Текст книги "Город двух лун. Первая книга романа «Завет Нового времени»"

Город двух лун
Первая книга романа «Завет Нового времени»
Лернер Игоревич Анатолий

© Лернер Игоревич Анатолий, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

…Им предстояло пролежать в пещерах и протомиться в кувшинах две тысячи лет, пока арабский подросток случайно не обнаружил то, что потом назовут «Свитками Мёртвого моря».

От метко брошенного камня кувшин рассыпался, издав подобие вздоха.

– Кто здесь?! – отпрянул от входа в пещеру пастух. В его руке сверкнул нож. Никого. Только со спины вопросительным знаком сгустилось зловещее тёмное облако, которое тут же поспешило смешаться с тенью. А у самого лаза, в робком луче солнца, подросток заметил, как сквозняк поспешно выдувает из пещеры дымок, и тот струится наружу и тут же исчезает. Подросток сунул нож в зубы, встал на четвереньки и скрылся в лазе.

Лёгкое присутствие дымка, замеченное пастухом в пещере, было ничто по сравнению с тем дымом и угаром, который производил обугленный человек, лежащий навзничь недалеко от входа. Истлевшая на нём одежда превратилась в лоскуты, и ветер содрал их, обнажив тело крепкого мужчины, которое дымилось и тлело под лучами солнца. В считанные мгновенья плоть истлела и просыпалась, а на согретых солнцем камнях остался скелет с большим крупным черепом, в котором не хватало лишь нескольких зубов. Лёгкий смерч, налетевший со стороны Мёртвого моря, смёл прах, и через мгновенье с чудовищной силой обрушился на прибрежные камни. А когда смерч унёсся прочь, то на камнях обнаружился не голый скелет, а тело с мясом и мышцами. Казалось, сам Ангел Жизни Вечной творил чудеса, и вот уже в каменном котле, созданном природой, закипала грязь, и вода над ней пыхтела и рвалась наружу. Маслянистые пузырьки в радужных разводах толкались, лопались, собирались вместе и потом снова распадались на мелкие колонии пузырьков, чтобы снова попробовать соединиться в единый общий пузырь. И, когда им это наконец-то удалось, огромный пузырь оторвался от котла, качнулся и стал осторожно подниматься в воздух.

Он на мгновение завис, а после переместился в сторону тела. Остановившись над ним, точно примеряясь, пузырь неожиданно лопнул! Раскалённая сковорода камней зашипела, и на ней, как омлет, испекся завершённый образ мужчины, только, пока ещё, неживого.

Утреннюю тишину нарушил грохот проезжающего мимо пикапа военного патруля королевской пограничной службы Иордании.

Смерчи в этих краях не редкость. Порой они возникают на сопредельных территориях, колеся и куража вдоль границы, набирая в свой гигантский хобот и мусор, и скотину… На местах, где рассыпались смерчи, случалось обнаруживать и трупы людей, и покорёженную военную технику…

Вот и неслись пограничники туда, где смерч рассыпался, где могло оказаться всё, что угодно. В догадках они провели весь путь, а, приблизившись, обнаружили голого человека, которого смерч уложил на каменный стол.

Кто и почему начал пальбу, было неясно, только, когда непродолжительная стрельба прекратилась, и пороховой дым рассеялся, голого человека уже не было. Он исчез. Офицер в ярости пытался выяснить: кто начал стрельбу без приказа?

Но тщетно, солдаты молчали, робко поглядывая в сторону каменного стола, и переминались с ноги на ногу.

Офицер дал знак укрыться за пикапом, отправив солдата, чтобы тот разведал: что да как. Остальные засели за машиной, целясь в сторону каменного стола, на котором только что лежал неизвестный.

Солдат Абдель, деревенская шпана и сын охотника, сразу смекнул: здесь что-то не так. За камнями он обнаружил тело, изрешечённое пулями. Но вот что странно, крови нигде не было. Ни следа, ни капли. Были входные и выходные отверстия, но даже в них всё оставалось сухо. Тело было неживым.

Они стреляли в мумию? Но и на мумию это не походило. Скорее, смахивало на большую, подброшенную кем-то игрушку.

Неожиданно Абдель всей своей интуицией охотника почувствовал опасность. Чьи-то невидимые глаза пристально наблюдали за ним. Струйка пота пробежала от затылка через всю спину. Абдель рухнул на колени, обращаясь к Аллаху, но вдруг в ужасе вскочил и побежал, закричав нечеловеческим голосом. Чьи-то нервы не выдержали напряжения, и новый самовольный выстрел опрокинул на землю Абделя. Он свалился за каменный стол, прямиком на того, от которого в ужасе бежал. А голем, почуяв кровь всей своей иссушенной плотью, сомкнул объятья на охотнике.

…Когда за Абделем поднялись солдаты с носилками, он, совершенно обескровленный, лежал на груди трупа с несколькими свежими огнестрельными ранениями. Раненого отнесли в пикап, а тело голема сфотографировали, наскоро сняли отпечатки пальцев и оставили труп на съедение шакалам.

Но, когда пикап умчался, запылив дорогу, веки голема, изрядно повлажневшие от донорской крови, дрогнули. Голлем медленно перевернулся на камнях, встал и, не открывая глаз, с наслаждением вдохнул запах свежего ветра.

Свежим ветром и неизвестностью тысячелетий пахла его новая жизнь. Он вдыхал ветер ненасытно, неистово. Его живот раздулся, а сам он стал напоминать воздушный шар, который вот-вот оторвётся от земли. Новоявленный житель пустыни был всё ещё слеп. Он приложил ладони сначала к глазам, потом поднёс ко рту и лизнул, затем протянул их к небу и произнёс первое слово:

– Слёзы.

Утерев со щёк обильно пролившиеся первые в его новой жизни слёзы, он сказал:

– Больно.

И произнёс это слово так, словно перед ним стоял кто-то невидимый. Веки его усиленно дрожали, и вот, наконец, они разлепились и обнаружили два глаза с зелёными зрачками, с надеждой и страхом устремившиеся в окружающий их мир.

Ворвавшаяся в сознание реальность ужаснула, сильно смутив дух. Голем видел вокруг только пустыню из камней, а впереди, насколько различали глаза, до самого горизонта – ни души. Он ощутил себя единственным человеком во вселенной, абсолютно никем и ничем не защищённым в мире каменных руин. И ему стало страшно. Он почувствовал свою полную беззащитность.

Некогда живой и страстный мир превратился в безжизненную пустыню. На месте оазиса теперь торчали обглоданные ветром черепа каменных глыб, ещё живых, но как бы уже вычеркнутых из жизни. Их пустые глазницы чернели страхом неизвестности. Никого, только камни, руины и зеленоватые проплешины травы. И козы, которые усердно пережёвывают траву и фыркают, стоя над пустыми чашами бассейнов, расколотых по злой воле людей.

Он оглядел взором сложнейшую ирригационную систему, делавшую когда-то это место раем. Всё было порушено людьми и временем. Бог давно покинул здешние места, оставив после Себя разор. И Голем, кажется, помнил, когда всё произошло!

С маской отчаянья и ужаса оглянулся он на пещеру.

– Свитки! – вспомнил он. И кинулся обратно, но, пробежав несколько шагов, остановился и присел на землю.

– Нет, я помню. Моя миссия хранителя завершена! Я не должен больше охранять свитки! Я сберёг, предъявил их к назначенному сроку, а теперь не хочу даже видеть того, в чьи руки они сейчас перейдут.

– Да, ревность! – соглашался он и протягивал к кому-то невидимому руку. – Кто бы он ни был, он мне никогда не понравится. Потому не смею ему мешать, и спешу поскорее исполнить все желания бывшего узника. И первое – оказаться как можно дальше от этого места.

Бывший хранитель отвернулся от пещеры. Он глядел в сторону Моря соли и наблюдал в себе борьбу двух желаний.

Одно было – броситься в пещеру, другое – уносить от неё ноги. Победило желание узника. Он выбрал свободу.

Но, едва хранитель бросился бежать в сторону Моря соли, как трижды споткнулся и упал. Это походило на умело подставленную подножку. Голем сел на каменистую землю, посмотрел в безоблачное небо и широко улыбнулся.

– Что ж, – согласился он с кем-то невидимым, – пойдём, посмотрим на того, кто овладеет этим сокровищем. Быть может, и нет никого вовсе? Может, это проделки коз, пасущихся неподалёку? Это верно, что в козах скрывается сатана?

Приближаясь к пещере, он перешёл на шёпот:

– Так или иначе, наши со свитками пути обязаны будут разойтись. Так почему не здесь? В этом самом месте, названном Перекрёстком судьбы. И всё же, я не могу себе представить жизнь без них. Особенно теперь. Я, конечно же, буду незаметно приглядывать за ними. Но мне уже становится тоскливо без них… Ангел Жизни Вечной! Ходящий пред Ангелами да научится воспарять превыше туч! – произнёс голем и вознёсся к небесам, и в них пропал. Точно унёс его тот самый Ангел Жизни Вечной. Но не прошло и мгновения, как хранителя вернули обратно, и он, вспомнивший обо всём, со всех ног кинулся к пещере. Он мчался к свиткам, в которых всё ещё существовал его мир. И был тот мир ещё живым и страстным, и в нём можно было ещё что-то изменить. Хотя бы в финале.

Едва хранитель добежал до входа и заглянул внутрь, как увидел, что рапира мощного солнечного луча дотянулась до одного из свитков. Кожа затлела, запузырилась, уступая огню, который породил невиданное сияние, переливающееся ярчайшими цветами в темноте пещеры. Хранитель, не раздумывая, бросился в лаз. Сразу же, у входа, он наткнулся на подростка, который в слезах и панике метался по пещере.

«Так это ему теперь принадлежит надежда детей Света?» – с ужасом подумал бывший узник-хранитель, глядя на ослепшего от сияния ребёнка, которому не дано защитить ни себя самого, ни разбежавшихся коз, ни подаренных судьбой сокровищ. С оглушительным грохотом один за другим лопались кувшины, обнажая пылающие огнём свитки. Не мигая, смотрел на них голем, и видел, как падали со свитков печати, и как раскручивалась, постреливая, кожа, обновляемая огнём. Пламя, точно малый щенок, лизнуло хранителя. Он не почувствовал боли, но инстинкт заставил его вжаться в стену пещеры, ибо там, где буквы свитка горели неопалимым огнём, теперь возникал огонь иного свойства. Он проистекал из недр земли, и это была вулканическая страсть, на пути которой внезапно оказался подросток.

Хранитель кинулся к мальчишке и успел оттолкнуть его в сторону. Тот упал и вжался в трясущуюся стену пещеры. А из глубин кратера уже брызгала во все стороны магма. Казалось, что это сама память земли выплеснулась на стены пещеры двухтысячелетней проекцией библейских событий.

И стены её снова содрогались и ходили ходуном от забытого ужаса, и земля под нею, как когда-то давно, стонала от боли…

Напуганный до смерти козопас открыл заплаканные глаза лишь тогда, когда наступила привычная для уха тишина. Зрение к нему вернулось почти сразу, и он внимательно шарил взглядом по пещере, всё ещё освещённой быстро передвигающимся лучом солнца. Ничего, что напоминало бы следы извержения вулкана, огня или пламени. Он не нашёл ни уголька. Дымом даже не пахло. Осмелевший подросток, поигрывая ножом, воровато оглянулся и отрезал от одного свитка кусок кожи.

Он сунул его в рот и попробовал пожевать. Не понравилось. Сплюнул и засунул трофей в пастушью сумку.

Проводив обладателя куска свитка длинным взглядом, хранитель произнёс:

– Ангел Жизни Вечной, – сказал он, точно призывал ангела в свидетели, – свитки в руках варвара и людоеда! – Склонив покорно голову, хранитель добавил: – Ходящий пред Ангелами да научится воспарять превыше туч! – и в тот же миг вылетел из пещеры и исчез.

Ханитель Ашан

Не заладилось всё с самого начала. И хранитель носил это в сердце своём, как собственную вину. Судьба рукописей оказалась плачевной. Более пятидесяти лет они находились на исследовании – новом заточении, где содержащуюся в них суть, и вовсе постарались истребить.

Чёрные сутаны, возглавившие исследования, прибрали к рукам все нежелательные свидетельства этого «скандального казуса». Свитки умолкали, умирали, превращались в пыль в руках «коллекционеров» и «специалистов» от религии. И лишь борьба отдельных учёных с нежеланием науки влезать в дела религии привела к тому, что многие фотокопии были опубликованы, и тогда они заговорили наперебой. Свитки ессеев кричали о борьбе сил Света и Тьмы, оживляли хронику той борьбы, воскрешая чудовищные подробности подмены Знания религией. Но их по-прежнему никто не слышал. Кроме узкого круга специалистов, назначенных церковными сановниками.

В руки чёрных сутан попали не просто свитки ессеев, в их руках оказался приговор всем религиям мира! Свитки изобиловали опаснейшими для церкви свидетельствами. Среди прочего – никем не отредактированная история о том, какую роль в судьбе детей Света, давших миру Иисуса, сыграл будущий апостол Павел, основатель религии распятия.

Поспешив назвать ессеев «первыми христианами», чёрные сутаны немедленно предъявили права на их наследие и овладели свитками. За свидетельствами духовного величия ессеев, – «сектантов» и «ранних христиан», – имелись свидетельства их финансового могущества. Медный свиток из кумранского собрания подробнейшим образом сообщил отцам церкви о схронах, в которых были спрятаны сокровища из Храма Соломона.

Много лет Римская церковь охотилась за любым инакомыслием: отлучая, предавая анафеме, сжигая на кострах, отпуская грехи за произведённый контрольный выстрел. Ведь если ещё сами создатели христианства, по праву победителей, присвоили себе трактовку истории, её отдельных фактов, то и сегодняшние выкормыши чёрных сутан действуют так же. Они не стали изобретать ничего нового. На требования общественности предъявить находки следовали длительные отмалчивания. Эти недвусмысленные паузы прерывались неожиданно, когда учёные от церкви готовы были предоставить материалы, где истина уже с трудом проглядывала сквозь академически точную ложь мастерских интерпретаций. И лишь горстка избранных знала истинную цену собранию Кумрана. Для остальных подводная часть айсберга, по-прежнему оставалась сокрытой. Только сейчас она была обёрнута ещё и в чёрную сутану. Борьба сил Света и Тьмы продолжалась…

Сенсация захлебнулась. Обыватель теперь знал то, что ему положено было знать давно: что основная часть находок – это древнейшие иудейские тексты, а вторая часть собрания, значительно меньшая, относится к так называемым хроникам, где «секта первых христиан» описывала скучную внутреннюю жизнь еврейской общины.

Пережив восторг открытия, пресса так и не дождалась подробностей, постаравшись поскорей забыть о скользкой теме.

Скучно тянулись годы, в течение которых, псевдонаучные исследования закончились выработанным учёными «Консенсусом», согласно которому были свято соблюдены интересы церкви.

С тех пор к основной части рукописей, попавших в руки «Консенсуса», уже никто не допускался. Они почётно переехали в высокоразрядную тюрьму папства, где постепенно разрушались, превращаясь в прах.

В доме Вайехи светло и просторно. Утренний ветерок гуляет по богато обставленным комнатам. Дом кажется пустым, потому что спит многочисленная семья Вайехи. Спит и сам хозяин. И снится ему сладкий сон, будто утренней порою встречает он в своём доме «Честь Веры» – мудреца Юсуфа Ибн Айюба, Салах ад-Дина, – победителя крестоносцев.

Салах ад-Дин передал ключи от Храма Гроба Господня в руки рода Вайехи. И с тех пор Справедливейший и Мудрейший является их покровителем.

– Мудро ли я поступил, что вручил тебе ключи от храма неверных, Вайеха? – спрашивает Салах ад-Дин. И Вайеха отвечает с поклоном:

– Ты мудр и справедлив. С тех пор, как ты отдал ключи от храма неверных в руки достойных мусульман, – Вайеха снова поклонился, – а сам храм – православным, все христиане быстро нашли общий язык, поделив Голгофу на секторы.

Этот порядок поныне не изменялся. Да будет так до скончания веков.

– Амэн, – кивнул покровитель, и спросил: – Скажи, Вайеха, не встречал ли ты крестоносцев, смущающих умы правоверных и рыскающих в поисках сокровищ?

– О лучезарный Салах ад-Дин! Весь мир сошёл с ума. Все уподобились крестоносцам, мечтая о лёгкой и скорой наживе.

– Ты прав, Вайеха, – вздохнул лучезарный, – всё это, увы, так. Но я спрашиваю о крестоносцах из ордена Иоанна.

– О великий Юсуф Ибн Айюб, мудрейший Салах ад-Дин, – на этот раз Вайеха согнулся в поклоне до самого пола, – крестоносцев из ордена Иоанна уже давно никто не встречал.

– Никто не встречал, а ты, Вайеха, встретишь, – сказал гость, вставая с ковра, – встретишь, – повторил он, – и поможешь им сделать то, за чем они придут.

Победитель крестоносцев отвернулся и исчез.

– Нет! – вскричал Вайеха и… проснулся от невозможности заверить покровителя в том, что ордена Иоанна давно нет.

…И предстало перед ним утро, полное свежести, и Вайеха постарался забыть о сне. Он встал с кровати, обул тапки, и в нижней рубашке спустился в гостиную. Здесь он включил телевизор и ушёл на кухню готовить кофе. Пока закипала вода, он раскрыл морозильную камеру, достал из неё кусок мяса и вышел с ним во двор. Огромный пёс уже поджидал хозяина, и тот лишь швырнул мясо в его сторону, после чего равнодушно захлопнул дверь. Пёс поймал обледенелый брусок на лету. Его зубы раскрошили лёд, и на глазах выступили слёзы обиды. Но хозяин не видел собачьих слёз. Он снова был озабочен сном, снова возвратился к разговору с Салах ад-Дином. Машинально он заварил кофе, машинально собрал поднос, машинально понёс его в салон, где на низком диване напротив дорогого телевизора, плюющегося новостями, сидел неожиданный гость.

Вайеха едва не уронил кофейный набор, а гость встал с дивана и, разведя руки в приветствии, с улыбкой произнёс:

– Какое утро без чашечки кофе можно назвать добрым? Угостишь, хозяин, коллегу, чья жизнь сложилась несколько иначе? – Он перехватил из трясущихся рук Вайехи медный поднос и поставил его на роскошный журнальный стол.

– Слава Аллаху! – произносит Вайеха, справившись с собой, и раскрывая объятья.

– Пришёл проститься, – проговорил гость, обнимая хозяина дома.

С Вайехой происходит то, что известно под названием «дежа вю». Что-то упорно не даёт ему забыть о сне. Он видит, что и просторный зал гостиной, и то, как он залит утренним солнцем, и загнутый край ковра, где стоят дешёвые пластиковые сабо гостя, – всё напоминает о покровителе из сна.

Гость и хозяин пьют утренний кофе, и Вайеха улыбается гостю: – Как я рад тебе! – говорит он. – Но, дорогой Ашан, почему тебе не сидится дома? – Не могу, – отвечает Ашан, – ухожу в Пустошь. Дети Тьмы увезли свитки Храма, а я больше полувека остаюсь не у дел, и выслушиваю сказки о ессеях, – какими они были прекрасными первыми христианами!

– Успокойся, дорогой, – утешал гостя коллега, – кто-то помог тёмной стороне, найдётся человек, который поможет и светлой. Диалектика!

Вайеха вспомнил глаза своего сиятельного покровителя, великого Юсуфа Ибн Айюба, когда тот спрашивал его: «Не встречал ли ты крестоносцев, смущающих умы правоверных и рыскающих в поисках сокровищ?»

– Оставайся, никто тебя не гонит из наших мест.

– Нет.

– Ну, если тебя не устраивает почётная пенсия при павильоне-хранилище в Иерусалиме, то старься в пустыне или в тайных комнатах Ватикана. Мне больше дела нет.

– Да пойми ты, наконец, ключник! – вскричал в сердцах Ашан, но осёкся, и услышал в ответ:

– Голем!

– Прости, – улыбнулся Ашан, – погорячился.

– И ты меня прости, Ашан, – с достоинством произнёс хозяин дома. – Не ключник я, а хранитель ключей Храма Гроба Господнего.

– Пусть так. Но даже ты понимаешь, что если Спаситель не умирал на кресте, то, стало быть, и гроб его не здесь, и твои хозяева вместе с тобой едите от чужого!

– Зря ты так, а между тем, ты в моём доме, Ашан! – напомнил Вайеха гостю, которого, несомненно, побаивался не меньше, чем приснившегося Салах ад-Дина, – и попрошу тебя соблюдать принятый консенсус.

– Ещё чего! – рявкнул гость. – Кто тебя научил таким словам?

– Во всём мире договорились соблюдать, – твёрдо произнёс Вайеха.

– А я не из вашего мира! – захохотал гость. – И не ври, что во всём мире договорились. В моём мире невозможно договориться с Тьмой. И новое поколение учёных тоже не хочет мириться с нею. И плевать мы хотели на ваш консенсус!

– Мы, мы, мы! – Вайеха с трудом сдерживался в рамках приличия. – Да кто эти «мы»? Эрик фон Дэнникен? Сэмюэл Брэндон? Ричард Ли и Майкл Бейнджет? Захария Ситчин? Кто – мы?

– Мы – это новое поколение учёных, поставивших все каноны под сомнение. Мы – это те, кто не принимает выводов всех прежних комиссий, кто будет спорить, спорить, спорить. Расшатывать! – Ашан показал, как он вместе с новым поколением учёных расшатает ортодоксальные научные и религиозные догмы.

– Нельзя, Вайеха, чтобы какой-нибудь… решил, что может остановить приход того, что грядёт.

– Твоя воля, – сказал хозяин дома и развёл руками.

– Не моя, – сурово покачал головой гость.

– Тогда поспеши. Ведь тебе недостаточно почётно находиться при собрании свитков в правительственном павильоне Израиля.

– О каком почёте ты говоришь? – улыбнулся Ашан. – Слава Богу, с этими свитками всё в порядке. За них я спокоен. Для них иудеи выстроили дворец, и они молятся на них во всех смыслах! Понимаешь? Я могу незаметно исчезнуть, и этого никто не заметит, потому что взгляды всех верующих направлены только на свитки. Вот я и исчез.

– Как! Ты оставил без надзора сокровища? – округлив глаза, спросил Вайеха.

– Представь себе. Они прекрасно защищены тем, что общедоступны. Но основная часть собрания гибнет в застенках Ватикана и разрушается в сейфах частных коллекционеров. Вспомни! – Ашан так напряг голос, что от утренней благости Вайехи и след простыл, а осталась только тревога. – Свитки были обнаружены в 1947 году прошлого века, а уже через год здесь обосновалось государство Израиль, на которое напал весь арабский мир. Пятьдесят лет не прекращались вокруг свитков войны. Израиль же не только выстоял, но и дал сокрушительный отпор давнишнему противнику и изменил расстановку сил Света и Тьмы. Впервые за многие столетия на эту землю вернулись те, в ком сохранилась искра детей Света. Потомки кумранитов и ессеев. Ради этих потомков я и был создан их могущественными родственниками. Ради них я хранил столько лет эти знания. И я был создан не для жизни при музее. Толстеть и превращаться в урчащего кота – мне не грозит. К тому же, ты правильно говоришь – я голем!

Воцарилась неловкая пауза, которая длилась довольно долго. Гость прервал её весьма своеобразно.

– Вайеха, – воодушевлённо произнёс он, снимая с себя массивную золотую цепь и такой же работы золотой браслет, – прими от меня подарок.

Вайеха замахал руками, передвигая золото по столу в сторону Ашана, но тот остановил его, сказав:

– Возьми, брат. Как память о големе-хранителе. В пустыне мне это золото будет ни к чему.

Ваейха смирился и с поклоном принял подарок от существа, тайно внушающего ему ужас.

– Всё это, – голем очертил перед собою круг, – не для меня. Мне снова нужно почувствовать каменные объятия скальных пещер Кумрана, – добавил гость.

– Но почему Кумран? – искренне удивился Вайеха. – Ведь всем известно, что свитки в Риме.

– Потому что всё началось оттуда, – подмигнул Ашан.