Текст книги "Этнопсихология. Народы и геополитическое мышление"

4.2. Пространство

Окружающую среду можно отнести к примордиальной концепции, так как ландшафт, вмещающий этнос, изначально влиял на психологические установки народов. Лес, степь, горы, пустыни, острова, морское побережье – данные типы местообитания формировали не только хозяйственную культуру и антропологические черты, но и манеру поведения. Можно сказать, что на протяжении столетий формировался особый ментальный код – у морских народов, степняков, жителей лесных массивов и гор он был разным. Существуют стереотипы о «гордых горцах», «сонных обитателях болот», «простых степняках», которые отражают разницу в мировоззренческих установках представителей разных географических пространств.

Известны случаи бинарного (состоящего из двух элементов) деления этих типов народов. Так, принято противопоставлять оседлую и кочевую культуры, народы суши и моря, горцев и степняков.

Кроме того, можно оценить народ по тому, как он относится к окружающей природе – считает ли ее своей органичной частью или чем-то враждебным или отчужденным.

Очевидно, что у славян было понимание чего-то целого, неразрывно связанного с существом самого народа. «При роде есть всякая живность, его окружает растительность, все это также обеспечивает существование рода, это называют при-рода» (Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. C. 31).

Климатические условия и ландшафт напрямую влияли на обеспечение продовольствием того или иного народа, что также отражалось на поведении и культуре. Например, кабардинцы и балкарцы относятся к одной тюркской группе, но предки балкарцев традиционно проживали в горных районах, в стесненных условиях, а предки кабардинцев – в низовьях и предгорьях Кавказа, следовательно, техники пастушества и бытового устройства на протяжении столетий у них были разные. Когда после ряда исторических событий кабардинцы и балкарцы стали проживать на одном пространстве, данные отличия существенно влияли на взаимоотношения двух народов.

Отношение к суше и морю еще со времен Древней Греции выразилось в противостоянии Спарты и Афин, так как первое государство считало своей основой сухопутный образ жизни, хотя и не отрицало важность флота, тогда как второе изначально делало ставку на морские коммуникации, что отражалось на политических решениях полисов.

Как писал древнегреческий историк Фукидид (ок. 460 – ок. 400 до н. э.), «лакедемоняне пользовались гегемонией, не взимая дани с союзников, а заботясь только о том, чтобы подобно им и у союзников был олигархический строй управления. Афиняне, напротив, с течением времени отобрали у союзных с ними государств… корабли и обложили всех союзников денежной данью» (Фукидид. История. С. 15–16). Позднее данная дихотомия (разделение на две части) стала известна в противостоянии Рима и Карфагена, а в геополитике получила название морского могущества (Sea Power) и сухопутного могущества (Land Power).

Также существовали принципы сакрального разграничения пространства, куда входили не только суша и водная стихия, но и гипотетические миры – подземный и небесный. Пространство в традиционной культуре никогда не было однородным. Помимо бинарных оппозиций «верх – низ», «правый – левый» и пр., существовали представления о трехчастном мире (верхний, средний и нижний), о большем количестве сторон света, чем четыре. Кроме того, были особые священные места, служившие ориентирами и маркерами хорошего или плохого.

Интересную гипотезу предложил русский филолог и историк Александр Васильевич Подосинов (род. 1950) в отношении народов Евразии, у которых ориентация в сторону горного пояса имела «сакральное значение для всех окружающих его с севера или юга народов» (Подосинов А. Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. С. 545). Поэтому вполне закономерно, что этносы, жившие к югу от горных вершин, сакрализировали север, тогда как народы севера, наоборот, «обожествляли» южную сторону – например, у бурят это был юго-восток (урда зуг), где находится мир предков, в противоположность миру мертвых на севере.

Ориентация на горные вершины прослеживается и у многих других народов. Армяне считают своей святыней гору Арарат, которая находится на территории Турции; на Северном Кавказе ориентиром служил Эльбрус; у народов Алтая священной является гора Белуха и т. д.

Если рассмотреть отдельный бурятский этнос в отношении к пространственному анализу, то увидим: в эпосе «Гэсэриада» говорится о победе главы 55 западных божеств Хан-Хюрсман-тэнгри над левосторонними черными божествами, которые были сброшены на землю. Гэсэр является правителем мира и противопоставляется демоническим правителям окраин – мангадхаям. При этом земли этих существ в реальном географическом пространстве локализовались на северных и восточных границах бурятских земель, где были берега морей. В качестве края земли позиционируется и река Лена.

У ряда народов негативное отношение к той или иной стороне света формировалось под воздействием угроз, которые приходили с определенного направления. У Китая это был Север, и для защиты от кочевников они построили Великую Китайскую стену. Тем не менее, на Руси не сложилось негативного отношения к Востоку, хотя оттуда часто двигались многочисленные тюркские кочевники, подчас уничтожая все на своем пути. А вот Запад стал выражением чего-то негативного, связанного с обманом и разрушением, хотя попытки завоеваний с этой географической стороны начали осуществляться относительно поздно.

Необходимо отметить, что Восток для многих народов являлся священной стороной, так как оттуда поднимается солнце, хотя в ряде культур это не имело принципиального значения. Так, у древних индусов было восемь сторон света со своими божествами-покровителями.

Кроме отношения к внешней среде у различных народов существуют свои принципы определения личностного и коммуникационного пространства. Наука об организации общения в пространстве называется проксемикой, а ее основателем является упоминавшийся нами американский культурный антрополог Эдвард Холл. Он отмечал, что существуют невербальные языки жестов, и среди них особое место занимают языки пространства и времени, двух составляющих ядра культуры, вокруг которых вращается все остальное.

Соответственно, все народы имеют свои правила по использованию пространства для общения. Принято выделять четыре проксемические дистанции – своего рода зоны для различных видов общения.

Холл демонстрирует критерии нормативности в американском обществе в соответствии с культурными установками. Дистанция до 45 см называется интимной и используется для общения близких людей. Далее следует персональная дистанция – от 45 до 120 см, характерная для общения между знакомыми людьми. Следующий уровень – социальная дистанция (от 120 до 400 см), которая используется для официального общения. Наконец, публичная дистанция составляет 400–750 см, и она используется для выступлений и общения с группой.

Очевидно, что в других странах совершенно другие пропорции. Так, для жителей Латинской Америки считается чем-то само собой разумеющимся даже при первой встрече находиться близко к собеседнику и прикасаться к нему, в то время как в России и ряде других стран это может быть воспринято как фамильярность или хамство.

Кроме того, существует и личное пространство – «пространственная сфера вокруг человека, очерченная мысленной чертой, за которую не следует входить» (Лабунская В. А. Экспрессия человека: общение и межличностное познание. С. 45). Более того, в разных культурах есть степени градации такого пространства в зависимости от возраста, пола и статуса человека.

К другим пространственным категориям можно отнести организацию поселений и жилищ, а также внутридомовой структуры. В традиционных культурах город являлся сакральным центром, отгороженным от внешнего мира стеной, рвом или каким-либо другим препятствием, игравшим не только утилитарную функцию защиты от неприятеля или диких животных, но и служившим символической границей разделения на свое (хорошее, правильное) пространство и чуждое пространство, которому приписывались функции хаоса.

Описывая композицию храмов различных религий, итальянский философ Титус Буркхардт (Titus Burckhardt, 1908–1984) отмечал, что «действенное преобразование космических циклов, или, точнее, небесной динамики, в кристаллическую форму обнаруживается также в символике сакрального города… в христианстве непреходящее божественное единство космоса также символизируется городом, Небесным Иерусалимом» (Буркхардт Т. Сакральное искусство Востока и Запада. С. 38).

Иными словами, прототипом любого поселения был идеальный образец, который помещался за пределы человеческой сферы. И геометрия таких городов была различной: круг, квадрат и другие фигуры имели особое значение и деление с собственной иерархией. То же самое можно сказать и в отношении единичных построек, будь то деревянная изба, глинобитное сооружение, пещера в скале или переносное каркасное жилище, обтянутое шкурами животных, типа юрты – их варианты многообразны, зависят от природного ландшафта и строительного материала, тогда как принцип, положенный в основу их создания, один.

4.3. Смерть

Смерть как парадоксальный феномен издавна интересовала людей, и в различных обществах создавались теории, призванные сформулировать отношение к этому вопросу. Как правило, все традиционные общества считали, что смерть не является пределом человеческого бытия и сознания, а кроме данности физического мира существуют и другие миры. Более того, при определенных усилиях можно было даже достичь бессмертия (вспомним миф о Гильгамеше, когда он пытался достать траву из морских глубин, но это ему не удалось; молодильные яблоки Гесперид, алхимические практики, а также мертвую и живую воду).

В некоторых культурах считалось, что после смерти душа человека может превратиться в птицу или животное, поэтому существовали особое отношение к окружающей среде и некоторые формы тотемизма. В зависимости от того, что происходило с душой и телом человека после смерти, создавались морально-этические нормы, которые регулировали отношения внутри общества и предписывали определенное поведение во внешнем мире.

Мертвое тело также становилось объектом особого интереса и специальных церемоний. Современная наука хоть и пытается объяснить некоторые ритуалы захоронения гигиеническими мотивами (например, погребение в земле или сжигание), такие доводы не всегда являются убедительными. В Индии считается, что если тело будет опущено в воды реки Ганг, это значительно улучшит перспективы перерождения души умершего. Но в этой священной реке также проводят ежедневные церемонии омовения, несмотря на обилие трупов и полуразложившихся частей тел.

А у парсов, которые исповедуют зороастризм, запрещено использовать огонь, воду и землю для каких-либо манипуляций с телами умерших, так как эти стихии считаются священными. Ранее трупы выкладывали на склонах скал, чтобы ими питались птицы-падальщики. Сейчас в густо населенных городах, например в индийском Мумбаи, где проживает большая община парсов, это невозможно делать из-за соблюдения санитарных норм, поэтому трупы адептов зороастризма растворяют в кислотном растворе.

Довольно интересную модель, связанную с реакцией на смерть, разработал французский социолог Жильбер Дюран (Gilbert Durand, 1921–2012). Он предложил термин «имажинэр» для описания некоего первичного свойства, которое одновременно представляет: 1) воображение; 2) то, что воображается; 3) того, кто воображает; 4) сам процесс воображения; 5) то, что предшествует всему указанному. «Воображение имеет перед собой фундаментальную антитезу – смерть» (Дугин А. Г. Социология воображения. С. 88). Смерть выступает как время, а воображение связано с пространством. При этом у воображения есть два режима и три группы, что связано с методами ответа на вызовы смерти.

Режимы делятся на дневной (диурн) и ночной (ноктюрн), а три группы связаны с мифами – героическими, драматическими и мистическими. Помимо этого Дюран связал первичные рефлексы ребенка – попытку встать, игру с погремушкой и питание молоком матери – с диурном и двумя ноктюрнами соответственно.

Диурн заключает в себе только героические мифы. Они символизируют борьбу со смертью как с чем-то принципиально чуждым. Драматический ноктюрн апеллирует к танцам и музыке. В данном случае смерть предстает как необходимость, с которой нужно смириться. Мистический ноктюрн идет дальше и переводит смерть в категорию добра (отсюда соответствующие мифы и сказки, где смерть может выступать в роли матери и т. п.).

Если применить данную концепцию в качестве аналитической техники, то на основе народного эпоса, мифов и легенд можно составить индекс народов в соответствии с диурном, драматическим ноктюрном и мистическим ноктюрном. Кроме того, Дюран разработал специальный тест, где в соответствии с размещением фигур на рисунке, типом линий и другими характеристиками тестируемый относился к одной из трех групп.

Хотя практически невозможно определить какой-то народ как чистого носителя указанных режимов, тем не менее можно выявить доминирующие закономерности в мышлении, связанные с реакцией на смерть.

Но помимо самого феномена смерти, еще были мертвецы или духи мертвых, которые символизировали потусторонний мир в его амбивалентном качестве. Поскольку от потустороннего мира многое зависело в этом мире (вспомним миф о Персефоне), то в ряде обществ принято с уважением относиться к загробному царству, а также отдавать дань уважения мертвым. Покровительство предков гарантировало не только плодородие, но также защиту от болезней и различных непредвиденных обстоятельств, которыми могли быть природные катаклизмы или войны.

Иногда взаимоотношения с мертвыми выстраиваются в форме диалога. Живые не просто просят, но требуют чего-то у умерших, а те взамен вынуждены заставить пойти на определенные уступки тех, кто нуждается в их помощи. С распространением христианства такая форма взаимодействия стала осуждаться, и считалось, что просители заключили договор с дьяволом, продав ему свою душу. Тем не менее отголоски этой традиции попали и в классическую литературу, вспомним, например «Фауста» немецкого писателя и философа Иоганна Гете (Johann Wolfgang von Goethe, 1782–1832) или «Шагреневую кожу» французского писателя Оноре де Бальзака (Honoré Balzac, 1799–1850).

Но бывает и другое отношение к покойникам – «отказывают им в покое, заставляя служить своим целям: порой в самом буквальном смысле, как в случае каннибализма и некрофагии, основанных на стремлении присвоить добродетели и могущество покойника» (Леви-Стросс К. Печальные тропики. С. 237).

Отдельной темой является феномен трансформации умерших людей. У многих народов сложился устойчивый комплекс убеждений, что иногда мертвые тела могут «оживать» и действовать в новом качестве, как правило, довольно негативном. Подобные воззрения отразились в преданиях о вампирах, упырях, мертвецах, утопленницах, зомби и прочих существах, которые когда-то принадлежали к человеческому миру, но по ряду специфических причин изменили свою сущность.

До сих пор во многих регионах мира даже на уровне обыденного сознания бытуют установки на реакцию в отношении подобных явлений.

В большинстве случаев все три типа (покойники как «строгие родственники», источник силы и возможная опасность) накладываются друг на друга, создавая сложный гибридный образ. В зависимости от доминирования той или иной функции мертвым воздают почести, придают забвению или устанавливают институты особых взаимоотношений.

В целом достаточно посмотреть, насколько различается отношение к умершим предкам в Японии, России и Западной Европе, чтобы понять, насколько различны представления о потустороннем мире и роли мертвых.

4.4. Цвет

Цвет является еще одним маркером, который предопределяет отношение обществ к восприятию каких-либо знаков и форм. Психологическое воздействие цвета на человека нередко считается универсальным, что положено в основу различных психологических тестов, использующих цвет в качестве основного диагностического средства, например, в тесте Люшера. Другими словами, сторонники этой теории считают, что цвет как чувственная ткань выступает одинаково для всех людей. Напротив, как компонент личностного смысла цвет всегда несет уникальные значения, которые формируются непосредственно в процессе жизни и деятельности человека.

С другой стороны, многочисленные медицинские исследования подтверждают, что у разных народов существует различное восприятие цветов, которое вызывает определенные ассоциации. Японцы отличают гораздо больше оттенков цветов, чем европейцы, и в японской культуре существует особая символика цвета.

Например, неяпонцам часто бывает трудно уловить своеобразие «кэмпо»; им этот цвет нередко кажется просто черным. Но на самом деле «кэмпо» отличается от черного, что особенно заметно в тех случаях, когда в цвет «кэмпо» окрашена ткань. В английском языке этот оттенок передается фразой reddish yellowish dark grey, что также свидетельствует о различии в восприятии.

Американские культурные антропологи Брент Берлин (Brent Berlin, род. 1936) и Пол Кэй (Paul Kay, род. 1934) в своем труде «Базовые термины для обозначения цветов: универсальность и эволюция» (Berlin B., Kay P. Basic Color Terms: Their Universal and Evolution) предложили обращать внимание не на оттенки, т. е. границы между цветами, а на центр. Этот центр они назвали фокусными цветами. При этом была выявлена связь цветовых категорий с лингвистической эволюцией языков.

Поскольку уровень значений цвета сам по себе неоднозначен, возник вопрос об идентичности восприятия и понимания цвета различными народами. У всех ли людей как представителей одного биологического вида с общими физиологическими данными имеется общий цветовой «образ мира»? Еще советский психолог Александр Романович Лурия (1902–1977) в своих экспериментах, проведенных в Средней Азии в 1931–1932 гг. и направленных на выявление культурных различий в интеллектуальной деятельности человека, показал, что способы категоризации и классификации цвета культурно обусловлены; при этом он признавал, что «цветоощущение является универсальной функцией» (Лурия А. Р. Этапы пройденного пути. С. 67).

С самого детства человек благодаря органам чувств и опыту начинает воспринимать не просто цвет, но через него и другие свойства предметов, фиксируя их с помощью речи. Со временем из наиболее существенных свойств мира в сознании индивида начинают складываться устойчивые значения, которые, в свою очередь, связываются друг с другом в устойчивые ассоциации. По мнению русского психолога и педагога Алексея Николаевича Леонтьева (1903–1979), в значениях представлена «преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой» (Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. С. 41).

Человек усваивает значения цвета из культуры, в которой он живет: начинает оперировать символами и переносными значениями цвета, представленными в языке. Но в мире существует множество культур. В какой мере допустима однотипная интерпретация субъективных реакций на цвет, ведь значения и символика цвета неодинаковы в разных культурах, а личностный смысл всегда индивидуален? Этот вопрос очень актуален в наши дни, особенно в рамках межкультурной компетенции психологов-консультантов и психиатров, поскольку психологические интерпретации значений цвета используются в рисуночных тестах и в арттерапии, в том числе популярной сейчас на Западе цветотерапии.

В качестве примера можно привести сравнительный анализ цветов в трех различных культурах – английской, русской и немецкой. В исследовании, посвященном этой теме, отмечается следующее (Кудрина А. В. Реконструкция семантических пространств основных цветов на примере трех культур (англоязычной, русскоязычной и немецкоязычной). С. 121–123).

Предварительный анализ позволил выделить следующие значения желтого цвета в русскоязычной культуре:

Ядро: солнце, свет, осень, желтые цветы (одуванчики, подсолнухи) и фрукты (лимон), яичный желток, золото.

Приядерные образования: яркий, сверкающий; незрелость; молодость, неопытность; болезненный, нездоровый; увядающий; зрелый, спелый; азиатский, восточный.

Периферия: сумасшествие, умопомрачение; измена, разлука; соглашательский, реформистский; продажный, предательский; отравляющий, вредный для здоровья; связанный с радиоактивностью.

После объединения данных первого и второго этапов исследования можно произвести итоговую реконструкцию семантического пространства желтого цвета в русскоязычной культуре:

Ядро: солнце, огонь, свет и день, желтые цветы (одуванчики и др.) и фрукты (лимон), животные (цыпленок), яйцо (яичный желток), золото, песок, осень и лето.

Приядерные образования: радость; тепло; молодость, неопытность; счастье; болезненный, нездоровый; азиатский, восточный.

Периферия: сумасшествие, умопомрачение; измена, разлука; предупреждение, привлекающий внимание; детство; выпечка (блины).

Предварительный анализ позволил выделить следующие значения желтого цвета в англоязычной культуре:

Ядро: солнце, свет, желтые цветы (одуванчики, подсолнухи) и фрукты (лимон), яичный желток, золото.

Приядерные образования: молодость, неопытность; болезненный, нездоровый; увядающий, старый; выходцы из Азии, мулаты.

Периферия: сенсационный (в негативном смысле о прессе); трусливый; завистливый, подлый, низкий; предупреждение об опасности (в том числе о радиации).

После объединения данных первого и второго этапов исследования была получена реконструкция семантического пространства желтого цвета в англоязычной культуре:

Ядро: солнце, свет, осень, весна, лето, желтые цветы (нарциссы, лютики, подсолнухи) и фрукты (банан, лимон), яйцо (яичный желток), золото, песок, моча, животные (утка, канарейка).

Приядерные образования: счастье, радость; тепло; выходцы из Азии, Латинской Америки; болезненный, нездоровый, бледный.

Периферия: привлекающий внимание, предупреждение (об опасности); покой; трусливый; сенсационный (в негативном смысле о прессе); песня «Yellow Submarine»[16]16
  «Yellow Submarine» – песня популярной британской музыкальной группы «Beatles».


[Закрыть], Желтая лента[17]17
  В США желтая лента используется правоохранительными органами для обозначения места происшествия.


[Закрыть] (в США).

Предварительный анализ позволил выделить следующие значения желтого цвета в немецкоязычной культуре:

Ядро: солнце, свет, осень, желтые цветы (одуванчики, подсолнухи) и фрукты (лимон), яичный желток, золото.

Приядерные образования: зрелый, спелый; болезненный, нездоровый.

Периферия: зависть, злость, гнев, недоброжелательность; предупреждение об опасности (в том числе о радиации); цвет почты; разложение, увядание, смерть.

После объединения данных первого и второго этапов исследования была получена реконструкция семантического пространства желтого цвета в немецкоязычной культуре:

Ядро: солнце, свет, огонь, времена года: лето, весна, осень; желтые цветы (подсолнухи, рапс, нарциссы) и фрукты (банан, лимон), яйцо (яичный желток), песок, золото.

Приядерные образования: радость; тепло; болезнь, болезненный, нездоровый; выходцы из Азии (китайцы).

Периферия: зависть; привлекающий внимание (предупреждения об опасности); отпуск, отдых; пчела Майя; желтый цвет как символ организации: цвет почты в Германии, Borussia Dortmund[18]18
  Borussia Dortmund – немецкий футбольный клуб, чей официальный цвет – желтый.


[Закрыть] (Германия), FDP[19]19
  Freie Demokratische Partei – Свободная Демократическая партия (Германия), чей официальный цвет также желтый.


[Закрыть] (Швейцария).

Проведенное исследование по реконструкции семантического пространства основных цветов в трех культурах позволило выявить строение семантического пространства каждого цвета и значения цвета, актуальные для представителей каждой из культур на настоящем этапе их культурно-исторического развития. Результаты подтверждают выдвинутую гипотезу, что в ядро семантического пространства входят значения, представленные прототипическими референтами цвета в терминологии Анны Вежбицкой[20]20
  Анна Вежбицкая (род. 1938) – польско-австралийский лингвист.


[Закрыть], и эти значения являются одинаковыми для разных культур, однако и в них имеются незначительные отличия, обусловленные географическим положением и климатом.

Установлено, что в приядерные образования входят значения, которые можно вывести из психологических свойств цвета и его прототипических референтов, т. е. значений ядра семантического пространства. Эти значения являются сходными в разных культурах, но не идентичными. Можно сделать также вывод, что на периферии семантического пространства цвета представлены культурноспецифические значения цвета, сформировавшиеся в каждой культуре в ходе ее культурно-исторического развития» (Кудрина А. В. Реконструкция семантических пространств основных цветов на примере трех культур (англоязычной, русскоязычной и немецкоязычной). С. 123).

Тем не менее все три культуры, взятые для данного исследования, являются относительно похожими, принадлежат индоевропейским народам и имеют много общего в истории. Можно предположить, что сравнение категорий цвета у народов с кардинально различными культурно-историческими традициями, например, у монголов, гуарани и басков, могло бы дать совершенно иные результаты. Вспомним японцев. Цвет «аи» у них – это лишь один из многих синих цветов, которых японцы различают огромное число. Традиционная колористика объединяет их в семейство, положение в котором ранжируется по глубине синего: от мягкого зеленовато-голубого «камэнодзоки» к живому сине-зеленому «асаги», далее к слегка отливающему сталью «ханада» и, наконец, к глубокому темно-синему «аи».