Текст книги "Истории города Бостона"

Аэронавт

Первым американцем, совершившим длительный воздушный полет, был бостонский врач Джон Джефрис (Jeffries, 1745–1819). Доктор принадлежал к распространенному в XVIII столетии типу натуралиста-естествоиспытателя. Сын городского казначея, Джефрис получил превосходное образование: сначала учился в Гарварде, затем отправился в Шотландию и защитил врачебную степень в Абердинском университете. Его медицинская практика в Бостоне, по мнению многих, была лучшей в городе.

В анналы столицы Массачусетса Джефрис был вписан неоднократно. Известно, что он провел первый публичный урок анатомии на трупе. Несмотря на то, что губернатор разрешил мероприятие и даже предоставил тело казненного преступника, вскрытие закончилось скандалом. В лекционный зал ворвалась толпа религиозно возбужденных горожан и унесла труп в неизвестном направлении. В Массачусетсе вскрытие человеческих тел не разрешалось до 1831 года.

Джефрис первым в стране начал вести систематические ежедневные наблюдения за погодой. В метеорологические занятия доктора вмешалась американская революция. Джон Джефрис остался верен королю и присяге, и во время осады Бостона работал хирургом британского военно-морского флота. На английском фрегате он с женой и детьми в марте 1776 года эвакуировался из города.

Джон Джефрис

Джефрис обосновался в Лондоне, где заново создал успешную врачебную практику. При этом круг его интересов простирался и в сферы небесные, что было веянием времени. В 1783 году братья Монгольфье в Париже впервые продемонстрировали возможность полетов на воздушном шаре. Франция, а за ней вся Европа, заболела воздухоплаванием. Изображениями воздушных шаров украшалось все подряд, от карет до табакерок. Модные портные шили шарообразные кринолины и рукава-шарики. Дамы света носили высокие прически «монгольфьер».

В 1784 году в Лондоне появился амбициозный соперник братьев-воздухоплавателей, Жан-Пьер Франсуа Бланшар. Механик из Нормандии, Бланшар одно время даже судился с Монгольфье за первенство в изобретении парашюта, но теперь был одержим идеей пересечь по воздуху пролив Ла-Манш. Перелет из Англии во Францию в те времена захватывал воображение еще больше, чем сегодняшняя идея полета на Марс. Впрочем, деньги на такое предприятие собирались с трудом.

Джон Джефрис предложил французу оплатить все расходы с условием, что тот возьмет его с собой в воздушное путешествие. Историк Дирк Дж. Стройк писал: «Джефрис интересовался этими полетами главным образом из-за своих новоанглийских увлечений метеорологией. В полетах шаров он усмотрел возможность получения новой информации о температуре и воздушных течениях на разной высоте, даже надеялся «пролить некоторый свет на общую теорию ветров»».

Жан-Пьер Бланшар совершенно не желал делиться будущей славой и как мог старался отговорить американского спонсора от «опасной затеи». К слову, случившаяся через месяц после предприятия Бланшара попытка перелететь Ла-Манш из Франции окончилась воздушной катастрофой, в которой погиб хранитель научной коллекции Людовика XVI физик Розье.

Лишенный сантиментов Жан-Пьер Бланшар составил контракт, по которому Джон Джефрис должен был выброситься за борт вслед за балластом, «если того потребует необходимость – успешное завершение полета». Не менее упрямый доктор Джефрис поставил свою подпись под контрактом.

7 января 1785 года при попутном ветре шар перенесли на берег Ла-Манша к кромке дуврских скал, и Бланшар пригласил партнера в гондолу. Однако шар отказывался взлетать. Француз объявил, что гондола перегружена и мистеру Джефрису, согласно договору, придется остаться. Умный доктор проверил гондолу, удалив балласт и часть ненужных предметов. Затем проверил своего спутника. Под плащом у Бланшара обнаружился «сюрприз»: подшитые свинцовые пояса.

Когда избавились от металлического груза, шар медленно поднялся в воздух над дуврскими скалами: небольшая черная гондола в форме лодки с рулем, четырьмя крыльями и яркими веслами, обтянутыми шелком, которыми собирались грести в сторону Франции. На «летучем корабле» царило враждебное молчание, но методичный доктор Джефрис приступил к своим исследованиям атмосферы.

Путешественники не достигли еще и середины пролива, когда аэростат начал терять высоту. В попытке облегчить гондолу, за борт поочередно отправили еду, запас воды, бутылку бренди, подзорную трубу, часы, термометры, гидрометр и барометр. К моменту, когда до берега оставалась примерно четверть пути, аэронавты уже выбросили практически все, включая бесполезные шелковые крылья и весла.

Несмотря на все усилия шар продолжал снижаться. Гондола опасно приблизилась к гребням холодных волн пролива. Выбрасывать было нечего. Путешественники сняли с себя верхнюю одежду. Затем по очереди облегчились в пустые колбы, предназначенные для забора воздуха на высоте и тоже отправили их за борт. Следующим, согласно контракту, должен был покинуть гондолу доктор Джефрис. На его счастье шар начал очень медленно, буквально по сантиметру, набирать высоту.

Перелет продлился два часа сорок семь минут. Окоченевшие на январском ветру, в одном нижнем белье, пионеры аэронавтики приземлились во французском лесу неподалеку от города Кале. Об окончании полета Джефрис рассказал в письме президенту Королевского общества в Лондоне: «Мне удалось зацепиться за верхушку высокого дерева. Шар над нашими головами отказывался подчиняться и все время рвался наверх. Двадцать минут выпускали мы газ через открытый вентиль. Затем медленно спустились на какую-то поляну». Почувствовав твердую землю под ногами, Бланшар и Джефрис бросились обниматься и «долго не могли оторваться друг от друга в полном молчании».

Старое здание Гарвардской медицинской школы.

Уже на земле Джон Дже-фрис залез рукой в подштанники и вынул измятое письмо, адресованное Темплу Франклину, внуку Бенджамина Франклина. Это было первое в истории письмо, доставленное авиапочтой.

Бланшару немедленно пожаловали звание почетного гражданина Кале, поднеся свидетельство об этом в золотом ящичке, украшенном медальоном, а французский король назначил герою солидный пансион. Доктору Джефрису, на деньги которого была осуществлена первая «воздушная экспедиция», никаких благ не дали, поскольку он был иностранцем.

Пока Великобритания и Франция делили славу первого международного полета, американец вернулся на родину. В Массачусетсе в те времена еще действовал запрет на общественную и профессиональную деятельность эмигрантов-лоялистов, но «летающий лекарь» был слишком знаменит. Джон Джефрис вновь открыл в Бостоне успешную медицинскую практику, занимался благотворительностью. В небо он больше не поднимался.

Оценивая врачебную деятельность Джефриса в Бостоне, декан Гарвардской медицинской школы Оливер Холмс назвал его «лучшим из медицинских умов Америки». Примечательно, что один из его сыновей, доктор Джон Джефрис-младший, в 1824 году основал бостонский глазной госпиталь, ныне знаменитый на всю страну Massachusetts Eye and Ear Infirmary.

Неугомонный Жан-Пьер Бланшар добрался до Америки. Его полеты в Филадельфии наблюдал первый президент США Джордж Вашингтон и его кабинет. А в России мсье Бланшару отказали в гостеприимстве. Императрица Екатерина II просила передать летуну, что «…здесь не занимаются сею или другою подобною аэроманиею, да и всякие опыты оной яко бесплодные и ненужные у нас совершенно затруднены».

Штаб-квартира Американского метеорологического общества

20 февраля 1808 года Жан-Пьер Бланшар перенес сердечный приступ, находясь в корзине своего воздушного шара. Он выпал из корзины с пятнадцатиметровой высоты и получил при падении весьма серьезные травмы, от которых менее чем через год скончался. Вдова воздухоплавателя, Софи, зарабатывала на жизнь, совершая показательные полеты, пока сама не стала жертвой крушения летательного аппарата.

Воздушные шары, аэростаты и дирижабли давно пережили золотой век своего широкого применения, однако метеорологические зонды (идея бостонского доктора) по-прежнему запускают в небесные высоты. 5 февраля, день рождения Джона Джефриса, в США отмечается как национальный День метеоролога.

Городские хроники

1794. Французский иммигрант Жан-Батист-Жильбер Паплар ди Жюльен открыл в Бостоне ресторан «изящной кухни». Парижский шеф-повар был очень популярен среди городской элиты и носил титул «принца супов». В российском лексиконе в память о кулинаре осталось название блюда «жюльен».

1796. Бостонский художник Гилберт Стюарт выполнил самый известный портрет Джорджа Вашингтона. Это изображение первого президента страны сегодня украшает долларовую купюру США.

1797. В Бостоне спущен на воду 50-пушечный фрегат «Конституция» (USS Constitution). Корабль участвовал во многих сражениях в составе американского флота, совершил кругосветное плавание. На сегодняшний день фрегат-музей является старейшим парусным кораблем в мире из находящихся на плаву.

1797. Отменен старинный запрет на «лицедейство» и театральные представления.

1798. На вершине холма Бикон-Хилл выстроено здание Капитолия штата (Massachusetts State House), послужившего архитектурным образцом для вашингтонского Капитолия и законодательных собраний многих штатов.

«Никогда не видел ничего подобного прежде…»

«Город Бостон есть столица массачусетская и построен хотя и нерегулярно, со многими узкими улицами, но наполнен домами, множество из которых в великом вкусе…» Эта запись, датированная апрелем 1796 года, считается первым дошедшим до нас описанием Бостона на русском языке.

Записки, о которых пойдет речь, принадлежат перу лейтенанта флота Ю. Ф. Лисянского (1773–1837). Сын беспоместного дворянина, исполнявшего обязанности благочинного священника в малороссийском Нежине, Юрий Лисянский досрочно закончил петербургский Морской кадетский корпус. Гардемарин Лисянский проходил службу на Балтийском флоте и участвовал в главных баталиях Русско-шведской войны 1788–1790 годов.

В 1793 году лейтенант Лисянский оказался в числе 16 лучших офицеров, избранных императрицей Екатериной II для прохождения морской практики на кораблях британского флота в Северной Америке. Охочий до впечатлений молодой моряк вел подробный «Журнал», отрывки из которого посылал в Россию. Как писал Лисянский: «Я вознамерился… обозреть некоторую часть Соединенных Штатов, которые по коммерции своей и кораблестроению в столь большую вошли славу».

Вот каковым представился Бостон молодому русскому офицеру более двух столетий назад (особенности лексики и правописания сохранены): «Бостон разделяется на три части: N-ю, Z-ю и W-ю (северную, южную и западную. – Л. С.); последнея недавно началась выстраиватся по плану и теперь уже немаловажна. Сей город, бывши расположен на высокостях и недалеко от моря, не токмо приятен взору, полезен здоровью, но выгоден и для коммерции по прекрасной своей гавани. Между редкостями онаго можно почесть главною гору, называемую Беконгиль (Бикон-Хилл. – Л. С.), которая вышиною около 90 футов. Сия гора, без сомнения, есть одна из наипрекраснейших в свете для снятия ландшавта природы и трудолюбия. Признатся должен, что я никогда не видел ничего подобнаго прежде. В мгновение моего возшествия на высоту ея тысяча разных предметов представились взору – Бостон во всем его великолепии, гавань, наполненная превеликим множеством кораблей, города Роксбери, Чарлестон и Кембрич, а кольми паче два последние с великолепными своими мостами. Исключая сие гора Бонкерс-Гиль (Банкер-Хилл, – Л. С.), столь славная по кровопролитному сражению, которое американцы в защиту своей независимости на оной имели с англичанами, не последнюю представляло фигуру. Но, коротко сказать, щедрость природы, знатность художества, великолепство торговли – вещи столь дорогие для человека и полезные обществу света, в одно мгновение меня озарили».

Юрий Лисянский

Записки русского мореплавателя отличаются не только занимательностью, но и литературным талантом. Этот дар особенно проявился в книге Лисянского «Путешествие вокруг света», увидевшей свет в Санкт-Петербурге в 1812 году. Однако об этом чуть позже. Пока же служба на британском военном флоте была для русского волонтера вовсе не увеселительной прогулкой. Он принял участие в нескольких боях с пиратами и французскими кораблями, был контужен. Его поездка по Соединенным Штатам происходила во время стоянки и ремонта английского фрегата.

В бостонской гавани

Лисянский оставил описание Нью-Йорка, Филадельфии и нескольких небольших городков. Интересно отметить, что в Филадельфии, тогдашней столице страны, моряк получил аудиенцию у Джорджа Вашингтона, о чем с восторгом писал брату: «Сколь кто ни говорит противу гостеприимства здешних обывателей, но я на оное жаловатся не могу. Бывши знаком со многими фамилиями, я от оных испытал много приветствий. Президент же Вашингтон обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни моей должен ему остатся благодарным и всегда сказать, что не было в свете величее мужа сего. Простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства».

Судя по записям Лисянского, он побывал в Бостоне по меньшей мере дважды. «Бостон считается по Ню-Йорке первым, веселостию же жителей и гостеприимством превосходит оный. Бостонцы более, кажется, живут на англинской манер и, хотя трудолюбивы, но никогда не лишают себя удовольствия компании, когда токмо обстоятельства позволяют. Оне более также приверженны к вольности и своим поведением подают лутший пример оной, нежели все южные штаты. Между ними нет склавов (рабов. – Л. С.), а каждый собственными руками или головой достает хлеб… Кембрич – 3,5 мили от Бостона, в нем находится академия, вмещающая 280 студентов. Оная считается самою старинною и имеет при себе знатную библиотеку».

Гарвардский двор

Юрий Федорович Лисянский вошел в историю как капитан военного шлюпа «Нева», участвовавшего в первой русской кругосветной экспедиции под командованием И. Ф. Крузенштерна (однокашника по Морскому корпусу). Два корабля – «Надежда» под руководством Крузенштерна и «Нева» – вышли поначалу вместе из Кронштадта летом 1803 года, но затем значительную часть путешествия шлюп Лисянского прошел самостоятельно по своему маршруту. В частности, более года исследовалось побережье Аляски. На обратном пути, обогнув Южную Африку, впервые в истории мореплавания Лисянский провел корабль по трансконтинентальному маршруту от Кантона (Китай) до Портсмута (Англия) без единого захода в порты, что заняло 142 дня.

Кругосветная экспедиция Крузенштерна-Лисянского имела огромное значение для российского мореплавания и торговли, собрав ценнейший географический, этнографический и другой научный материал. По возвращении в Россию летом 1806 года Ю. Ф. Лисянский был награжден орденом Святого Владимира третьей степени; команда «Невы» поднесла ему в дар золотую шпагу.

Если жизнь капитана Лисянского стала славной страницей в истории русского флота, то судьба его американского дневника оказалась несчастливой. Он не был издан до последних лет двадцатого столетия. О причинах этого можно только догадываться. Но далеко не последнюю роль сыграли, видимо, весьма откровенные оценки русского офицера. Вот, например, его суждения о политической системе Соединенных Штатов, где «каждый из них составляет малую республику, а все вообще есть знатное вольное правление, которое управляется президентом, сенатом и конгрессом. Все оне избираются промежду граждан на известное время… Хотя почти неприметна… сила гражданской и военной власти, но мне никаких безчинств видеть там не привелось, которые бы при подобных обстоятельствах могли произойти в Европе, а сему причиною, верно, добрые законы и нравственность».

Невостребованная рукопись «Журнала Лисянского» была утрачена в годы революции и гражданской войны в России, и лишь чудом у военного историка Н. В. Новикова сохранилась машинописная копия, снятая им с подлинника в 1913 году. Впоследствии сто семьдесят семь листов этой копии вместе с другими рукописями легендарного мореплавателя были переданы в Центральный государственный архив литературы и искусства.

В 1809 году по состоянию здоровья (результат контузии в голову в 1796 году) Ю. Ф. Лисянский вышел в отставку в чине капитана 1-го ранга. Остаток жизни он провел в имении Кобрино под Гатчиной (купленное женой у родителей А. С. Пушкина). Капитан Лисянский похоронен в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге. Выполненное по собственному эскизу мореплавателя, его надгробие украшено бронзовой копией якоря «Невы» и медальоном участника «плавания кругосвета». Именем Лисянского назван один из открытых им островов Гавайского архипелага.

Городские хроники

1800. Население Бостона превысило 25 тысяч жителей. Бостон был четвертым по численности населения городом США после Нью-Йорка, Филадельфии и Балтимора.

1800. Создана городская Санитарная комиссия (Boston Board of Health), первая в Соединенных Штатах. Ее первым руководителем стал известный революционер Пол Ревир.

1803. Началась интенсивная застройка района Бикон-Хилл (Beacon Hill). Многие из элегантных зданий возводятся по проектам первого американского архитектора с европейским образованием Чарльза Булфинча. К большому облегчению горожан застройщики Бикон-Хилл уничтожили известный морякам всего света район «красных фонарей».

1803. Судовладельцы Роберт Пирпонт и Эбиэл Стори приговорены к публичному стоянию в колодках за повреждения корабля с целью получения страховки.

Игра в бостон

«В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, – в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток… когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати или тридцати человек, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись из-за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки… во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных…» Так писал об ушедшей эпохе Лев Толстой в повести «Два гусара», одном из лучших русских произведений о карточной игре.

В золотой век русской классики – от Пушкина до Толстого – игра в карты представляла не только один из самых занимательных литературных сюжетов, но и стала значимым символом эпохи. «Энциклопедия русской жизни», пушкинский «Евгений Онегин», предлагает разгадать смысл одного знакового понятия того времени:

 
Как Child Harold, угрюмый, томный,
В гостиных появлялся он:
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его.
Не замечал он ничего.
 

Упомянутый в первой главе «Евгения Онегина» бостон был весьма популярной в светском обществе игрой в карты. По наиболее распространенной версии, бостон как разновидность виста был изобретен английскими офицерами в 1775– 76 гг. в осажденном Бостоне, оттуда перенесся за океан и вскоре превратился в Европе в повальное увлечение.

«Словарь русского языка» В. И. Даля разъясняет значение слова «бостон»: «Род картежной коммерческой (расчетной), четверной игры». На русской почве заокеанская игра стала оригинальным социально-психологическим явлением. Это было не только приятное времяпрепровождение, но и особая интеллектуальная дуэль. Коммерческая карточная игра отличалась от азартной тем, что успех зависел во многом от умения и совместной стратегии игроков-партнеров. В бостон играли вчетвером двумя полными колодами по пятьдесят две карты каждая. Существовало множество разновидностей игры: бостон с вистом, бостон с прикупкой, бостон с ремизом, бостон с лабетом.

«Нигде карты не вошли в такое употребление, как у нас: в русской жизни карты – одна из непреложных и неизбежных стихий», – признавался Петр Андреевич Вяземский в «Старой записной книжке». В пушкинское время это занятие было не просто одной из сторон повседневного дворянского быта, но и непременным элементом светской образованности. «Карточная игра в России есть часто оселок и мерило нравственного достоинства человека, – писал Вяземский. – «Он приятный игрок» – такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе. Приметы упадка умственных сил человека от болезни, от лет – не всегда у нас замечаются в разговоре или на различных поприщах человеческой деятельности; но начни игрок забывать козыри, и он скоро возбуждает опасения своих близких и сострадание общества».

Пямятник Дж. Вашингтону

В жизни российского дворянства первой половины XIX века игра в бостон была столь популярна, что превратилась в важнейшее публичное занятие. «Визиты, обеды и бостон суть колеса, на которых вращается механическое существование мое. Я всегда себя спрашивал: возможно ли так жить? и никогда иначе не живал в городах», – утверждал дипломат и литератор И. М. Муравьев-Апостол. В бостон играли не только в великосветских салонах, но и в провинциальных поместьях и отдаленных воинских гарнизонах. Бостон был яркой приметой того времени. Дядюшке Пушкина Василию Львовичу принадлежит шутливая эпиграмма:

 
Мы, право, весело здесь время провождаем:
И день, и ночь в бостон играем
Или всегда молчим, иль ближнего ругаем…
Такую жизнь почесть, ей-богу, можно раем.
 

На страницах пушкинских произведений неоднократно встречается игра в бостон – в «Метели», «Дубровском», неоконченном «Романе в письмах». Поэт упоминает игру не только в первой, но и в пятой главе «Евгения Онегина»:

 
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков…
 

Прототипом Пиковой дамы исследователи считают Наталью Кирилловну Загряжскую, дочь гетмана Малороссии графа Разумовского, которая по мужу приходилась теткой теще Пушкина Н. Н. Гончаровой. На «любимый ею бостон», как сообщает «Русский биографический словарь», собирались «каждый вечер дипломатический корпус и все примечательные люди того времени».

Ни один из крупных литераторов первой половины XIX века не остался в стороне от модного поветрия. Играют в бостон персонажи русской классики Печорин и Обломов. В письмах друзьям Н. М. Карамзин рассказывал, что ездит «из дому в дом, играя в бостон». Заядлый картежник И. А. Крылов не раз упоминал эту игру в своих стихах. Засиделся за бостоном в последний вечер своей жизни Г. Р. Державин.

Благодаря бостону развился особый язык карточной стратегии, который проник в другие сферы культуры. Карточная терминология входила в язык эпохи. Ироническую гиперболизацию этого явления находим, например, в популярном памфлете «Наполеонов бостон» (1814) Я. О. Пожарского: «Наполеон, открыв любимый свой бостон, обетил всех почти, а сам взошел на трон…»

Улица Бикон

Понятные широкому кругу бостонные комбинации использовал для истолкования обыденной житейской ситуации знакомый Пушкина литератор В. С. Филимонов. В его описании московских нравов есть такие строки: «Ловильщицы в бостон семейных игроков, для сочинения кой-как марьяжной драмы…»

В языке пушкинской эпохи у слова бостон появились две оригинальные производные. Общеупотребительным стал глагол бостонить, означавший не только конкретный вид игры, но и длительное времяпрепровождение за карточным столом. Так, в «Дневнике» В. К. Кюхельбекера запись от 16 февраля 1840 года гласит: «Были у нас в Акше беги; на масляной, говорят, их будет много. Ввечеру бостонили мы у Истомина».

Стол для карточной игры в России звался бостонным. Эту примету времени неоднократно можно встретить у Л. Н. Толстого: «Раздвинули бостонные столы, составили партии и гости графа разместились в двух гостиных» («Война и мир»). «В небольшой комнате, которую занимал Нехлюдов, стоял… раскинутый старинный бостонный стол с инкрустациями» («Утро помещика»).

Обычно бостонный стол покрывался зеленым сукном. Возле игроков лежали мел и щеточка; мелком тут же, на зеленом сукне, делались расчеты, записывались ставки, ненужное стиралось щеточкой. Возле каждого игрока стопки монет, на столе зажженные канделябры, азартно разложен белый атлас карт, за окном фантастическая ночь… Такова картина Большой Игры, вошедшая в русскую литературу. За зеленым бостонным столом игрок вызывал на поединок Судьбу. «Подобно тому, как в эпоху барокко мир воспринимался в виде огромной, созданной Господом книги и образ Книги делался моделью многочисленных сложных понятий… карты и карточная игра приобретают в конце XVIII – начале XIX века черты универсальной модели – Карточной Игры, центра своеобразного мифообразования эпохи», – так определил роль карт Ю. М. Лотман в «Беседах о русской культуре».

Увлечение американской игрой совпадает по времени с заметным интересом к Америке в русском обществе. «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих», – писал Пушкин. Сближение двух государств, отмеченное личной перепиской императора Александра I и президента Томаса Джефферсона, было закреплено установлением дипломатических отношений в 1809 году. Первым послом России в США стал граф Ф. П. Пален, сын петербургского генерал-губернатора, вдохновителя заговора против Павла I.

«Нельзя не заметить, что весь так называемый петербургский, императорский период русской истории отмечен размышлениями над ролью случая,… противоречием между железными законами внешнего мира и жаждой личного успеха, самоутверждения, игрой личности с обстоятельствами, историей…, – писал Ю. М. Лотман. – Отсутствие свободы в действительности уравновешивается непредсказуемой свободой карточной игры». Не случайно пик увлечения бостоном пришелся на период между попытками либерализации русского общества после убийства Павла I и восстанием декабристов.

Бостоном, собственно, назывался бубновый валет, который в американской версии игры считался самой старшей картой. Игра становилась как бы символическим выражением социальных конфликтов эпохи: «валеты» в американской и европейской истории с легкостью «били» королей. Не менее фрондерски звучали и названия партий во французском варианте игры: «Независимость», «Революция» и т. д. Интересно, что эти слова при павловском режиме находились под официальным запретом, как и слова «свобода», «клуб», «совет», «представители».

Город Бостон, «колыбель американской революции», был для Европы, и особенно для предреволюционной Франции, символом политического вольнолюбия и республиканского духа. Сын бостонского мыловара Бенджамин Франклин ввел моду на американскую игру в парижском обществе; впоследствии она обрела новую жизнь и на российской почве. Американский город Бостон подарил русской литературе один из ярких образов пушкинской эпохи, когда Большая Игра была не только средоточием общественной активности, но и столь важным в те годы символом светской свободы.

Городские хроники

1803. Завершено строительство Мидлсекского канала, соединившего бостонский порт с долиной реки Мерримак. Тридцатимильный, с шестнадцатью шлюзами, канал играл важную роль в экономике Массачусетса до наступления эры железных дорог.

1806. В Бостоне ввели систему штрафов за слишком быструю езду на лошадях.

1806. Бриг «Фаворит» с грузом льда отправился из Бостона к островам Вест-Индии. «Король льда» предприниматель Фредерик Тюдор наладил поставку распиленного льда из прудов и озер Новой Англии в жаркие страны. Возникла мода на коктейли со льдом. До наступления электрической эпохи пятьдесят тысяч тонн льда ежегодно отправлялись из Бостона по всему миру – от Калькутты до Рио-де-Жанейро.

1807. Основан бостонский Атенеум (Boston Athenæum) – одна из старейших независимых библиотек в Соединенных Штатах. Учреждение было создано сообществом «почтенных джентльменов Бостона» с целью «развития образования и расширения научных знаний». Атенеум (от имени богини мудрости Афины) существует до настоящего времени и обладает коллекцией редчайших книг и манускриптов.