надвигается очередная дата, в этот раз юбилей эвакуации белых войск из Крыма[93]93
  Эвакуация остатков белых (врангелевских) войск и некоторого количества гражданских беженцев происходила из всех основных портов Крыма (Севастополь, Евпатория, Ялта, Феодосия, Керчь) 13–16 ноября 1920 года. Операция была спланирована штабом генерала П.Н. Врангеля заранее и объявлена сразу же, как красным удалось форсировать Перекопский перешеек. Русская эскадра состояла из 126 судов, как военных, так и мобилизованных гражданских. Крым покинули на них 146 тысяч военных и штатских лиц, не считая экипажи. Безопасность операции обеспечивал французский крейсер «Вальдек Руссо». Гражданские беженцы были высажены в Константинополе (Стамбуле), военные расположились лагерем на полуострове Галлиполи. В эти же дни происходила эвакуация из Новороссийска и Одессы.


[Закрыть]
, только когда его пригласили на конференцию в Севастополь.

Это была черная дата. Черная и малоизвестная. Торжество жестоких и темных. И – крестный путь…

Леонид всегда вспоминал Достоевского: тысяча лет потребовалось России, чтобы воспитать, вырастить свою лучшую тысячу, нет, миллион, – и так бездарно, так глупо и жестоко навечно потерять этот миллион.

Леонид мучительно представлял – в новое время Гражданская война стала предметом его изысканий – эскадру из множества судов и суденышек, выходящую из порта Севастополя. На следующий день часть кораблей сделает остановку в Ялте и в Феодосии. И всюду их будут штурмовать толпы отчаявшихся русских людей, оставшихся без родины, ставших изгоями…

…Эти корабли и тот поезд: иногда они путались, наслаивались, сливались в видениях, как очень старые, полузабытые фильмы…

…Леонид решил сделать доклад о красном терроре в Крыму, унесшем не меньше ста тысяч жизней[94]94
  В Крыму, который служил базой Черноморского флота, после Октябрьского переворота имели место два периода террора. Первый период длился с декабря 1917 до апреля 1918 года и был связан с действиями подстрекаемых большевистскими властями анархиствующих матросов-черноморцев и примкнувших к ним разного рода уголовных и деклассированных элементов. В основном шла охота на флотских, в меньшей степени на сухопутных офицеров, на лиц из духовного звания и из ранее привилегированных слоев общества, на интеллигенцию. Число жертв этой волны террора составило, по приблизительным подсчетам, до 8 тысяч человек.
  Вторая волна террора началась после изгнания русской (врангелевской) армии в ноябре 1920 года и продолжалась примерно год. Главными руководителями и вдохновителями террора выступали представители центрального большевистского правительства («чрезвычайная тройка по Крыму») Г. Пятаков, Р. Землячка и Бела Кун. В этот период расстреливали, топили, в том числе на баржах, убивали всеми возможными способами бывших белогвардейцев и тех, кто не успел или не захотел эмигрировать, несмотря на обещанную ранее амнистию. Во время развязанного большевистскими властями террора в Крыму был убит каждый третий представитель интеллигенции. Общее число казненных, по разным данным, составило от 56 до 120 тысяч человек, а по некоторым, и значительно больше. Массовые репрессии в Крыму заставили многих бывших офицеров, представителей аристократии и других групп населения, а также определенную часть крымских татар уйти в горы и организовать партизанские отряды, численность которых достигала 8 тысяч человек.


[Закрыть]
. Это был лишь один из многих эпизодов Гражданской войны, в которых оттачивался карательный механизм тоталитаризма. «Новый человек все может, ему все дозволено ради великой цели, – вот только что это за великая цель? И что это за новый человек? Это не было случайной ошибкой, это было системой. Но там – фашизм, там – преступники, там – Нюрнбергский процесс, а здесь?» – Леонид очень долго не решался написать и произнести эту фразу, даже через три десятка лет после того, как пала прежняя власть. Потому что вроде бы пала, вроде бы растворилась, исчезла, вроде бы пришли другие люди, но – люди очень медленно меняются, люди – и новая власть тоже – цепляются за свое прошлое. Мы победили, мы спасли мир, а сами? И он, Леонид, тридцать лет разоблачал советскую власть, напоминал о ее преступлениях, и его за это недолюбливали и считали занудой; в самом деле, в доме повешенного никогда не говорят о веревке. Вроде бы можно стало говорить, но как-то политически некорректно. И он вроде бы критиковал и напоминал, но никогда не ставил точки над i. В этот раз Леонид решился впервые. Его выслушали и поаплодировали, но – жидко, конфузливо, с постными, растерянными лицами. Будто Леонид сказал что-то неприличное. Выходило странно: цифры называть было можно, исследовать разрешили, а вот сравнивать, ставить знак равенства…

Как это обычно и происходит, вслед за террором в Крыму наступил голод[95]95
  Голод в Крыму продолжался с осени 1921 года по весну 1923 года как следствие общего упадка хозяйственной жизни и систематических экспроприаций продовольствия. Жертвами голода стали примерно 100 тысяч человек, или 15 % от всего населения Крыма. В наибольшей степени голод охватил небогатое сельское население, преимущественно крымско-татарское. Историки называют потери крымско-татарского населения от голода в 76 тысяч человек.


[Закрыть]
. От голода умерло примерно столько же людей, как и от террора, по большей части это были бедные сельские жители, из них три четверти составили крымские татары.

«Скорее всего, именно в Гражданской войне, в военном и в религиозном сопротивлении, а вовсе не в мнимом предательстве заключались настоящие истоки депортации крымских татар, – размышлял Леонид. – Злопамятная власть ничего не забыла и жестоко мстила малым народам, выступавшим против красных во время Гражданской войны»[96]96
  Во время Гражданской войны Курултай крымско-татарского народа и его лидеры (Номан Челебиджихан и Джафер Сейдамет) выступали за самоопределение Крыма и создание крымско-татарского государства. В разное время крымско-татарские лидеры заключали союз с правительством, сформированным из представителей земств (Союз народных представителей), или искали поддержки в Турции, Германии, Польше, блокировались с украинской Центральной радой и при этом противостояли как большевикам, так и белым, причем на определенном этапе вели вооруженную борьбу с красными, в основном с матросами-черноморцами.


[Закрыть]
.

Всю конференцию Леонид просидел как на иголках. Новых значимых фактов он не услышал, все было ему давно известно, он не раз анализировал в прошлом, почему победили именно красные, но вот новейшая тенденция была налицо. Красные и белые больше не враждовали друг с другом, правнуки белых офицеров и красных наркомов вместе сидели в президиуме, иные приехали из эмигрантского Парижа, их объединяла великорусская идея. И те, и другие радовались, что Крым опять русский.

Причудливое единство красных и белых было не совсем новым. Леонид вспоминал: Фронт национального спасения, 1992 год, примерно за год до расстрела Белого дома, – тогда он впервые увидел перекрещенными красный флаг СССР с серпом и молотом и черно-золото-белый флаг Российской империи[97]97
  Черно-золото-белый флаг (флаг гербовых цветов) – официальный флаг Российской империи, использовался с 23 июня 1858 года по 11 мая 1896 года, вывешивался на правительственных и административных учреждениях империи. В наши дни сторонниками этого флага являются русские монархисты и националисты, от умеренных до радикальных.


[Закрыть]
, символизирующие русско-советское единство. Казавшееся раньше несоединимым парадоксальным образом соединялось. С тех пор Фронт национального спасения был запрещен и разогнан, как и поддерживавший его парламент, но идеи фронта торжествовали и даже стали мейнстримом. Леониду стало ясно, что его доклад пришелся совершенно не ко времени, головы участников заняты были совсем другим.

Леонид, впрочем, на сей раз слушал и наблюдал не очень внимательно. Он вспоминал об Эльмире. Это был последний срок, – почти последний, – когда они могли встретиться, и ведь она должна быть где-то здесь, в Крыму. Эльмира так любила Крым, так стремилась на родину. Именно Крым, только Крым, она считала своей Родиной, не Украину, не Россию. Когда у человека отнимают его малую родину, его главную родину, отнимают право жить там, где родились его деды и прадеды, отчего он должен любить свою большую Родину? Даже считать ее Родиной?

Однако, волновался Леонид, больше полувека прошло со времени их последней встречи. Как она? Где она? Наверное, дети, внуки. Помнит ли о нем? А может, жалеет? Жалеет, что как-то незаметно растаяла их любовь? Нет, не растаяла. Со временем превратилась в грусть, в воспоминания, в прошлое, в ностальгию…

Только как теперь разыскать Эльмиру? Леонид многократно пытался найти ее в «Фейсбуке» и в «Одноклассниках», но безуспешно. Возможно, Эльмира скрывалась под псевдонимом. Или сменила фамилию. Единственное, что Леонид знал твердо, – это имя ее младшего брата. Нариман. Нариман Саттаров. Но на запросы Леонида он не отзывался. В социальных сетях много встречалось Нариманов, и немало Саттаровых, даже несколько Нариманов Саттаровых, но – не он. На запросы Леонида одни из них не отвечали, другие никогда не жили в Андижане. Да и мало ли что за столько лет могло произойти с человеком. И старых знакомых, у которых можно было бы узнать про Эльмиру, Леонид давно растерял. Пытался, но никак не мог вспомнить их фамилии, имена. И – где они все сейчас? Все давно рассеялись, разъехались, всех разметала жизнь. В Узбекистане по большей части остались одни узбеки. Во многом Леонид был виноват сам. Долгое время он ни с кем не старался поддерживать отношения. Андижан – это было прошлое, несколько экзотических лет, вырезанных из его другой, совсем другой жизни. Всё, кроме Эльмиры…

Лишь один раз несколько лет назад Леонида отыскала школьная знакомая из Израиля, Лия, и сообщила, что она приезжает с мужем и что в Москве назначен большой сбор, на котором собираются бывшие андижанцы.

Собралось человек двадцать, но никого, кроме Лии, которая училась классом младше, знакомых у Леонида не оказалось. То есть кто-то его знал, помнил – Света, которая когда-то вместе с Леонидом участвовала в областных соревнованиях по шахматам.

– Я приезжала из района и на вас смотрела как на гроссмейстера. Вы очень здорово играли и были такой красивый, интеллигентный.

Леонид никогда и близко не играл как гроссмейстер, он сильно не дотягивал до кандидата в мастера, однако был очень польщен. Света – на самом деле ее звали не Света, но Леонид не запомнил непривычное татарское имя – единственная из всех собравшихся жила в Узбекистане, в Ташкенте. Она была вдовой врача-героя, награжденного президентом Каримовым за участие в Афганской войне.

В компании все были люди одного поколения и даже похожей судьбы. Оказалось, что и про некоторых сокурсников и одноклассников кое-что известно: история, словно землетрясение, постаралась обрушить страну и разметать людей. Иные жили теперь в Германии, в Америке, в Израиле, в Украине, в Крыму, кто-то работал в Подмосковье, обнаружились и два человека из Москвы. И когда стали вспоминать отсутствующих: Ленинградская область, Булгар, Кемеровская область, Иркутск, Волгоград, Тверь, кто-то спился и кто-то умер. Леонид собирался спросить про Эльмиру, но спросить было не у кого. Только месяц спустя он сообразил: Алик Шварцман, муж Лии.

Полвека назад, когда Леонид учился в девятом классе, отец Алика Шварцмана, старый еврей-портной, которого папа как-то в шутку не очень деликатно сравнил с Мафусаилом[98]98
  Мафусаил – один из праотцов человечества, прославившийся своим долголетием. Согласно Библии, Мафусаил прожил 969 лет. Сын Еноха и отец Ламеха, которого зачал в 187 лет. Дедушка Ноя.


[Закрыть]
, шил Леониду костюм. Леонид запомнил, что костюм был из ядовито-зеленой ткани (что из ядовитой, кто-то сказал Леониду позже) и Шварцман-старший шил этот костюм бесконечно: он всякий раз заставлял Леонида примерять его заново, что-то подворачивал, подкалывал иголками, рисовал мелом, цокал языком, тяжело вздыхал и бормотал по-еврейски, пока через несколько месяцев не сознался, что лучше сделать не может, потому что у Леонида нестандартная фигура. Леонид обиделся, потому что с фигурой у него все было в порядке. А вот чем оказался плох костюм, этого Леонид через полвека вспомнить не мог, слишком много времени прошло. Зато он хорошо помнил, что у Шварцмана-старшего, седого, лохматого, высокого и печального старика, имелся патент и крошечная мастерская в парке, где два человека едва ли могли одновременно повернуться. Обычно, когда Леонид проходил мимо, Шварцман-старший сидел за швейной машинкой и то ли что-то заунывное пел, то ли молился своему Богу на непонятном Леониду языке. Вообще-то он, как выяснилось, был дамский портной, и когда-то в Юзовке[99]99
  Юзовка – название города до 1924 года. С 1924 по 1929 год – Сталин, с 1929 по 1961 год – Сталино, с 1961 года – Донецк.


[Закрыть]
в НЭП к нему выстраивались длинные очереди из дамочек, но в Андижане ни хорошего мужского мастера, ни закройщика не водилось, так что, в отсутствие конкуренции, заказчики со всеми работами вынужденно шли к Шварцману.

Папа иногда заглядывал поговорить к старому Янкелю, потому что оба были с Украины и оба евреи. Иногда они подолгу разговаривали, смешивая русские, украинские и идишские слова, а потому Леонид знал, что у Шварцманов в прошлой жизни было два сына и оба они погибли на войне. Обосновавшись в Андижане, как и многие другие евреи, Шварцманы начали все сначала. Они регулярно молились – синагоги в Андижане не было, но тайно от властей действовал молитвенный дом – и ходили к врачам, так что неизвестно, от врачей ли или от молитв, но через несколько лет после войны Бог послал им сына, Алика Шварцмана, продолжателя рода, которому суждено было осуществить их мечту: перебраться на Землю обетованную.

Много лет назад Леонид что-то слышал про Алика и хорошо помнил его отца, а потому встретил Шварцмана-младшего как старого знакомого – с ним была связана очень маленькая часть прошлого, такого неповторимого и далекого, незабываемого, что хотелось плакать. Жизнь текла, проходила мимо, стремилась к концу, и не было уже ни отца, ни старого Янкеля Шварцмана, да и сам Андижан превратился в совсем другой город, совершенно нерусский.

Леонид, и Эльмира тоже, жили в районе Строммаша – это был очень большой станкостроительный завод, эвакуированный в Андижан во время войны из Воронежа вместе с рабочими и их семьями. Часть завода после войны вернули обратно, а часть осталась в Узбекистане навсегда, и русские рабочие тоже – вплоть до развала Союза, когда русские толпами устремились домой.

Только месяц, наверное, спустя Леонид вспомнил, что когда-то про Алика Шварцмана ему рассказывала Эльмира: тот с ребятами стащили в кабинете химии серную кислоту и почему-то спрятали на чердаке. Что они готовили? Взрыв? Бог весть, но только в школе поднялся большой переполох и Шварцманов-старших вызвали к директору – тогда только Леонид сообразил, что Алик Шварцман учился с Эльмирой в одном классе. Но знал ли Алик что-нибудь про нее? Леонид написал Алику, но оказалось, что тот через три недели после встречи умер от разрыва аорты, письмо от Леонида пришло как раз на девятый день после похорон. След, таким образом, если Алик что-то знал про Эльмиру, снова оборвался.

Оставалось надеяться на случай. Единственное, что Леонид точно помнил, был адрес дома в Коктебеле, которому в новое время, не исключено, что благодаря известности Максимилиана Волошина, вернули прежнее, крымско-татарское имя. Адрес дома, где при иных, более счастливых, обстоятельствах могла родиться Эльмира.

В прошлый раз, больше полувека назад, когда они ехали в Планерское, Эльмира сильно волновалась. Все вокруг: горы, море, виноградники, зеленые холмы, красавицы чинары, туи, голубое небо, испещренное едва заметными облаками, – все было Эльмире родное, любимое, это был пейзаж, который ей долгие годы снился. Пейзаж, который зовется заветным словом «родина». Эльмира не могла не приехать сюда, не посетить снова эти места. Быть может, они с мужем выкупили свой дом? Или поселились где-нибудь по соседству? Все могло быть.

По дороге Леонид вспоминал: ему не раз рассказывали, начиная с проводника, который водил их группу на Ай-Петри много-много лет назад, как вернувшиеся из ссылки крымские татары, чеченцы, ингуши возвращались к невольно оставленным домам и, угрожая ножом, требовали от новых хозяев освободить свои прежние жилища. Не раз и не два при этом возникала поножовщина и начиналась кровавая вражда, переходившая в межнациональные столкновения и убийства – и здесь, в Крыму, и на Северном Кавказе[100]100
  Межнациональные столкновения неоднократно возникали в Крыму в украинский период, например, в 1992 и 1995 годах, и позднее. В ряде случаев в межнациональные столкновения перерастали коммерческие и криминальные конфликты.
  Наиболее крупные межнациональные конфликты в советское время происходили в Грозном в 1958 и 1973 годах (ингушский митинг). В новое время продолжением межнациональной напряженности, вызванной сталинскими депортациями, стали две чеченские войны (1994–1996 и 1999–2009), результатом которых, кроме больших жертв как со стороны воюющих сторон, так и со стороны мирного населения, стало почти полное изгнание из Чечни нечеченского населения, а также осетино-ингушский конфликт (1992).


[Закрыть]
. Кашу, заваренную сталинскими депортациями, так и не удалось расхлебать до конца. Не наступало покоя на обиженной, израненной земле. Прошлое мстило и продолжает мстить. Межнациональные конфликты самые живучие, иной раз они длятся веками.

Едва приехав на автостанцию, Леонид взял такси, хотя идти было совсем недалеко. Но, как он сам определил, его подгоняло нетерпение сердца. Быть может, через несколько минут он увидит Эльмиру. Он понимал, что едва ли, что это мираж, наваждение, что там давно живут другие люди. Но… Все может быть…

…В конце жизни человек нередко возвращается в прошлое, в юность, к истокам и спрашивает себя: правильно ли прожита жизнь? Могла ли она, жизнь, пойти по другому пути? И сейчас Леонид спрашивал себя: могли ли они не расстаться с Эльмирой? Родить детей, дождаться внуков? Ведь они так любили друг друга. И снова, как бывало уже много раз, трезвый рассудок отвечал, что нет, не могли, все было против них, как когда-то против Ромео и Джульетты.

А может, он просто недостаточно любил? Всегда больше думал о себе? Об успехе, о карьере, о славе? Не захотел пожертвовать собой. Всегда знал, где проходит черта?

Ему, пожалуй, в молодости не хватало авантюризма. Он всегда был рассудительный и правильный. Слишком рассудительный, чтобы быть счастливым.

…Дом под крышей из цинкового железа стоял на прежнем месте. И деревья перед ним. Те же самые? Другие? Узкая полоска скукоженного асфальта, где две машины не разъедутся. В прошлый раз (а это больше полувека назад!) асфальта вроде бы не было. Хотя Леонид вполне мог запамятовать. Дом в этот раз не показался таким большим и красивым, зато совершенно точно он был похож на андижанский дом Эльмиры. Или, скорее, наоборот. Дома тоже стареют, как люди. И глазомер с годами меняется.

Железные ворота оказались на запоре. Девяностые годы, надо полагать, не прошли даром.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!
Купить легальную копию

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации