Текст книги "Стресс"

Казимиров. Как же я забыл?

Хиппи (хором). Казимиров, веди нас!

Топочут ногами.

Казимиров. Как мог я забыть?

Свет гаснет.

Рев мотоцикла. Музыка движения.

(Кричит.) Как я забыл?! Как мог забыть?!

Варя. Что вы забыли-то?

Казимиров. Самое главное!

Варя. Ой, не смотрите по сторонам! Помру я с вами, честное слово.

Казимиров. Самое главное – и забыл.

11

Садовая скамейка. Восемнадцатилетняя девушка, прекрасная, как гелиотроп. Подходит Казимиров.

Казимиров (волнуясь). Здравствуйте, Маня.

Маня. Здравствуйте, Валера.

Казимиров. Вы меня узнали? Не может быть!

Маня. Ну конечно, я вас узнала. Как могла я вас не узнать?

Казимиров. Все-таки я был на класс младше… И у меня был хронический насморк.

Маня. Ну и что?

Казимиров. А вы были Маня Манойло, звезда нашей школы, первая красавица.

Маня. Ну и что? Вы мне очень нравились.

Казимиров. Не может быть! Я стеснялся к вам подойти.

Маня (всплеснув руками). Какая глупость!

Казимиров (горестно). Какая глупость!

Маня. Я всегда говорила своим подругам – ну посмотрите, какой он милый. Такой задумчивый, рассеянный, постоянно теряет носовые платки.

Казимиров. Если б я знал!

Маня. Не могла же я первая…

Казимиров (схватившись за голову). Какая глупость!

Маня (печально). Какая глупость!

Пауза.

Ваша гордость сводила меня с ума.

Казимиров. Если бы гордость! Гнусная робость! Дурная наследственность. Ах, проклятье! Сам себя обездолил, ограбил. Какая могла быть прекрасная юность! Полная счастья, самозабвенья! Но кто мог подумать?! Я был уверен, что вы выделяете Шишкина!

Маня (потрясенно). Шиш-ки-на?!

Казимиров. Он играл и в футбол и в бильярд.

Маня (ломая руки). Какая глупость!

Казимиров (убито). Какая глупость!

Падают друг другу в объятия.

Манечка, как я вас буду любить! Скажите, я очень изменился?

Маня. В лучшую сторону.

Казимиров. Правда?

Маня. Клянусь вам. Вы возмужали, стали решительны. У вас уверенные движения. Вы больше не жалуетесь на носоглотку?

Казимиров. И думать забыл.

Маня. Это сразу видно. Нет, вы другой, совсем другой. Только глаза остались те же. В них та же мягкость и глубина вашей незаурядной натуры.

Казимиров. Манечка, какая вы тонкая! И подумать, мы никогда бы не встретились, если бы не мотоцикл.

Маня. Как страшно!

Казимиров. Я мог бы и дальше влачить свою жизнь. День за днем, день за днем. Таблицы, совещания, перерывы на обед, пустые вечера, киносеансы, всякие глупые разговоры. Боже, боже, какая чушь! Но, слава богу, я сел на мотоцикл! И вот перед вами – другой человек. Из этого жалкого, тусклого племени переминающихся за барьером и зябко жмущихся на трибунах я вышел на гаревую дорожку, на трек, в поле, в зеленый мир. Я расстался с бледной толпой болельщиков, вечных свидетелей и очевидцев, я стал действующим лицом!

Маня. Вы – сильный, вы ездите на мотоцикле. Однако это не всякому можно.

Казимиров. Но можно стать действующим лицом! Если б я это понял раньше! Тогда я раньше на тридцать лет сказал бы то, что скажу сегодня: Маня Манойло, я вас люблю!

Маня. И я вас, Валера…

Поцелуй.

Казимиров. Сколько потеряно лет! Ах, сколько!..

Маня. Какая глупость!

Казимиров. Какая глупость!

Свет гаснет.

Рев мотоцикла. Все та же музыкальная тема.

Варя. Честное слово, вы очумели. Куда вас несет?

Казимиров. Если бы я это понял раньше!

Варя. Да вы про что?! Остановитесь!

Казимиров. Варя, это уже невозможно!

Варя. Остановитесь, вам говорят!

Казимиров. Какая глупость!

Варя. Остановитесь!

Казимиров. Какая глупость!

Рев мотоцикла. Музыка. И одна за другой возникают перед Казимировым уже знакомые фигуры, и, перебивая друг друга, звучат голоса:

Комментатор. Матч неуклонно идет к концу. Вперед вырывается Казимиров…

Казимиров. Пас, мальчики! Не держите мяч!

Комментатор. Пошла последняя минута.

Рыжий хиппи. О, учитель! О, Казимиров! Мы пасынки общества потребления. Ты последняя наша надежда.

Казимиров. Успокойтесь, я выведу вас на дорогу. Господа битники, я вас спасу!

Маня. Казимиров! Где же ты?! Казимиров!!

Казимиров. Терпение, милая! Я – в пути. Не правда ли, мне к лицу этот шлем?

Режиссер. Валерьян Сергеич, небо мое… Соберитесь, это последний дубль.

Казимиров. Последний дубль? Что ж, я готов!

Режиссер. Мотор!!

Громкий крик. Музыка обрывается. Тишина.

12

Палата в больнице. На койке – Казимиров. Одна его нога высоко поднята – в гипсе и бинтах.

Входит пожилая сестра в белом халате. В руках у нее коробка конфет.

Казимиров. Сестра, я ослабел.

Сестра (с нежностью). Молочка хотите?

Казимиров. Правда, что Лыткина не пострадала?

Сестра (ревниво). Однако как она вам дорога.

Казимиров. Сестра, скажите, – не пострадала?

Сестра. Ах, ни Лыткина, ни мотоцикл. Когда вас вышибло из седла, она успела схватиться за руль и, представьте, затормозила. У этой женщины железные нервы. Она не способна переживать.

Казимиров. Реакция настоящей спортсменки.

Сестра. Она уже уехала на соревнования.

Казимиров. Сестра, вы сняли с души моей камень.

Сестра. А вы мне его туда положили.

Казимиров. Куда положил?

Сестра (показывает на грудь). Сюда.

Пауза.

На душу. (Передает ему коробку.)

Казимиров (пожав плечами). Сестра, от кого эти конфеты?

Сестра (вспыхнув). Ах, не спрашивайте!.. От меня. (Поспешно выходит.)

Казимиров. Странная женщина.

Сестра возвращается.

Сестра (еле слышно). К вам пришли.

Казимиров. Кто?

Сестра. Один молодой человек.

Входит Богатыревич. Сестра посылает Казимирову воздушный поцелуй и уходит.

Казимиров. Ах, это вы? Ну что же, садитесь. Эта сестра – с небольшой придурью. Вас она может заинтересовать.

Богатыревич. Валерьян Сергеевич, меня интересуют вовсе не дуры, но безумцы.

Казимиров. Богатыревич, я лежу в постели, я ослабел, пережил потрясение. Моя нога облеплена гипсом и задрана чуть ли не до потолка. Я беспомощен, Богатыревич. Вы можете меня топтать, не страшась возмездия.

Богатыревич. Бог с вами, Валерьян Сергеевич. Я отношусь к своим пациентам с большим уважением. Это славные люди. От них можно ожидать самых невероятных вещей.

Казимиров. Наконец-то вы это поняли. (Чуть помедлив.) Так вы полагаете, я был болен?

Богатыревич (осторожно). Как вам сказать…

Вбегает Дина.

Дина. Папочка!.. Папа!.. (Целует его.)

Казимиров (растроган, но старается быть сдержанным). Ну, тихо, тихо… Я ослабел. Ты слышала, что утверждает твой друг?

Дина. Он не мог сказать ничего дурного. Верь мне, он очень к тебе привязан.

Казимиров. Но он считает меня больным!..

Богатыревич (мягко). Просто было конфабуляторное состояние.

Дина (радостно). Только и всего.

Богатыревич (еще мягче). Осложненное метаболическим бредом.

Дина (почти ликуя). Ну вот видишь! Ничего особенного.

Богатыревич. Возможно, имели место элементы делирия.

Дина (поспешно). Только элементы! И никак не профессионального.

Богатыревич (веско). О профессиональном не может быть и речи. Он ни разу не вспомнил о службе.

Дина. А сейчас, папочка, все хорошо.

Казимиров (с усмешкой). Куда уж лучше.

Дина. Папа! (Мнется.) Папа… Ты так благороден. Я тебя умоляю. Я прошу…

Казимиров. Что такое?

Дина медлит.

В чем дело?

Дина. Здесь – мать.

Пауза.

Казимиров. Пускай войдет.

Богатыревич и Дина пожимают ему руку и на цыпочках выходят. Появляется Вера Юрьевна. Она нарядно одета, на руках браслеты, на груди огромная брошь, сногсшибательная прическа, платье без рукавов.

Вера. Валерьян!..

Казимиров. Здравствуй, Вера.

Вера. Боже мой, как ты перестрадал!

Казимиров. Откуда у тебя эта брошь?

Вера. Правда, она мне идет?

Казимиров. Возможно. Ты взяла ее у Софьи Петровны Бобрик?

Вера. Милый, какое это имеет значение?

Казимиров. Никакого. Я просто однажды запомнил, как этот предмет почти горизонтально лежал на ее груди.

Вера. Валерьян! Я виновата перед тобой.

Казимиров. Все виноваты друг перед другом. Что делать, коль мы являемся в мир такими разными и непохожими.

Вера. Нет, нет, я казню себя каждый день. Я, право же, не понимала тебя. Но эта пора не минула даром. Я все поняла. Я стала другая. Я поступила на курсы английского языка.

Казимиров. Вера, Байрон владел английским. Был ли он от этого счастливей?

Вера. Валерьян, вернись. Дом без тебя пуст. У Дины своя жизнь. Я одинока. В конце концов, я еще не старая женщина. (Прижимает платок к глазам.)

Казимиров. Не плачь, Вера. Я ослабел. Мне трудно перенести твои слезы. Естественно, я вернусь. Успокойся. К несчастью, порою все, что рядом, кажется нам уцененным товаром. Это большая ошибка, Вера. В особенности когда касается близких. Ты жена моя, ты мать моей дочери. Я был к тебе несправедлив.

Вера. Валерьян, в этот миг в моем представлении ты на недосягаемой высоте. (Несмело.) Милый, тебя пришли навестить. Умоляю тебя, будь вежлив.

Казимиров (обеспокоенно). Кто пришел?

Вера Юрьевна подходит к дверям и возвращается с Каратыгиными. За ними, мягко ступая, входит Федя. На самом пороге останавливаются Богатыревич и Дина.

Каратыгин (передает Казимирову папку в красном переплете). Дорогой друг, здесь наши сотрудники послали вам адрес. Тут есть очень теплые и очень ласковые слова, вы прочтете их на досуге, а мне позвольте сказать вам попросту: возвращайтесь в наш коллектив!

Рукопожатие.

Нина (грозит Казимирову пальцем). Ах, безобразник, ах, проказник!

Казимиров. Благодарю, я очень тронут. Прошу извинить тот печальный день. Видимо, у меня был стресс.

Каратыгин (жене). Все-таки душно. (Достает веер, обмахивается.) К чему вспоминать? Теперь мне известны все истоки.

Казимиров. Нет, нет, не надо так говорить. Наверняка я сам виноват, что не видел волнующих горизонтов.

Федя. Валерьян Сергеевич, я вам принес два «Футбола» и «Советский экран». (Кладет рядом с ним журнал и газеты.)

Казимиров. Спасибо, Федя, ты верный друг.

Федя. Наши-то выиграли у Ростова.

Казимиров. Спасибо, Федя, я уж слыхал.

Каратыгин (разглядывая ногу Казимирова). Нога все время в таком положении?

Казимиров кивает.

Воля ваша, это совсем неприятно. Кстати, Соусов и Елена Глебовна шлют вам горячий личный привет.

Нина (нервно). Твоя Елена уж тут как тут. Энергичнейшая особа.

Каратыгин. Не будем отвлекаться, не это главное. Сейчас перед нами стоит задача – вернуть Казимирова в наши ряды.

Богатыревич. А так как я глубоко убежден, что нервный подъем творит чудеса…

Дина. Это признал и Цыплаков…

Богатыревич. …то я сообщу чрезвычайную новость, на воздействие коей очень надеюсь.

Казимиров (опасливо). Но помните только, что я ослабел.

Богатыревич. Я все обдумал и все учел. Начну с того, что о вашем случае я написал статью в «Вестник психиатрии».

Казимиров. Как? Вы рассматривали меня как кролика?

Богатыревич. Почему как кролика?

Казимиров. Мою боль, мой поиск – и в какой-то «Вестник»?

Богатыревич. Мне уже выплатили гонорар.

Казимиров. Тридцать сребреников! (С укором.) Богатыревич!

Богатыревич (Дине). Теперь он эмоционально взрыхлен, и я вызываю спасительный шок. (Торжественно.) Это не все, Валерьян Сергеевич. Помните билет спортлотереи, – я вам предложил его?

Казимиров (с достоинством). А я отверг.

Богатыревич. Так вот – он выиграл мотоцикл.

Федя. На этот раз – точно.

Казимиров. Боги смеются. (Откидывается на подушки.)

Вера. Сестра, сестра! Скорее сюда! Ему плохо! Он умирает!

Вбегает сестра с букетом в руках.

Казимиров. Богатыревич. Выслушайте мою последнюю волю. Не берите за мотоцикл деньги. Прошу вас, оставьте его у себя. Вы научитесь ездить. Вы будете счастливы.

Богатыревич. Отлично. Я его не продам. Но я его не возьму и себе.

Казимиров. А что же вы хотите с ним делать?

Богатыревич. Я отдаю его вам.

Казимиров (в возбуждении). Нет, нет, нет! Такой подарок принять невозможно.

Богатыревич. Никакой это не подарок. За мотоцикл я беру вашу дочь.

Казимиров. Нет, нет. Это будет нечестный обмен.

Богатыревич. Я понимаю. Ей нет цены… но я…

Казимиров. Мотоцикл за нее!.. Это слишком, слишком…

Вера (шокирована). Валерьян Сергеич, что ты несешь?!

Дина (мягко). Мать! Это – мотосиндром. Ты же знаешь.

Казимиров. Короче, этот подарок чрезмерен.

Богатыревич. Повторяю, это не подарок, а выкуп.

Федя. Калым, Валерьян Сергеич, калым.

Казимиров (после паузы). Будь по-твоему. Не могу отказаться. Бери мою дочь, она – твоя.

Вера (сморкаясь). Простите за слабость. Я только мать.

Казимиров (изумленно). Богатыревич, ты прав. Мне лучше.

Богатыревич. Вполне естественно. Я это знал.

Дина (Богатыревичу). Ты – удивительный человек.

Казимиров (Каратыгину). Вы знаете, он – надежда кафедры.

Нина. Папуленька, как я завидую им!

Каратыгин отечески жмет молодым людям руки. Вера Юрьевна их целует. Густо краснея, к ним подходит сестра.

Сестра (Дине). Позвольте вручить вам этот букет.

Казимиров. Сестра, откуда у вас цветы?

Сестра (еле слышно). Я несла их вам.

Вера (нервно). Это занятно.

Каратыгины переглядываются.

Казимиров. Сестра, я тронут вашим вниманием. Но, признаюсь, я очень смущен. Утром вы принесли шоколад…

Вера (с иронией). Очевидно, назначено такое лечение…

Сестра. Неужели вы меня не узнали? Вы повторяли в бреду мое имя…

Казимиров (в волнении). Не может быть…

Сестра. Я – Маня Манойло.

Казимиров. Боже, как я ослабел. Вера! Это же мое первое чувство.

Вера (кисло). Очень рада. Крайне приятно.

Каратыгин (обмахиваясь веером). Воля ваша, с ним не соскучишься.

Казимиров. В один день – и столько событий. Богатыревич – автор статьи, владелец выигравшего билета. Я выдаю замуж дочь, возвращаюсь в лоно семьи, встречаю любовь невозвратных дней и получаю мотоцикл.

Вера. Валерьян, во имя всего святого, – ну зачем тебе мотоцикл? Неужели ты снова на него сядешь?

Казимиров. Кто сидел в седле за рулем хоть раз, тот уж больше с него не слезет. Прежнего Казимирова нет. Теперь я познал самого себя. Я один был виноват в своих бедах, но я и сам нашел исцеление.

Дина. Ах, это было бы слишком легко – сесть за мотоцикл и найти счастье.

Казимиров. Глупая, глупая моя дочь, так что ж, по-твоему, мотоцикл – одно седло и два колеса? Ошибаешься. Знаешь ли ты, что такое порыв? И власть движения? И полет? И победа над земным притяжением? Пойми, для меня нет музыки слаще, чем голос мотора, зовущего в путь. Но, Дина, есть великий закон: приди к себе, придешь и к другим. Отныне я буду жить иначе. Щедрее, шире и человечней. Смотри, мы стоим друг перед другом и снова чувствуем то, что утратили. Разве не стал я тебе роднее?

Начинается музыка.

Богатыревич, чего же ты ждешь? Пригласи Дину на свадебный танец.

Богатыревич послушно приглашает Дину, Каратыгин – Веру Юрьевну, Федя – Нину Михайловну, Казимиров спрыгивает с постели, срывает с ноги гипсовую повязку, отбрасывает ее в сторону, нашаривает ногами тапочки, одергивает пижаму и подходит к сестре. И вот уже танцуют четыре пары, а чей-то голос выводит те самые слова, которыми началась пьеса.

Голос.

 
Смотрят все во все глаза,
Взрослые и дети,
А он несется, как грома,
На мотоциклете.
И что ему препятствия?
Препятствия – ерунда.
Он не остановится
Пред ними никогда.
 

Хор подтверждает:

 
Он не остановится
Пред ними никогда.
 

Поют негромко, удивленно, задумчиво.

КОНЕЦ

1969