Текст книги "Истории города Бостона"

Апология Хлестакова

Прототип главного героя «Ревизора» прохаживался по улицам Филадельфии и Бостона весной 1812 года. И даже оставил примечательные записи: «Новая Англия славится своим гостеприимством и приветливостью к иностранцам, кое оказывано мне было в самых лестных для меня видах».

Знакомец Пушкина и Гоголя, Павел Петрович Свиньин (1787–1839), несмотря на неблагозвучность фамилии, был выходцем из старинного, но обедневшего дворянского рода. Отец его, отставной лейтенант флота, имел деревеньку в Костромской губернии. Бабушкой Павла Петровича была Анна Лермонтова (двоюродная тетка поэта), урожденная Боборыкина, которая приходилась внучкой казненного по приказу Петра I стольника Федора Матвеевича Пушкина.

На долю Павла Свиньина выпало немало путешествий в Старом и Новом свете, но его красочные рассказы вызывали у ироничных современников сравнение с небезызвестным Мюнхгаузеном. Пушкин, подарив Гоголю сюжет «Ревизора», предложил фигуру Свиньина в качестве прообраза Хлестакова.

Выпускник Благородного пансиона при Московском университете, Павел Свиньин начал службу переводчиком на российским флоте в Средиземном море. За отличие при взятии крепости Тенедос в 1808 году его наградили орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Молодца приветил Александр I, который неожиданно спросил его о самом сокровенном желании. Тот ответил, что мечтой его является учеба в императорской Академии художеств.

В стенах Санкт-Петербургской Академии баловень фортуны выказал изрядное художественное дарование. За выполненную маслом работу «Отдых графа Суворова-Рымникского по одержанной победе» дипломная комиссия 1 сентября 1811 года присвоила П. П. Свиньину звание академика. В том же году высочайшим указом Павел Петрович был определен секретарем генерального консула в Филадельфию. В дневнике молодого дипломата появилась романтическая запись: «К чему-то влечет меня судьба моя? Воображение и надежды обещают мне много лестного и приятного, но как часто надежда бывает обманчива! Из 40 мильонов, населяющих Россию, жребий пал на четырех ехать в Америку!»

Павел Свиньин

Свиньин оказался первым из побывавших в Новом Свете русских, кто написал подробную и занимательную книгу о Соединенных Штатах. Павел Петрович открывал для российского читателя незнакомую заморскую цивилизацию: «Мне весьма нравится, что на каждом перекрестке здесь прибита доска с надписью: «Закон повелевает держаться правой стороны». И оттого никогда не бывает споров на дорогах».

О литературном даре Свиньина свидетельствуют как его дневниковые записи, так и сохранившиеся многочисленные письма. Вот впечатления от поездки дипломата на север Новой Англии: «Серые облачка быстро носились над нами и затмевали свет полной луны. Крепко шумел ветр мшистыми ветвями древних сосн и елей, а рыкание диких зверей и пронзительный свист змей отдавался в ущелинах гор и вертепах лесных».

Весьма красочно описывает Павел Петрович накал политической борьбы в «Массасушетской области и Майнском дистрикте» (нынешние штаты Массачусетс и Мэйн): «Федералисты составляют здесь класс почтеннейших и богатейших граждан. Нигде сии две партии не ненавидят столь друг друга, как в сей области. Ненависть сия оказывается во всех случаях, например, федералист никогда не закажет портному платье себе, который шьет на демократа, никогда не остановится в трактире, содержимом трактирщиком противной партии. В доме у демократа не найдешь федеральской газеты, а у федералиста демократской. Ужасная между ними ненависть сия передается от отца к детям, и часто федералист не отдаст дочь свою за демократа».

Старые торговые ряды Фэнейл-Холл

Павел Свиньин – верноподданный российский чиновник, но объективные наблюдения его зачастую граничат с вольнодумством: «Конечно, из числа блаженства и вольности, коею наслаждается сия республика, есть безопасность и свобода путешественников. Проезжая все Соединенные Статы от одного конца до другова и никто не остановит тебя, никто не имеет права спросить: кто ты? куда? и зачем?»

По возвращении из-за океана П. П. Свиньин активно занимался исторической публицистикой и издательской деятельностью. Его самое известное детище – основанный в 1818 году журнал «Отечественные записки». В петербургских литературных кругах к «Отечественным запискам» относились иронически, что было вызвано характерной для Свиньина склонностью к цветистым рассказам о неизведанных землях и найденных им русских талантах-самородках. Свиньин стал первым биографом механика И. Кулибина, а его связи в обществе помогли выкупить из крепостной зависимости художника В. Тропинина.

Часто во время застолий Свиньин любил прихвастнуть, что открыл новый литературный талант, и тут же начинал его протежировать. Авторы на поверку оказывались графоманами. Исключение составил молодой Гоголь, который дебютировал в «Отечественных записках» повестью «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала».

Свиньин многократно печатно и устно распространял восторженные отзывы о творчестве Пушкина. Отношение же поэта к Свиньину было весьма насмешливым, о чем свидетельствуют записи в его дневнике. В пародийной детской сказочке Пушкина «Маленький лжец», при жизни поэта не публиковавшейся, герой «Павлушка был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трех слов, чтоб не солгать».

Благодаря подобным насмешливым аттестациям и сложился у историков русской литературы стереотип восприятия Свиньина как фигуры комической, враля и бахвала, человека несерьезного. Как выражался Хлестаков, «легкость необыкновенная в мыслях…»

Многие выпады против Свиньина могут быть объяснены литературной полемикой тех лет, его славянофильскими пристрастиями. Тем не менее оба литератора, Пушкин и Свиньин, пребывавшие в отдаленном родстве, действительно были «на дружеской ноге». Пушкин охотно приходил на литературные вечера, которые Павел Петрович устраивал у себя дома. Здесь же бывали И. А. Крылов, А. С. Грибоедов, Н. И. Греч. На одном из таких вечеров летом 1827 года Пушкин читал две новые главы «Евгения Онегина». В библиотеке поэта имелся практически полный комплект «Отечественных записок» за десять лет с разрезанными страницами, Пушкин также охотно пользовался редкими историческими материалами из личного архива Свиньина.

Николай Греч писал: «Будем объективны: недостаток ученого образования, иногда поспешность, иногда добродушие, иногда даже и излишняя ревность к предмету увлекали П. П. в ошибки; но, конечно, никто не откажет ему в первенстве патриотической мысли, в том, что он сумел отыскать и сказать много прекрасного и полезного; что всегда он был готов усердно помогать каждому юному дарованию и всему, в чем видел добро и пользу; что многие были обязаны ему многим…»

Книгу Свиньина «Взгляд на республику Соединенных Американских областей» в Санкт-Петербурге читали внимательно. Известен донос Фаддея Булгарина в Третье отделение о вольнодумстве некоторых читателей Свиньина. И было от чего – в первых же строках Павел Петрович утверждает: «Американцы показали себя совершенно достойными наслаждаться теми правами истинной вольности и щастия, которые были первою основою духа их управления, превышающего, по моему мнению, в сем отношении все древние и новые республики».

Американский травелог привлек внимание самого председателя Комитета министров фельдмаршала Н. И. Салтыкова, который в тот период, пока император Александр I находился на Венском конгрессе, являлся первым лицом в государстве. По инициативе фельдмаршала летом 1815 года Свиньина командировали «для обозрения и описания Бессарабской области», бывшей турецкой территории, только что присоединенной к России. Полномочия у Свиньина, имевшего всего лишь чин коллежского асессора (равноценный чину капитана в армии), были неопределенными. К тому же молдавские реалии заметно отличалась от бостонских, и чиновник постоянно попадал в двусмысленные ситуации с местным начальством и населением, принимавшим его за петербургского «ревизора инкогнито».

Когда много лет спустя Н. В. Гоголь обратился к Александру Сергеевичу с просьбой дать ему какой-нибудь «сюжет или анекдот», то Пушкин «подарил» ему живого героя, описав его бессарабские приключения и даже дав черновой набросок: «Свиньин (это имя поэтом зачеркнуто и заменено на традиционное для французского водевиля «Криспин» – Л. С.) приезжает в губернию NB на ярмонку – его принимают за ambassadeur. Губернатор честный дурак. – Губернаторша с ним кокетничает – Криспин сватается за дочь».

Мы не знаем, какие из рассказов Свиньина вдохновили Гоголя на создание комедии, но велик соблазн сравнения двух литературных источников. Хлестаков, рисуясь перед женой городничего, говорит о чине коллежского асессора и о «Владимире в петлице», а также утверждает, что всем петербургским литераторам «поправляет статьи». Гоголь в свое время остался крайне недоволен свиньинскими правками «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Помните, как расписывал Хлестаков жизнь столичных департаментов? Среди заметок Павла Петровича имеется описание бостонского гостиничного заведения «Кофе-Хаус» (Boston Exchange Coffee House) на Конгресс-стрит: «В доме сем считается 240 покоев, в нем находится две застраховывающие конторы, почтовая экспедиция, биржа, ресторация, множество лавок, залы для балов, обедов, комнаты для чтения. Беспрестанное движение! Встречающиеся по лестницам толпы народу, в молчании бегущего взад и вперед, и различных физиономий – напоминает Вавилонский столп…»

Действительно, так же трудно было поверить в существование американского отеля в восемь этажей вышиной, как и в «тридцать пять тысяч курьеров» Хлестакова.

Реальный Свиньин выглядит колоритнее мнимого гоголевского ревизора. В Соединенных Штатах он успел выполнить несколько сложных политико-дипломатических задач. Павел Петрович подбирал российских торговых агентов (вице-консулов) в главные порты США. Его отчеты о состоянии американской коммерции и мануфактурном производстве (с цифрами и таблицами) уникальны по своей фактологической и статистической точности. Свиньин успевал снимать планы атлантических гаваней и подсчитать тоннаж приписанных к портам кораблей, делать экономические прогнозы и выполнить около трехсот графических работ и акварелей.

4 июня 1813 года он пишет канцлеру Румянцеву: «Самое полезное изобретение – это без сомнения введение судна, разновидности корабля, которое при помощи огненного пара, движется одновременно с необычайной скоростью и безопасностью». Дипломат докладывал в Петербург, что диковинный стимбот (пароход) уже доказал свою эффективность в США и необходим в России. Свиньин «успешно достиг понимания конструкции этих кораблей, точную и полную модель которых раздобыл».

Венцом американской миссии Павла Петровича стала «вербовка» и сопровождение из Филадельфии в Россию французского эмигранта, знаменитого генерала Ж.-В. Моро, согласившегося возглавить (после смерти Кутузова) антинаполеоновскую коалицию. Русский «друг Поль» находился при штабе Моро до гибели командующего в битве под Дрезденом в 1813 году.

До фельдмаршала (мечта Хлестакова) Павел Петрович не дослужился, но вышел в отставку в чине статского советника, чтобы целиком отдаться любимому делу. «Свиньин всю жизнь был коллекционером, – отмечал мемуарист Д. Д. Оболенский. – Чего-чего у него не было!» В течение двух десятилетий Павел Петрович собирал так называемый «Русский музеум». В его собрание входили работы Никитина, Тропинина, Левицкого, Кипренского, Брюллова, Венецианова, Мартоса, Шубина. В свиньинской коллекции был исторический отдел, где хранились медали, монеты, древние рукописи, старопечатные книги.

Первый в Петербурге и в стране музей российского искусства обосновался на Михайловской площади – своего рода прелюдия будущего Императорского Русского музея. В 1829 году был выпущен каталог собрания, тогда же начались переговоры владельца, испытывавшего денежные затруднения, о приобретении коллекции казной. Если бы это произошло, история Государственного Русского музея была бы на полвека длиннее.

В 1830 году закрылись «Отечественные записки», которые давали Павлу Петровичу средства к существованию. Через четыре года, понуждаемый острым безденежьем, Свиньин скрепя сердце выставил свой «Музеум» на продажу. Старинным рукописям повезло – их купила Академия наук, другие же экспонаты ушли с молотка. Во время распродажи авторство некоторых вещей оспаривалось. На вопрос: «Где доказательства?» находчивый Павел Петрович отвечал: «Доказательства продаются отдельно».

Анекдоты и вымыслы о Свиньине размножились и уже после его смерти вытеснили положительные черты и заслуги дипломата и литератора, издателя и коллекционера. Но американская миссия Павла Свиньина оставила заметный след: более пятидесяти его акварелей сначала оказались в собрании нью-йоркского музея Метрополитен, а затем были возвращены в Россию.

В конце жизни Павел Петрович удалился в родные костромские края, где продолжал сочинительствовать, но, по свидетельствам современников, за несколько лет из благодушного цветущего человека сделался согбенным стариком. Он упокоился весной 1839 года – в тот год «Ревизор» с триумфом завоевывал русскую театральную сцену.

Городские хроники

1822. Население Бостона достигло пятидесяти тысяч жителей. Окружающие его независимые города Роксбери, Дорчестер, Бруклайн, Чарльзтаун, Кембридж, Ньютон и Брайтон насчитывали суммарно около тридцати тысяч жителей.

1822. Бывший лондонский бакалейщик Уильям Андервуд открыл близ Русской верфи первый в Америке магазин консервированных продуктов. Поначалу консервы производились только в стеклянных емкостях и не вызывали доверия горожан.

1824. Ворвань (китовый жир) в уличных фонарях начали заменять светильным газом.

1825. В Бостоне появились первые уличные знаки, которые размещали на стенах домов на уровне второго этажа.

1825. Член городской ночной стражи Джонатан Хотон был убит при попытке предотвратить ограбление на Стейт-стрит. Он стал первым в Бостоне служителем правопорядка, убитым при исполнении своих обязанностей.

1826. Открылся торговый комплекс Квинси-маркет (Quincy Market) – главный рынок города, названный в честь популярного мэра Бостона Дж. Квинси.

Вальс-бостон

То были времена, когда полька считалась танцем европейских радикалов, а вальс, по общему мнению, подрывал моральные устои общества…

В первой половине XIX столетия в благородном бостонском обществе царили весьма строгие нравы. Молодой человек, к примеру, будучи представленным девушке, не мог продолжить с ней беседу наедине. Ход общения молодых людей обычно направляла почтенная замужняя дама. Согласно принятому бальному этикету, джентльмен не мог касаться партнерши до того, как танец начался, и обязан был «принять руки» сразу же по его окончании. Даже прогрессивно мыслящие бостонцы считали, что новомодные «рискованные» танцы, приходящие из Европы, приемлемы только для супружеских пар.

Вальс, кажущийся сегодня несколько старомодным, долгое время считался вызовом приличиям и везде с трудом пробивал себе дорогу. В России, к слову, в правление Павла I предписанием полиции запрещалось «употребление пляски, вальсеном именуемой». В 1816 году лондонская газета «Таймс» в отчете об очередном бале в Букингемском дворце сетовала на то, что туда был допущен (по-видимому, впервые) новый «чувственный и непристойный танец».

К появлению вальса в Бостоне имел отношение итальянский иммигрант граф Папанти (Papanti). Высокий, очень худой и нескладный, но с зажигательным южным темпераментом, Лоренцо Папанти служил в гвардии герцога Тосканского, однако после участия в неудачном политическом заговоре был вынужден бежать за океан.

Поначалу граф устроился скрипачом Бостонского оркестра, а в 1827 году открыл небольшую танцевальную школу. Появление «почти карбонария» в пуританском Бостоне вызывало естественные подозрения. До Папанти во всей Новой Англии существовала лишь одна школа танцев, в которой не дозволяли никаких фривольностей.

Мадам Отис

От старых танцев, по фактуре близких к менуэту, вальс отличался так же, как легкие кисейные платья от тяжеловесных кринолинов. Почитателям старины и блюстителям нравов было от чего приходить в ужас: сближение партнеров в танце и чересчур вольные движения не оставляли надежд на укрепление общественной морали.

На первых порах дела у Папанти шли неважно. Добиться признания в столь чопорном обществе можно было лишь одним путем – появлением на вечерах вальса одной из «первых леди» города. Выбор графа оказался безошибочным: мадам Отис, вдова мэра Бостона Харрисона Грея Отиса. Эта супружеская пара выделялась среди «первых семей» не только своим богатством, но и эксцентричностью. Всем памятна была тридцатилитровая чаша пунша, встречавшая входящих в дом Отисов. Истории о широких застольях у господина мэра становились городскими легендами. Мадам Отис в молодости много путешествовала по Европе и старалась следовать новейшим веяниям. Очень скоро она начала брать уроки вальса у синьора танцмейстера.

В 1834 году мадам Отис выбрала Лоренцо Папанти в качестве партнера на тур вальса на балу в своем особняке. Это был первый вальс в высшем американском обществе. Вид «вальсирующей вдовы» был столь же шокирующим для того времени, сколь вид закурившей женщины. И все же Папанти стал настолько популярен в Бостоне, что в 1837 году перенес свою Танцевальную академию в самый центр города. Здесь, на Тремонт-стрит, была выстроена прекрасная бальная зала с пятью огромными зеркалами в золоченых рамах, бесчисленными канделябрами и особым «пружинящим паркетом». Сделанный из кипариса, болотного дерева с прочнейшей сердцевиной, пол состоял из трех слоев, причем верхний был набран из полированного дубового паркета. Пол слегка пружинил, отчего даже самому неумелому танцору казалось, будто ноги его легки и проворны. Недоброжелатели не преминули подчеркнуть, что граф Папанти устроил пружинящий пол и замедляет темп вальса, чтобы создать наилучшие условия своей любимой ученице: мадам Отис при всем своем энтузиазме была женщиной крупной и вальсировала несколько тяжеловесно.

Дом Отисов

На танцевальных вечерах графа царила возвышенная атмосфера. Придирчивый к малейшим формальностям, Лоренцо Папанти заложил прочную церемониальную традицию бостонского вальса. Входящий в залу отдавал вежливый поклон маэстро танцмейстеру. Леди всегда были в бальных платьях, джентльмены – в смокингах и шелковых перчатках. Имелись специальные комнаты «для напудривания». К каждой дебютантке бала приставлялся церемониймейстер, отвечавший за нее на протяжении всего вечера.

Впрочем, консервативное бостонское общество еще долго полагало, что в центре города существует «источник порока». Для многих это было даже страшнее, чем идея женского равноправия. Известна история, когда один бостонский полковник силой увел свою дочь с вечера вальса. Возмущенный отец говорил друзьям, насколько он оскорблен поведением молодых людей: «Я не могу описать позы, в которых они были. Но это совсем противоположное, чем спиной к спине».

Жизнь тем временем шла своим чередом; вальс постепенно входил в моду. Светские львы и первые красавицы уже охотно посещали лучший бальный зал города. Не одно поколение бостонцев вальсировало у Папанти. Танцевальная академия просуществовала с 1837 по 1899 год. Граф передал сыну служение Терпсихоре, подкрепив свое желание завещанием, что Папанти-младший унаследует все имущество отца лишь в случае успешного преподавания танца.

Новую страницу в историю бостонского вальса добавил Иоганн Штраус, гастролировавший здесь летом 1872 года. Бостон, долгое время соперничавший с Нью-Йорком за роль лидера американской музыкальной культуры, устроил серию концертов, посвященных столетию со дня начала борьбы за независимость. Венскому композитору предложили баснословный гонорар в сто тысяч долларов за несколько выступлений в Бостоне в качестве дирижера.

«Король вальса», автор «Голубого Дуная», «Жизни артиста», «Сказок венского леса» и других прославленных произведений крайне неохотно совершал гастрольные поездки. Путешествия даже по железной дороге в ту пору были не только утомительным, но и опасным занятием. Взрыв парового котла на судне или паровозе считался обыденным явлением.

В концертной жизни Штрауса случалось много неприятных минут. Так, его самые длительные гастроли в России начались в 1856 году с ареста всего оркестра на польской границе (российские власти сами же неправильно оформили паспорта). Любимец Вены провел свою первую российскую ночь на соломе под стражей. Лишь через несколько дней вмешательство членов императорского дома вызволило Штрауса и уладило «шпионский» скандал.

Композитор опасался переезда через Атлантику. Однако, как это часто бывает в жизни, на его решение повлияла супруга. Аргументы жены были весьма убедительными: гонорар в сто тысяч долларов (уплаченный вперед) не получал еще ни один артист. К тому же бостонский муниципалитет согласился оплатить и все расходы по переезду и проживанию маэстро, его супруги, слуги, горничной и любимой собаки-ньюфаундленда. Перед самым отплытием, на всякий случай, Штраус отправился к нотариусу и составил завещание.

В течение пятнадцатидневного плавания композитор оказался почти единственным пассажиром корабля, не страдавшим от морской болезни. С неизменной рюмкой коньяка – рекомендуемое лечебное средство от укачивания – г ерр Штраус с блеском дирижировал оркестром прусских гвардейцев, направлявшихся на том же корабле в турне по Америке. Аплодисментов не было: публика отлеживалась в каютах.

Нью-Йорк встретил маэстро прохладно: сказалось соперничество двух городов. В Бостоне же ажиотаж по случаю прибытия «короля вальса» превзошел все мыслимые пределы. Штраус вспоминал впоследствии, что ему бросилось в глаза огромное панно высотой с трехэтажный дом, где его изображали стоящим на земном шаре и дирижирующим не палочкой, а скипетром. На месте нынешней площади Капли (Copley Square) был выстроен огромный деревянный концертный зал, рассчитанный на сто тысяч слушателей.

Штрауса поражала склонность американцев к гигантомании. Бостонский «Колизей» вмещал двадцать тысяч певцов и музыкантов. Ими-то и предстояло дирижировать с высокой башни венскому гостю, причем каждый его жест должен был передаваться всей этой армии исполнителей через сотню помощников – «промежуточных» дирижеров.

Бостонский «Колизей»

Когда-то в Санкт-Петербурге гвардейский офицер, приревновав Штрауса к своей невесте, пытался вызвать его на дуэль. В Бостоне композитор оказался в осаде экзальтированных женщин, умолявших о пряди его волос на память. Романтической шевелюре «короля вальса» угрожала нешуточная опасность. Выход нашел слуга композитора Штефан. Каждое утро он раздавал толпе поклонниц в холле гостиницы надушенные конверты, в которых лежал черный как смоль локон. К исходу бостонских гастролей кое-кто отметил, что ньюфаундленд дирижера стал выглядеть изрядно «облысевшим».

Один из венских музыкальных критиков сказал в те дни о Штраусе: «Это единственный король, когда-либо правивший Америкой». День премьеры в Бостоне напоминал библейское столпотворение. «Колизей» был переполнен; все билеты давно проданы. В накаленной до предела атмосфере публика, казалось, была близка к истерии. Полдюжины рослых полицейских с трудом прокладывали дорогу маэстро к сцене. Следом за ним Штефан церемонно нес скрипку «короля вальса».

Сам Штраус вспоминал впоследствии: «Меня ждала стотысячная толпа слушателей. Я стоял на самом высоком помосте и думал только об одном: как начать, или вернее – как закончить? Вдруг я услышал пушечную пальбу. Это был «тонкий» намек, что мне пора начинать. В программе значился «Голубой Дунай».

Иоганн Штраус дал в Бостоне четырнадцать концертов. Настойчивые просьбы вынудили его согласиться и на два городских бала в зале Папанти, где Штраус дирижировал уже «небольшим», по американским понятиям, оркестром.

В те июньские дни 1872 года композитор создал новый вальс, который назвал «Бостонские мечты». Автор более трехсот пятидесяти композиций придерживался традиции, согласно которой каждое событие, каждое чем-либо выдающееся его выступление отмечалось исполнением нового произведения, специально сочиненного для данного случая. Так, венским медикам Штраус посвятил «Озвученную панацею» и «Учащенный пульс», студентам-политехникам – «Звуковые волны», инженерам-путейцам – вальс «Ускорение». Финал «Бостонской мечты» заканчивался вальсовой аранжировкой американского гимна. Аудитория неистовствовала.

Ревнивые нью-йоркские антрепренеры предложили Штраусу годовой контракт. Согласие сделало бы его богатейшим композитором мира. Но Штраус возвратился в родную Вену, где он мог всецело посвятить свое время композициям (годом позже он создал одну из лучших своих оперетт «Летучую мышь»). Правда, возвращение в Вену оказалось долгим: в австрийской столице вспыхнула эпидемия холеры. Штрауса видели в Баден-Бадене, в казино, где он азартно играл и быстро спустил часть бостонского гонорара.

Бостон, «музыкальная столица Америки» в XIX веке, внес свой достойный вклад в развитие вальса. Появившийся здесь в 1870-е годы новый танец – в альс-бостон – вскоре вошел в моду по обе стороны Атлантики. Американский «ответ» Европе вытеснил из бальных залов другие разновидности вальса, став в начале XX столетия властелином танцевальных вечеров. Вальс-бостон был необычайно популярен и в России.

Этот вальс отразил характер города, где он родился: элегантный, немного чопорный, передающий особую бостонскую сдержанность и благородство. Американская энциклопедия танца отмечает: «Бостон был типом легкой «охоты», колеблющийся вальс, названный так за выразительную паузу на втором или третьем такте, которая привнесла завораживающую томность в его нескончаемое кружение». Мотив вальса-бостона использовался в партитуре симфонических произведений П. Хиндемита, Э. Шульгофа, К. Бека, М. Равеля и многих других европейских композиторов.

Выражающий мечтательность, сдержанный лиризм и особую поэтику, вальс-бостон казался бесконечным, его гибкие фигуры как бы не имели ни начала, ни конца. Очаровывающая сила его легких плывущих движений уносила партнеров далеко от танцевального зала, от светских условностей, придавала им ощущение близости и единства, словно на всем земном шаре, во всем круговороте вселенной, в этой всеобщей невесомости они были одни и могли опереться только друг на друга.

Городские хроники

1826. В Бостоне появились омнибусы (конка). В отличие от дилижансов, маршрут омнибусов предусматривал остановки, а плата за проезд устанавливалась в зависимости от протяженности маршрута.

1826. Портной Джон Симмонс впервые в Америке начал выпускать готовые мужские костюмы. Суть изобретения заключалась в выкройке разных размеров. До появления швейной машины костюмы по-прежнему шились вручную.

1829. Опубликован первый путеводитель по городу («Picture of Boston»).

1829. Пожарные дружины города насчитывали 1200 человек, вооруженных двадцатью цистернами на конной тяге, восемью сотнями ведер и пожарными шлангами общей длиной в два с половиной километра.

1830. Городские власти запретили выпас коров в парке Коммон.

1831. На углу улиц Тремонт и Корт открылся магазин деликатесов Пирса. Магазин торговал отборным чаем и экзотическими фруктами, но прославился особыми заказами вроде супа из хвоста кенгуру, языка северного оленя, жаворонка с трюфелями и прочими изысками.